После экскурсии по приюту я очень многое узнала. Например, что воспитанники ходят в разные школы, как мне объяснили, где место было, туда и устроили. Их отвозит и забирает водитель на автобусе. Всё под строгим присмотром и контролем, но это не столько для их безопасности, сколько потому, что у многих сложные характеры. В детских домах нужно быть сильным, уметь постоять за себя и не дать себя в обиду старшим. Многие дети становятся агрессивными, неконтролируемыми, а работники не желают с ними возиться, разговаривать, спрашивать о проблемах, в итоге они сбегают, предпочитая жить на улице, но быть свободными. Именно таких и находит Давид, привозит в приют и воспитывает так, как ему хотелось бы, когда он был на их месте.

– Я был бы рад, если бы кто-то забрал меня из-под моста в пятнадцать лет, – сказал он мне в тот день, и только после этого я поняла, зачем он этим занимается.

Он был на месте этих детей, он знает, каково жить на улице, не знать куда идти и к кому обратиться за помощью. Грозный даёт этим сиротам то, что ему никто не дал в своё время. Я была в комнатах, видела, что там есть все условия для проживания. Никакой роскоши и вычурности, всё просто, но со всем необходимым.

На этажах по семь комнат, шесть из них занимают дети, по двое, седьмая в самом конце – для воспитателей, и только там есть санузел, живут по одному на каждый этаж. Так же общая душевая и туалеты, где наблюдается чистота и комфорт. На пятом есть ещё три свободных помещения и комната врачей, муж и жена из глубинки. Первый этаж, я уже сама поняла, разделён на столовую, медпункт и зону отдыха. Есть ещё подвал, где прачечная и ещё что-то, чего Грозный не захотел показать, мол, я не готова, чем только подогрел во мне интерес.

После знакомства с сиротами и разговора с воспитателями я поняла, что у некоторых детей плохая успеваемость. Эта информация не давала покоя несколько дней, а сегодня я намереваюсь поговорить с Давидом. Ужин уже готов, стол сервирован, жду только хозяина. И когда наконец раздаётся звук ключа в замке, я почти бегу ко входу.

– Что такое? – отшатывается Грозный, едва дверь открывает.

– Ничего, – пожав плечами, я мотаю головой.

– А что ты… встречаешь у дверей? – прищуривается, не ожидая такого поворота.

Да я и сама не ждала от себя подобного, раньше старалась как можно меньше с ним пересекаться, не то что ждать у входа.

– Я просто… мимо шла, – выдаю первое, что в голову приходит.

– Ясно, – растеряно кивает и, пока снимает верхнюю одежду, косится на меня подозрительно.

Собственно, чего я тут застыла? Мимо шла, так надо идти дальше, вернее вернуться на кухню и заняться своими прямыми обязанностями.

Развернувшись, ухожу раскладывать ужин по тарелкам, мысленно ругая себя за такую импульсивность. Ну что я сделаю, если мне не терпится с ним поговорить, и так весь день его жду. Пока я разогревала ужин, Грозный успел освежиться и присоединиться ко мне.

– Помочь? – спрашивает парень, и теперь уже я кошусь на него с подозрением.

– Нет, – отвечаю и ставлю тарелки на стол.

Думаю, надо подождать, чтобы он хоть немного подкрепился, не выдавать сразу в лоб, но меня не хватает даже на две минуты.

– Как дела? – начинаю издалека, и Давид застывает с вилкой в руках, так и не донеся её до рта.

– Нормально, – коротко произносит и снова брови хмурит.

– Как работа? – очередной вопрос, и я сама понимаю, что только подозрения вызываю.

– Ты резко перестала меня ненавидеть, Хрустальная? Или что-то замышляешь? – оставив приборы, скрещивает руки перед собой и внимательно на меня смотрит.

– У некоторых детей в приюте плохая успеваемость в школе, я хочу помочь и позаниматься с ними, – выпаливаю как на духу и нервно губу прикусываю.

– Этот спектакль ради этого? – спрашивает, покрутив пальцем в воздухе.

– Ну, частично, – веду плечом и глаза прячу.

– Жаль, – вздыхает, словно разочарован. – Без проблем, хочешь – валяй, я только за, искать репетиторов не придётся, – махнув рукой, продолжает есть.

– Чего тебе жаль? – какого-то чёрта спрашиваю вместо того, чтобы обрадоваться его согласию.

– Жаль, Хрустальная девочка, что не встречаешь у дверей, как любящая девушка, – отвечает с такой серьёзностью, что рот от удивления открываю.

Смотрю на Грозного долго, пытаясь переварить, понять, правду ли говорит, или всё же издевается. И чего меня это должно волновать? Почему сердце так забилось и щёки жжёт от смущения? Откуда картинки перед глазами, где я прыгаю ему на шею, когда он домой возвращается?

«Ты, видимо, нездорова», – проносится в мыслях, и я тут же мотаю головой.

Это одна из его шуточек, а я уже надумываю всякое. Грозный в своём репертуаре, ничего нового. Он ведь говорил, что от идеи затащить меня в постель и не думает отказываться, наверняка решил пойти другой дорогой.

– От меня сейчас останется один пепел, – усмехается, возвращая в реальность, и я понимаю, что так и застыла, впившись глазами в него.

– Ничего, тряпочкой соберу и слеплю заново, – выдаю ровным тоном, но голос подводит хрипотцой.

– Лучше бы что-нибудь другое слепила, – вздыхает. – Хотя нет смысла, каменеет, едва ты рядом оказываешься, – добавляет, а я краснею, как эти самые помидоры на наших тарелках.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём он говорит.

– Мог бы и воздержаться от этих подробностей, – фыркаю, вернув себе способность говорить.

– Не мог бы, – качает головой. – Очень трудно воздерживаться, когда ты ходишь вся такая аппетитная, – продолжает, а я только сильнее румянцем покрываюсь. – Упругие холмики так и манят, качаясь при каждом твоём шаге. Округлая попка едва не кричит: «Хватай!», губы эти пухлые шепчут: «Бери!» без остановки, – он всё говорит, а я не могу сидеть на месте. – Так бы и облизал твои торчащие соски, ножки эти длинные себе на плечи бы закинул и трахал резко и жёстко под твои громкие стоны.

Внизу живота появляется какая-то тяжесть, между ног горячо и влажно, коленки трясутся, уши горят, и вообще не понимаю, что со мной происходит.

– Прекрати… – тихо прошу, чувствуя, как лицо пылает.

– Не могу, Хрустальная, – отвечает и откидывается на спинку стула. – Стояк сильно мешает даже просто ходьбе, передёргивание в душе перестало помогать, да и до этого не особо толк был, – разводит руками, говоря об этом, словно о погоде за окном, а моя фантазия меня подводит, подкидывая картинки всего того, что он описал.

– Я лучше пойду, – бормочу под нос и встаю из-за стола, спешно направляясь к лестнице.

– Куда это? – за спиной скрипят ножки стула по полу, слышу шаги, а через мгновение он хватает меня за локоть и разворачивает к себе. – Убегаешь? – на выдохе спрашивает, прижав к себе так, что я отчётливо ощущаю то, что ему так мешает жить.

– Пусти, – едва слышно произношу, но тело и не думает сопротивляться.

– Давно бы отпустил, Хрустальная девочка, – хрипло шепчет в мои губы. – Но не могу, с ума сводишь своим характером, острым язычком, глазами голубыми, – каждое его слово заставляет моё сердце пропускать удары.

Но приятно удивляет, что хочет он моё тело, а с ума сводит его другое.

– Давид… – сиплю, не зная, что сказать, я сама плыву куда-то не туда.

– Блядь, Хрустальная, – рычит мне в губы, скользит губами по щеке и буквально вдавливает в себя, зарывшись носом в шею. – Повтори, – требует, а до меня с трудом доходит.

– Давид, – снова произношу и сама наслаждаюсь этим.

Раньше я могла только мысленно назвать его по имени, и то после того, как узнала про него немного больше, увидела с другой стороны. Теперь я точно знаю, что есть два человека – Грозный и Давид.

– Охуено пахнешь, – шумно вдыхает мой запах, впиваясь пальцами в талию, наверняка оставляя след от них на коже. – Вся такая охуенная, – добавляет и через мгновение накрывает мои губы своими.

Тело будто молния пронзает, вздрагиваю, точно как от удара, по позвоночнику бежит толпа мурашек, а в солнечном сплетении разгорается огненный шар. Первые несколько секунд стою неподвижно, округлив глаза не столько от его действий, сколько от собственной реакции. Но очень быстро обмякаю, веки опускаются, а рот сам собой приоткрывается, позволяя парню проникнуть языком и сплетать его с моим. Мозг отключается окончательно, тело подводит, живя своей жизнью.

Давид целует нетерпеливо, напористо, прикусывает, всасывает нижнюю губу, проводя руками по спине, вжимая в себя всё теснее. Обвиваю его шею руками, зарываюсь пальцами в его волосы, на что он рычит, посылая вибрации по моим венам. В животе бабочки взмахивают крыльями, набирая скорость, ноги подкашиваются, землю под ними не ощущаю. Воздуха не хватает, но чувствую, если прервусь, чтобы вдохнуть, попросту умру.

Втянутая вихрем собственных ощущений, пропускаю момент, когда меня хватают под попу и куда-то несут, не разрывая поцелуя. Вот я порхаю в воздухе, ровно как те бабочки в моем животе, а вот я уже лежу на чём-то мягком, а между моих ног, навалившись на меня всем телом, Давид. Горячие пальцы проникают под футболку, заставляя выгнуться кошкой, когда касаются голой кожи. И это отрезвляет. Вздрогнув, я разрываю поцелуй, едва дыша смотрю в затуманенные глаза парня надо мной.

– Не надо, – сипло произношу, мысленно готовясь отбиваться.

– Ладно, – удивляет Грозный и, скатившись с меня, присаживается на диван у моих ног. – Поплыл, прости, – проговаривает, проводя рукой по волосам.

Я настолько не ожидала такого, что уставилась на него как баран на новые ворота.

– Пошли, – встаёт с дивана, наклонившись, берёт меня на руки и несёт… в свою спальню.

– Что ты делаешь? – испуганно спрашиваю.

– Спать иду, – ровно отвечает, но я вижу, что взгляд всё ещё мутный.

– Поставь меня, это не моя комната, – дёргаюсь в его объятиях, добившись лишь того, что он крепче сжимает.

– Теперь твоя, я не собираюсь тебя отпускать, Хрустальная, – проговаривает и всё же ставит на ноги, но у своей кровати. – Свыкнись с тем, что ты моя, – серьёзным тоном заявляет и принимается избавлять меня от одежды, а я от шока и сопротивляться не успеваю.

Собственно, остаюсь в спортивном комплекте белья. Он долго не думает и, сняв с себя домашние штаны, откидывает покрывало, толкает меня на мягкий матрас, ложится рядом, накрывает одеялом и прижимает к себе.

– Ты нормальный? – истерически усмехаюсь.

– Нет, спи давай, у нас завтра много дел, – отвечает и зарывается носом в мои волосы, а через две минуты уже мирно посапывает.

Глава 22 В одной кровати

Аля

Чем больше я узнаю, тем больше вопросов возникает, а Грозный на удивление отвечает на все без колебаний. После той ночи мы начали много общаться, ужин перестал быть тягучим событием, наоборот, кажется, проходит слишком быстро. Я давно перестала смотреть на него волком, тем более видеть в его лице врага. Мне уже не хочется прятаться в своей комнате и не пересекаться с ним. В принципе, это и так невозможно, ведь… мы спим в одной кровати.

Давид буквально силой тащит меня в свою комнату, ладно, не буду врать – не особо я и сопротивляюсь. Пару раз, когда он приходил поздно, я ложилась спать у себя, но утром всё равно просыпалась в его объятиях. Не отпускает ни на секунду, прижимая к себе всю ночь, словно могу исчезнуть. Едва шевелюсь, как он крепче прижимает к себе. И если сказать, что мне плохо с ним спится, или чувствую себя неловко в его руках, – значит солгать.

Не помню, когда спала таким спокойным и крепким сном, будто никаких мыслей, вопросов, одно умиротворение. Его горячее тело согревает до самого рассвета, его запах кружит голову даже лёжа, а от прикосновений его рук к моему телу по венам разливается горящая лава.

– Я не буду ничего требовать, как и обещал, пока сама не попросишь, но спать ты будешь со мной, – заявил на утро после первой ночи в одной постели.

Конечно, не поверила, но сейчас, четыре дня спустя, у меня чувство, похожее на разочарование. Гоню от себя эти ощущения с тех пор, как проснулась, но мысль так и крутится в голове. Я ведь живой человек, рядом со мной парень, который… мне нравится, уже не вижу смысла отрицать этот факт.

Сердце пропускает удар каждый раз, когда он до меня дотрагивается. По телу бежит рой мурашек, когда чувствую его тёплое дыхание на своей шее. Забываю, как дышать, когда он прижимает спиной к своей твёрдой груди.

Да, он определённо мне нравится. По-мужски красивый, очень хорошо сложен, в нём смесь доброты, справедливости и обоснованной злости. Бывает жесток, но не без основания, взять, к примеру, случай с другом врачом, он ведь избил его из-за меня. Такая же ситуация была с уродами в хостеле. Но сколько добра он делает, заботясь о сиротах. Это не просто раз в месяц привозить продукты и игрушки в детский дом. Это огромная работа, где нужно много сил, средств и терпения. Всё же правду говорят, что не надо судить о книге по обложке.

Так, ладно, надо вставать, а не терять время, лёжа в кровати, проснулась-то я давно. А у меня всё ещё есть обязанности в этом доме, которые, к слову, уже приносят удовольствие.

– Куда? – раздаётся хриплый ото сна голос, и моё тело возвращают на прежнее место.

– Завтрак готовить, я вообще-то на работе, – говорю серьёзным тоном, но едва заметно улыбаюсь, обернувшись и взглянув на парня.

Волосы взъерошены, на лице след от подушки, глаза всё ещё закрыты. Такой необычный и домашний, что вызывает только умиление.

– Хуй с ним, в кафе позавтракаем, – бормочет и, прижав к себе, зарывается носом в мои волосы.

А я дышать перестаю, когда в мою попу упирается утренний стояк. И вроде бы должна уже привыкнуть, ведь каждое утро ощущаю его, но не получается. Разве можно нормально отреагировать на это, когда саму в жар бросает, а необъяснимое желание опустить руку и дотронуться растёт ежедневно.

– Не выражайся, – отвлекаю себя, акцентируя внимание на его лексиконе. – Или заставлю сидеть с ребятами на уроках литературы.

– Ммм, строгая училка, – произносит, и от его дыхания волосы на макушке шевелятся.

Отлично отвлеклась, иногда мне лучше вообще молчать. Нет, сама ведь виновата, что это за мысли вообще? Я думала мужчин терпеть не смогу ближе, чем на десять метров минимум, с моим-то прошлым. А тут желание потрогать парня за причинное место, точно с ума сошла. Наверное, от Грозного заразилась пошлостью.

– Хватит ёрзать, я не железный, – бросает, и я каменею только сейчас поняв, что шевелюсь без остановки.

– Ты везде непотребства видишь, – говорю и, как назло, не могу лежать на месте.

– Непотребства – это мучить меня каждый день, Хрустальная, – вздыхает, а я поворачиваю голову к нему.

– Это я тебя мучаю? – спрашиваю, но вместо ответа Грозный резко разворачивает меня на спину и оказывается сверху, опершись руками на матрас по обе стороны от моей головы.

– Не знаю, каково в аду, но я уже ощущаю себя там, – шипит и смотрит на меня затуманенным взглядом. – Ты и понятия не имеешь, каких усилий мне стоит, чтобы не наброситься на тебя.

– Ты обещал, – едва слышно напоминаю, а у самой сердце бьётся где-то в горле.

– Поверь, я это не забываю, иначе… – замолкает, рычит, наклоняется и пленяет мои губы.

На автомате обнимаю его за шею, не сомневаясь ни на миг, что хочу этого поцелуя больше, чем глотка воздуха. Навалившись на меня, Давид просовывает руку под спину, приподнимая к своей груди, царапая, ставшими в миг чувствительными, сосками. Мои ноги раздвигаются, позволяя парню прижаться пахом к моей промежности, совершенно неосознанно, на инстинктах.

Ожидаемого отторжения от этих трений через тонкую ткань нижнего белья нет. Одно приятное удовольствие, электрические импульсы и ощущение тысячи иголок в теле. При любом движении иголочки проникают глубже, заставляя вздрогнуть и застонать. Низ живота будто в камень превратился, чувствуется жуткая тяжесть, от которой хочется немедленно избавиться.

– Играешь со мной, – доносится до моих ушей между поцелуями, и это хуже пощёчины.

– Нет! – кричу и принимаюсь отталкивать парня. – Отпусти! Не трогай! Не надо! – меня накрывает истерика, а перед собой вижу лицо Ромы.

Его оскал, плещущийся гнев в глазах с неестественно расширенными зрачками и непонятно откуда взявшаяся сила в щуплом теле. Запястья жжёт от его хватки, щёки пылают от его ударов, на бёдрах саднят места, где впивались его пальцы.

– Отпусти! Пожалуйста, не надо, – молю, рыдаю, пытаюсь отбиваться, кулаками молочу куда ни попадя.

Но всё без толку, между ног уже ощущаю инородный объект. Истерика накрывает ещё сильнее, попытки свести ноги заканчиваются новыми ударами по лицу.

– Закрой рот, иначе вырублю, – шипит, сжав щёки до боли на скулах.

Я одна, и мне никто не поможет. Я сама виновата. Пришла с ним, поверила в его любовь.

– Пожалуйста, не надо, – голос сел, мои слова едва различимы.

И вдруг на меня льётся ледяная вода. Вздрогнув, я открываю глаза, продолжая судорожно икать от рыданий, и вижу обеспокоенное лицо Давида. Мы находимся в душевой кабинке, он держит меня на руках, встав вместе со мной под холодные струи воды.

– Ты меня слышишь? – спрашивает, и у самого голос дрожит. – Аля?

– Угу, – всё, на что меня хватает.

– Блядь, девочка, – шумно выдыхает и прижимает мою голову к себе. – Как ты меня напугала, – добавляет, целуя в мокрую макушку. – Прости, прости, – повторяет, а я начинаю по новой заливаться слезами.

Не от испуга или чёртовых воспоминаний, а от его ласки, собственной истерики и мыслей, что никогда не смогу перейти эту черту. Дело далеко не в сексе, а в том, что это часть жизни любого нормального и здорового человека. И видимо, я таким не являюсь.

– Всё-всё, успокойся, – с этими словами Грозный выключает воду и выходит из кабинки. – Стоять можешь? – интересуется, поставив меня на коврик в ванной, и едва я киваю, он принимается снимать с меня бельё.

– Нет! – крик вырывается из горла раньше, чем включается мозг.

– Спокойно, – поднимает руки в сдающемся жесте. – Ты намокла, я сниму бельё и заверну тебя в полотенце, – говорит медленно, вкрадчиво, словно переговорщик с террористом, и я не сразу, но киваю.

Не чувствую стеснения от того, что он видит меня голой. Мне неловко, что он стал свидетелем моей истерики, а теперь ещё и возится со мной, как с больной. Но, по правде говоря, если бы не он, я бы просто осела на пол и ждала, пока не успокоюсь.

Через две минуты, за которые меня, будто ребёнка, вытерли и укутали в махровый халат, берёт на руки и возвращает в кровать. Не знаю, когда он успел снять с себя мокрые боксеры и вытереться сам, но боковым зрением отмечаю, что он натягивает сухие трусы на голую пятую точку. Уставившись в стену, дрожу, как осиновый лист на ветру, ровно до того момента, пока Грозный не прилёг рядом и, обняв, прижал к себе.

– Успокойся, ты в безопасности, – шепчет на ухо и целует в висок. – Прости, не думал, что так выйдет, – добавляет, только сильнее удивляя.

Это я виновата, меня накрыли воспоминания, помутился разум, настоящее смешалось с прошлым и вылилось в приступ истерии. Он мне ничего плохого не сделал, и вообще, никакой он не Грозный. Разве можно так называть человека, который так бережно со мной обходится?

– Ты… меня… прости, – выговариваю судорожно дыша. – Я истеричка.

– Хуйня, – отмахивается, закинув ногу на мои, согревая своим телом.

Не знаю, сколько мы так пролежали, казалось, вечность, и никуда выходить из-под одеяла не хотелось, но Давид уже три раза сбросил звонки от Лохматого.

– Ответь, – уже ровным и спокойным голосом произношу.

– Ты в порядке? – спрашивает, заглянув в моё лицо.

– Всё нормально, – слабо улыбаюсь, мысленно делая себе пометку найти психолога.

– Мы можем на всё забить…

– Нет, нас дети ждут, – мотаю головой. – Ответь и скажи, что скоро будем.

Спрятаться под одеялом от проблем – не решение взрослого человека. Честно, я и сама не ожидала от себя такой реакции. Но его фраза «играешь со мной» стала триггером, вернувшим меня в тот вечер. Рома точно так же сказал, когда я начала сопротивляться и кричать, что не хочу. К тому же, я за все эти годы ни с кем не встречалась, боясь подпускать к себе парней. А с Давидом мы далеко зашли, и я поверила, что всё хорошо, что прошлое осталось где-то там. Но такая реакция не в порядке вещей, и мне нужно с этим что-то делать, иначе не видать мне нормальной жизни.

– Точно всё… – начал было он, но я перебиваю.

– Точно, – твёрдо отвечаю и даже искренне улыбаюсь.

– Если что…

– Обязательно скажу, – уверяю, и улыбка сама собой становится шире.

Мне очень приятна его забота, это даже неожиданней, чем моя истерика. И его реакция на мой приступ убеждает меня в том, что моё мнение о нём было ошибочным.