Давно подозревал, что дело нечисто, но утром убедился окончательно, когда она стала важнее всех моих хотелок. Было глубоко насрать на вечный стояк, да в принципе на всё, главное, больше не видеть дикого страха в её глазах.

Хрустальная девочка встала на пьедестал, затмив собой всё важное в моей жизни. А что, собственно, у меня было? Чем я дорожил до встречи с ней? Автосервисом? Это просто работа, одна из точек дохода. Приют – моя личная прихоть. Бои, гонки – всего лишь развлечения, на которых я неплохо зарабатываю. Семьи у меня нет, одна только сестра.

С пятнадцати лет я волновался только о себе, и то это очень громкое заявление. Плевать мне было на себя, я лишь боролся, чтобы выжить и не сдохнуть от голода или холода. В том возрасте страшно умирать, и этот страх помогал не сдаваться, хотя всякое было. В самые тяжёлые дни мечтал закрыть глаза и больше не просыпаться, потому что во сне у меня всё отлично. Но хер там! Хер им всем! Назло отцу выжил, ему не нужен был сын тогда, а я родился и не имел права окочуриться ради матери, которая забила на институт, свою личную жизнь и здоровье, чтобы у меня была койка и кусок хлеба.

– Чем это пахнет? – раздаётся мамин голос за спиной.

От неожиданности чуть не сваливаюсь со стула, помогавшего мне достать до плиты.

– Я нам картошку жарю, – гордо заявляю и сопли рукавом кофты вытираю.

– Правда? – наиграно удивляется мама, подойдя ближе.

На осунувшемся и бледном лице пролегли тонкие морщинки не по возрасту. Толстый свитер скрывает худое тело, брюки на ней выглядят на несколько размеров больше. Но она всё равно красивая, особенно когда улыбается. Самая красивая.

– Не будешь ругать? – спрашиваю, поджав губы.

Мама не разрешает подходить к плите, боится, что я могу навредить себе, но я-то взрослый уже.

– Не буду, Давидик, – отвечает и, наклонившись, целует меня в макушку. – Всё, иди за стол, я закончу, – проговаривает, подхватив меня на руки и делая вид, что ей не тяжело.

– Мама, я взрослый уже, – возмущаюсь, но дело далеко не в этом.

На руках у мамы хорошо в любом возрасте, но я вижу и знаю, что у неё нет сил держать меня.

– Для меня ты всегда будешь маленьким, – целует в лоб и ставит меня на ноги.

Я достаю хлеб и раскладываю тарелки, мама наполняет их местами подгоревшей картошкой и, едва успевает поставить сковороду, как начинает надрывно кашлять. Знаю, что болеет, зимой все болеют, даже я сегодня в школу не ходил, потому что температура утром была. Но когда вижу на её ладони, которой она рот прикрывала, кровь, спрыгиваю со стула и подбегаю к ней.

– Мама! Мамочка, что с тобой? – испуганно спрашиваю, обняв тонкую талию.

– Всё хорошо, я просто щеку прикусила, – успокаивает меня и, погладив по голове, разворачивается к раковине, чтобы помыть испачканную руку.

– Мам? …

– Всё хорошо, Давидик, сядь за стол, а то остынет, – проговаривает и, вытерев руки, занимает один из двух стульев. – Ешь давай, – улыбается, но в глазах стоят слёзы.

Я тогда не понимал, не знал, что она уже на пути к другому миру. Был бы взрослее, умнее, попытался бы что-нибудь сделать. Сейчас у меня денег куры не клюют, я бы смог положить её в любую клинику за границей, найти лучших врачей, достать любое лекарство, но уже очень поздно.

– Ты чего? – интересуется нежный голос, а следом на моё плечо ложится маленькая рука с тонкими пальцами. – Что-то случилось? – обеспокоенный взгляд Хрустальной не может не радовать, ведь это значит, что я ей не безразличен.

Но я чётко знаю, что даже если бы был, не отпустил бы. Эгоистично, но она так плотно засела в груди, заткнула собой ту дыру, образовавшуюся после смерти матери, что уже не представляю, каково это, вернуться в дом, где её нет.

– Прости меня, – на автомате вырывается из меня, и, отвернувшись от окна, обнимаю девушку за талию, прижав к себе.

– Не надо столько извиняться, это мои проблемы…

– Нет больше твоих, все твои проблемы – это мои проблемы, поняла? – с нажимом в голосе перебиваю её, заглядывая в глаза.

– Давид… – вздыхает, а я дурею от того, как она моё имя произносит.

– Я не отпущу тебя, Хрустальная, – меня несёт, но и похрен, когда-то надо будет это сказать. – Я… – и хуй там, торможу, словно язык онемел.

Беру её руку в свою и прижимаю ладонь к груди, туда, где сердце бьётся о рёбра, будто намеревается пробить себе путь на волю.

– Ты вот здесь, Хрустальная, – проговариваю и сам от себя охереваю.

– Если это твои шуточки, то не смешно, – дрожащим голосом произносит, а на глазах появляется прозрачная пелена.

– Никаких шуток, девочка, – наклоняюсь к ней, чувствуя её судорожное дыхание. – Ты как вызов. Мой личный вызов, я его принял и проиграл бой. Оно твоё, – на последних словах прижимаю сильнее её раскрытую ладонь к сердцу.

Хрупкая как хрусталь девочка смотрит на меня, не моргая, несколько мгновений, кажущихся вечностью, после чего приподнимается на носочки и впивается в мои губы. Сама! Она сама меня целует, не вырывается, не сопротивляется. Накрываю её голову руками, зарываясь пальцами в шелковистые волосы, и тут же оказываюсь в кольце её рук.

Это всё! Больше никаких сомнений. Она моя девочка, а я буду её преданным псом, пока не сдохну в кресле качалке с седыми волосами и сморщенным лицом.

Едва чую, что Хрустальная хочет отстраниться и разорвать поцелуй, отрываюсь от неё. Жуть, как не охота останавливаться, но ещё больше не хочется видеть, как она бьётся в истерике, словно рыба на суше. Я пересрался утром, не понял, что сделал не так, вроде не напирал, да и она отвечала, выгибалась, подавалась навстречу. Говорил с ней, успокаивал, спрашивал, но она будто не слышала ничего. Ушла куда-то в себя и так яростно боролась то ли со мной, то ли с прошлым, что у меня… заболело в груди.

Единственное, что пришло в голову, – холодная вода. Залез с ней в душ без сомнений, было похрен на всё, в тот момент я понял, что, если она сиганёт из окна, я прыгну следом, что мне те ледяные струи воды. А когда она пришла в себя, уже знал, что это дело надо закрыть, но не с моей девочкой.

– Мы опаздываем, – шепчет с придыханием.

– Начальство не опаздывает, – отвечаю совершенно точно без желания куда-либо ехать.

– Мы и так отнимаем у детей половину выходного, нельзя опаздывать, – каким-то строгим тоном проговаривает, и в моей голове что-то щёлкает, включая тумблер.

– Как скажешь, – соглашаюсь без колебаний. – Поехали, сначала нужно тебя накормить, – добавляю, сжав её тонкие пальцы в своей ладони.

– Если мы ещё и позавтракаем, то точно доберёмся к обеду, – возмущается девочка. – Возьмём кофе и по дороге выпьем.

– Хорошо, – опять согласие, и хрен я вспомню, когда позволял хоть кому управлять мной.

Только ей можно всё.

Одним кофе я, конечно, не обошёлся и купил в кофейне у дома ещё какие-то пирожные. Положив коробку на колени Хрустальной, велел съесть всё до приезда.

– Попробуй, – перед моим носом оказывается кусок ароматной выпечки с сахарной пудрой.

– Нет, – отрезаю, подавшись назад, не отвлекаясь от дороги.

– Давид! – тон её голоска и то, как моё имя звучит на её губах, заставляют улыбаться как идиота. – Попробуй! – с нажимом в голосе повторяет, и я, точно дрессированный пёс, обхватываю зубами мягкую булку. – Вкусно?

– С твоих рук всё вкусно, – отвечаю, не задумываясь.

– Тогда съешь ещё, – буквально силой пихает.

Ничего не остаётся, как подчиниться, и по итогу умял целое пирожное.

– Ай! – взвизгивает, когда на последнем разе прикусываю её пальчики.

– Это месть, Хрустальная девочка, – усмехаюсь, бросив короткий взгляд на неё.

– Ну, так себе месть, – произносит и глухо хихикает.

– Вот как?! – сам лыблюсь, не веря, что она рядом, такая живая и моя.

Презираю себя за наше знакомство, за случай в клубе и особенно за мою выходку, когда привёл её к себе домой в первый раз. Но, блядь, таким я мудаком был, собственно, я и сейчас не лучше, но уже не по отношению к ней. Никому не позволю обидеть её, в том числе и себе. Она моя противоположность, и я точно её не заслужил, но ради неё я стану лучше. Только для неё.

Пока мы добрались до приюта, меня силой накормили и напоили кофе. Силой, конечно, громко сказано, с её рук я точно съем всё, хоть землю из-под ног. Но меня распирает изнутри её забота. После смерти матери всем было похуй на меня. Никому не нужный, никому нет дела до тебя, жив ты там на том грязном, стащенном с мусорки матрасе или подох уже давно, не говоря уже о том, поел ты или нет. А Хрустальная подсадила меня на хорошую жизнь. И я сейчас не о бабле на моих счетах, по сути, это херня. Ты богат, когда тебя кто-то дома ждёт, беспокоится о том, чтобы ты был сыт и тепло одет. Я разбогател, когда привёз девочку в свой дом, до этого я был нищим.

Минут через десять после приезда мы располагаемся в столовой, где Лохматый переставил столы так, что зал стал напоминать школьный класс. Моя девочка стоит перед тридцатью детьми, вижу отсюда, что волнуется, и глазами подбадриваю её.

– Доброе утро, – здоровается с улыбкой, но гул голосов не стихает.

– Тихо! – рявкаю, и в помещении воцаряется мёртвая тишина.

Прохожу между столами вперёд и встаю рядом с Хрустальной, окидывая взглядом всех присутствующих.

– Внимание сюда, – начинаю ровным, но строгим тоном. – Это Алёна Алексеевна, и с этого дня она будет заниматься с вами, чтобы вы, бездельники, не заваливали контрольные, и хоть какие-то знания вшились в ваши пустые головы. Я ясно выразился? – задаю вопрос, повысив голос, и в ответ раздаются тихие «да».

– Она сама-то школу закончила? – различаю в шуме, и умника выдают друзья, повернувшиеся к нему.

– Миша, встал! – приказным тоном обращаюсь к пацану. – Встал, я сказал! – повторяю, когда парень прячет голову. – Сюда иди, – пальцем указываю рядом с собой.

– Бля, – выдаёт малец, едва перебирая ногами.

– Повыражайся мне ещё, – бросаю, дав ему подзатыльник. – В каком ты классе?

– В седьмом, – бурчит под нос, опустив взгляд в пол.

– Что вы там проходите? – спрашиваю, осматривая всех детей.

– Лёха Толстой, «Детство», – отвечает пацан, за что получает ещё один подзатыльник и смешки детей.

– Подумай ещё, балбес, – рычу на него, слыша за спиной вздох Хрустальной.

– Лев, – подаёт кто-то голос.

– Слышал? – спрашиваю Мишку, и тот кивает в ответ. – Запомни, в следующий раз спрошу, о чём книга. Иди, – подталкиваю его вперёд.

– Так нельзя, – шепчет Аля, встав рядом.

– Поверь, я был очень вежлив и мягок, – усмехаюсь и решаю не возвращаться, а устроиться здесь, перед ребятами.

Мой предупреждающий взгляд дал понять, что любой лишний шум, – и расправа не заставит себя долго ждать. Хрустальная ещё не понимает, с кем дело имеет, эти дети с улицы, и они не знают о хороших манерах, вежливости и уважении. Сам таким был, чуть что, в драку лез, собственно, особо ничего не изменилось с тех времён.

Не знаю, как ей удалось завлечь детей, но они слушали её с разинутыми ртами. Хотя о чём это я, сам залип на неё, только всё, что она говорила, прошло мимо ушей. Как долбоёб пялился весь урок, рассматривал каждый сантиметр её точёного тела, словно над ним работал лучший скульптор мира. Нереально красивая, особенно, когда улыбается, и моя. Хуй я её кому-то отдам, лучше сам себе руки отрублю, чем отпустить.

Глава 24. Вечер вдвоём

Давид

Стою в холле общаги и пользуюсь моментом, пока моя девочка общается с нашим врачом. Не знаю, когда успели сблизиться, но пусть знакомится со всеми.

– Мне нужно привезти из Москвы одного урода, – обращаюсь к Максу, поглядывая на Хрустальную. – Всю информацию скину сообщением, это надо сделать без лишнего шума, – добавляю коротко и по делу.

– Кто он? – интересуется друг.

– Мертвец, – цежу сквозь зубы. – Сам не езжай, ребят наших отправь.

– Понял, – вздыхает, бросив взгляд на Алю. – Сдалась? – спрашивает, и я прищуриваюсь в ответ. – Сияешь, как новогодняя ёлка, – добавляет с усмешкой.

– Могу нарисовать тебе фонарики, чтобы по ночам хорошая видимость была, – проговариваю и, достав пачку сигарет, иду к выходу, Макс следует за мной, и мы тормозим на крыльце.

– Ладно, – отмахивается, прикурив. – В конце недели первая гонка сезона, а на следующей – бои, – сообщает, ведь теперь он всем занимается.

Конечно, всё контролирую. Другу я доверяю, но мы не можем допускать ошибок, это наша репутация, а в этом мире терять лицо чревато последствиями.

– Хорошо, – коротко киваю, затянувшись никотином. – С ментами договорился?

– Да, отвалил бабла, правда они начали шуметь, мол, мало, надо ещё, но я пресёк эти попытки вымогательства, – посмеивается, потушив окурок и бросив в урну.

– После гонок добавишь, чтобы проблем не было, – проговариваю, как раз когда дверь открывается и на крыльце появляется Хрустальная, будто принеся с собой больше света.

Пиздец я влип, конкретно так, по самые уши, но жуть, как мне это нравится. Ощущение капитальных перемен, непонятно, незаметно, какие именно, но чувства именно такие.

– Едем? – спрашиваю и выбрасываю сигарету.

– Да, – отвечает и, кивнув с улыбкой Максу в знак прощания, подходит ко мне, тут же оказываясь прижатой одной рукой к моему боку.

– На телефоне, – бросаю другу, и он понимает всё. – Пообедаем где-нибудь? – интересуюсь у Хрустальной девочки.

– Может, лучше я что-нибудь приготовлю? – задаёт встречный вопрос с румянцем на щеках.

– Чтобы ты сидела полдня на кухне? Нет, – мотаю головой, открывая пассажирскую дверь.

– Можно вместе, – говорит, когда я уже занимаю водительское место.

– В смысле? – хмурюсь и мотор завожу.

– В прямом, можем вместе приготовить, – пожимает плечами, и видно, что смущается, а я чёртов эгоист, потому что балдею от любой её эмоции настолько, что хочется вечно вызывать смущение, стыд, неловкость и далее по списку.

– Ладно, хули нет, – бросаю и трогаюсь с места.

– Почему нет, – произносит, и чую, как она на меня смотрит.

– Чего? – спрашиваю, коротко на неё взглянув.

– Не «хули нет», а «почему нет», – отвечает, и я осознаю, что мат из её ротика звучит очень инородно.

– Простите, Алёна Алексеевна, – изображаю сожаление, но едва сдерживаю смех.

В курсе, что её передёргивает от моего лексикона, но знала бы она, насколько я базар фильтрую при ней.

– Что ты хочешь на обед? – меняет тему, рассматривая пейзаж за окном.

– Да плевать…

– Нет, так не пойдёт, – перебивает строгим тоном.

– Да ты абьюзер, – усмехаюсь и, затормозив на светофоре, поворачиваюсь к ней. – Была в Италии? – задаю вопрос и мгновенно понимаю, что затупил.

– Нет, – голос ровный, значит, не задел.

– Обязательно съездим, а сегодня можем приготовить пасту с морепродуктами, – проговариваю, дав по газам, когда загорается зелёный.

– Я никогда не готовила, нужно рецепт в интернете посмотреть, – задумчиво произносит и телефон достаёт.

Блядь, надо ей нормальную трубку купить, эта давно своё отработала. Но она ведь не примет, гордая девочка мне досталась, и ценит она совсем другое, а не дорогие подарки. Ничего, что-нибудь придумаю, у неё обязательно будет самый лучший телефон.

– Не надо, – тяну руку, накрыв трубу. – Я знаю рецепт, – добавляю и выруливаю к супермаркету.

Купили всё нужное к обеду, в придачу бросил в корзину всё, на что Аля смотрела. Я сам не верю, что хожу по магазину в компании девушки, как молодая семья, но ловлю себя на мысли, что мне пиздец это в кайф.

У меня всегда есть работа, выходной день или нет, я хуярю. Сам себе начальник, когда хочу, тогда и отдыхаю. А в чём заключался мой отдых? Походы к шлюхам, клуб, бухло или оргии у Толя. А сейчас я еду домой готовить, чудеса, не иначе.

Не понимал, что заставляет мужиков жениться, остепениться. Как можно променять свободу и веселье на домашние посиделки под фильмец по ящику. Но живя под одной крышей с Хрустальной, я понял, что все эти сборища собутыльников полная хрень. Настоящий кайф рядом с ней.

– Никогда бы не подумала, что ты умеешь готовить, – говорит моя девочка, стоя возле меня, пока я режу помидоры для соуса. – Да ещё и такое блюдо, – добавляет и делает глоток вина.

– Я много лет жил сам за себя, вынужден был научиться, – поясняю и, чуть повернув голову к ней, срываю короткий поцелуй со вкусом белого полусладкого.

– Мм, может я всё же чем-нибудь помогу? – спрашивает, смущённо губы прикусывая.

– Можно, – киваю с уверенностью. – Не соблазняй меня, а то останемся без обеда.

– Я не специально, и уже будет ужин, – уходит от темы, но оно и к лучшему. – Расскажи что-нибудь ещё, – просит аккуратно, с долей страха.

Непросто лезть на чужую территорию, где всё поле забито минами, неверный шаг – и ты разлетаешься на ошметки. И я понимаю её волнение, ведь сам показал себя мудаком.

– Что именно? – дёргаю уголки губ в подобие улыбки, чтобы взбодрить её. – Спрашивай, что интересно узнать? – говорю и бросаю помидоры в сковородку.

– Как тебя нашёл отец? – задаёт вопрос, но прячет взгляд.

– Хрустальная девочка, – разворачиваюсь к ней всем корпусом и, обняв, прижимаю к себе. – Я очень люблю твои эмоции, кроме страха. Не бойся меня никогда. Хорошо?

– Хорошо, – улыбается и, подавшись вперёд, целует неуверенно, робко.

– Так, этого не надо, – торможу сам, иначе поплыву к херам. – Отец… В семнадцать лет у меня уже был автосервис, ну, как, старый разваливающийся гараж купили у пьяницы за два ящика водки. Нам с Максом нужно было закрытое место, где могли бы перекрашивать угнанные тачки…

– Ты воровал машины? – удивляется, нахмурив свой лоб.

– Хочешь, чтобы я тебе врал? – вопросительно приподнимаю бровь.

– Никогда, – мотает головой.

– Хорошо, – киваю и наливаю себе пива. – Это мой доход по сегодняшний день, только уровень другой уже. Так вот, на тот момент у нас уже был третий заказ, на районе начали пиз… болтать, – исправляюсь вовремя, – что банда орудует, и мы этим гордились, но пацаны малолетние были, головой не особо думали, и ночью, когда вскрывали тачку под заказ, нас поймали менты. Макс быстро выкрутился, стащив магнитолу, и мы вывернулись, мол, дети ещё, какие тачки, мы так, по мелочи, но в участок нас всё же забрали. Начали расспрашивать про родаков, и, если бы мы сказали, что их у нас нет, нас вернули бы в детдом, вот я и назвал имя отца.

– Ты знал, кто твой отец? – тут же спрашивает Хрустальная.

– Знал, нашёл письмо от матери после её смерти, – отвечаю и ком в горле сглатываю. – Она знала, что умрёт, и подготовилась. В письме было его имя, история их знакомства, без лишних деталей. Если коротко, она подрабатывала в ресторане, куда он ходил регулярно, у них была любовь, но он не мог на ней жениться, потому что уже был женат. Почти правда, я потом выяснил, что он тупо её трахал, жениться только собирался, от меня велел избавиться и даже денег на аборт дал.

– Какой ужас, – ахает моя девочка.

– Ему позвонили, и в ментовку припёрся дядя при параде, окружённый охраной и пафосом – его правая рука, – хмыкаю, вспоминая тот день.

– Документы у пацана есть? – спрашивает дежурного мужик в чёрном костюме.

– Нет, но он сказал, что его отец Грозный Тимур Айдарович, – стушевавшись, отвечает мент.

– У Тимура Айдаровича нет детей, – заявляет с серьёзным видом. – Пацан, ты кто и откуда знаешь это имя? – спрашивает уже меня.

– От мамы, – говорю, смотря на него, готовый в любой момент отбиваться, почему-то есть ощущение, что он может ударить.

– А маму как зовут? – интересуется, наклонившись ко мне.

– Софья, – бросаю, и сердце охватывает спазм. – Новикова Софья Евгеньевна, – добавляю и по лицу мужика вижу, что он всё понял.

Отходит на пару шагов и кому-то звонит, хотя догадываюсь кому.

– Да, он сын Софьи, по его словам, – коротко сообщает собеседнику. – Вы уверены? Понял, а со вторым что делать? – спрашивает, и мы с Максом переглядываемся.

– Я никуда без Макса не поеду, – кричу, и дядя поворачивает голову ко мне.

– Слышали? Принял, – заканчивает разговор и лезет во внутренний карман пиджака.

Достаёт белый конверт и вручает менту, тот, озираясь по сторонам, прячет «подарок» в фуражке и нахлобучивает обратно на голову.

– Потом на крутой тачке нас привезли в огромный дом за городом, там я и познакомился с папашей, – завершаю рассказ, попутно занимаясь готовкой.

– Я рада, что вы встретились, – проговаривает моя девочка, не имея понятия, что хуйня это, а не радость, но это другая история.

– А я рад, что ты налетела на меня в клубе, – сказав это, снова прижимаю девочку к себе.

– Это ты меня плечом задел, при чём так, что я чуть в стену не врезалась, – возмущается, краснея, как те помидоры, которые я резал несколько минут назад.

– Я бы не обратил внимания, если бы ты молчала…

– Так это я виновата? – легко бьёт ладошкой по плечу.

– А кто ещё? Наехала на честного пацана, – цокаю языком и головой мотаю.

– Ты-то честный, – смеётся так искренне, что хочется чаще её смешить.

– С тобой я самый честный, – говорю тихим голосом и впиваюсь в пухлые губы.