Loe raamatut: «Наследство для Венеры»

Глава I. Не стоит делать сюрпризов

Девушка погибала. Боль неторопливо расползалась по телу.

Ей было обидно внезапно умирать в столь молодом возрасте, хотя, наверное, и в более старшем бы не особо хотелось. И уж точно не в этой придорожной канаве, заполненной мерзкой холодной водой, окурками и ещё черт знает чем.

Чувство гадливости и безотчётного протеста против того, что с ней происходит, придало сил выкарабкаться из клоаки, несмотря на ужасную резь в правом боку.

Липкая чёрная кровь вытекала из дыры в теле, и тяжелораненая постепенно замерзала. Подняться на ноги возможности уже не оставалось. И скулить тоже.

Сознание ещё не совсем покинуло несчастную, инстинктивно прижавшую грязные руки к животу, чтобы как-то заткнуть прореху, и остались крохи сил свернуться в клубок в в безуспешной попытке согреться.

Последнее, что она услышала, был недоумевающий мужской голос:

– Это девушка! Я думал, какая-то псина ползает и скулит. Помогите! Скорее вызывайте «скорую»!

Раненую в отключке загрузили на каталку, отвезли в ближайшую больницу, положившись на судьбу и медиков.

– Ну и вонь! Откуда вы её вытянули? Тётя Наташа пусть сначала отмоет, после взгляну, – брезгливо окинув взглядом поступившую, заявила дежурный доктор.

Медицинская сестра, низкорослая пожилая дама с удивительно красивым лицом, вышла в длинный коридор и позвала неожиданно зычным голосом:

– Наталья Герасимовна, в смотровую!

Пациенты и посетители притихли. Из противоположного конца коридора донеслось:

– Я в одиннадцатой палате, вымою – подойду.

Сестра милосердия тихо забормотала себе под нос и возвратилась к столу. Сморщилась, осматривая девушку. На кафельный пол смотровой натекла лужа грязной воды вперемешку с кровью, руки, заляпанные глиной, безжизненно свисали с каталки, лицо, также испачканное, было бледным, губы были синими. Женщина осуждающе покосилась на докторшу – постоянно та привередничает – затем привычно принялась за дело. Ножницами ловко вырезала кусок одежды, протерла открытое место вокруг раны, приложила чистый марлевый тампон и обернулась к доктору.

– Анна Сергеевна, посмотрите, я обработала.

– Немедленно вызывайте анестезиолога и готовьте к операции, – доктор потрогала края ранения и сняла перчатки.

Подобранная на дороге девушка пришла в сознание на четвертые сутки после продолжительной операции.

Глаза разъезжались, она никак не могла их сфокусировать. Вздохнуть не удавалось, было трудно, очень хотелось пить и в туалет. Она безуспешно попыталась встать, что-то запищало, и над ней показалось лицо мужчины.

– Очнулась? Замечательно! Сейчас выну у тебя трубку, и будешь свободно дышать. На счет три резко выдохни. Поняла?

Она совершенно не уяснила, для чего это нужно, однако, когда с ней говорят подобным непререкаемым тоном, как правило, предпочитала подчиняться.

Доктор произнес: – Три! – И словно выдрал у неё гортань.

Дышать стало на самом деле легче.

– Спасибо, – прошептала барышня.

– Не за что, – мужчина исчез неизвестно куда.

Больная заерзала.

Теперь над ней возникло миловидное лицо молодой женщины в медицинской шапочке:

– Что тут у нас? Отчего не спим? – специальным (у сестричек такие голоса специальные, вроде как сочувствующие, но так же и равнодушные) голосом справилась сестричка, не глядя в глаза пациентке.

– Пить, туалет, – прохрипела больная.

– Пить не положено, губы намочу, а «утку» сейчас подам.

В тот момент пациентка пока что не ведала и не догадывалась, что её ожидает. К концу третьих или четвёртых суток, когда ей разрешили вставать, такое понятие, как стыдливость совершенно сгинуло из сознания. Девушке неизбежно пришлось примириться с «утками» и собственной беспомощностью.

Стало легче, когда её перевели в послеоперационную палату, там девушка начала учиться заново, управлять своим телом.

Санитарка тётя Ната энергично протирала пол. Ударяла шваброй по ножкам койки, зачем-то передвигала, а для пациентки всё, что происходило с больничной кроватью, отдавалось глухой болью.

– Ну, девка, крупно повезло тебе! Вычистили рану и зашили, сперва баяли, что не жилица, столько грязи подцепила, теперь выздоровеешь. Я точно говорю, если больше пяти дней болящий лежит в реанимации, наверняка может скончаться. Подниматься пора. Прохаживаться. Тапки где? А халат? Как одна по коридору разгуливать станешь? Имя какое?

– Вера.

– А как брюхо-то пропорола? – санитарка оперлась на ручку швабры и с пристрастием рассматривала девушку.

– Не помню.

– Ещё и память потеряла, убогая? И откуда вы появляетесь? Как одинёхонька расхаживаться пойдёшь? – тётя Ната покачала головой и вновь занялась приборкой, что-то продолжая бормотать себе под нос.

Вера самостоятельно села, голова закружилась, и показалось, что слегка закачало. Пациентке прекратили колоть снотворное и, ранение стало беспокоить сильнее, но обезболивающее она выпрашивать стыдилась. Девушка медленно поднялась, придерживаясь за спинку койки, и постояла так, тяжело дыша.

Доктор сообщал, что необходимо понемножку начинать гулять. Вере было боязно. Сейчас сделает шаг, растянется на полу, шов на животе разъедется и снова польётся кровь из раны.

Постепенно ноги перестали трястись, в голове убавился гул, и она совершила первый незначительный шажок, затем другой. Удалось не свалиться. Повеселев, больная более твёрдо прошла до другой кровати. Там спала пожилая тётенька, укрывшись одеялом.

Вера медленно приблизилась к окну.

Палата, в которую её положили, находилась на первом этаже.

За стеклом было погожее летнее утро, под окном красовалась клумба с цветами, дальше куда-то бежала асфальтированная тропинка. По ней уверенно прошла женщина в халате, позже мужчина в цивильной одежде, проскочили две девочки.

Жизнь там протекала своим чередом. Вере захотелось туда, к свободным людям, она позавидовала их здоровью, энергичности, лёгкости движений. Неужто и она так сможет?

Окно было закрыто. Она потянула створку, но силы не хватило, и Вера отступилась. У нее озябли босые ноги: пол, покрытый линолеумом, был холодным.

Больная так же неторопливо и осторожно прошла обратно, опустилась на кровать: сидеть было неудобно и больно, и она снова улеглась, спрятав ноги под одеяло. Как решить вопрос с обувью, девушка не представляла.

Вошла медсестра, установила капельницу и сообщила, что поищет тапочки, которые были где-то тут. Пообещала, что принесут и больничный халат.

После процедур Вера самостоятельно отправилась в коридор искать санузел: девушке хотелось умыться. Ей казалось, что она не идёт, а крадётся.

Брела, пошатываясь, порой вытягивала руки в стороны для равновесия, когда казалось, что сейчас упадёт. Но обошлось. В коридоре эти упражнения увидел доктор и похвалил её за старание, но попросил не спешить, особо не усердствовать.

Как позже выяснилось, больница оказалась небольшой, в несколько отделений, каждое в одноэтажном здании.

По утрам врачи совершали обход. Звали опытных коллег к своим пациентам, специалисты обследовали больных прямо в палатах и писали назначения. В этом месте царила атмосфера умиротворения и камерности, так определила для себя Вера.

К ней приходила невропатолог, пожилая дама с трясущейся головой, и установила диагноз: сотрясение мозга и частичная амнезия.

Осмотрел её и офтальмолог, весёлый молодой доктор. Он допытывался, как к ним угодила эдакая прелестница, и за каким чёртом полезла в грязную канаву?

Вера обычно ссылалась на амнезию.

После обхода их приглашали на завтрак, пациенты ели в общей зале – столовой, куда каждый больной приносил свои ложки, тарелки, кружки. Посуду мыли тут же и уносили с собой. Такой уклад позабавил Веру. Она высокомерно решила, что удивляться нечему – провинция, хотя в больницу попала впервые в жизни, и сравнивать было не с чем.

Веру же обеспечили всем необходимым добросердечные санитарки. Позже шли процедуры, инъекции, капельницы, затем после полагалось ходить по коридору и спать.

На третий день после операции ей разрешили прогуляться под окнами. Погода стояла теплая: днем было жарко, но легкий ветерок и тень спасали от жары, и солнце нисколько не утомляло. Вера медленно, но вполне уверенно гуляла по той дорожке, которую видела из окна палаты, доходила до главных ворот больничного комплекса и возвращалась. Она с радостью ощущала, как возвращаются к ней силы, всё меньше беспокоит шов, и робко строила планы, чем займется в первую очередь, когда её выпишут.

За время пребывания Веры в больнице дважды шел дождь, люди радовались, что урожай будет хорошим. Оказывается, у всех имелись огороды, и было в порядке вещей, что после дежурства люди занимались грядками. Для столичной барышни и это оказалось в новинку. Дитя асфальта, она смутно представляла себе, зачем горбатиться на участках, выращивать овощи, когда все то же самое продается в магазинах. Впрочем, раньше ей и в голову не приходило задумываться о таких вещах.

Ей больше, слава богу, вопросами не докучали.

Она познакомилась в палате с соседкой, Алевтиной. У той удалили желчный пузырь. К Алевтине приезжали три дочери с мужьями, две тетушки, совсем старушки, супруг, какие-то ещё родственники, и все несли продукты, словно они тут голодали.

Еду что приносили Алевтине, приходилось съедать Вере. Обратно не отправишь, обидятся, говорила соседка по палате. Девушка впервые попробовала шаньги, и поскольку у Али была строгая диета, сердобольные родственники несли то, что, по их мнению, не повредит. Пельмени приносили горячие, но капустные, называли китайскими.

– Это от китайцев переняли? – осведомилась Вера, ей они весьма пришлись по вкусу.

– От каких китайцев! – засмеялась Аля, – где китайцы, а где мы! Нет, у нас считается, если мясо не может себе позволить кто-то, значит неимущий, как китаец.

Девушка поначалу стеснялась, но Аля её отчитала: не война, никого она не объест и неужто не попотчевала бы Алю, довестись ситуация наоборот? А выздоравливать нужно. Позже Алевтину выписали. Она строго наказала обязательно приехать к ней, оставила адрес, и Вера в палате осталась одна. Искренность и доброта чужих людей, простота нравов, откровенность в высказываниях на те или иные вещи поразили девушку. Долго ещё после отъезда Алевтины она вспоминала о своей новой знакомой, смешливой дородной женщине. И улыбалась, вспомнив, как сокрушалась Алевтина Егоровна, выслушав рекомендации докторов.

– Как же я жить теперь стану? Все запретили! С голоду помру! Каши! Постное! А как же шашлычок? А жаркое из свинины? А селёдочка, украшенная колечками лука под водочку? Нет, Вера, не дождутся они от меня подобной жертвы!

– Но вам может сделаться нехорошо, – обеспокоилась девушка.

– Да знаю я! – с досадой махнула рукой соседка, – оттого и печалюсь. Одна радость сейчас, заново похудею, буду ладной, как в молодости. Знаешь, я, какая была? Полсела парней за мной ухлёстывало, а предпочла себе рыжего. У тебя жених-то есть?

– Не помню.

– А ты не усердствуй! Само припомнится!

На самом деле, Вера почти сразу, как проснулась, вспомнила все, что было до операции.

Кто поверит, что ехала она на собственную свадьбу?

Больница была небольшой, персонал и пациенты знали о загадочной больной, все живо интересовались, что с ней произошло, обсуждали удивительное появление, и она решила, что потеря памяти – это удобно. Можно не говорить правду, прикрываясь амнезией.

Никаких объяснений, никаких выяснений, кто ждал её в городе, никаких расследований, почему её сбила машина. Все сочувствовали, качали головой, похлопывали по плечу, утешали. Деньги, мобильный и документы были в потерянной сумочке. Скорее всего, та так и лежит на дне канавы, наивно полагала Вера.

Лечащий врач, добродушный пожилой мужчина с красноватым носом, хвалил ее. И за то, что Вера быстро шла на поправку, и за то, что барышня оказалась предусмотрительной. Оценил практичность. Современная девушка, а в дорогу собралась по старинке, с запасом. К бюстгальтеру пришила кармашек, в котором спрятала несколько купюр в долларах и записку с группой крови. Вот и пригодилось.

– Мы из твоих денежных запасов взяли несколько купюр, купили отличное лекарство. А кто это тебя научил таким премудростям?

– Каким премудростям?

– Запас денег делать и прятать в белье, а главное, группу крови указывать.

– Моя бабушка. Она в войну сестрой милосердия была, вот и сообщила, что нужно обязательно группу крови где-то написать, все в жизни может произойти, – сболтнула Вера с гордостью. После осознала, что при её ложной амнезии необычно помнить подобные частности, но доктор, к счастью, не проявил заинтересованности.

– Поклон ей, коли жива-здорова, очень помогло при оказании помощи. Все бы так делали. Вещи твои в негодность пришли. Но денежек хватит и на неё. Дней через пять выпишем, если показатели не ухудшатся. С Татьяной Васильевной поговори, она поможет, на первое время устроит.

Ей сняли швы и готовили к выписке.

Татьяна Васильевна Соболева, медсестра, про которую говорил врач, всю жизнь работала в хирургии. У неё недавно умер муж, в доме женщина осталась одна, места было много, поэтому она и пригласила потеряшку к себе пожить, пока та все не вспомнит.

Она же купила босоножки, платье и пиджачок. Платье было бледно-розового цвета и оказалось на два размера больше, а вот фиолетовый пиджак с большими карманами пришелся впору. ещё Вере купили белые босоножки на низком каблучке.

Ох, грехи наши тяжкие!

В другой ситуации Вера, при её любви одеваться с шиком, даже бы не посмотрела в сторону таких вещей. На голову пришлось надеть белую косынку, тётя Ната одолжила из своих стратегических запасов. С тем безобразием, что творилось на немытой голове бывшей пациентки, выходить на улицу было стыдно.

– За комнату немного с тебя возьму, завтра выписывают, вместе и пойдем, как смену сдам. Так и не вспомнила, кто ты?

– Нет. Имя только и помню.

– Ну и то хорошо! Готова? Не ахти, конечно, да кто на тебя глядеть станет? Ты словно цыпленок с местной фабрики. Они худые да синие на прилавках лежат, вот и ты так выглядишь. Ничего, молодая, оклемаешься.

Они вышли из ворот больницы, и неторопливо отправились домой к Соболевой. Слева от больницы располагалось кладбище. Удобно больничку построили предки.

Татьяна Васильевна вела её тихими небольшими улочками с деревянными заборами выше человеческого роста и большими воротами перед домами.

Они обходили лужи, иногда переходили на другую сторону улицы, если видели лежащую у ворот собаку. Вера уже ходила уверенно, не хваталась каждую минуту за бок, как было вначале.

По улицам проезжали трехколесные мотоциклы с колясками, легковые автомобили, в основном, отечественного производства. Ехали водители не быстро, но и не медленно. Иногда у открытых распахнутых ворот мужчины копались в своих железных конях, разложив инструменты на земле.

Вера с любопытством заглядывала в такие дворы: чаще всего в них было всё аккуратно убрано, собаки бегали на цепи или сидели в вольерах, там же виднелись и грядки. Дома смотрелись большими хоромами. Все было основательным, надежным и натуральным, что ли.

Некоторые встречающиеся здоровались с Татьяной Васильевной, но не останавливались, шли по своим делам.

Город, которого Вера ещё не увидела, казалось, отдалялся, уходил от нее в другую сторону.

– Я живу на озере, район наш старый, окраина города, – сказала Соболева.

– А в озере купаться можно? – заинтересовалась девушка.

– Нет там никакого озера. Засыпали давно. Площадь теперь, автобусы разворачиваются.

– Как жаль.

– Нисколько! Нам и реки хватает. Весной вода разливается до середины старого города, люди на лодках добираются из дома. Теперь у нас старики одни остались, дома как дачи используют. Молодёжь ближе к заводам селится, там же и поселок «Царское село» местные богачи построили. Оклемаешься немного, на реку сходим. Поплаваем. Плавать-то умеешь?

– Умею. Большое строительство у вас?

– Какое там! У кого деньги есть, тот и строит.

– Людям работу дают?

– А толку что? Авансы дают, а расчет не делают. Сами жируют. Закон вышел, что зарплату нельзя задерживать, но им закон не указ. Моему племяннику за семь месяцев задержали. И не уйдешь, работы больше нет.

– Как же так? Что же за хозяева такие?

– Есть тут одни, говорить не хочу! А вот и дом мой. Ты не пугайся, у меня собака, без неё здесь нельзя, мало ли кто пожалует. Заходи.

Деревянный дом двумя окнами глядел на улицу. Они вошли в закрытый, как и у всех тут, от прохожих большими воротами двор. Во дворе был устроен деревянный тротуар из широких и читсых досок, слева, за невысоким заборчиком, вдоль которого росли кусты малины и крыжовника, виднелись грядки. Тротуар тянулся, огибая дом, дальше, вглубь.

– Туда за дом пройдешь, там баня, дровяник и туалет. Проходи в дом.

Маленькая злобная собачка, захлебываясь лаем, бросилась к ним.

– Ну-ка, цыц, Фроська! Сейчас накормлю! Свои!

Женщины вошли через застекленную веранду. Дом внутри оказался светлым, уютным, с высокими потолками и двумя комнатами, помимо кухни. Белоснежные тюлевые занавески закрывали окна, но пропускали много света, солнечные лучи освещали всё пространство, и оттого оно выглядело более нарядным.

– Как здесь красиво и светло! И тепло, – воскликнула Вера, испытывая приятное чувство умиротворения.

– Располагайся, вот здесь будешь спать. Я сейчас баню истоплю, вода есть, носить не надо. После больницы отмоешься, а потом в город сходим, продукты купим, да и себе что присмотришь.

Банька оказалась небольшой, побеленной изнутри.

После бани девушка уснула. Татьяна Васильевна дала поспать ей пару часов, а после они сходили за продуктами и приготовили обед, неспешно разговаривая о жизни. Говорила в основном хозяйка, а гостья только слушала и помогала, чем могла.

Вера пока была не готова рассказывать о себе. От того, что приходилось скрывать правду, она испытывала стыд, поэтому вела себя неестественно, зажато. Хозяйка не придавала значения её поведению, принимала такой, какая она была. От этого девушка и испытывала неловкость.

Глава II. Встреча с женихом

На самом деле её именовали Венера Даниловна Милославская. В простонародье – Венера «Милосская», так подшучивала о себе девушка.

Гордый родитель окрестил! Дочка появилась в период его увлечённости римской мифологией.

За пору учебы в школе страсть сколько «умников» прохаживалось по тому, что она не тянет зваться именем богини любви и красоты. О том, что она претерпела за свою жизнь от необычного имени, можно вести отдельный разговор. Вследствие этого от греха подальше она звалась Верой.

Венера приехала в этот уральский городок, чтобы выйти замуж за Эдуарда Хромова и счастливо жить с ним в горе и в радости. Она не предупредила жениха, что едет, на это также были свои причины, хотела сделать ему сюрприз. Вот и сделала.

Районный город поразил её тишиной.

У вокзала стояло несколько автомобилей, но девушка решила пройтись пешком – по рассказам жениха, заблудиться в городе было невозможно.

«Надо просто идти и идти по центральной улице и можно увидеть все времена и архитектурные стили. Дома купцов екатерининской эпохи, сталинские и кировские, советской постройки. Город у нас небольшой, зеленый, со своим старинным укладом».

С Хромовым она познакомилась на вечеринке у Лили Барабанщиковой, муж Лилии, Леонид, праздновал сорокалетие. Эдуард приехал к другу и сокурснику на юбилей – поздравить, дела свои решить и просто погулять по Санкт-Петербургу. Старые приятели оба были строителями, учились в ЛИСИ. После учебы Эдуард вернулся в свой город на Урале, а Леня Барабанщиков работал инженером в крупной строительной компании.

Эдуард пригласил Венеру погулять после вечеринки. Она не отказалась: приятель Леонида был хорош собой и к тому же холост. После той прогулки Венера и Эдуард стали встречаться каждый вечер. Оказалось, что он поселился в гостинице в центре города, почти рядом с домом, где жила девушка.

С первой встречи он ухаживал за ней по всем правилам, дарил цветы, обращался галантно, как с какой-то дамой из прошлого века, обожающе смотрел. Их так называемый роман был похож на эпизод фильма из чеховских рассказов. Они так и не перешли на «ты», он целовал ей руку при прощании. Вначале это немного смущало девушку, но потом она привыкла, с иронией решив, что перейдет с ним на «ты» только после марша Мендельсона.

В остальном же её всё устраивало. Что ещё надо одинокой, по сути, старой деве, прожившей двадцать семь лет?

Её поклонник отличался высоким ростом, коротко стригся, полуприкрытые тяжелыми веками карие глаза смотрели серьезно. Хорош был Хромов, этого у него было не отнять. И держался соответственно, знал себе цену.

Он произвел впечатление на девушку своей основательностью, надежностью и приятной внешностью. Люди такой породы, как правило, не менялись до глубокой старости.

Эдуард приехал на несколько дней, но визит затянулся на месяц. Хромов решал какое-то дело, а вечерами они с Венерой гуляли по городу, сидели в кафе или ресторане, ходили на постановки в театры. Он неизменно провожал её домой, на набережную Фонтанки.

«Можно вспомнить опять, ах, зачем вспоминать, как ходили гулять по Фонтанке».

Хромов перед отъездом сказал ей:

– Миллиардами я не владею, но по местным меркам солидно живу. У меня пара-тройка производственных предприятий. Конкурентов, равных мне, в городе нет, поэтому заказы на продукцию есть всегда, работой мы обеспечены на годы вперед. Людям мы платим зарплату без задержек, не обижаем, врагов не наживаем, – при этих словах Эдуард улыбнулся. – Стихами получилось. Бывает, наезжают иногда из Тюмени или Екатеринбурга ребята лихие, но мы договариваться научились. Это я к тому, что жене своей обеспечу комфортную безопасную жизнь. Вы запали мне в сердце, с вами я готов прожить весь оставшийся мне век. Выходите за меня замуж, Венера.

Они сидели в ресторане гостиницы, где остановился Эдуард, этот вечер у них был прощальным. Хромов заранее заказал столик. Мужчина заметно волновался. Он, как в кино, протянул Венере открытую коробочку с кольцом. Венера взяла бархатную штучку, достала из неё кольцо, полюбовалась на него и вложила обратно. Эдуард это время сидел, замерев, когда она захлопнула коробочку и протянула ему обратно, он понуро вздохнул.

Венера не собиралась кокетничать и морочить ему голову, ответила сразу. Она обещала подумать, и попросила не торопить с ответом. Эдуард приободрился, уверил, что будет ждать, сколько понадобится, и вскоре они расстались, ему надо было в аэропорт.

Девушка думала два дня, не испытывая никакого романтического чувства. И совершенно трезво приняла решение ответить согласием.

Родители её намерений не одобрили. На брак не благословили. Мама кричала и ругалась, папа дочку отговаривал. Предки и между собой умудрились поссориться. Выходит, мама оказалась права, впрочем, как всегда. Ничего хорошего из её поездки не вышло.

Родители отправились отдыхать к друзьям в Дивногорск, а Венера поехала на Урал, выходить замуж за Эдуарда Хромова.

И кто бы её осудил?

Время уходило, Милославской исполнилось двадцать семь. В вопросах семьи и брачных отношений её можно было назвать докой.

От неё женихи сбегали дважды.

Безусловно, во всем была только её вина, но легче от этого не становилось. У Венеры был один существенный недостаток, в котором она признавалась себе честно. Она влюблялась как кошка, и своей любовью так окружала предмет страсти, что буквально душила его в объятиях. Женихи пугались и предпочитали ретироваться.

В первый раз, когда она собралась замуж, свадьбу готовили с размахом, но ни в назначенный час, ни в этот день жених Ванечка не появился. Позже он прислал открытку, где было написано всего четыре слова. «Извини. Не ищи. Прощай». Ванечка, как и Чацкий, сбежал от любви «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов»!

Это теперь ей смешно, а тогда было не до смеха.

Гости напились, наелись (не пропадать же добру) и отправились по домам, утешая невесту: «Тебе только девятнадцать, будет у тебя ещё не один жених»!

Лучше бы пожелали одного и на всю жизнь!

Несостоявшаяся невеста напилась до бесчувствия, закусывая только мандаринами, рыдала в голос, с завываниями, пока мама не затолкала её под холодный душ.

«Что ты так убиваешься? Есть песня такая: «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», то и про жениха можно сказать! Приди в себя»!

С тех пор Венера ненавидела любые цитрусовые и белые свадебные платья.

Второй раз она потерпела фиаско с Владимиром. Ей было уже двадцать три.

Опасаясь повторения, хитрая невеста уговорила жениха о скромном празднике на восемь персон. Вовочка прислал вместо себя мальчика с огромным букетом желтых роз и конвертом с деньгами, компенсируя расходы. И никакой записки.

Истерики с Венерой в этот раз не случилось, она просто уехала в Приморск, сняла домик на берегу залива и зализывала раны.

Погода, соответствуя её настрою, была холодная, дождливая, волны бушевали, ветер налетал с разных сторон и буквально вымораживал своими порывами. Совершенно в настроение бывшей невесты.

Срок аренды закончился, шторм утих, Венера вернулась домой, приняв единственно верное решение. Больше никакой любви и романтики. Навела порядок в своей квартире, в своих мыслях и стала самой собой. Затем вернулась на службу.

Нельзя сказать, что до встречи с Хромовым она жила совсем уж без поклонников.

Некоторое время она встречалась с Сергеем, он работал неподалеку от их агентства, в каком-то офисе, занимал загадочную должность менеджера. Познакомились они в кафе, кивали друг другу, после разговорились. Сергей был вполне нормальный парень, но не сложилось, у Венеры не «вспыхнуло». Они катались на корабликах по каналам, смотрели «Алые паруса», пару раз ездили в Петродворец и Стрельну. Сергей предпринял попытку перевести отношения на новый уровень, натолкнулся на отказ и потерял к ней интерес.

Она грустила пару вечеров, обиженная его сарказмом, что она дура, и вымрет как мамонт.

Из чувства протеста Венера заказала себе футболку с надписью «интим не предлагать, только замуж», но столь вульгарную вещь на улицу надеть не могла, поэтому щеголяла в ней дома. Всякий раз, натыкаясь на свое отражение в зеркале, морщилась, потом не выдержала и забросила футболку в дальний угол шкафа.

На своем рабочем столе установила табличку с такой же надписью, как напоминание о прозе жизни.

Сослуживцы бурно обсуждали очередной Венерин провал, а шеф, резвясь, предложил: – «Милосская», может и мне весь офис стикерами и баннерами обклеить со словами «Возьму тебя замуж»?

– Саввушка, я же говорила, чтобы за тебя выйти, мне надо с работы уволиться, не признаю служебных романов. Это неприемлемо, работу я люблю больше, чем тебя.

Спустя какое-то время на горизонте появился Дмитрий, человек, знающий себе цену, волевой, офицер, белая кость. Ей нравилось его просить о мелких услугах, потому что он говорил:

– Так точно! – и на самом деле выполнял мелкие поручения или просьбы.

Он водил её по разным выставкам, они вместе ездили в стрелковый клуб, но дальше культурной программы дело не пошло. Венера не представляла себя офицерской женой, переезды, гарнизоны. Впрочем, замуж ей никто и не предлагал. Расстались друзьями. Какое-то время спустя Дима позвонил, сообщил, что женился. Венера поздравила его и благополучно забыла.

Босс не преминул заметить, что не вышло из неё декабристки.

– Ты, «Милосская», барышня нежная, утонченная, практически из Серебряного века. Сиди уж дома и обдумывай предложение солидного человека, владельца собственного агентства.

Побед, как ни крути, у неё было не слишком много, не хотели брать её замуж, несмотря на отдельную квартиру в центре и модную одежду.

Романы заканчивались, по сути, не начавшись.

Поэтому, когда Эдуард делал предложение, Милославская не ответила сразу. «Посмотрю, как он отреагирует на мой приезд! Если не передумал, выйду замуж, кого ещё искать? А если передумал, то скажу, что приехала посмотреть его город и открыть здесь филиал агентства. Таким образом, я не окажусь брошенной невестой в третий раз, так как согласия своего ещё не давала!»

Очень довольная своим решением, своим хитрым подходом к щекотливому для неё вопросу замужества, она купила билеты в поезд. Дорога была длинной, как раз хватало времени все ещё раз обдумать, понять, правильно ли она поступает.

Из вещей она взяла минимум, справедливо решив, что едет не в Арктику, хотя теперь уже и там, наверное, есть магазины. Если все сложится так, что свадьбе быть, вполне успеет прибарахлиться, ну а нет, так и вещи обратно не надо везти. Словом, Венера обложилась соломкой со всех сторон. Единственное, что невозможно было предусмотреть, так это лужу в славном уральском городке.

Брачное агентство «Узы Гименея», где свахой работала или, лучше сказать, служила Венера, находилось на Садовой улице.

Естественно, в трудовую книжку невозможно было записать должность – сваха, поэтому числилась она официально менеджером по оказанию консультационных услуг в вопросах семьи и брака. Жуть!

От дома до места службы пешком прогулка занимала пятнадцать-двадцать минут.

Венера любила эти утренние прогулки. Горожане спешили на работу в любую погоду, а туристы в эти часы ещё не бродили по улицам, город только начинал просыпаться и шуметь.

Агентство вполне процветало и босс, он же шеф, он же хозяин, он же гениальный генеральный директор, недавно ездил за рубеж, налаживал контакты с партнерами, чтобы создавать интернациональные браки. То есть семьи. Босс ненавидел слово «брак» и мог вполне серьезно разглагольствовать на эту тему часами.

– Что это за поздравление с «законным браком»! Если вдуматься, получается, что закон разрешает что-то испорченное, сделанное некачественно! Другое дело – семья! Можно поздравить с рождением семьи? Можно! Если бы в свое время я не вступил бы в «брак», то семья моя и до сих пор бы существовала! А кто я теперь? Разведенный холостяк!

Их агентство по своему составу было странным. Босс был разведен. Венера – неудачливая невеста со стажем. Юра, штатный фотограф и оператор, убежденный холостяк. Людмила Николаевна Шановина старая дева предпенсионного возраста. Реальный шанс на создание семьи имели только Катя и Надя. Им было по двадцать два года, и они часто меняли поклонников. «Доменяются!» – ворчала себе под нос Венера, услышав об очередном расставании Кати или Нади с парнем.

Тем не менее, агентство процветало и успешно создавало семьи.

Едва Венера объявила о своем отъезде, босс недвусмысленно дал понять, что она поступает неадекватно, но поскольку он добрый и отзывчивый человек, то дает ей шанс в случае очередного провала в роли невесты вернуться хотя бы не униженной. Морозов милостиво разрешил «Милосской» объявить, будто она приехала открыть филиал агентства «Узы Гименея». Впрочем, может даже и не объявлять, а просто открыть. «Милосской» Савва называл Венеру крайне редко, только когда слишком волновался о ней.