Еду в общагу, забив на правила дорожного движения, и не потому что тороплюсь, а потому что не терпится этому идиоту малолетнему надавать по роже за прерывание сладкого занятия.

Правда какой-то осадок внутри, не вставляет меня, как яростно она сопротивляется. Словно и в самом деле не по кайфу, но разве такое может быть.

А с другой стороны, слишком долго Хрустальная корчит из себя недотрогу, не похоже на тупую игру по прибавлению себе веса. Однако, я учуял, как она задрожала, когда подошёл к ней у окна и озвучил свои мысли. Стоило увидеть её, стоящую там, так заворожённо смотрящую на открывшийся перед ней вид, и картинка прижатого к толстому стеклу голого тела всплыла перед глазами мгновенно. Чуть в штаны не кончил, представив, как я вдалбливаюсь в неё сзади, а голые сиськи скользят по холодной, гладкой поверхности.

И ведь поддалась ощущению, почувствовал это отчетливо. Сама воспроизвела мои слова в мыслях и увидела ту же картину. Но быстро справилась и давай снова корчить из себя святую.

Взбесила своей тирадой, чушь какую-то несла, только уши завяли. Я привёл её для конкретной цели, а она мне херню несёт. Задолбался играть в её постановке, член болезненно ныл, штаны рвал. Церемониться вообще не привык, и так слишком много времени на неё трачу.

И поплыл как пацан, едва сорвал с неё лиф. Кровь прилила к паху, и мозг отключился, на автомате что-то отвечал, сейчас хрен вспомню, что. Не видел ничего, кроме своего желания оказаться наконец между длинных ножек. Оставалось каких-то пару минут, и я бы избавил себя от мучений. Эта мысль поднимает во мне новую волну дикой ярости, я сейчас должен был трахать хрустальную девочку, а не возиться с малолетними торчками.

Когда паркуюсь у входа в общагу, я готов рвать на куски всех, кто попадётся на моём пути. Выхожу из тачки и хлопаю дверью так, что стёкла дребезжат. Поднимаюсь по ступенькам и захожу в холл, где наматывает круги Лохматый. Не колеблясь и секунды, подхожу к нему и с размаху въёбываю по роже.

– Где он? – рычу, схватив за горло.

– Грозный, – хрипит парень. – Я бы не стал тебя тревожить, но ты велел сообщать о любых происшествиях…

– Где он, я спрашиваю, – рявкаю на него, встряхивая.

– У медички, – отвечает и вытирает кровь с подбородка, когда я отпускаю его.

– Не смей дёргаться с места, – бросаю через плечо, направляясь в медблок.

– Дава, – встаёт на моём пути Макс. – Давай без жести, он просто тупой малолетний пацан.

– Отойди! – цежу сквозь зубы.

– Они слабые, гонятся за крутостью, вспомни себя в пятнадцать, – не унимается друг.

– В пятнадцать я спал на улице и зарабатывал себе на жизнь, ты прекрасно это знаешь, – напоминаю ему о тех временах, испепеляя взглядом.

– Дав…

– Убивать не буду, – перебиваю и, оттолкнув, шагаю вперёд.

Распахиваю дверь медкабинета и захожу в помещение. Виновник испорченного вечера лежит на кушетке под капельницей и весь подбирается, когда видит меня.

– Вышла! – приказываю Наташе, и та со вздохом поднимается на ноги.

– Капельницу не трогать, – ровным тоном говорит и удаляется.

Привыкла ко мне и моим воспитательным «беседам». Знает, что перечить нельзя, это чревато последствиями. Право кидать мне ответки имеет Макс, только ему за это ничего не будет, и это знают все.

– Я виноват, – бормочет сипло пацан на кушетке и пытается отползти к стене.

– Не дёргайся! – обманчиво спокойно бросаю.

– Прости, пожалуйста, – голос дрожит, лицо бледное, глаза слезятся. – Я больше не буду, честное слово, – пищит, но его это не спасёт.

– Что я тебе сказал, когда сюда привёз? – спрашиваю, взяв стул и присев рядом с кушеткой. – Отвечай, – тороплю, когда он не спешит открывать рот.

– Прости…

– Отвечай, мать твою! – рявкаю на него.

– Здесь есть правила, за нарушение которых мне придётся отвечать, – тараторит и шумно сглатывает.

– Верно, – киваю. – Дальше, – велю и прожигаю его взглядом.

Вижу, что боится, ещё немного, и позорно заплачет, но сдерживается, мужик ведь.

– Ты мне даёшь крышу над головой, еду, одежду, образование, – проговаривает, переводя взгляд на потолок.

– Так, и? – подначиваю продолжать.

– А я должен слушаться и не творить херню… – не успевает закончить, как вскрикивает от боли, когда я прокручиваю его пальцы ног. – Прости! Прости! Больше не буду выражаться, – восклицает, правильно поняв, за что ему сейчас было больно.

– Ты знаешь, что тебя ждёт? – спрашиваю, всё ещё сдерживая свой гнев под замком.

Макс прав, он всего лишь тупой малолетний пацан, который не даёт отчёта своим действиям.

– Карцер, – кивает и прикрывает глаза.

– А если это повторится?..

– Меня ждёт колония для несовершеннолетних, – отвечает.

– Это в лучшем случае, – добавляю и, поднявшись на ноги, выхожу из кабинета.

Макс просовывает голову и осматривает Егора, выдыхает, заметив, что пацан жив, на что я фыркаю.

– Наташа, приводишь его в норму и вручаешь Лохматому, – приказываю женщине, и та, кивнув, возвращается к рабочему месту. – Пошли, – говорю Максу, направляясь в холл.

– Удивил ты меня, – усмехается друг.

– Я должен был сломать нос пятнадцатилетнему ребёнку, когда его организм борется с наркотой? – смотрю на него вопросительно.

– Ты всё решаешь кулаками, – пожимает плечами.

– Иди нахрен, – выплёвываю и, присев на диван в холле, подзываю мнущегося с ноги на ногу Лохматого.

– Грозный, я не виноват, он сбежал…

– Закрой хлебальник и слушай, – устало вздыхаю. – Ты за них отвечаешь, и мне насрать на твои отмазки. Ждёшь, когда Наташа сделает свою работу, пацана в карцер, а ты в соседний. Усёк?

– Ты шутишь? – хмыкает, переводя взгляд с меня на Макса, ища поддержки.

Но Макс не лезет, знает, что я прав и что, если спустить с рук, потом и вовсе хрен удержишь. Слабину нельзя давать, иначе всё разрушится, а я не зря корячился столько лет.

– Похоже, что шучу? – смотрю на него, и Лохматый мотает головой. – И хвоста чтобы я не видел, – киваю на идиотскую причёску, за которую его и прозвали этим именем.

– Грозный, это уже перебор…

– Какой это по счёту прокол? – не даю ему договорить.

– Второй, – опускает голову, уверен, вспоминает давний разговор.

– Свободен, – жестом руки даю понять, чтобы свалил с глаз моих. – Позвони Тиму, скажи, чтобы вышел, – обращаюсь к Максу. – Объясни, как он должен себя вести, чтобы не оказаться на месте Лохматого, – договариваю и встаю. – Я уехал, – жму другу руку и покидаю общагу.

Меня дома бунтарка ждёт, и этот вынужденный перерыв не утихомирил моего зверя, который спит и видит, как бы трахнуть эту девочку, чтобы она посыпалась, как перемолотый хрусталь.

7.2

Грозный

Вернувшись к дому, поднимаюсь на свой этаж в спешке, а едва захожу в квартиру, замечаю валяющуюся на полу девчонку. Укуталась в свой пуховик, к стене прислонилась и, вроде, спит, но лицо искажённое, по щекам опять чёртовы слёзы катятся. Что опять не так? Я её даже не трогал ещё. Слишком хрупкая, не выдержит она моего зверя. Но и похрен, с каких пор меня трогают чужие слёзы? Не волнуют вообще, и она – не исключение. Всего лишь девка, которую хочу трахнуть.

Так какого хрена вместо того, чтобы разбудить и взять своё, я так бережно, чтобы не потревожить её сон, поднимаю с пола и несу в спальню?

– Не трогай, – бормочет, головой качает, а глаза так и не открыла. – Отпусти!

Нет, ну что за херня?

Поперёк горла эта её театральщина уже. Отпустить бы её на все четыре стороны и переключиться. Смотаться в «Соблазн», выбрать себе десять таких и выпустить наконец пар. Но не могу, мать вашу! Не могу, и всё тут. Тянет к ней нереально, как будто привязали, в голове беспрерывно бьёт: «моя». Я просто обязан трахнуть её, иначе не отпустит.

– Пожалуйста, я не выдержу ещё раз, – умоляет сонным голосом.

Ну что ты не выдержишь, я ничего ещё не сделал, а, между прочим, желание дикое, необузданное, неконтролируемое.

– Лучше убей, только не трогай, – припечатывает этой фразой, даже зависаю, так и не опустив её на кровать.

– Что за херню ты несёшь, Хрустальная? – хмурюсь, следя за её бледным лицом.

Дёргается от моего голоса, но не просыпается, а я ловлю себя на мысли, что в груди какое-то тепло от того, как она голову свою белокурую на моё плечо уложила. Вставляет этот жест похлеще алкоголя, и не с чем сравнить эти ощущения. Жуть как не люблю, когда я чего-то не понимаю, а сейчас я не врубаюсь, какого хера такая реакция.

Укладываю Хрустальную на кровать и избавляю от видавшего виды пуховика. Пару секунд размышляю над тем, чтобы раздеть её полностью, но решаю, что это плохая идея. Не сдержусь ведь, трахну её спящую.

Ещё одна лабуда, которая не поддаётся логическому объяснению. Обычно я сижу, раскинув ноги, а шлюхи меня ублажают, и нет желания наброситься на них, как на эту хрупкую девицу.

– Ром… – всхлипывает, заставляя развернуться на полпути к выходу. – Не надо, прошу, – скулит и сворачивается на кровати.

Это уже не смешно нихера. Что она несёт? Какой, к хренам, Рома, и что он не должен делать?

Какого-то чёрта возвращаюсь к койке и накрываю мелко дрожащее тело пледом. Нависаю над ней долго, всматриваюсь в лицо и пытаюсь вдуплить, что в ней такого, но, так и не догнав, покидаю спальню и закрываю дверь.

Подхожу к шкафу с бухлом и, налив себе порцию шотландского, залпом выпиваю. Не по кайфу мне всё это. Какого дьявола она мне сдалась? С какого хрена я не могу выкинуть её из головы? В свою кровать уложил, пледом укрыл… да в той койке вообще никого не было, кроме меня. Для перепихона у меня другая комната, я ценю своё место отдыха и не таскаю туда всякую шваль.

От мыслей отвлекает звонящий телефон, и, достав его из кармана, я закатываю глаза и устало вздыхаю. Ему-то что надо?!

– Да, – отвечаю, подойдя к бутылке на столе и плеснув себе ещё.

– Ты обещал быть на ужине, – с ходу заявляет недовольным тоном.

– А ты обещал матери любовь до гроба, – отвечаю и отправляю в глотку обжигающее нутро пойло.

– Не начинай, – рычит в трубку, хотя знает, что на меня это не имеет никакого эффекта. – Мила старалась…

– Отсосать тебе, чтобы хорошо жить? – усмехаюсь, перебивая его.

– Ты совсем охренел? – уже орёт во весь голос.

– Весь в тебя, – киваю, словно он может видеть. – Короче, не порти себе и своей суженой вечер. Я не приеду, у меня дела поважнее, – говорю серьёзным тоном и отключаюсь до того, как он выскажет мне то, что я уже неоднократно слышал.

Знаю, что веду себя как конченный мудак, но так называемый отец получает то, что заслужил. Не могу себя заставить поменять к нему отношение. Конечно, сейчас оно лучше, чем лет десять назад, но идиллии у нас никогда не будет. Я не прощу ему смерть матери и мои ночёвки под мостом с бомжами, пока он сидел на золотом толчке.

Набираю Толя и подхожу к окну, вглядываясь в чёрное небо, покрытое тучами, на стекло падают первые капли дождя, и в памяти всплывают не самые приятные воспоминания. Ненавижу дождь с пятнадцати лет, когда шёл по кладбищу за гробом…

– Грозный? – вырывает из мыслей хриплый голос.

– Здорово, помощь нужна, – с ходу заявляю.

– Излагай, – хмыкает, и я прямо представляю его рожу с этой блядской улыбкой.

Разбил бы её с удовольствием, но Саша Толь профессионал своего дела, и только это его спасает.

– Некоторое время назад я просил выяснить всё, что есть на девушку…

– Алёнушка, – вставляет.

– Она, – подтверждаю и продолжаю. – Кажется, ты хреново свою работу выполнил.

– Это невозможно, – говорит ровным тоном, но я слышу, как он выдыхает и сразу закашливается, опять курит.

– В общем, найди какого-то Рому, который как-то с ней связан, и срочно, – озвучиваю главную цель своего звонка.

– Ладно, – бросает и затягивается. – Как только, так сразу, – добавляет и отключается.

Что ты скрываешь, Хрустальная?

Глава 8 Легко отделалась

Даже с бездомной собакой обходятся куда лучше.

Аля

Просыпаюсь медленно, на удивление чувствуя себя отдохнувшей. Потягиваюсь на кровати, ещё не открыв глаза, и тут понимаю, что матрас подо мной уж больно мягкий. Общежитие у нас, конечно, с хорошим ремонтом и добротной мебелью, но моя кровать точно не настолько удобна.

Воспоминание обрушивается на меня резко, словно гранитная плита припечатывает к земле. Я в логове зверя, плачу на полу у двери, осознавая отсутствие выхода из квартиры и, собственно, из данной ситуации.

Открывать глаза и сталкиваться с реальностью нет никакого желания. Честно, предпочитаю нырнуть в небытие, не чувствовать и не видеть ничего. Но это будет большой роскошью для меня. И где я так согрешила, что мне послали в наказание этого мудака?

Ощупываю своё тело под пушистым пледом и выдыхаю с облегчением, обнаружив себя в одежде. Вряд ли я бы не проснулась, если бы меня насиловали, но он мог что-нибудь мне вколоть, чтобы я меньше сопротивлялась. Я ничему не удивлюсь, этот Грозный явно способен на всё, что угодно.

Как я вообще умудрилась заснуть? И вроде сидела в холле, у входной двери. Неужто сам Грозный перенёс меня на кровать? Возможно, кому-то это польстило бы, или этот жест был бы первым признаком, что парень не совсем плохой. Но, как по мне, лучше бы оставил на полу и не трогал своими грязными руками.

– Проснулась, Хрустальная? – раздаётся прокуренный голос, и я, с криком подпрыгнув на кровати, сажусь и прижимаюсь к изголовью. – Вижу, что да, – усмехается, встав посередине, как солдат, ожидающий приказа напасть.

Окинув меня насмешливым взглядом, он делает шаг вперёд, что-то нажимает на небольшом экране, встроенном в стену, и прямо перед моим взором шторы бесшумно начинают расходиться в разные стороны. И я снова забываю обо всём, когда напротив кровати простирается город, а над зданиями появляются лучи солнца. Неописуемая красота.

Когда я достигну своих целей, обязательно куплю себе квартиру с панорамными окнами, чтобы по утрам, лёжа на кровати, ощущать, что ты паришь над облаками.

– Если закончила пялиться, собирайся, – вырывает из мыслей и портит всю атмосферу.

Он даже вид из окна может испоганить.

– Куда? – спрашиваю и собственный голос не узнаю. Пискляво-сиплый, с нотками страха. – Я не хочу никуда с тобой ехать…

– Как хорошо, что я и не собирался тебя никуда везти, – устало бросает и выходит из спальни.

Оставшись в полном ступоре, я уставилась в одну точку и пытаюсь понять, что происходит. Но, как показывает практика, этот урод непредсказуем, и никогда не поймёшь, что в его голове.

Не желая испытывать судьбу и надеясь на свободу, я быстро вскакиваю с кровати, поправляю бельё и аккуратно складываю плед. Так меня учили и воспитывали, как говорил папа, это минутное дело, и я не могу оставить после себя неприбранную кровать. Перед выходом из спальни я глубоко вдыхаю и мысленно молюсь, чтобы меня отпустили. Повторения вчерашней сцены я просто не перенесу, очередная истерика может вылиться в настоящую трагедию для меня.

– Хрустальная, – раздаётся за дверью, и через мгновение она распахивается, заставляя меня отпрыгнуть назад. – Шевели булками, у меня дел до хуя, – грубо хватает за локоть и выволакивает из комнаты.

– Пусти, – слабо требую, но он не реагирует, несясь к винтовой лестнице. – Мне больно, – добавляю чуть громче, и Грозный резко тормозит.

– Больно? – спрашивает, словно не верит. – От чего тебе, Хрустальная, больно? – цедит сквозь зубы, нависая надо мной как скала.

– Убери руку, – едва слышно произношу и сглатываю ком в горле.

Хочется плакать, как вчера разрыдаться, реветь в голос, будто маленький ребёнок. Я понимаю, что виновата, ударила его по самому дорогому, но сколько можно издеваться надо мной? Вчера обращался со мной как со шлюхой, сегодня как с надоедливой мухой. Словно я какое-то ничтожество, с которым он вынужден возиться.

– Бледная как смерть, – бросает, осматривая моё лицо. – Трясёшься, рыдаешь, орёшь как резаная, – ощущение, что это его мысли в слух. – Что с тобой не так?

– Если я не хочу ложиться под тебя, значит, со мной что-то не так? – удивлённо смотрю на него.

– Очевидно, – отвечает, чем только усиливает моё негодование. – От чего тебе больно, Хрустальная? – повторяет свой вопрос, и что-то мне подсказывает, что в нём какой-то скрытый смысл.

– От твоей хватки, – опускаю глаза на локоть, который всё ещё в плену его огромной лапы.

– Херню какую-то несёшь, – продолжает, не обратив внимание на мой ответ.

Грозный долго всматривается в моё лицо, что-то ищет в моих глазах, но кроме непонимания, там ничего нет. Потому что я правда не могу разобрать обрывки его фраз.

– Ладно, насрать, – выныривает из оцепенения и подталкивает к лестнице. – Заебало с тобой таскаться, – слышу в спину. – Такси ждёт внизу, вали на все четыре стороны, – добавляет, оставшись стоять наверху.

Я, конечно, безумно рада, что он отпускает, но совру, если скажу, что его слова не обидны. Ведёт себя так, будто я таскаюсь за ним, прохода не даю и требую любви, семьи и кучи детей. В гробу я видала хоть что-то похожее. Видеть его не хочу. Никогда! Но всё равно обидно, когда тебя вот так выгоняют. Даже с бездомной собакой обходятся куда лучше.

Ох, не о том ты, Аля, размышляешь. Уноси отсюда ноги и радуйся, что так легко отделалась.

Пулей вылетаю из квартиры, на лифте спускаюсь вниз и, юркнув в жёлтое такси, выдыхаю. Однако ожидаемого облегчения нет, однажды он меня уже отпустил, но быстро объявился вновь.

Не знаю, может, это интуиция или просто страх, но не верю я, что он так легко отпустит. И не зря.

8.2

Аля

Когда подъезжаем к общежитию, водитель сообщает, что поездка оплачена. Коротко попрощавшись, выхожу из машины, смотря по сторонам. Всю дорогу косилась назад в поисках знакомого автомобиля, трясясь, как лист на ветру, что это всё часть игры в догонялки. Паранойя разыгрывается не на шутку, вряд ли он так легко отпустил. Вчера он выглядел очень решительным, и я уже не верила в спасение. Спасибо тому, кто звонил, кто устроил ему проблемы, и он сорвался из дома.

Конечно, удивительно, что он отнёс меня в постель, не разбудил, чтобы закончить начатое. Пледом накрыл… очень противоречивые действия. То он набрасывается на меня как маньяк, то бережно укладывает и даёт поспать.

– Доброе утро, Тамара Васильевна, – здороваюсь с вахтёршей, когда захожу в общежитие.

– Алёнушка, откуда в такую рань? – смотрит на меня с прищуром. – Не видела, чтобы ты выходила.

– Я у подруги ночевала, – вру и глаза прячу.

– Выглядишь погано, – как всегда, женщина говорит всё в лицо.

– Устала, – вымучено улыбаюсь и быстро ухожу к лифту.

Прислоняюсь к холодной стене и прикрываю глаза. Чувство тревожности не отпускает, не верю я в эту свободу и что так легко отделалась. Что могло измениться за ночь? Грозный точно не собирался отставать и притуплять свои хотелки. И вдруг «уходи, Аля». Нет, здесь что-то не чисто.

Одна надежда – сегодня уезжаю. Есть шанс, что за время каникул он обо мне забудет, переключится на другую. Не то чтобы я хотела такой же участи какой-нибудь девушке, но не все же идут в отказ, как я. У меня свои тараканы в голове.

Да, он привлекательный парень, но только внешне. Вообще, если увидеть его где-то на улице, никогда в жизни не подумаешь, что он такой отморозок. Что способен отмутузить человека до полусмерти или насиловать девушек. Внешность у него, как у героев любовных фильмов. Но только лицо, всё остальное… походка хищника, манеры уголовника, быдловатая речь и жестокость.

Вздрагиваю, когда лифт издаёт короткий звук, оповещая о том, что я прибыла на нужный этаж. Створки разъезжаются, и я выхожу в тихий коридор. Обычно у нас шумно, изо всех комнат раздаются разные звуки, но большинство уже уехало по домам. Подхожу к своей комнате, толкаю незапертую дверь и чуть не спотыкаюсь о стоящий на полу чемодан.

– Ой, прости, – расплывается в улыбке Ирина.

– Ничего, – дёргаю уголки губ в подобии улыбки.

– Я думала, ты уехала уже, – произносит и завязывает узел на коротком красном шёлковом халате.

– Поезд вечером, я говорила, – отвечаю и плюхаюсь на свою кровать.

Да, у Грозного она мягче.

– Точно, – прокашливается и принимается спешно собирать вещи с пола.

И только сейчас до меня доносятся звуки льющейся за дверью ванной воды, и я замечаю мужские вещи в комнате. Очень большой плюс нашего частного университета – это общежитие, где в комнатах есть все удобства. Конечно, очень скромно, но небольшая кухня из двух шкафов, маленький холодильник и электрическая плита с двумя конфорками лучше, чем ничего. Как и собственная ванная комната три на три, оборудованная всем необходимым.

– Наверное, прогуляюсь… – вздыхаю, но едва договариваю, в комнате появляется парень в одних брюках и с полотенцем вокруг шеи. Моим полотенцем, к слову.

– О, ещё одна, – скалится в мерзкой улыбке… мужчина, он явно старше нас лет на десять. – Я, в принципе, могу задержаться, – проговаривает и смотрит на запястье, где красуются недешёвые часы.

– Нет, тебе пора, – выпаливает Ира и вручает «гостю» его вещи.

Тот собирается что-то ещё сказать, но я вскакиваю и вылетаю из комнаты. Хватит с меня уродов, вообще начну ненавидеть мужской пол и в монастырь уйду, подальше от этого вида.

Иду по коридору до самого конца и останавливаюсь у окна. Забираюсь на подоконник и буравлю пустое помещение в ожидании, когда наша дверь откроется и незнакомец покинет комнату.

Я, конечно, никого не осуждаю, но мне не нравится, когда чужая жизнь касается меня. А «досуг» моей соседки непосредственно связан со мной. Делает она это не так уж и часто, но бывают такие дни, когда мне приходится сталкиваться с незнакомыми мужчинами в своей комнате.

Лично я не могу утверждать, но по общежитию ходят слухи, что Ирина занимается сексом за деньги. На самом деле я не верила, и до сих пор сложно в это поверить. Её подселили ко мне в этом году, и за эти пять месяцев она показалась мне хорошей и воспитанной девушкой. В нашей комнате всегда порядок, она часто сидит за учебниками, да и готовит у нас она чаще, чем я.

Когда я начала замечать, что она срывается куда-то поздно вечером, перед этим тщательно готовясь, предположила, что у неё есть парень и она просто идёт на свидание. Но иногда она просила меня задержаться в универе или прогуляться. Мне не сложно провести час в библиотеке или выпить кофе с Ташей и Евой, но бывали случаи, что я возвращалась раньше и каждый раз находила в комнате разных парней. Не стала ничего спрашивать, потому что самой неловко, но придётся поговорить. Мне неприятно, что в нашей комнате проходной двор и она занимается подобными вещами там, где я живу.

От мыслей отвлекает открывшаяся дверь и удаляющиеся шаги. Не двигаюсь с места, ожидая, пока парень зайдёт в лифт. Вздрагиваю, когда он поворачивает голову и пристально осматривает меня. Подмигнув и оскалившись, он наконец скрывается за створками, а я выдыхаю с облегчением.

Спрыгиваю с подоконника и решительно направляюсь в комнату, намереваясь поставить вопрос ребром. Однако, едва касаюсь ручки, дверь распахивается, и выходит уже одетая Ирина.

– Нам стоит кое-что обсудить, – говорю девушке.

– Конечно, но давай позже, я опаздываю, – быстро тараторит, поправляя шарф вокруг шеи.

– Я уезжаю сегодня, – кричу уже вслед.

– Успеем, – бросает через плечо и сворачивает на лестницу.

Но ничего мы не успели. Ирина не вернулась до моего ухода, и вопрос остался висеть в воздухе. Если бы я знала, чем это обернётся, я бы задержала её и настояла на разговоре.