– Болит всё. Но хуже всего то, что утром делая уколы, медсестра обозвала меня наркоманкой. Уже сообщили родителям, что в моей крови обнаружили убойную дозу «экстази» с алкоголем. Скоро и в школе станет известно, что тогда будет? – Женька зарыдала.
Алексей, как все представители мужского пола, с трудом переносил слёзы. Он неловко похлопал Женю по плечу, зачем-то поправил застиранную больничную простынь, укрывающую девушку до пояса.
– Теперь понятно, зачем Лариса приходила. Уговаривала не выдавать ее? И какую версию она придумала? Где ты могла взять наркотик? – Леша встревоженно посмотрел на Женьку.
Она выглядела перепуганной и несчастной. На лице синим цветом налились ушибы и ссадины.
– Лариса попросила сказать, будто незнакомец угостил конфетами на улице, – Женька жалко всхлипнула и закрыла лицо руками.
Леша, успокаивая, погладил руку страдалицы и вздохнул:
– Бред. Кто в это поверит. Так и будешь врать?
– Буду, что мне ещё остается. Иначе Ледовская расскажет родителям про стриптиз за деньги. Господи, как мне стыдно! – Она подняла на него заплаканные глаза.
– Но ты же не танцевала. Уехала со мной. – Алексей достал носовой платок из кармана, вытер мокрые щёки девушки.
Женька икнула и тут же зашипела от боли.
– Рёбра болят? – догадался он.
Она кивнула и пробормотала:
– Но я собиралась танцевать. У меня будто крышу сорвало. Хорошо, что ты остановил. Лёш, ты меня презираешь? – её голос дрогнул. Его лицо сквозь поток слёз она видела расплывчато.
– Ты моя девушка и нужна мне. Но я больше ничего не хочу иметь общего с Ларисой. Обещай, ты тоже прекратишь дружбу с ней! – воскликнул, горячась, Алексей.
Открылась дверь, в палату вошли родители Жени. Лёша поспешно вскочил со стула, на котором сидел до их появления. Мать Жени накинулась на него с обвинениями:
– Это ты виноват! До дружбы с тобой моя девочка не знала, что такое наркотики. Не смей даже приближаться к ней! – она буквально задохнулась от негодования, увидев в больничной палате, как она считала виновника всех бед дочери.
– Послушайте, – попытался рассказать об аварии Алексей.
Отец Жени, не слушая объяснений, схватил его за шиворот и выставил за дверь.
– Евгения, совсем не понимаешь, что ты наделала?! – закричала мать, с грохотом выставляя из сумки на тумбочку банку с морсом, пакет с печеньем и яблоками. – Принесли витамины для поправки здоровья алкоголички и наркоманки, – съязвила она, кивая на принесённые продукты.
Пара круглых краснобоких яблок выкатилась из пакета и шлёпнулась на пол. Женя проследила взглядом за сбежавшими яблоками и украдкой глянула на мать.
Та плюхнулась на стул, шумно выдохнула.
– Мы будем умолять директора школы, не портить тебе характеристику. Два с половиной месяца до окончания школы, а ты такое творишь. Хочешь себе жизнь испортить? Где ты взяла эту гадость? Как давно употребляешь?
Женя никогда ещё не видела мать, такой сердитой и перепуганной одновременно. Отец изловил беглецов в дальнем углу палаты, движение яблок притормозила тумбочка, вытер их платком и снова пристроил в пакет. Он покосился на заплаканное лицо дочери, но не сказал ни слова.
Женька шмыгнула носом, сжала в кулаке носовой платок Алексея и быстро затараторила:
– Мама, это было всего один раз. Какой-то парень угостил конфетами на улице. Откуда я знала, что это не драже, а «экстази». Он нарочно это сделал. Я не виновата. А шампанского, всего один бокал выпила. Мы у Ларисы день рождения Чернова отмечали. На Лёшу вы зря накричали: он не виноват. Простите меня. Я больше не буду. Мне так плохо, – Женька не выдержала и заревела от боли и жгучего стыда. Пришлось врать родителям, потом и остальным и всё из-за её глупости и беспечности. Она опротивела сама себе.
В классе новость об аварии узнали ко второму уроку. Но учителей, видимо, предупредили раньше – занятия в школе начинались с лекции о вреде наркотиков. После уроков школьников заставили идти в актовый зал. Директор долго ругал всю нынешнюю молодежь в целом, а десятый «А», опозоривший лучшее учебное заведение района, в частности.
Вечером в больничную палату зашла Лариса. Женька, увидев ее, повернулась лицом к стене.
– Спасибо, что ничего обо мне не рассказала. Поверь, я, правда, не знала про наркотики. Эдик говорил, будто это обычные антидепрессанты. За рубежом их принимают для поднятия настроения. – Она смотрела на отвернувшуюся от неё одноклассницу и впервые не знала, как поступить.
– Правда не знала? – Женя обернулась к Ледовской. – Мы не меньше тебя виноваты. Ты же не засовывала их нам в рот. Здесь врач со мной разговаривал. Посоветовал отнестись к этому, как к печальному опыту.
ГЛАВА 18
Таня проснулась от птичьего гомона. За окном дрались воробьи, не поделившие старый скворечник. Яркое весеннее солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Воскресенье. Можно подольше поваляться в постели, но спать почему-то не хотелось. Она полежала ещё немного. Потом, шлепая босыми ногами по деревянному полу, приоткрыла дверь на улицу. Поток тёплого, чистого воздуха хлынул в комнату. Пахло молодой травой, прогретой землей и нежным ароматом примулы, цветущей возле порога. Из мастерской доносился стук молотка. Дед работал.
Таня, позавтракав, вышла в сад. На деревьях уже лопнули почки. Зацвела торопыга алыча. Сквозь сплошной ковёр прошлогодней травы пробивались молодые побеги спорыша. Конец марта радовал замечательной погодой. Она присела на лавочку в саду. Из соседского окна звучала музыка из фильма «Профессионал12». Таня закрыла глаза, наслаждаясь мелодией и ласкающими лучами солнца. Стук молотка резко умолк, что-то тяжело упало. Сердце ухнуло в низ, почувствовав беду. Таня сорвалась с места и побежала в мастерскую. Дед лежал на полу возле верстака, увидев внучку, попытался встать. Она стала помогать ему. Иван Данилович слабо махнул рукой и что-то тихо сказал. Таня не расслышала и наклонилась ниже. Непослушным языком дед Иван с трудом произнёс:
– Не давай Ане телеграмму. Обещай мне, обещай, внучка…
Таня с ужасом осознала, что он сказал.
– Дедушка, миленький, я помогу тебе встать. Дойдём до кровати. Я вызову врача, ты только держись. – Она попыталась приподнять его, но он был слишком тяжел. Её сил не хватало даже сдвинуть с места. Расстегнула ворот рубашки и прильнула ухом к груди. Сердце не билось. Таня не хотела верить, что это конец. Начала тормошить безвольное тело. Потом помчалась, не разбирая дороги, к медсестре.
Услышав крики, тётя Галя кинулась за медицинским чемоданчиком в дом. Таня, не дожидаясь ее, вернулась в мастерскую. Дед не шевелился. Она встала на колени и снова приложила ухо к груди. Чуда не произошло – сердце молчало. Соседка, прибежавшая следом за ней, оттолкнула её в сторону. Осмотрела и бессильно опустила руки.
– Что же вы ничего не делаете, может, укол? – спросила Таня, глядя отчаянными глазами на медсестру.
– У него сердце остановилось. Осколок всё-таки добрался… Я пойду за помощью.
– Дед умер? Не может быть! Этого не может быть. Он только, что говорил со мной. – Таня заплакала, прижимая руки к груди.
Тётя Галя, вышла из мастерской, с трудом сдерживая слёзы. Она осталась одна. Присела рядом с дедом и взяла его за руку.
Появились люди, увели её в дом. Мужчины перенесли деда в зал. Таня, взяв себя в руки, твердо сказала:
– Телеграмму отцу нужно дать на работу. Мама не должна знать о смерти дедушки, он так просил.
Она открыла дверцу шкафа и достала военный мундир деда Ивана. Её руки машинально снимали с кителя ордена и медали. Слезы лились, орошая воинские награды. Тело била мелкая дрожь. Таня прикрепила орденские планки и протянула мундир тёте Гале, отдала найденные в кармане кителя деньги. Таня изо всех сил стискивала зубы, стараясь не рыдать в голос. Все её существо не хотело мириться со смертью деда, первого настоящего друга, близкого, родного человека. Как в кошмарном сне, в доме сновали чужие люди, переговариваясь, что-то приносили, привозили. В комнату, где лежал дед, она боялась заходить, не узнавая его без бороды. Он вдруг стал выглядеть моложе и строже. Парадный мундир василькового цвета только подчеркивал смертельную белизну кожи. Таня бродила по саду, натыкаясь на деревья. Если пытались утешать, молча отворачивалась. Обессилев, опустилась на лавочку возле криницы13, появился Юра, сел рядом.
– Ты бы поплакала. Не держи в себе, – посоветовал Дорохов. Его сердце разрывалось от жалости к однокласснице.
– Юра, ты не обижайся. Я хочу побыть одна, – попросила она.
На следующий день к полудню приехал отец. Увидев бледную, похудевшую дочь, испугался. Стал, как маленькую, гладить по голове. Таня прижалась к нему:
– Как ты объяснил маме, почему поехал в Степановку?
– Я сказал, что дедушке лучше и тебя нужно забрать домой. – Антон Сергеевич обнял её. Он чувствовал, как дочь дрожит, пытаясь подавить слезы.
– Да, дедушке теперь лучше. – Таня, учащённо дыша, глотала солёную влагу. Окаменевшее горло не хотело нормально пропускать воздух в легкие. – Он встретился с бабушкой, а мы остались без них. – И не выдержав муки, заплакала.
Снова вышла в сад. Села на скамеечку, прислонившись спиной к цветущей алыче. Лёгкий весенний ветер высушил слезы на ресницах. Потом, запутавшись в кроне дерева, подул на белоснежные цветы. Они дождем посыпались на девушку. Несколько прохладных атласных лепестков удержались на ладони, Таня посмотрела на них и вспомнила поход в лес за подснежниками.
***
В то утро дед принёс с улицы, держа двумя пальцами крохотный голубовато-белый цветок, и с чувством продекламировал:
Когда ещё земной покров 14
И сер, и бледен, и уныл,
Тогда, как вестник добрых сил,
Взметнув зелёный стебелёк,
Вдруг вспыхнет голубок цветок…
– Смотри, нашёл возле забора первый подснежник. Значит, в лесу они тоже появились. После обеда пойдём в рощу, посмотрим на эту красоту.
После часа дня солнышко основательно прогрело воздух и они, обходя подтаявшие сугробы, долго бродили по лесу. Любовались на маленькие, храбрые цветы, гордо растущие посреди снега и льда. Время от времени попадались синие пролески, разбавляющие бело-серый фон.
– Нарвёшь букетик? – поинтересовался дед. Он стоял у березы и задумчиво трогал рукой гладкую кору дерева.
– Нет. Жалко. Пусть растут. Они останутся у меня в памяти. – Таня подняла голову к небу. – Оно все ещё бесцветное – земля сейчас красивей. – Перевела взгляд на его посеревшее лицо. – Тебе плохо? Таблетку дать?
– Я проглотил. Не волнуйся, сейчас отпустит, – успокоил её Иван Данилович. – И не переживай ты так: каждому отмерено своё время. Принимай всё как должное. Смерти нет! Умирает только оболочка. Душа вечна. Я точно знаю. – Он улыбнулся внучке. – Хочу кое-что рассказать тебе. Может, тогда меньше пугаться будешь. – Дед присел на сухой, упавший ствол дерева. – Я уезжал на службу в Афганистан. Настя не находила себе места от беспокойства. Присели на дорожку. Она говорит:
– Давай пообещаем друг другу, что тот, кто умрёт первым, подаст знак. Утешение с того света.
– И какой же? – спрашиваю. Она подумала и сказала:
– Если умру зимой, то прилечу голубой летней бабочкой. Если летом, упаду снежинкой. А ты такой большой можешь появиться мне днём огромной ночной бабочкой. Я не перепутаю.
– И что дальше? – спросила внучка, ушедшего в воспоминания деда.
– В конце января лежал снег. Я сидел в мастерской. На душе было особенно тоскливо. Вдруг что-то сине-голубое мелькнуло перед глазами. Присмотрелся: бабочка, красивая, бирюзового цвета бабочка, порхала перед моим лицом. Все-таки Настя сдержала своё слово – передала мне весточку.
– Куда потом она делась? – От рассказа у Тани побежали мурашки по коже. Повеяло ледяным ветром.
– Пока я рассматривал бабочку, она растворилась в воздухе. Ну что, идем домой, мне уже стало лучше.
Таня сжала белые лепестки алычи в ладони, безжалостно комкая их. Закрыла глаза. Слёзы ручейками потекли по щекам. Глубоко вздохнув несколько раз, вытерла мокрое лицо ладонями и открыла глаза. Прямо перед ней порхала устрашающего вида большая, мохнатая, коричнево-чёрная ночная бабочка с пятнами-глазами на крыльях, а рядом с ней весело кружилась другая сине-голубая, похожая на кусочек неба.
Не доверяя своим глазам, она долго смотрела на них. Ярко светило весеннее солнце. Стоял день. Ночная бабочка в марте месяце кружила в замысловатом танце на пару с дневной подругой. В душе у Тани медленно таяла глыба льда, мешающая свободно дышать.
– Спасибо, дедушка, – прошептала она, наблюдая, как бабочки тают в воздухе.
Потом, вернувшись домой, по памяти нашла в энциклопедии похожих бабочек. Синяя окажется – Голубянкой милой15, а чёрная ночная – Грушевой Павлиноглазкой,16 самой крупной бабочкой России.
На следующий день она проснулась тихая, серьёзная, словно переродилась. Больше не плакала, сидела у гроба, не обращая ни на кого внимания. Таня прощалась со своим ушедшим другом.
На кладбище Таня долго стояла у двух могил с красивыми металлическими табличками. Потом положила на каждую веточку цветущей алычи.
Кто-то прикоснулся к её плечу. Послышался взволнованный голос Юры:
– Пойдём. Антон Сергеевич попросил привести тебя с кладбища домой. Все уже ушли.
Она обернулась. Подняла на него абсолютно сухие, печальные глаза:
– Я уже попрощалась. Идём. – Последний раз взглянула на могилы деда, бабушки и пошла к выходу.
После поминок Таня упаковала вещи, сумки вынесла на крыльцо. Вернувшись в дом, медленно обошла комнату за комнатой, останавливаясь у фотографий деда и бабушки. С улицы доносился стук молотка, отец заколачивал досками окна. Этот звук, отдаваясь в душе острой болью, показался Тане особенно жутким.
В бессильно море слов не утопить страданий 17
Не вырваться душе из траурных одежд.
Холодные огни несбывшихся желаний,
Сжигают островки угаснувших надежд.
Угасли миражи оазисов в пустыне,
На выжженной земле цветам не прорасти.
Аккордами беды звучат во мне отныне
Последнее «прощай», последнее «прости».
«Поэт, написавший эти строки, явно многое пережил, раз так точно передал состояние безысходности и боли», – подумала Таня и удивилась тому, что оказалась способна вспомнить стихи. Стоя на пороге, она в последний раз оглядела кухню и решительно закрыла дверь. Дом заперли на ключ. Таня обвела глазами сад, двор с зазеленевшей молодой травой. Подняла голову, сглатывая комок слёз. Антон Сергеевич не торопил, пусть прощается со всем, ставшим ей родным, близким.
Они шагали по улице. Старушки также здоровались, кивая головами, как в день их приезда, почти пять месяцев назад. Отец нёс большую сумку. У неё был пакет с чеканками деда и шкатулка с орденами и медалями. Маленькую сумку она несла в другой руке. За селом их догнал Юра. Взял у неё тяжелый пакет.
– Ты теперь домой? – Спокойствие давалось ему с трудом. Голос звучал хрипло.
– Да. – Ей не хотелось причинять ему боль. Но получалось, что она невольно нанесла ему самую глубокую рану.
– Приедешь сюда, когда-нибудь? – голос Дорохова дрогнул.
– Обязательно. Проведать дедушку.
«Так тяжело с ним прощаться. Юра успел стать близким другом», – вздохнула Таня.
– Я тут… письмо тебе написал. Возьми, потом прочтёшь. – Он протянул свёрнутый вчетверо листок бумаги.
На перроне когда подошёл поезд, Юра хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями. Смотрел на Таню потемневшими от отчаяния глазами. Она спокойно, как будто в эту секунду стала старше, не стесняясь отца, подошла к нему.
– Ты очень хороший, Юра. Прости меня и постарайся забыть. И… стань, пожалуйста, счастливым! Пожалуйста! Ради меня, – приподнявшись на цыпочки, Таня прикоснулась губами к его закушенным губам.
Прозвучал сигнал к отправлению поезда. Проводник стал торопить провожающих. Антон Сергеевич протянул дочери руку, помог подняться в вагон. Юра, наконец, справившись с непослушным голосом, ответил:
– Я постараюсь. Обещаю. И ты будь счастлива! – Он сумел улыбнуться.
Поезд дёрнулся и стал набирать скорость. Всё быстрее замелькали березки за окном.
В купе они находились одни. Пили чай, не разговаривая: каждый думал о своём. Антон Сергеевич ничего не спросил о юноше, провожавшем его дочь. Даже он заметил, как тяжело даётся Юре спокойствие и почувствовал к нему невольное уважение.
Таня забралась на верхнюю полку и развернула письмо.
«Милая, хорошая моя девочка! Теперь я могу так назвать тебя. Ты уезжаешь от меня. Я чувствую, что это навсегда. Ты никогда не будешь со мной, но знай, если тебе понадобится помощь, только позови и я приеду. Помни: есть человек, который любит тебя больше всего на свете. Так больно. Так больно прощаться с тобой. Мир слишком не справедлив!»
Юрий
Она прочла, сглотнула вновь застрявший в горле комок. Вытерла набежавшие слезы.
«Ну почему я не могу полюбить Юру? Отчего глупому сердцу нельзя приказать? Вот замечательный парень – люби его. Так нет же! Оно ненормальное страдает неизвестно по ком. Сашка, может, уже забыл меня и давно гуляет с Ларисой. У него столько девчонок было! Со всеми он с легкостью расставался, чем я лучше?»
Таня дотронулась до неровно обрезанных волос на затылке. По приезде домой нужно постричься в парикмахерской, а то мама с ума сойдёт.
В день похорон деда Таня взяла большие ножницы и отрезала косу. Она сама не знала, зачем это сделала. Как будто интуитивно снимала какую-то тяжесть. Тетя Галя, увидев это, забрала отрезанную косу:
– Нужно сжечь. – Соседка не стала ни о чём спрашивать, унесла косу прочь.
Отец хотел отругать дочь, но тётя Галя что-то сказала ему и он отступился. Таня чувствовала: она изменилась. Стала старше, мудрее, соприкоснувшись со смертью. Встретила настоящих друзей.
Антон Сергеевич смотрел и не узнавал свою девочку. Глаза дочери на похудевшем лице казались огромными. Плохо обрезанные волосы висели неровными прядями. «Стрижка безумного парикмахера, – подумал он: – Как я объясню это Ане?»
Таня заметила его взгляд и догадалась, о чём он размышляет.
– Всё будет в порядке. В Краснодаре, прежде чем отправимся домой, в парикмахерской сделаю короткую стрижку. Пусть мама думает, что я из вредности обрезала косу.
– А как объяснить: почему похудела? Тоже из вредности? – Антон Сергеевич с печалью смотрел на изменившуюся дочь.
– А это благодаря спорту. Три километра туда и три обратно, – пояснила она.
– Не нужно было тебя оставлять с дедом. Мы слишком много на тебя взвалили. – Он взъерошил волосы на голове, как будто пытался прогнать тягостную думу.
– Нет, папа. Вы приняли единственно правильное решение. Я буду благодарна вам за него всю жизнь! – горячо возразила Таня.
– Тебе так понравилось жить у дедушки? – удивился отец.
– Я рада, что успела узнать, какой он замечательный человек.
Её лицо дрогнуло от нахлынувших чувств.
– Паренёк, что провожал тебя, очень расстроился. Кто он? – не удержался от вопроса отец. Он боялся признаться даже себе, насколько переживает. Как сильно изменилась его девочка? И когда она успела стать взрослой?
– Юра – очень хороший друг. Я всё ждала, когда ты спросишь о нём? Тебе плюс за терпение. Мама бы устроила допрос сразу.
Больше Антон Сергеевич эту тему не затрагивал. Стал рассказывать о сыне, которому скоро исполнится два месяца.
Таня вспомнила слова деда: «Этот родился мне на замену».
«Господи, он знал, что долго не проживёт. А радовался каждому дню. Всё знал».
– Папа, вы получили посылку с детскими вещами?
– Да. И вовремя. Такие красивые распашонки, ползунки, а голубое вышитое одеяльце вообще чудо. Когда вы с дедом успели всё купить? – Отец улыбался, вспоминая восторг жены при виде красивых вещей.
– Мы не покупали – это бабушка приготовила. Она знала, что должен родиться мальчик. Все собрала заранее, – пояснила дочь.
– Откуда она могла знать, что за ерунда, – отмахнулся Антон Сергеевич. При всей его начитанности и уму он не любил, когда упоминали о мистике.
– Вот и я думаю, откуда? Дед тоже многое знал – это мы слепые, – задумчиво проговорила Таня.
«Если бы я рассказала о бабочках, отец бы решил: его дочь повредилась умом», – с горечью призналась себе Таня.
ГЛАВА 19
Она подошла к детской кроватке и взяла на руки пухлого малыша:
– Привет, Ванечка, мой маленький братик. Какой ты, толстенький херувимчик! – Увидев подошедшую мать, улыбнулась: – Хорошо выглядишь.
– Правда? Спасибо. О тебе так не скажешь. Похудела. Тебя, дед что не кормил? Зачем-то косу обрезала? Дать бы тебе по одному месту, но ты уже взрослая. Как там дедушка? – Анна Ивановна засыпала дочь вопросами. Она сердилась, ей не нравилось, как та выглядит.
«Уж не болела ли?»
– Мама, теперь с дедушкой всё в порядке. – Голос Тани дрогнул. – А коса надоела, – пояснила она свой поступок.
– Ванечка подрастет, и мы все вместе проведаем дедушку.
Анна Ивановна забрала ребенка и пошла в спальню.
Ей не стали говорить о смерти отца, пока она кормит малыша. Боялись: от переживаний потеряет молоко. Решили подождать, пусть Ваня подрастет. Возвращение Тани домой объяснили тем, что сдать экзамены удобнее в своей школе. Анна Ивановна уложила сына спать и накрыла стол к обеду.
– Мне не хочется признаваться, но тебе со стрижкой лучше. Правда, ты стала какая-то другая. – Она пристально рассматривала дочь, не понимая, что её тревожит.
– Какие новости в школе? Как Женька? – Таня мечтала услышать о Лукьянове хоть что-нибудь.
– С Женей беда. Она уже три недели лежит в больнице с переломом ноги. Возникли какие-то осложнения, но не это главное – у неё неприятности. Кто-то угостил её конфетами, а оказалось это наркотики, похожие на драже. Бедная девочка. – Она вздохнула и посмотрела на мужа. – Определенно, что-то не так. Вы оба ведете себя странно.
– У тебя начинается паранойя, – успокоил жену Антон Сергеевич.
– Я схожу в больницу. Проведаю Женю, – сообщила Таня, вставая из-за стола.
– Конечно, сходи. Возьми яблок, апельсинов. Только конфет не надо, у неё на них теперь аллергия, – усмехнулась Анна Ивановна.
Таня с удовольствием прошлась пешком до больницы. Посёлок уже приобрёл нарядный весенний вид. Люди готовились к пасхе: в большинстве дворов обрезанные деревья подбелили, освежили побелку на домах, а на заборы нанесли свежую краску.
В палате, кроме Женьки, ещё лежала старушка и забинтованная, как мумия девочка.
– Привет, – сказала Таня, усаживаясь на стул возле кровати.
Стены в больнице покрасили в симпатичный абрикосовый цвет. Вид портил только поцарапанный, с облупившейся краской подоконник и мутные стекла окон.
– Ты приехала? Когда? – упавшим голосом произнесла Болотина.
Женька почему-то была недовольна и раздосадована.
Радость Тани от встречи с подругой стала затухать, как свеча на ветру.
– Сегодня в десять утра, – ответила ничего не понимающая Таня. Раньше подружка была такой эмоциональной, доброй, даже немного навязчивой.
«Неужели все так быстро меняется? Стоит надолго уехать и все словно чужие», – расстроилась она.
– Ты никого из наших одноклассников не видела? – с напряжением в голосе поинтересовалась Женя.
– Нет. Никого. Ты первая. Что с тобой произошло? – Таня посмотрела на лицо подруги, которое вмиг просветлело от этих слов.
«Кажется, она чего-то боится. Очень интересно, что это значит?» – недоумевала Таня.
– Мы с Лешей ехали на мотоцикле, а два придурка врезались в нас, – коротко объяснила произошедшее с ней несчастье Болотина.
– А как Саченко, что с ним?
– Всё в порядке. Только синяки, а мне досталось. Сейчас хотя бы голова не болит, раньше гудела как колокол, – пожаловалась Женя, устраиваясь, на кровати удобнее.
У неё изменилась стрижка. Теперь Болотина смахивала на Мирей Матье18. Карие глаза знакомо с любопытством заблестели.
– Тебе очень идет новая стрижка, – похвалила причёску Таня. – Как дела в школе? – Она постаралась не показать волнения. Сердце ухнуло в низ.
– Как обычно, ничего нового, готовимся к экзаменам. Если ты хочешь узнать что-то о Лукьянове, – догадалась подруга, – тут я мало, что расскажу. После Нового года Сашка в нашей компании не появлялся. Лариса хвасталась, что вернула бывшего дружка. Потом сразу же бросила. Только зачем она потом приглашала его на все вечеринки? Не пойму? Ведь он отказывался наотрез, – сообразила Женька, осознав противоречивость слов и действий Ларисы. – Ты, кстати, сильно изменилась! Как только осмелилась косу отрезать.
«Да, придется самой понять, где ложь, а где правда. Подружка вряд ли поможет», – нахмурилась Таня.
– Эй, я с тобой разговариваю или с кем? – Женя помахала рукой перед её лицом. – Я тебя спрашиваю, а ты молчишь? Могла бы поделиться, о чём задумалась? – Тень досады промелькнула в её глазах. – Ты сама на себя не похожа. Хотя и раньше не очень-то делилась со мной секретами. – Она обидчиво поджала губы.
– Нет никаких секретов.
Таня задержалась в больнице почти на час, слушая рассказы подруги. Узнала, что Лариса дала ей кличку «медсестра». Потом Болотина поинтересовалась:
– Правда, что тебе пришлось кормить с ложки вредного старика и выносить за ним горшки?
Таня холодно посмотрела на неё.
– Кто сказал тебе такую чепуху? Дед Иван замечательный человек и прекрасно сам себя обслуживал.
Подруга стушевалась, не желая говорить, откуда взялись слухи.
– Ты, наверное, умирала в лесу от скуки?
– Ничего подобного. У меня в Степановке появились друзья. Рада была повидаться с тобой. – Таня встала со стула. – Выздоравливай. Зайду еще.
***
Таня немного боялась своего появления в классе. В тоже время очень хотела всех увидеть, Лукьянова – особенно.
Утром, стоя у зеркала, долго рассматривала себя. Лицо бледное, круги под глазами, но в целом неплохо. Ей очень шла стрижка.
Она уже подходила к школе, но так и не справилась с волнением. Первыми её увидели сестры Сарычевы.
– Васильева, это ты! Еле узнали. – Сёстры засыпали вопросами, удивлённо рассматривая одноклассницу.
– Подождите, подождите. Скажите лучше, как у вас дела? – отбивалась Таня от такого напора.
– Боимся сдавать сочинение. Мы его переписали из книги «Золотых сочинений». Поленились сами думать. Если учитель узнает, то получим по двойке, – сказала Оля. – Это Юлька виновата! Уговорила в кино сходить вместо подготовки к занятиям.
Юля подпрыгнула на месте от такого обвинения и возмущённо закричала:
– Конечно. Я тебя под пистолетом в кинозал вела!
Таня улыбалась, слушая спор. Ничего не изменилось.
В классе Сашки не было. Таню Васильеву разглядывали, расспрашивали.
– Ой, кто к нам явился! Будущая медсестра? Все горшки вынесла? Говорят, ты в медицинский институт поступать собралась? – послышался язвительный голос Ларисы.
«Теперь понятно, откуда слухи о горшках, – сообразила Таня. – Ледовская тоже осталась прежней».
– Спасибо за идею поступления в медицинский институт. Я подумаю, – ответила она Ларисе.
– Ого, зубки прорезались. Ты и правда другая стала, молчунья Васильева. Язвить научилась. – Лариса сердито фыркнула.
– До твоего умения мне очень далеко. – Таня послала ей дерзкую улыбку.
Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться по местам. Перед носом учителя в класс влетели Чернов и Лукьянов, пронеслись на свои места.
Сашка достал учебник. Поднял голову и не поверил глазам – впереди на соседнем ряду находилась Таня. Сердце пропустило удар, а потом забилось с удвоенной скоростью. Сумасшедшая радость затопила душу. Такого счастья он не испытывал давно.
– Лукьянов, обалдел, я тебя зову, зову. А ты не отвечаешь. – Валера проследил за его взглядом. – Это же Танька! Какая-то другая стала. Косу обрезала. Прикольно.
Сашка раздраженно слушал Чернова. Он мешал разглядеть Таню. Она действительно изменилась. Почувствовав взгляд, девушка повернула голову в их сторону и улыбнулась.
У него было такое чувство, что в душе включился свет. Раз – и он вспыхнул.
«Если Женька и наплела Тане, кажется, она не сердится. Я обязательно, все объясню».
Сашка вспомнил, с каким злорадным лицом Женя наблюдала за ним с Ларисой возле клуба. И увидела тот поцелуй…
Тогда на новый год Ледовская пригласила к себе домой весь класс. К нему она подходила несколько раз, уговаривая не отбиваться от коллектива. Потом весь вечер уделяла ему особое внимание. Приглашала танцевать, села рядом и будто нечаянно касалась его то рукой, то ногой. Пили шампанское. С непривычки Лукьянов быстро захмелел. Все одноклассники вдруг стали лучшими друзьями. Лариса попросила его помочь принести ещё шампанского. Спустились по ступенькам в подвал. Подавая бутылки, она спросила:
– Не хочешь, вспомнить, как нам было хорошо вместе?
– Помнить нечего. – Отодвинулся от неё Сашка. – Я не пойму, что тебе нужно. Чего ты бесишься?
– Так уж и не понимаешь? – разозлилась Лариса. – Ты унизил меня перед всеми и ради кого…
Он взял шампанское и, молча, пошёл наверх.
Остаток вечера Лариса развлекалась с Черновым. Вызвалась проводить вместе со всеми сестер Сарычевых домой. На обратном пути, недалеко от клуба, громким шёпотом заявила Сашке:
– Я хочу извиниться и сказать что-то очень важное.
Ледовская заметила на ступеньках Женю с Лешей. Удовлетворенно улыбнулась. Притворяясь взволнованной, произнесла:
– Я тебя проверяла. Была с другими, хотела вызвать твою ревность. Больше так делать не буду. Давай попробуем все сначала.
– Не морочь мне и себе голову. – Его не покидало чувство, что одноклассница с ним играет. Не понимал, зачем она так поступает.
– Скажи это, глядя на меня. – Лариса кокетливо улыбалась, но глаза смотрели холодно.
– Ты мне не нужна, – медленно произнес Сашка, чувствуя себя глупо.
– Тогда поцелуй на прощание. Иначе я сейчас устрою скандал! Придумаю что-нибудь, ты меня знаешь.
Толпа молодых людей на ступеньках клуба с любопытством смотрела в их сторону.
– Я начинаю кричать, – пригрозила Лариса, набирая воздух в легкие.
Он наклонился и хотел поцеловать её в щеку.
«Нужно уйти от этой подвыпившей дуры».
Лариса опередила, её руки обхватили шею, губы прижались к его рту. В толпе одобрительно засвистели. Лукьянову стало противно: он догадался, зачем ей этот поцелуй. Женя обязательно напишет подруге, и Лариса это знала. Разжал её руки и глянул в довольное лицо.
– Как последний лох попался. Да ты мастер интриг! – зло бросил он.
– Теперь объясняйся со своей Танечкой. Хотя, может, она уже нашла себе другого. – Ледовская засмеялась и пошла в клуб.
***
На перемене, как только учитель вышел из класса, Сашка приблизился к Тане, но ни слова не успел произнести. Подбежавшая к ним Лариса громко объявила:
– Ребята, внимание! Историческая встреча, похлопаем.
Лукьянов был готов убить её. Он не хотел превращать их встречу в потеху для всего класса. Поэтому только спросил:
– Когда ты приехала?
– Вчера, – коротко ответила Таня.
– Увидимся позже, – и, обернувшись к Чернову, стоящему позади него предложил: – Выйдем. Покурим.
«И это всё, что он хотел ей сказать? За пять месяцев разлуки?» – недоумевала Таня