Loe raamatut: «Брак по-тиквийски 5. Жених для Веры»

О будущем

Этот день был триумфом Ильтена. Кульминацией его профессионализма. Ради этого дня он жил и работал тринадцать предыдущих весен.

Он выдавал замуж старшую дочь.

Жених, приехав с Т1, остановился в гостинице, не решаясь стеснять семью. Ильтен планировал встречу в ресторане, но Тереза его застыдила: мол, что за безобразие – передавать дочь в обмен на деньги в какой-то забегаловке, словно курьер – недорогую покупку? Избранника следует пригласить на обед в дом, позвать гостей, чтобы порадовались за Веру. А заодно и засвидетельствовали сделку: пусть лучше свидетелями выступят друзья семьи, чем равнодушные чиновники Брачной Компании.

Впрочем, радость друзей была не слишком искренней. Хэнк обижался, что Вера не составила пару его сыну; Камма и Винк полагали, что Вера должна была предназначаться кому-то из них. Были и иные претенденты на руку созревшей девочки, просто их в гости не пригласили.

Ильтен, получив от жениха аж пятьдесят восемь тысяч единиц, пришел в отличнейшее расположение духа и, не перебивая, выслушал экскурс в строение Метагалактики. Гости откровенно скучали, но старались не нарушать торжественность мероприятия. Тереза украдкой всплакнула: давно ли сама первый раз замуж выходила? Она слегка завидовала Вере. Не потому, что жених нравился ей больше Ильтена; Ильтен, при всех своих недостатках – определенно лучшее, что можно найти в Союзе Тикви. Завидовала моменту, которого у нее с Ильтеном не было. Радости, легкости, звону бокалов. Тому, что все еще впереди.

Младшая сестренка Аннет не могла усидеть за столом. Эмоции живой, непосредственной девчонки, которой едва исполнилось шесть весен, требовали выхода, и она скакала вокруг стола, размахивая бенгальскими огнями и с энтузиазмом кокетничая с Камма и Винком. Чем нешуточно подняла им настроение, оживив надежду на обретение невесты из семьи Ильтен – пусть не сейчас, а в светлом будущем. Фиг вам, а не светлое будущее, подумала Тереза, для Аннет найдется кто-нибудь помоложе. Но вслух не сказала: уж если Хэнк слушает про Метагалактику и не морщится, она не будет той, кто испортит людям праздник неуместными замечаниями.

В Тикви не принято приглашать невесту за праздничный стол. Невеста – не действующее лицо, а предмет сделки. Ценный предмет, вроде катера или дачи, но сути это не меняет. Однако Тереза откусила бы голову всякому, кто посмеет сказать, что Вере не место на этом празднике. А Вера без сомнений отгрызла бы кусок с другой стороны. Дочь выросла характером поспокойнее матери, не скандальная, но такая же упертая и ненавидящая покушения на то, что считает своим правом. Вера была в красивом многослойном платье длиной до пят с голубыми кружевами и белыми капроновыми оборками и чувствовала себя в нем странновато. Почти все ее детство прошло в мальчиковых одежках, юбки появлялись лишь эпизодически – в основном на даче, где не надо было прикидываться пацаном, да в иных городах, где ее никто не знал. Лишь последние полгода, когда ее забрали из школы, она постоянно носила платья, но столь роскошные – никогда. Девушке не положена роскошь, которая считается приличной для замужних дам.

Вера сидела за столом вместе со всеми, мелкими глоточками пила первый свой бокал вина и рассматривала жениха. До сих пор она была знакома лишь с его фотографиями и видеозаписями. Впрочем, они передавали внешность адекватно: Вера не испытала ни разочарования, ни изумления. Взрослый мужчина, всего на несколько весен младше матери – так обычно и бывает, у молодых парней редко водится достаточно денег, чтобы жениться, да и бестолковы они. Худощавый, в хорошем костюме. Крупные карие глаза за стеклами стильных очков кажутся чуть меньше из-за диоптрий – хвала небесам, медицинская комиссия не считает близорукость помехой супружеским отношениям. Подбородок гладкий, без следов бороды – это Вере особенно нравилось. Из-за разнообразия генетики в Тикви полно как мужчин с бородами, так и тех, у кого она вообще не растет. Плюс все промежуточные варианты, включая косички на подбородке из трех бледных волосин и жесткие щетки, не отрастающие длиннее чем на полногтя. Вере не нравились бородатые. Короткую бороду носил ее первый мужчина. Не то чтобы он был плох, но борода кололась. Какое-то время она думала, что папа отдаст ее замуж именно за него, а ей бы этого не хотелось. Но папа решил: главное – чтобы дочка была счастлива. И сейчас она, пожалуй, была счастлива.

Вера знала с детства: когда она подрастет, надо будет выходить замуж. Не раньше созревания, но не позже полутора дюжин весен. Если отец не договорится о ее браке сам, государство не позволит девушке остаться незамужней. И она волей-неволей примеряла на окружающих ее мальчиков и мужчин роль мужа. Но долго не подозревала, кто окажется им на самом деле.

В детстве кандидатами в женихи казались младшие Хэнки. А кто еще, если рассудить логично? С ними Вера играла в семью, пока дети были маленькими. Они вместе плавали на лодке и ходили в лес в Риаведи, катались наперегонки на велосипедах, жарили шашлыки. И в городе много общались, особенно после того, как умерла мать мальчишек: отец то и дело в рейдах, и Вера с мамой часто ездила проведать Дени и Тюля, а бывало, что мама забирала их на выходные к себе.

Тереза присутствовала на выпускном празднике Дени. Ради такого важного события многие отцы выпускников взяли отгулы, только Хэнк болтался со своим десантом где-то в космосе, на окраинах системы – на денек не отпросишься. Так что за Дени болела Тереза с Верой и крохой Аннет в коляске, да младший братец Тюль.

– Вы чья мама? – спросил ее директор школы, не узнавая, и она не нашлась, что ответить. Наверное, директор принял ее за глупую курицу. Терезу это злило, но бежать за ним следом, оправдываться и объяснять все тонкости взаимоотношений с семьей Хэнк было бы еще глупее.

Весна радовала погодой, вовсю светило солнце, школьный двор просох от вечных зимних луж, и выпускники бодро маршировали по нему, распевая песню. Песня вызывала диссонанс: в понятии Тереза прощальные школьные песни должны быть вальсами, а тут получался явный марш. С другой стороны, с кем этим пацанам вальсировать? Марш для молодых парней как-то органичнее. Специфика контингента.

Потом директор вышел с микрофоном и толкал речь:

– Сегодня мы выпускаем в большой мир наших детей… нет, уже не детей – юных мужчин, должным образом подготовленных к самостоятельной жизни и к труду на благо нашей родины…

А ведь этим юным мужчинам всего по тринадцать весен. У многих еще и пубертат не наступил. Но это, с точки зрения местных, даже везение: успеет найти место в жизни, не отвлекаясь на напрасные мысли о женщинах или хоть о ком-нибудь, кто помог бы справиться с беспокойными желаниями. Дени находился где-то на грани: он сильно вытянулся и окреп, но пока не пялился на присутствующих женщин с горящими глазами, как некоторые его одноклассники. Тереза озабоченно взглянула на Веру и подумала: хоть бы не этим летом! Провести на даче еще одно лето, ни о чем не волнуясь – о большем просить судьбу вряд ли имеет смысл, в свою пору Дени повзрослеет, деваться некуда.

Лето давалось выпускникам на отдых и на принятие решения о своем будущем. К осени с этим следовало определиться. Кто-то подаст документы на следующую ступень образования, кто-то пойдет работать, кто-то отправится в армейскую учебку. Большинство детей – тьфу ты, юных мужчин – уже знало, каков их дальнейший путь: в школе уделяли профориентации большое внимание, умели находить баланс между стремлениями и способностями учеников и исподволь подводили к выбору профессии. Но встречались и сложные случаи.

После торжественного вручения свидетельств о законченном общем образовании, сопровождаемого теплыми словами в адрес каждого выпускника и перечислением его успехов, Дени подошел к Терезе.

– Госпожа Ильтен, учитель хочет побеседовать с моим отцом. Может, вы с ним поговорите?

– Дени, я не слишком похожа на твоего отца, – деликатно заметила она. – Возможно, твоему учителю лучше дождаться, когда он вернется из рейда, и созвониться.

Дени помялся.

– Ничего хорошего из их разговоров не выйдет, госпожа Ильтен. Либо папа стукнет кулаком по столу и пошлет господина Эвиста в дальнее путешествие, а потом будет моральную компенсацию выплачивать, либо придет домой и стукнет кулаком уже там, а то и выдерет меня ремнем. Лучше уж вы.

Она вздохнула.

– Вера, Тюль – качайте коляску и не оставляйте Аннет. Дени, веди.

Господин Эвист принял Терезу в своем классе: отдельного кабинета рядовому учителю не полагалось, он же не директор. Стулья и одноместные парты в ряд, интерактивная доска на стене, в углу – человеческий скелет на проволочном каркасе, на учительском столе – глобус Т5. Тереза повертела в руках шар с рельефными очертаниями гор и впадинами водоемов, нашла Ноккэм, Синиэл и Сарагетскую долину. Господин Эвист тем временем справился с растерянностью.

– Э… вы, должно быть, мать мальчика?

Тереза зажмурилась. Ну, как ему объяснить? Назвать себя опекуном она не имеет права, официально статус опекуна у Ильтена, несмотря на то что у Хэнка не было иллюзий, кто из них будет заботиться о его детях в его отсутствие, и обращался он с просьбой к ней, а не к Ильтену.

– Типа да, – пробормотала она, не глядя учителю в глаза.

– Госпожа Хэнк, мне все-таки хотелось пообщаться с вашим мужем, – неловко проговорил господин Эвист. – Понимаете, вопрос весьма серьезный…

«Госпожа Хэнк»! Этого еще не хватало. И не возразишь: назвался груздем – лезь в кузов.

– Мой муж, – Тереза мысленно поморщилась, – на службе. Он, коли вы помните, военный. В настоящий момент он в длительном рейде, вернется через две с половиной декады… если все будет штатно. Раз вопрос настолько серьезен, как вы говорите, лучше бы вам изложить его, не медля.

Учитель поколебался.

– Понимаете, ваш мальчик…

– Юный мужчина. – Она не удержалась.

– М-м… – Он слегка порозовел. – Да, разумеется. Юный господин Хэнк хочет стать солдатом.

Тереза подождала: может, учитель закончит мысль. Но, кажется, он полагал, что уже обозначил проблему.

– И что в этом странного?

Мальчики часто хотят стать солдатами. Особенно при отцах-офицерах. Это, кстати, неплохое подспорье для реального превращения мальчика в мужчину.

– Понимаете, госпожа Хэнк… У вашего сына хорошие математические способности. Даже, не побоюсь этого слова, отличные. Он мог бы продолжить образование в области прикладной математики. Экономика, финансы, программирование – он добился бы в этом больших успехов. Занял бы в конце концов хорошую должность, получил бы достойный заработок. А он хочет угробить себя на войне!

Тереза покивала.

– А вы с ним это обсуждали? Вероятно, ему не нравится математика, а убивать врагов – нравится?

Учитель всплеснул руками.

– Что вы такое говорите, госпожа Хэнк? Нормальному человеку не может нравиться убивать!

Тереза оскалилась:

– То есть, по-вашему, быть военным – ненормально? И я, в смысле мой муж, – поспешно поправилась она, – ненормальный?

– Что вы! – переполошился господин Эвист. – Я вовсе не хотел задеть ваши чувства или оскорбить вашего мужа. Нет! Но быть военным – это призвание. Это не для всех, понимаете? Тем более не для тех, у кого виден столь яркий талант в иной сфере. Пожалуйста, прислушайтесь ко мне! Подумайте о будущем своего сына. Неужели вам, как матери, не будет больно оттого, что на службе он постоянно в опасности? Убедите его передумать!

Тереза грустно улыбнулась. Когда она уходила на войну, родители говорили очень похоже. Что им будет больно от угрожающей ей опасности, что она могла бы реализовать свои способности в мирной жизни. Однако добавляли: знай об этом, но делай свой выбор. Не пытались помешать.

– Господин Эвист, ваши эмоции – не по адресу. Я жена военного. – Не соврала, успокоила она себя: Анджей ведь был лейтенантом. – Я и сама была военной до того, как приехала сюда. – Учитель ахнул. – Младшим командиром, если перевести на ваши звания. Мой первый муж погиб на войне. Предполагаемыми опасностями профессии солдата вы меня не удивите.

Господин Эвист сник.

– Но, чтобы вы не считали нашу беседу напрасной и ваш долг преподавателя невыполненным, я обещаю поговорить с Дени. Выяснить, насколько серьезно и обосновано его намерение и насколько разумно его корректировать. Больше ничего, господин Эвист. – Она жестом руки остановила воспрявшего учителя. – Если его решение твердо, переубеждать его я не собираюсь. Он получит мою поддержку, что бы ни выбрал.

– Что он вам сказал? – спросил Дени по дороге домой, отмахиваясь от приставшего Тюля.

– Разное, – туманно ответила Тереза. – В частности, что тебе необходимо задуматься над своим будущим.

И свернула разговор. Не время. Пускай действительно подумает, осень еще не завтра.

Хэнк приехал, когда обе семьи уже отдыхали на даче. Аккурат к запеченной рыбе. Тогда Тереза и проинформировала его о выборе, который надлежит совершить Дени. Будь парень ее сыном, она отца и не спросила бы, а сама сделала бы, как надо. Но, слава богу, она не госпожа Хэнк, отвечает за Дени отец, и он должен быть в курсе намерений сына. Тереза была удивлена, когда Хэнк поинтересовался:

– А вы-то что об этом думаете?

– Неважно, что я думаю. – Она попыталась отмежеваться. – Важно, чего вы хотите для ребенка.

– Я, госпожа Ильтен, хочу его ремнем отходить, – честно признался Хэнк, ополовинив тушку рыбы. – Вот только не знаю, за что – за драную математику или за военную лямку. По-любому пацан идиот!

– Он по-любому что-то потеряет, – поправила Тереза. – Решит учиться – не пройдет школу мужества, не испытает адреналиновых бурь, не сможет пойти путем отца. Выберет армию – лишится мирной жизни, возможности развить мозги, интеллектуальной работы. Но это не значит, что он идиот. Выбор – это всегда потеря альтернативы. И про ремень забудьте: Дени не мальчик уже, а юный мужчина. – Словечко ей понравилось. – Мужчин не лупят ремнями; если дойдет до конфликта, то – в морду.

– Значит, в морду, – пробурчал Хэнк. – Документы пойдет подавать с фингалом. Лучше вы ему скажите все, что нужно. Этак мягко… Я вот про идиотизм ляпнул, а вы на потери съехали, это ж ему не так обидно будет.

Торопиться Тереза не стала. Выждала, пока Дени не спросит сам. Вначале он обратился к отцу. Туманным и прохладным утром, после охоты, скидывая с Верой на волокушу тушки райсов – лупоглазых ночных хищников, в этом году сильно расплодившихся и не дававшим жизни озерным птичкам, – он сказал:

– Пиратов убивать слаще, чем райсов – да, пап?

Хэнк хмыкнул. В целом согласно, но не преминул заметить:

– Зато райсы не стреляют в ответ.

– А зохены?

– А зохены тебя сожрать пытаются в промежутках между твоими выстрелами. Что, Дени? На войну с зохенами собрался?

– Почему бы и нет? – Парень бросил тушку – Вера едва успела подхватить – и повел плечом. – Я хочу стать военным. Ты напишешь мне рекомендацию в учебку?

– А почему в школе тебе не дали рекомендацию?

Резонный вопрос. Обычно выпускники обращаются за направлением в школу.

Дени насупился.

– Господин Эвист против! Но ты же не будешь возражать?

– А если господин Эвист прав? – аккуратно вклинилась Тереза. – Если ты можешь добиться большего, чем стать пищей для зохена?

Дени раздраженно обернулся:

– Да что вы паникуете? Прямо как мама! Никто меня не съест.

Старший Хэнк посмурнел. Вспомнил Лику, наверное.

– Это ты зохена убеждай, когда его встретишь, – отрезала Тереза. – И я тебе не мама. Она залила бы тебя слезами и соплями и, может, уговорила бы, а я уговаривать не буду. Я тебе просто скажу, как есть. Ты не видел войны, Дени, а я видела. Быть солдатом – не значит убивать врагов пачками в свое удовольствие. Это значит – выполнять приказы командиров. В любую погоду, днем и ночью, при любом настроении, голоден ты или сыт… стреляют в тебя или нет. И половина из этих приказов просто скучные, еще четверть – неприятные, а остальные – дико страшные.

– Факт, – мрачно подтвердил Хэнк.

Вокруг стояли деревья, черные стволы проглядывали свозь серую предрассветную мглу. Холодный туман клубился прямо под ногами, и Дени вдруг пробрала дрожь.

– Солдатами, Дени, становятся те, кто больше ничего не умеет. Или те, кому нечего терять. Лучшие из них, пройдя естественный отбор, выбиваются в офицеры. Как твой отец. – Она посмотрела на Хэнка. – Но пройдешь ли этот отбор ты?

– Я хочу быть военным! – уперся Дени, совсем не мужественно шмыгнув носом.

– Да и хоти, кто тебе не дает? Только будь умнее. Приобрети специальность, нужную для офицерской должности. Вот как я.

Вера, слушавшая разговор, вытаращила глаза. Она знала, что мама попала в Тикви с какой-то войны, что она там занималась налаживанием связи. Но мама – офицер? Больше ни у кого в Тикви нет такой мамы, это точно!

Дени тоже услышал об этом впервые, но особо не удивился. Это же госпожа Ильтен. Она бы прошла любой естественный отбор, и никакой зохен ее не сожрал бы – скорее уж она его.

– Я была офицером связи. Это тоже нелегкая и опасная работа, но в ней больше смысла. Ты должен не просто выполнять чужие приказы, а и думать головой. И можешь отдавать приказы своим подчиненным.

Хэнк снова кивнул.

– Но прежде чем стать тем, что называется здесь младшим командиром, я три весны училась. Радиоэлектронике, монтажу, пси-технике. И отправилась воевать не мясом, а ценным специалистом. Если у тебя есть хоть капля мозгов, ты поступишь так же. Тебе ведь нравится математика, программирование? Иди и учись. Хочешь быть военным – нет проблем, получишь потом распределение в артиллеристы, в навигаторы на боевом корабле, сможешь разрабатывать автоматические ракетные системы… В армии спят и видят, где бы взять офицеров, разбирающихся в математике, а ты свои способности собрался зарыть!

Чего это я за армию Тикви распереживалась, подумала вдруг Тереза. Останутся без знающих офицеров – так им и надо. Она плюнула в сердцах.

– Я свое слово сказала, – проворчала она опешившему Дени. – Больше ничего говорить не буду, умному достаточно. Решай сам. Слез и соплей в любом случае не дождешься.

Дени молча повернулся, деревянной походкой дошел до палатки и скрылся в ней. Вера ткнула локтем застывшего Тюля:

– Чего рот раззявил? Помогай укладывать зохеновых райсов, они ж тяжелые!

Тереза, вернувшись к чистке ружья, кинула Хэнку:

– Вы пошли бы к сыну. Его сейчас надо прижать к груди, почесать за ушком, сказать, что все будет хорошо…

Хэнк крякнул.

– Ну да, попричитать, полить слезами… Неспособен я на слезы и сопли, госпожа Ильтен. Как же Лики не хватает! – он закрыл лицо рукой и тихо застонал.

Тереза вздохнула и нехотя встала.

– Ладно. Причитать я тоже не умею, но за ушком почешу.

Хэнк поднял на нее глаза:

– А вы, госпожа Ильтен, когда-нибудь в своей жизни вообще плакали?

Некоторое время она молчала. Ну какое ему дело? Потом все же ответила:

– Да. Два раза. Когда хоронила первого мужа и первую дочь.

Сделала шаг к палатке и добавила:

– И больше плакать не планирую.

Осенью Дени уехал в Тильгрим. В Высшую школу информатики, с рекомендацией, подписанной обрадованным господином Эвистом.

Тильгрим не так уж далеко, всяко ближе столицы. Но самолеты туда не летают, а на машине не наездишься: день пути до Риаведи, еще день до Ноккэма, вот выходные и закончатся, а еще ведь два дня на обратную дорогу. Так что Дени надолго выпал из окружения Веры, приезжая в родной город лишь на каникулы: декада поздней осенью, декада ранней весной да три декады летом, которые все традиционно проводили на даче. Учился вроде хорошо. Во второй приезд признался Терезе, что заниматься ему интересно, а в этом триместре появились спецкурсы по выбору для тех, кто хочет изучать военное дело, и инструктора уже приметили старательного паренька и прочат ему хорошую карьеру в космическом флоте. Благодарил.

Тюль скучал без брата. В детстве они ругались и дрались, а потом, когда детство внезапно кончилось, сдружились. Теперь ему было одиноко. Когда Хэнк отбывал на службу, Тереза забирала Тюля к себе, чтобы не маялся один в пустой квартире. У Ильтенов скучать было некогда: Вера постоянно таскала его то на волейбол, то на кросс, перезнакомила со всеми мальчишками из соседнего района, с которыми тусовалась. В волейбол он сыграл пару раз, ловкости не проявил, мяч в руки не давался. Застеснялся и с тех пор выступал лишь болельщиком. Зато в кроссе, в котором пришлось участвовать волей-неволей, потому что Вера заставила, неожиданно показал себя хорошо. Увалень, скорости не хватает, но выносливый, как слон, за пять лонгов дыхание не сбилось. Фарн, записавший было его в бездари из-за провала в волейболе, зауважал и предложил выступать за команду в соревновании с другим районом. Увы – к соревнованиям вернулся отец, и Тюль поехал к нему.

Тюля слегка напрягало, что в компании приятелей надо было делать вид, что Вера – мальчик. Почему? Тюль знал по своим одноклассникам, что многие считают девочек мифическими существами, а пацан классом постарше, у которого была настоящая сестра, относился к ней свысока: мол, слабая, хилая, плаксивая. Но Вера не была ни слабой, ни плаксой, и то, что она девочка, не должно было произвести плохого впечатления. Однако Вера настрого запретила упоминать ее в женском роде и называть по имени в кругу мальчишек. Мол, язык оторвет. И покладистый Тюль просто смирился: нельзя так нельзя.

А малышка Аннет на нем висла. Лезла на ручки, требовала катать себя на шее, щекотала, заливисто смеясь. Подкрадывалась и дергала за штаны, прятала тапки, соглашаясь отдать только за леденец. Хуже Реппе! Так он думал иногда, но спохватывался. Когда-то он мечтал, чтобы маленький брат провалился куда-нибудь с концами, и вот его больше нет, только от этого ничуть не лучше. Пусть бы мелкий и дальше приставал к Тюлю и капризничал, он потерпел бы. И утомительные забавы Аннет надо терпеть и не желать ей плохого даже про себя, а то вдруг какие-нибудь высшие силы некстати услышат…

Нет, пожалуй, Вера не представляла Тюля своим будущим мужем. В теории понимала, что папа может выдать ее и за Тюля, но на практике тот был для нее лишь товарищем по играм, плюшевым мишкой сестренки. А вот Дени – да.