Loe raamatut: «Грешница»

Глава 1
Образец для подражания

– Это удивительно, – произнесла Марго. – На днях я назначила начальником юридического отдела одну перспективную барышню. И, беседуя с ней, выяснила – вы учились вместе. Сидели, можно сказать, за одной партой!

– Неужели? – заинтересовалась я. – И кто же эта супервумен?

Да, кто? Ведь необходимо обладать умом Кондолизы Райс и удачливостью Билла Гейтса, чтобы заставить маму отзываться о себе в таком тоне. Марго обычно критично настроена в отношении чьих бы то ни было достоинств и успехов. Особенно это касается ее дочери. То есть меня. Дожив до солидного возраста, я так и не сумела порадовать ее достижениями. И разговор о супердевушке – начальнице отдела в банке «Гелиос» – мама конечно же завела неспроста. А мне в назидание.

О, верно!

– Вот у кого бы ты могла поучиться амбициозности и честолюбию! Она твоя ровесница, но сделала блестящую карьеру. Она великолепно себя проявила. Отличный специалист. Высшее юридическое, диплом МБА. И вот результат – я сделала ее начальником отдела. Если бы ты прислушивалась к моему мнению, ты тоже кое-чего достигла бы в жизни.

Но я, увы, перестала прислушиваться к маминому мнению сразу после школы – когда выбрала не тот вуз. А после университета и вовсе предпочла жить отдельно.

– Мне нравится молодое поколение, – продолжила мама. – Напор, цепкость, энергия. Эти люди ставят цели и добиваются их.

Недовольный взгляд, брошенный Марго в мою сторону (я в этот момент балансировала на стуле, пристраивая на шкаф голубую тунисскую вазу), ясно выражал две вещи:

1. Собственную дочь она не причисляет к молодому поколению.

2. А если и причисляет, то я только порчу своим присутствием славное сообщество целеустремленных, прекрасно образованных магистров бизнес-администрирования.

– Так кто же она? – повторила я вопрос.

За пару секунд до прозвучавшего ответа перед моими глазами возникло общее фото выпускников 83-й школы. И, отсеяв сначала парней, потом троечниц, затем девочек с гуманитарным складом ума, а также всех недостаточно активных и пробивных, я оставила три кандидатуры. Именно эти три девицы были способны получить престижное образование, а затем внедриться в кремовую прослойку топ-менеджеров банка «Гелиос»:

– Женя Карелина – отличница, медалистка, победительница всех областных математических олимпиад;

– Настя Хайдученко – чудо природы, сочетающее в себе шикарную внешность и острый ум;

– Алина Ерошеева – прима-активистка, инициатор всех школьных проектов, быстро соображающая и еще быстрее действующая.

Итак, Женя – Настя – Алина. На кого мы поставим?

Я замерла на стуле в обнимку с вазой. Эта ваза спокойно стояла на комоде, пока у меня не возник синдром электровеника. Синдром проявляется всякий раз, когда на меня, как цунами на японскую хижину, обрушивается нежданная радость – визит мамочки.

Дело в том, что в присутствии Маргариты Эдуардовны Бронниковой нельзя заниматься простыми и приятными вещами – медитировать или заторможенно щелкать пультом телевизора. Лежать на диване или – боже упаси! – лениво листать журнал. Все эти радости свободного человека заставляют МЭ разражаться знакомой мне с детства гневной арией: «Ты ни-ког-да ни-че-го не добьешься!» Поэтому, как только мамуля приходит ко мне в гости (к счастью, она достаточно занятой человек и с трудом выкраивает время для визитов), я тут же начинаю лихорадочно метаться по квартире, перекладывать вещи, двигать мебель. Это нервное.

– Мила Сенчулина, – объявила мама. – Это Мила Сенчулина. Прекрасная девочка.

МИЛА СЕНЧУЛИНА?! Прекрасная девочка?!

Сейчас у меня задымятся мозги…

Господа прославленные режиссеры современного кино и ТВ! У вас есть отличный шанс запечатлеть маску истинного удивления – яркого, чистого, не замутненного нюансами других эмоций. И потом вы будете муштровать актеров, предъявляя им мое изображение и добиваясь от лицедеев подобной же реакции.

Нет, конечно, по мнению Марго, мой IQ давно и прочно обосновался где-то под плинтусом. Однако я в целом считаю себя вполне сообразительной девчушкой; главное – не приставать ко мне в шесть утра с вопросами о сингулярной дивергенции фискальных рисков. Но предположить, что Мила Сенчулина выбилась в начальницы… Мила, эта… хммм… Мила?! Не понимаю! И вот теперь она работает в процветающем банке?! Нет, это невозможно!

Мила Сенчулина. Мила Сенчулина. Мила Сенчулина…

– Ты вообще собираешься когда-нибудь расстаться с этой вазой?

– А?

– Вазу на место поставь.

– Какую вазу?

– Юля! О боже! Она у тебя в руках!

И все же… Мила Сенчулина?! Мила?!

– Ах, ты про это, – заторможенно пробормотала я. – Вот. Мое новое амплуа. Девушка с вазой. В духе голубого периода Пикассо. Мне идет? Голубая ваза – отличный аксессуар. Живенько, неизбито. Так и буду перемещаться в пространстве – в обнимку с вазой. Разве голубой не оттеняет цвет моих глаз?

– Скорее он оттеняет синяки у тебя под глазами. Опять всю ночь бродила по ночным клубам?

– Нет, мама, серьезно – Мила Сенчулина?

– Ну да, а что? Кстати, а почему я совершенно ее не запомнила?

– Во-первых, ты никогда не интересовалась моей школьной жизнью.

– Ты была самостоятельным ребенком.

– Во-вторых, Мила проучилась у нас всего два года.

– Рекомендую с ней встретиться. Встреча пойдет тебе на пользу. Увидишь, чего можно достичь в твоем возрасте. Если не валяться круглосуточно на диване.

– Разве я…

– И не тратить время на болтовню с подругами.

– У меня всего одна подруга.

– И не прожигать жизнь в ночных клубах.

– Ночные клубы – часть моей работы.

– И видеть перспективу, а не размениваться на ерунду. Это касается твоей так называемой работы.

– О’кей, дай мне телефон Милы.

– Позвони моему секретарю.

Нет, все же хорошо, что мы с мамой живем отдельно.

Обманчивое апрельское солнце нагрело термометр на моем окне до двадцати градусов, и я, доверчивая, как все россияне, нарядилась в плащ. Мы ведь, россияне, всегда верим в лучшее. Верим, что вот этот президент наконец-то… Как жестоко я обманулась! Ледяной весенний ветер превратил меня в сосульку – да, симпатичную, изящную сосульку.

Скользя по тротуару, фрагментарно покрытому льдом, снегом и весенними лужами, на полусогнутых обмороженных ногах я подъехала к редакции журнала «Удачные покупки». Имея в родственниках маму-банкиршу, заметите вы, уместнее подъезжать к работе на личном мерсе. И не кутаться в жалкий плащик, а томно сверкать глазами из недр норковой или шиншилловой шубы.

Однако в моем распоряжении не норковое манто и «мерседес», а старый плащ и две обледеневших ноги. Хорошо, что не одна и не три. И я вполне довольна.

Боже, какой холод! И это начало апреля? Что происходит с планетой? А где широко разрекламированное глобальное потепление?

Когда мне стукнуло семнадцать (и это было – я с трудом сдерживаю рыдания – уже в прошлом веке!), мы с Марго крупно поругались. С юношеским максимализмом я отстаивала право самостоятельно выбирать жизненный путь. Я не хотела экономического образования. А мама считала его счастливым лотерейным билетом. Тогда, вспомнив об американской системе воспитания, Марго заявила: «Хорошо, теперь ты взрослая. Примем этот факт за аксиому. Но если у тебя возникнут проблемы – не вздумай вешать их на меня!»

Ну что ж! В то время ей и вправду было не до детей. Она работала по двадцать пять часов в сутки, пытаясь не упустить ни единого шанса, даруемого экономической ситуацией в стране (страна выходила из кризиса). Наверное, ей было нелегко пинком отправить меня во взрослый мир. А ведь американцы так и делают. И если у ребенка возникают материальные затруднения (как же им не возникнуть!), они не помогают деньгами вовсе не из жадности, а потому, что иначе дитя не научится самостоятельно решать свои проблемы. Такая вот родительская политика. И – как следствие – широкая сеть домов престарелых. Ведь нужно куда-то сдавать порезвившихся на воле предков.

…Впрочем, лишив дочь материальной поддержки, мама оставила за собой моральное право ежедневно скармливать мне солидные порции нравоучений. Только искренняя дочерняя любовь подпитывает мое терпение, когда я в сотый раз выслушиваю заявления типа:

1. Кофе вреден.

2. Спать днем – кощунство.

3. Лучшая подруга – умный мужчина.

4. Лучший друг – работа.

5. Жизнь коротка.

6. Никотин – яд.

7. Лень – страшный грех.

Кто бы спорил!

…Да, если Марго и переживала из-за меня, то мой категорический отказ изучать финансы и кредит укрепил ее дух. Наши пути разошлись. В двадцать один я стала суверенным государством. Сняла квартиру, работала в трех местах, жила как хотела, иногда голодала. Мама тем временем оттачивала мастерство управленца, а потом, очаровав десяток инвесторов, открыла собственный банк.

Ей есть чем гордиться. «Гелиос» выстоял во время банковского кризиса и сейчас входит в десятку самых динамично развивающихся банков России. Маргарита Эдуардовна Бронникова не раз награждалась почетными титулами. Вот только дочь, по ее мнению, оказалась неудачницей. Зато сын Сергей полностью оправдал надежды матери. Попрактиковавшись в мамином банке, он проявил себя отличным финансистом и уехал в Москву, как только рамки нашего города стали ему тесны.

Постепенно усилия Марго на ниве банкостроительства дали первые всходы. Она превратилась в крупную фигуру областной бизнес-элиты. А я по идее должна была пополнить ряды «золотой молодежи» города. Но ничего не произошло. Нет, мама вообще-то предложила мне вернуться под крыло. Она даже собиралась купить однокомнатную квартиру в том же доме, где располагались ее апартаменты. Но с условием, что я тут же бросаю журнал, бросаю курить, бросаю бойфренда (о, когда-то у меня был бойфренд!) и перехожу на работу в пресс-службу банка «Гелиос». И тут же, выпучив глаза, начинаю изучать менеджмент (так и быть, не финансы и не кредит, раз у меня на них аллергия).

Да-а-а… Восьмидесятиметровая квартира в центре города в охраняемом жилом комплексе! Холл, огромная кухня и даже гардеробная комната, где я удачно бы разместила две пары сапог и пять водолазок! Какой простор, какое великолепие!..

К несчастью, презент был завернут в обертку маминого недовольства моим образом жизни. Восемьдесят квадратных метров в обмен на нравственную свободу. Конечно, я не могла принять такой подарок. И осталась на съемной квартире – шестиметровая кухня, тараканы-эксгибиционисты…

И все-таки мне не удалось сохранить суверенитет. В лучшем случае я могу считаться анклавом. Живу отдельно, но драгоценная Марго ни на секунду не выпускает меня из поля зрения. Она еще не утратила надежды откорректировать мой характер и мировосприятие, и делает это путем деликатных замечаний. На дисплее телефона всегда висит надпись: «Пропущено 8 звонков». И все они от мамы. Не знаю, как она находит время еще и для управления банком. Теперь я понимаю: пока Сережа не уехал в Москву, он оттягивал на себя девяносто процентов материнской любви и энергии. И не потому ли он сделал ноги в сторону столицы, что устал быть зависимым?..

Через секретаря я узнала телефон Миланы Мстиславовны Сенчулиной.

– Безумно рада тебя слышать, Юля!

Я смутилась.

Неужели она ничего не помнит?

Или помнит, но не держит зла?

– Привет. Мила, как же так? Я только вчера узнала, что ты работаешь в мамином банке. Более того, я и не предполагала, что ты осталась здесь. Думала, после школы ты перебралась в другой город.

– Я училась в Питере, но вернулась. А в «Гелиосе» уже два года. Слушай, Юля, нам обязательно нужно поговорить. Столько лет прошло! Ты замужем? У тебя есть дети? Как ты вообще живешь? Давай встретимся! Ты согласна?

Конечно, я согласна!

Мы договорились устроить слет одноклассниц в кофейне «Бисквит» – недалеко от банка.

Мила, вероятно, жаждала узнать подробности моей личной жизни (и – косвенно – почерпнуть интимные сведения о начальнице). Но и я испытывала к ней интерес. Нет, требование МЭ перенять опыт успешной сверстницы не являлось побудительным мотивом. Мной двигало, во-первых, банальное любопытство: как ей удалось прорваться в круг избранных? Во-вторых, я была обязана попросить у Милы прощения. Да, я виновата перед ней. После исчезновения Милы из нашей школы прошло много лет, но я, существо сентиментальное и, к сожалению, отягощенное обостренным чувством справедливости, продолжаю сгорать от стыда при упоминании ее имени. Как мы поступили с Милой! Ее образ – вкупе с другими малоприятными фантомами – таился в моей памяти за дверью из черного гранита. А теперь вырвался на волю, как джинн из бутылки, и мои щеки покрылись лихорадочным румянцем.

Я спрятала телефон. Итак, встречаюсь с Милой Сенчулиной, удачливым менеджером банка «Гелиос». Девушкой, заслужившей одобрение самой М.Э. Бронниковой. А когда в последний раз мама хвалила меня? Сейчас вспомним… Так, надо хорошенько напрячь мозги…

– Здравствуй, детка! – остановил меня в коридоре шеф.

Я почти пронеслась мимо, презрев субординацию и элементарную вежливость – так взволновал разговор с Милой.

– Ой, здравствуйте, Степан Данилыч! Извините, я вас не заметила!

Да, когда мужчина возвышается над вами подобно статуе Свободы, его неимоверно трудно заметить.

– Юля, ты, случайно, не заболела? Ты красная.

Я приложила ладони к пылающим щекам. Ладони, наоборот, оказались совершенно ледяными.

– Я не заболела, Степан Данилыч. Просто замерзла, пока добиралась сюда. А потом попала в тепло и от перепада температур зарумянилась. Это естественная реакция сосудов, им свойственно расширяться, чем и объясняется приток крови к лицу, и…

– Юля, меня всегда удивляло твое умение компетентно, а главное – кратко объяснить суть любого явления.

– Степан Данилыч, сейчас я сконцентрируюсь и побледнею, – пообещала я.

– В принципе, тебе и так не плохо. Значит, ты вполне здорова? А то возьми больничный.

Святой человек! Какой больничный при моем графике работы? Я, бывает, без всяких больничных целыми неделями не появляюсь в редакции журнала. Хотя, конечно, материалы всегда сдаю в срок.

И тут я заметила, что не только я странно выгляжу, удивляя собеседников пунцовым цветом лица. Сам Степушка сегодня был неординарен. Его глазные яблоки странно вращались. Он что, претендует на роль вурдалака в мистическом триллере? Надо срочно сообщить боссу – это не его типаж. С внешностью Степана можно претендовать максимум на роль Гигантского Пупса в леденящей кровь эпопее «Игрушки-убийцы». Ведь шеф такой гладкий, упитанный, с окладистой русой бородой.

Приглядевшись, я поняла, почему взгляд Степана Данилыча подозрительно блуждает. Ах да! Ведь сегодня я – редкий случай! – надела юбку, а не джинсы. И Степан усилием воли пытался заставить себя смотреть не туда, куда хочется, а туда, куда следует глядеть при разговоре с женщиной – в вырез кофточки. Вернее, я хотела сказать, в ее чудесные голубые глаза.

Я коварно выставила вперед ногу.

Степан смутился:

– Юля, ты в курсе, что у тебя отличное…

Колено?! Я быстро выставила вперед второе. Пусть Степан Данилович убедится, что и оно не хуже.

– …чувство стиля?

– ?!

– Ты хорошо написала про аквапарк.

Предпочла бы услышать комплимент ногам.

Это надежнее.

А великолепный стиль, распыляемый на статьи об аквапарках и супермаркетах, – это как-то грустно.

Марго считает мою работу суматошной и непрестижной: я – журналист в рекламном издании «Удачные покупки». И каждый раз лечу в редакцию как на крыльях. Мне здесь рады. У нас элегантный офис, приятный коллектив и жизнерадостная атмосфера. Местные капиталисты, воспетые в журнале, оборудовали штаб-квартиру по последнему слову моды и техники. Их деньги и товары в обмен на литературный дар журналистов-рекламистов.

Да, я работаю в рекламном издании, и у нас все честно. Вы открываете красочный глянцевый журнал и знаете – любая статья, восхваляющая фирму или личность, оплачена из кармана героя статьи. «Удачные покупки» распространяются бесплатно, журнал развозят по офисам крупных фирм, выкладывают на стойки в больших магазинах. Можно не брать и не читать.

Наверное, это самый честный вид рекламы – мы не держим потребителя за идиота. Не пытаемся навязать ему известную марку водки, демонстрируя ее в пятнадцати ракурсах восемьсот раз в течение одной серии фильма. И самый честный вид журналистики – уж лучше нахваливать кефир и ряженку предпринимателя Пустобрыева, чем выдавать в эфир сюжеты об успешной реализации реформ и улучшении жизни народа. Слезы льются градом, когда видишь в новостях старушку, выигравшую от монетизации льгот. Это где ж такую откопали? Наверное, журналистам Первого канала пришлось сильно постараться, чтобы раздобыть для съемок сей редкий экземпляр. Да, эти ребята настоящие профессионалы: вроде бы ни о чем другом, кроме убийств, взрывов, авиакатастроф, они говорить не в состоянии. А получили задание разъяснить народу необходимость реформ – и пожалуйста, на экране масса положительных, жизнеутверждающих сюжетов.

– Юля, держи. – Шеф протянул мне серебряный прямоугольник визитки. – Наш новый заказчик. Аслан Кумраев. Мебельные салоны «Таунхаус». Знаешь?

– Знаю. Очень красивая мебель. И по демократичным ценам. Например, если я начну голодать прямо сейчас, то к пятидесяти годам вполне успею накопить на диванчик.

– Не обольщайся. Не успеешь.

– Почему же! – От обиды перехватило дыхание. – Вы хотите сказать, что до пятидесяти мне осталось совсем немного?

– Да нет, я просто помню о твоем кредите. На диван тебе никак не выкроить.

– Ах да.

– Но ты поработай с Кумраевым. Повосхищайся им. Возможно, он подарит тебе что-нибудь из салона. Тот же диванчик.

– Вот еще! Не нуждаюсь в буржуйских подачках!

– Да ладно, не выпендривайся. Все мы этим кормимся. Аслан, кстати, забил четыре страницы.

– Четыре страницы! – задохнулась я. – Нонсенс! Даже такие неординарные мужчины, как Шрёдер, Лужков или Брэд Питт, не сумели бы исторгнуть из меня более чем полстраницы комплиментов. Куда уж какому-то Аслану Кумраеву!

– Каждый или в совокупности членов?

– Что? Я не об этом.

– Не о чем? – озадачился Степушка.

– Ну, не о членах, – чуть слышно прошептала я, вновь покрываясь румянцем.

– Вроде бы разговор шел об Аслане Кумраеве, – с подозрением посмотрел на меня шеф.

– Изначально – да. Но вы почему-то уклонились в сторону физиологических нюансов.

– Каких? – упавшим тоном спросил Степан Данилыч.

– Ну, этих самых… Как же… Мммм… – замялась я.

Перезревшая мадам с четырнадцатилетним сексуальным опытом вообще-то могла бы свободно оперировать различными понятиями. Раз уж мы заговорили об этом приятном предмете. Но у меня разнузданное воображение и острая нехватка сексуального общения. Поэтому я покрылась краской сразу же, едва босс упомянул мужское достоинство Аслана Кумраева… Странно, а почему Степан вообще вспомнил об этом аксессуаре господина Кумраева? Однозначно, там что-то экстраординарное. Заметное невооруженным глазом. Восточный ведь мужчина, судя по имени. Откуда-нибудь из Дагестана, Бангладеша, или как там это все называется…

Нет, мужчины меня удивляют! Любую, самую интеллектуальную беседу они способны вывести на укатанную колею: а) футбол; б) секс.

– Степан Данилыч! – взмолилась я. – Отстаньте же. Я уже забыла, о чем мы говорили!

– Я – о четырех страницах, – напомнил босс. – Ты – о членах.

Ну вот, опять!

– Я?! Я? Да вы первый начали!

– Ладно, ладно, не нервничай. Ну, значит, четыре страницы. Но это – с фотоматериалом. Тимофей нащелкает. И пожалуйста, не затягивай. Поставим прямо в номер. Кстати, Брэд Питт – это актер? Я прав? Точно, я вспомнил. Его же избрали губернатором Калифорнии.

– У вас потрясающая эрудиция, Степан Данилыч!

Боссу около сорока. Не настолько он старше, чтобы называть меня «деткой». Но у Степана рост и борода. Поэтому он на всех смотрит покровительственно. Но мягок, заботлив и немного болтлив. Любит поразглагольствовать. Особенно в компании подчиненных – ведь подчиненным не следует перебивать шефа. Ко мне вот прицепился с половыми органами, словно маньяк какой-то. Дались они ему!

…Значит, у меня новое задание. Мебельные салоны «Таунхаус». Сегодня же разыщу Аслана Кумраева, повешусь на восточного гиганта талисманом и буду ездить по салонам, пока не составлю четкого представления о предмете статьи.

Интересно, а про диванчик босс пошутил или сказал всерьез? Ну да, несомненно, обзавестись диваном из престижного салона мебели – удачное дополнение к гонорару. И это практикуется. После выхода имиджевых статей заказчики иногда благодарят автора. Правда, я всегда чувствую себя при этом неловко. Но наши клиенты невероятно настойчивы.

Одна бизнес-леди, собственница косметологического салона, презентовала мне купон на элитную процедуру «Орхидея». Уникальная омолаживающая процедура по цене автомобиля. Клиентками салона являются первые дамы области, и они, надо полагать, с готовностью выкладывают сумасшедшие деньги за манипуляции с их дряблыми физиономиями. И вот я, свежая, юная, случайно затесалась в этот паноптикум. Необыкновенно повезло! По словам окружающих, я выгляжу на двадцать один (в реале – двадцать девять. Увы!). Лазерно-ретиноловая мощь «Орхидеи» скостила бы еще лет пять, и я превратилась бы в десятиклассницу. Чудо! Сказка!

К несчастью, выяснилось, что у меня аллергия на препарат, используемый во время сеанса. «Таких случаев – один на миллион!» – вопила испуганная дама-косметолог. Я опухла, как жертва паротита. И две недели хрипела, словно агонизирующий кабанчик. Зато омолодилась совершенно бесплатно! Ни копейки не потратила!

А вот еще случай. Владелец восславленного мной супермаркета прислал корзину фруктов и сыра. Фрукты – экзотические, сыр – изысканный, с плесенью. Владелец супермаркета, очевидно, очень хотел произвести на меня впечатление. Да, произвел. Еще какое. Потому что и к экзотическим фруктам, и к плесневелому сыру нужно долго и трудно привыкать. Мы с подругой Ириной – неискушенные крестьянки! – были не подготовлены к утонченному наслаждению. Что с нами потом приключилось! Вспоминаю с содроганием. Я подозреваю, именно так страдают носители холерного вибриона. Если бы владелец супермаркета видел наши мучения, он сразу же повесился бы. Потому что порядочный человек не имеет права жить с таким клеймом на совести…