Loe raamatut: «Ошибки и допущения», lehekülg 2

Font:

– До свидания, – категорично заявляет директор и поворачивается к компьютеру, создавая вид бурной деятельности.

Простая формальность сказать человеку «до свидания» и не иметь намерения встретиться с ним никогда больше. Это ли не самое главное лицемерие искусственно созданного этикета.

– До свидания, – отчеканивает учительница и выходит из кабинета, в котором больше не суждено побывать.

Первая школа теперь позади, есть малюсенький, незаметный шанс, который может дать вторая. Шанс или иллюзия шанса, как знать, что предстоит дальше. Пока не опробуешь не узнаешь, а пока не опробовал всегда есть несколько возможных путей, довольно реальных и откровенно не существующих. Отложить казнь вполне разумно, но не дальновидно. Как не старайся всё равно придётся идти.

Последний отказ подействовал на психику Марии очень сильно, если ей не осмеливаются даже произнести вслух причину отказа, то к чему подвергать себя бесконечным пыткам. «Чего я хочу добиться?» – девушка совсем погрузилась в себя. Она, ходя вокруг здания второй школы, приклонялась к земле всё сильнее и сильнее, сливаясь с природой и с каждой травинкой. Уверенность в своей беспомощности стала столь очевидна, как никогда до этого. «Они все лицемеры, ни один из них не спросил, почему так произошло, что послужило причиной, ни один из людей с минимальной властью директорского кресла не осмелился взять ответственность. Они боятся за своё положение, за свой статут. Это правильно, почему должно быть иначе, кто я такая, чтобы ради меня рисковать», – подумала Мария.

Встав на месте и задумчиво расправив плечи, она посмотрела вокруг, вот как ей бы удосужилось видеть мир, если бы не действительность. Видеть мир с более высокого ракурса и так явно, так отчётливо самое прекрасное на планете. Жить без постоянного страха, держать свои эмоции под контролем, что может быть лучше. Когда всю жизнь провёл внизу, можно забыть какого ощущение превосходства, чувство уверенности так прекрасно, в нём нет ничего отталкивающего, но до того момента, пока очередной из десятков тысяч случайных людей не пройдёт мимо, не повернётся в ненужную сторону, не подойдёт ближе положенного. Ничто для всех, но не для Марии, которая на уровне интуиции чувствует всех за сотни метров от неё самой.

Нереальная перспектива будущего маячит на горизонте, и что с того, что дни так и будут проходить друг за другом, если один человек вне суеты не сможет провести их с толком, с ощущением собственной значимости. Каждый хочет иметь значение, хочет нести часть себя миру, но, когда всё против, что толку барахтаться. Мария прошла круг, третий, десятый и с осторожностью кинула взгляд на часы. Около пяти минут осталось до следующей неприятной беседы. Секундная стрелка неумолительно летит вперёд, наворачивая такие круги по циферблату, как и учительница. «Сдаться, значит предать свои идеалы», – вот, что Марии приходит в голову. Она твёрдо, без колебаний, пока не успела передумать идёт к школьным воротам, звонит по домофону и не даёт себе ни малейшего шанса к отступлению. Важна только решимость, а одинаковые отказы, да какой толк о них думать, если они были неизбежны.

Мария проходит вглубь здания, поднимается по центральной лестнице на второй этаж, и без оглядки стремится направо, где её должны ожидать. Постучав в дверь и спросив разрешения зайти, ещё один ритуал вежливого человека, она на зов заходит. Кабинет не отличается от предыдущих, в которых ей удалось побывать: выкрошенные в стандартную бежевую краску стены; несколько габаритных шкафов, где хранятся документы на каждого ученика; стол с красующимся на нём допотопным компьютером; да и офисный стул с высокой спинкой. Хотя, при ближайшем рассмотрение можно почуять, школа не так хороша, как та, что была час назад. Разительное отличие можно заметить с порога, в холле не висит бесчисленное множество сверкающих плазм, нет идеально сделанного ремонта, что уж говорить, если даже не все окна заменены на современные пластиковые. Странно, как могут отличаться по сути два одинаковых места, где учатся по своей сути ничем не отличающиеся дети.

И директор, тот, что безвременно остался на заднем плане, холёный, в добротном костюме, с дорогими часами на запястье и шлейфом хороших духов, так не похож на женщину, что сейчас сидит напротив. Директриса похоже очень устала, её глаза и окружающие их морщины выдают откровенную озабоченность и тоску, в ней нет ничего, что могло бы выдать истинную её должность. Она по виду своему кажется старше своих лет, хотя на самом деле ей едва ли исполнилось пятьдесят, но проседь в голове никак не может дать реальную оценку. Женщина не носит красивую одежду, не душится французским парфюмом. Конечно, ей, как и каждой женщине положена некая грация, но тяжёлый изнуряющий труд и борьба с системой совершенно изнурили то, что так хотело бы прорваться наружу.

– Вы нам не подходите, – срывается с губ директрисы заезженная опостылевшая фраза.

Школа не отличается шиком, но и тут ничего не меняется, постоянный отказ будто подпитывается от мысли, что и тут нет места ищущему человеку. А может дело в том, что именно сегодня, как никогда прежде всё нутро Марии было нацелено на долгожданный успех. Учительнице отказывают просто, потому что она есть она, и этого нельзя изменить. Откровенная тупая боль проходит через сердце девушки и внутри будто оборвалась последняя ниточка.

– Для меня нет вакансий? – зачем-то уточняет Мария.

Женщина, решающая судьбу, медленно отрывает голову от бумаг, и единственная из всех отваживается поглядеть на человека. Глаза не дают соврать, они отражают все истинные побуждения и желания.

– А вы ждали другого ответа? – голос директрисы, добрый и бархатный, откликается в душе девушки.

– Я знаю, что у меня недостаточно опыта, и что вы сомневаетесь в моей квалификации, но смею заверить недостаток опыта никоим образом не отобразится на образовательном процессе. Рассмотрите мою кандидатуру хотя бы на испытательный срок, так я смогу доказать, чего стою. Благодаря моей умелой работе с детьми обещаю уже к концу сентября средний балл ваших учеников улучшится.

Формальные фразы, ничего не меняющие и ничего не значащие, по сути лицемерные и приводящие к однозначному концу не имеют возможности ни на что повлиять, но так по крайней мере частица достоинства сохранится, а такой результат уже может иметь значение.

– Хочу вам задать вопрос. Вы действительно полагаете, что одна из школ отважится вас нанять после инцидента? Я думаю вы или очень наивны, или откровенно глупы. Не хотелось бы вас обижать, мне кажется вы достойная молодая женщина, но говоря на чистоту, как можно со всей серьёзностью верить в то, чего не произойдёт?

Вопрос поставлен предельно чётко и в нём, в отличие от речей всех, кто занимает пост директора, совершенно нет второго дна или скрытой подоплёки. Женщина на самом деле смотрит с интересом на Марию, ей в своей жизни не довелось увидеть настолько упёртого человека, кто с таким напором может сквозь любые неудобство пробираться к свету.

– Мне нужна эта работа, я хочу работать. Многие работают ради денег, карьеры, и мне тоже всё это нужно, но главное моё желание стать тем человеком, который может изменить ум детей. Работа учителем же не заключается только в тупом науськивании своим предметом. Не каждый ребёнок способен достичь успехов во всех областях знаний. Дети они видят угрозу, в тех, кто старается их заставить зубрить. Я же хочу помогать, подбадривать, в некотором смысле стать той первой ступенью опоры в жизни, чтобы они при выпуске из школы не выходили с абсолютной тотальной ненавистью ко всему, что было частью их жизни на протяжение одиннадцати лет. Мне бы хотелось, чтобы они вспоминали годы, проведённые в школе, как время их формирования, а учителей, как наставников, а не как тех, кто уничтожил любые зародыши благоразумия и стремлений. Научить детей жить наиболее важная задача, чем вдолбить кучу знаний, которые осядут и забудутся без должного применения.

Пламенная речь и то, как она была произнесена коренным образом заставило Марию вспомнить, что для неё действительно важно и, что было печально отнято людьми, абсолютно ничего не смыслящими, они как коршуны уподобились роли охотника и не имели понятия, какой труд был вложен в простое, казалось бы, получение образование. Они не видели труда вложенных девушкой, не видели, как старается её старый отец, чтобы она достигла желаемого.

– Вы точно говорите об образовании? На мой взгляд ваши убеждения переполнены напыщенностью. Не свойственно в наше время столь молодым девушкам рассуждать об истинной цели образования. Вы же работали в другой школе четыре года и неужели после этого, можно взаправду рассуждать о научение детей жизни. Большую часть времени мы как раз и занимаемся тем, что вдалбливаем знания, как вы выразились. Я бы сказала, что ваши слова могли бы быть правдивы в том случае, если бы за этим не крылось препятствие в виде системы. Вам ли не знать, бесконечные отчёты, собрания, разборки с родителями и учениками, ненормированная нагрузка. Никого не может это прельстить, да и сами дети, они думаете нуждаются в вашей поддержке, сейчас их общение построено на бесконечном унижение учителей. Если не имеешь крепкий стержень, они сожрут. Может в той гимназии, в которой вам довелось поработать дела обстоят лучше, не могу сказать. Но знайте, у нас всё по-другому. Наши ученики преимущественно из неблагополучных семей, родители либо беспробудно пьют, либо в разводе. И скажите на милость, вам кажется вас будут слушать такие дети, они всецело ненавидят породивший их мир, смогут ли они прислушаться к вашим словам, когда за стенами их собственного дома ждут страх и боль? Мне вам больше нечего сказать, с таким идеализированным отношением к жизни, я бы посоветовала сменить профессию.

Женщина-директор неимоверно потряслась тому, что отчаянно пыталась доказать неправильную точку зрения. Конечно, она считала иначе, девушка говорит вещи, которые имеют право на жизнь, да только мир не может принять такую точку зрения, сейчас мир в том виде, что предстаёт из экранов телевизора не даёт выбора на идеал. Если хочешь уметь жить, то неоспорим тот факт, что приспособление не самое худшее, что можно представить. Возможно директриса бы и рада поверить в лучшее, но долгие годы преподавания, а потом и директорский пост не оставили никакого желания бороться, следы выгорания и неимоверной печали сочились повсюду, и тут уже ничего не повернёшь вспять. Вот сидит напротив девушка, её разум не до конца подвергся влиянию, а толку нет, её в любом случае нельзя взять на работу или спокойному беспечному укладу наступит конец.

– Я осознаю, что мои понятия слегка устарели, но это только так кажется. К сожаленью очевидно, что мне не удастся переделать тех, кто не захочет слушать, но если есть хоть минимальная возможно помочь хоть кому-то, то почему мне следует сдастся? А рутина, это мой спасательный круг, если мне не удосужится больше работать учителем, то и меня не станет, это то, кем я являюсь и кем мне суждено быть.

Мария знает, любое убеждение не достигнет ушей, но эта женщина первая, кто её слушает, кто отвечает. Может получить работу и не удастся, но хороший разговор и здравая критика помогут возродиться.

– Так вы до сих пор считаете, что я дам вам работу? Если на такие мысли вас натолкнули наша с вами беседа, то извините, мне лишь хотелось получше узнать ваши мотивы, вот и всё.

Видно судьба не может быть благосклонна, что очевидно, и всё же, как можно так отнимать у человека всё из-за несовершённого преступления, разве она недостаточно понесла наказание?

–Меня даже не осудили, тот случай чудовищная ошибка, как вы не понимаете им нужно было за мой счёт утвердиться, и по случайному стечению обстоятельств из меня сделали козла отпущения…

Вот и настал предел, Мария ни разу за четыре месяца не упоминала, что привело к сегодняшнему дню, к поиску работы, ни разу даже в разговоре с отцом, а тут посторонний человек, потенциальный работодатель, и зачем её дёрнуло откровенничать?

Директриса внимательно пронзила девушку глазами-бусинками и натянула очки, в которых глаза стали ещё мельче.

–Подождите, мне нужно на несколько минут отлучиться. Сидите здесь и никуда не уходите, я скоро вернусь.

Дверь в кабинет захлопнулась, а Мария от удивления не смогла и принять сразу, что здесь происходит. «Зачем она оставила меня здесь сидеть? Зачем продлевать наш разговор, если не собирается нанимать?» – вопросы без ответов друг за другом мелькали в голове девушке. «В конце концов женщина примет меня или это тонкий намёк, чтобы я ушла, пока она отсутствует?» – снова и снова прогоняла Мария свои размышления.

Время наедине становилось тягостным и липким. Отказ всё ещё маячил в воздухе, много отказов и тут небольшое просветление сквозь мрачные тучи. Этого Мария и добивалась, она желала, чтобы её услышали, а когда с ней поговорили, то возможный отказ представлялся самым мрачным из возможных. Никто никому и ничего не должен – правило жизни, и вдруг одна простая директриса из обычной школы решит нарушить правило, чушь собачья.

Шаги за дверью заставили вернуться обратно, решение скрывалось за дверью, а когда тонкая фанерная дверь распахнулась, впуская директора школы, то оно тихо пробралось и внутрь. Женщина молча села, пора оглашать приговор.

– Я подумала над вашими словами. Если честно, то я вам верю, не похожи вы на преступницу. Но также и вы меня должны понять, я хочу помочь, хочу вас нанять и… Вы же знаете, что хоть вас и не осудили, но ваши данные были отправлены во все школы города и области, а может и дальше. Нанять вас на работу для меня огромный риск. Моя школа, как вы успели заметить не очень престижная, и у нас в этом году дикий недобор учителей. По правде, если вы согласитесь на вас ляжет огромная нагрузка, за которую никто не будет доплачивать. И плюс ко всему, я не могу вас взять на ставку учителя, если будет проверка, это поставит вопрос не только об увольнение меня с должности, но и закрытие школы. Школа последние пару лет перестала выпускать медалистов, да даже хорошистов можно по пальцам пересчитать. Поэтому всё, что я могу предложить ставку завхоза, но это по документам, а на самом деле вы будете вести свой предмет, на этот счёт можете не беспокоиться…

Мария сидела и не верила своим ушам, не важно какие условности допускаются, какая разница, если её берут на работу. Придётся сидеть допоздна, ходить по три часа в день, но разве это имеет значение. Всё можно преодолеть, а потом в перспективе история забудется, покроется паутиной, и кто знает, может она сможет попробовать себя в другом месте. Будущее вновь появилось на горизонте, такое тёплое и близкое.

–Я согласна, – преждевременно вскрикнула девушку.

– Подождите, вы такая нетерпеливая, хуже учеников. В вашем резюме указано, что вы готовы работать с начальными классами, но нам не нужен учитель английского в началке. Как ни странно, но Софья Анатольевна несмотря на возраст не уходит на пенсию, а нам это очень на руку, она имеет большой педагогический стаж и прекрасно уживается с детьми. В силу возраста я стараюсь её не тревожить и ко всему прочему, она тяжело переносит подростков, так что я могу вам предложить только одно. Вы возьмёте на себя все классы с пятого по одиннадцатый, на ваше счастье их не так много. С пятого по девятый по два класса, один десятый и один одиннадцатый. Вы справитесь?

Катастрофа, девушка ни раз задумывалась над тем, чтобы переправить своё резюме и убрать дурацкую строку о начальных классах. Она знала, что строка ставит условие, а при нынешних обстоятельствах никаких условий быть не может. Взять на себя старшеклассников, самая ужасная казнь. Мария покрылась испариной от внутренних колебаний. С одной стороны, ей нежелательно и опасно работать в старших классах, а с другой, это предложение единственное на горизонте и других не предвидится. Заставить проходить своё подсознание через ад каждый день, не слишком ли большая цена за никому не нужную должность? Директор сама сказала, что никто не идёт в эту школу работать, у них недобор. Вряд ли бы при других обстоятельствах её бы взяли, да и при других обстоятельствах она сама бы не пошла на никчёмную должность на окраине города. Так ли ей в самом деле нужна работа, если кошмар повторится, а он может повториться и при гораздо меньших условиях, то на кону не только работа, но и свобода. Старшеклассники намного взрослее, чем порой кажется, а это придётся вести несколько уроков в день в течение сорока пяти минут пять дней в неделю. Сможет ли она сдержаться и не поддастся волне панике, если какой-нибудь мальчик подойдёт спросить про домашку, про контрольную.

– Вы колеблетесь, странно. Меня это наводит на мысли, что слухи правдивы, если вы не готовы работать, то, наверное, зря я вообще предложила, – голос директрисы стал слегка обеспокоенным, а лоб соорудил хмурую мину.

– Нет, нет, я согласна, просто прикидывала нагрузку.

Директор посмотрела пронизывающим взглядом, который заставил Марию содрогнуться, но секунду спустя всё закончилось.

– Значит так жду завтра с утра со всеми документами, будем оформлять на работу. На сегодня всё. До завтра.

– Спасибо, что доверились мне. Я вас не подведу.

«Чего бы мне это не стоило», – подумала про себя девушка.

– Только не дайте мне повода в вас разочароваться. Докажите, что я не поторопилась с решением.

На улице всё также ярко светило солнце, жгущее зелень на всём протяжение. Ничего не могло сделать день лучше. Погода прекрасная, лето и не планирует отходить на задний план, работа получена. Поводов радоваться жизни миллион, но Мария Ивановна не спешила слепо отдаваться на волю свалившегося счастья, её будто обухом по голове огрели. Одновременно смешалось недоверие, пока соглашение лишь на словах, и беспокоящее сомнение. Людмила Сергеевна, директор школы, поверила ей, сделала невозможное, вернув к жизни, и всё же большая вероятность не выполнить напутственный указ. Сорваться очень просто, слишком просто, ни раз девушка гуляла по тонкой грани, и как забыть то, что случилось теперь почти девять месяцев назад?

Суд, показания и свидетели, и никто не встал на её сторону, никто не поверил, и если бы ни один хороший человек, что и привёл её на скамью подсудимых, то сейчас бы не ходить Маше на свободе, не искать место работы, не было бы ничего. Но суд не самое страшное, те нахлынувшие воспоминания в кладовой гораздо хуже. Жизнь в заключение уже случилась, клетка подсознания каждый день напоминала девушке, что её собственный плен бесконечен. Тюрьма ничто, тюремный срок в большинстве случаев заканчивается, из тюрьмы можно выбраться, а выбраться из самой себя невозможно, поэтому и приходится день ото дня жить с грузом, что неотвратно тянет в пучину.

С тяжёлым сердцем прошёл путь от будущего места работы до дома, улыбка так и не появилась на усталом лице. Мария боялась и не только того, что не справится, но и гнева отца. Он точно не встанет на её сторону. Самый родной человек большего всего на свете желающий добро не увидит радости, начнёт прежде всего страшить и пугать повторением, как будто она сама не знает. Он будет ослеплён страхом за дочь, и не сможет простить ей такой выбор.

– Я дома, – нарочито весело произнесла Мария.

Иван Константинович на удивление не сидел сегодня с сигаретой в зубах в ожидание дочери, он чувствовал, что сегодня что-то произойдёт, интуиция или нечто другое подсказывало нужно выйти на встречу. По взволнованному лицу Маши стало понятно интуиция трезвонила не к добру, она могла улыбаться и делать вид, что в порядке, но он слишком хорошо знал своего ребёнка, чтобы слепо поверить в натянутое счастье. Нет, её глаза и правда светились ярче, чем вчера или за последний год, но за свечением стояло нечто особенное едва уловимое старому замыленному глазу.

– Говори, что случилось? – грубый голос резко прозвучал в коридоре.

Мария сглотнула, тот самый голос, заставляющий все мускулы содрогнуться. Таким отец представал, когда стоял на защите дочери. Необычайно спокойный и рассудительный мужчина перевоплощался в лютого зверя, способного снести на своём пути всё, что так или иначе угрожает его ребёнку. Длительная вина и страх повторения не оставляли Ивана Константиновича ни на секунду, заставляя тихо ждать часа расплаты.

– Может для начала пройдём в комнату? Что за манера вести беседы на пороге дома. Помнишь, ты сам меня этому учил? – Мария сделала свой голос звонким и отливающим умиротворением.

– Пройдём, как только ты мне расскажешь, как прошли собеседования.

Повернувшись напрямик к отцу и подняв голову высоко вверх, девушка принялась пересказывать сегодняшний день, утаив одну маленькую незначительную деталь.

– Правда же здорово? Я не ожидала, что эта милая женщина отважится меня нанять. Думаю, не последнюю роль сыграл мой дар убеждения, ну и плюс незаполненный штат сотрудников. Но не важно, сегодня у меня праздник, и это первый шаг, а потом знаешь отец, если год пройдёт хорошо, то может быть мне удастся перейти в другое место. Как ты считаешь, есть ли шанс, что через время меня перестанут бояться принимать на работу, не может же моё наказание длиться вечно?

Отец посмотрел на дочь и подумал, действительно ли она полагает, что паршивый год изменит ситуацию, но спрашивать вслух не стал, не хватало только испортить ей настроение, не каждый день выпадает удача.

– Так значит всё хорошо, тогда пойдём на кухню. Я припас бутылку Мартини в ящике под подоконником, на случай, если ты придёшь с радостными новостями. Я же знаю ты любишь эту травяную дрянь.

Лёгкий флёр счастья не отпускал, но забыть припасённую часть информации невозможно. Девушке с каждым шагом в сторону кухни становилось неимоверно стыдно, отец о ней позаботился, подготовил сюрприз, а она расплачивается гнусной монетой.

– И всё же меня не покидает ощущение, что ты мне не всё рассказала? Вижу по глазам, ты не договариваешь, – прохрипел Иван Константинович, разливая зелёную жидкость.

– Да, есть ещё кое-что, я не хотела говорить, но и смолчать не смогу. Отец, только не принимай близко к сердцу. Я знаю тебе не понравится…

– Да говори уже быстрее, – взволновано буркнул мужчина.

– Я буду вести старшие классы, точнее все классы с пятого по одиннадцатый. И сразу скажу, всё в порядке, ничего страшного, справлюсь…

Мужчина, тотчас забыв о том, что в его руке бутылка зло уставился на дочь. По его свирепому взгляду было видно, сбываются наихудшие опасения.

– Ты сдурела!?, – рёв раздался по всей квартире, – Нет, никакой работы! Я запрещаю, ты едва проходишь мимо… Я имею виду, хочешь вновь оказаться на скамье подсудимых, чтобы тебя унижали, ты этого добиваешься!?

Действия происходили как в замедленной съёмке, отец поднимается со стула, подходит ближе, бутылка выскальзывает из ладони и с грохотом падает вниз, разливая своё содержимое по напольной плитке. Лужа растекается, а Иван Константинович с неимоверным рёвом уходит из помещения, чтобы не навредить дочери, с хлопком закрывая дверь, как окончательную точку непринятия ситуации. Единственное, что может сделать Мария остаться сидеть, в трепетном ожидание, когда отец сменит гнев на милость. Он не сможет долго злиться, вернётся, чтобы поговорить с дочерью, но до это момента остаётся около полутора часов. Время ожидания может тянуться до бесконечности, когда нет занятий, но это другой случай, пятно само себя не иссушит тряпкой.

По истечению положенного времени, не только пятно пропало из кухни, впервые за несколько вечеров в стенах квартиры раздался пленительный запах. Духовка старалась особенно усиленно, даже она знала, что необходим примирительный ужин. Когда желудки наполнены, злость сама пропадает. Отец не заставил себя долго ждать, пришёл на запах запечённой до золотистой корочки курочки и картошки. И тем не менее приём пищи проходил в гробовом молчание. Два человека застряли в обоюдных обидах, а вредный характер обоих из них не давал пойти на перемирие первым. Мария не видела другого исхода, она должна сделать первый шаг, иначе молчание может затянуться до конца жизни, но первый шаг особенно сложен, когда не чувствуешь за собой вины.

– Я буду осторожна, обещаю. Буду держать дистанцию, а если почувствую, что срываюсь и не могу больше, то уволюсь незамедлительно. Мне уже не пять лет, и я прекрасно осознаю, что рискую, но мне кажется всё не так плохо. Пока я шла домой, то всё это время я безостановочно думала. И пришла к выводу, что по крайней мере стоит попытаться, уволится всегда успею.

Мария мыла посуду и говорила, не поворачивая голову в сторону отца, так легче, чем говорить напрямую.

– Ты точно решила? – Иван Константинович не оставлял попытки услышать другой ответ.

– Точно, – коротко ответила Маша.

Мужчина не мог прийти в себя, он не сдержался и сделал опять любимое, просто сбежал, ему, как и раньше тяжело говорить с дочерью на эту тему. До тех пор, пока никто не поднимал разговор легче считать, что у них в семье всё в порядке.

– Я тебя не понимаю, как можно так слепо идти против меня, ты знала, что я не одобрю и всё равно согласилась. Хотя, делай, как хочешь. Чему суждено случиться, тому не миновать.

Последняя фраза отца заставила Марию вздрогнуть, плохо, когда мужчина кричит или не разговаривает, но гораздо хуже, когда он отпускает ситуацию, делая вид, что ему безразлично. Лицемерие от родного человека скользнуло ножом по сердцу, что заставило девушку чуть ли не расплакаться. Случиться ли печальное предзнаменование, что нарёк отец или нет, вот что дико беспокоило учительницу. Кто знает, что судьба подготовила в этот раз. Большинство людей проживают жизнь и не сталкиваются с похожими событиями дважды, но девушка словно испытала злой рок. Одно утешало – трижды одно событие произойти точно не может.