Loe raamatut: «Первый узбек: Канувшие в вечность»

Персоналии романа

Абдуллахан и его окружение

Абдуллахан II. Годы жизни – 11 шавваль 940 – 2 раджаб 1006 (1534–1598 гг.). Создатель первого Узбекского государства в 991 г. х.¹ (1583 году). Объединил народы Туркестана в единое государство, от Каспийского моря на западе до озера Иссык-Куль на востоке и от Аральского моря на севере до реки Мургаб на юге. Создал новую систему управления, провёл денежную реформу, под его руководством и по его приказу было построено более 1000 зданий и сооружений гражданского назначения.

Искандер-султан, отец Абдуллахана II. (918 г. х. (1512), умер в месяц джумада 991 г. х. (1583 году.) Номинальный правитель государства всех узбеков, первоначально правитель уделов Кермине и Мианкаль. Отличался набожностью, государственными делами не интересовался. С 1561 по 1583 год хан Бухары. Имел троих сыновей и одну дочь кроме Абдуллахана II

Братья Абдуллахана II:

Абу-л-Фатх Ибадулла-султан,

Абдуламин – единственный выживший сын Ибадулла-султана.

Абд ал – Куддус-султан,

Абд ал – Латиф-султан,

Зухра-беким, дочь Искандер-султана, выдана замуж за Джанибек-султана, сына Яр-Мухаммада, последнего правителя Хаджи-Тархана (Астраханского ханства). Родила троих сыновей – Дин-Мухаммада, Баки-Мухаммада и Вали-Мухаммада, средний из которых стал родоначальником династии Аштарханидов в Бухаре. Имамкулли-султан, сын Дин-Мухаммада.

Братья Искандер-султана, дяди Абдуллахана II.

Дуст-Мухаммад-султан.

Кисти Кора-султан имел двоих сыновей Джал-Кора-султана и Клыч-Кора- султана, они двоюродные братья Абдуллахана II.

Сулейман-султан, его сын Пир-Мухаммад II – последний из династии Шейбанидов, правил государством с 1598 по 1601 год, имел второго сына Махмуд-султана.

Пир-Мухаммад-хан – во главе государства с 1556 по 1561 год, до этого времени правитель Балха. Имел троих сыновей: Дин-Мухаммад-султана, Падишах-Мухаммад-султана и Шах-Мухаммад-султана.

Махд-и Улйи-султаним, дочь султана Пайанда-Мухаммада ибн Дин-Мухаммада, правителя Мерва, жена Абдуллахана II.

Абдулмумин, годы жизни 1567–1598. Единственный сын и наследник Абдуллахана II. С 1582 года правитель Балха, под руководством аталыка Джаккельдиби, назначенного ханом. Убит заговорщиками после полугодового правления.

Кистин-кири, дочь Абдуллахана II, годы жизни неизвестны. Выдана замуж за Акбаршаха Великого, правителя Хиндустана, имеющего 22 жены.

Мухаммад Ислам шейх ходжа. Шейх из Джуйбары. Поддерживал Абдуллахана II и был шейх-уль-исламом государства Шейбанидов.

Абу-Бакр Саад ходжа, его сын, занимал должность шейх-уль-ислама после смерти своего отца в 1563 году. Умер в 1589 году.

Тадж ад-Дин ходжа (1572–1646), его сын, с 1589 года шейх-уль-ислам.

Ходжа Абдурахман, джуйбарский шейх, его брат, умер в 1628 году

Мухаммад Юсуф ходжа (1593–1651), сын и наследник Тадж ад-Дин ходжа

Эмир Тан Сайиди-бий джалаир, назначенный Искандер-султаном воспитатель и учитель Абдуллахана II, Низам ал-мулк Кулбабы и Зульфикара.

Каусар-джалаир, аталык Абд ал – Куддус-султана.

Джобир-кунграт-бек, шивогул, глава службы приёма иностранных послов.

Сейид Хасан-ходжа Баха ад-дин Бухари. Придворный поэт Искандер-султана, составитель антологии поэтов второй половины XVI века.

Зульфикар-кукельдаш. Второй молочный брат Абдуллахана II и его сподвижник, погиб в последнем сражении с Таваккулом, казахским султаном в начале февраля 1598 года.

Низам ал-мулк Кулбаба кукельдаш. Кукельдаш – сердечный, искренний друг, как правило, молочный брат хана. В его обязанностях было искать врагов хана и пресекать любые действия, направленные против его здоровья и жизни.

Мухаммад Баки-бий – предводитель узбекского племени юзов.

Его сыновья и внуки.

Зинур, его наследник

Алтынбек, сын Зинура, бойбочи

Лениза, внучка Мухаммад Баки-бия, наложница шейх-уль-ислама Тадж ад-Дина

Таваккул, Тауекель-хан (? – 1598) – казахский хан, глава Казахского ханства в 1582 –1598 годах, сын Шигай-хана.

Кудрат-бек, шпион Таваккула.

Науруз-бий мирзабаши. Начальник канцелярии.

Хайдар бахадур мангыт, занимающий должность мехтара. Чиновник, который контролировал правильное использование всех видов доходов и распределение закята.

Селим-найман эшиг-ага-баши, глава привратников. Отвечал за безопасность во дворце, следил за порядком и за прибывающими и убывающими из дворца людьми.

Нариман, табиб, придворный врач, и его три помощника Дильшот, Нуриддин, Сардор.

Мухаммад-кули-бий кушчи, организатор ханского выезда на охоту. Занимался организацией подготовки ловчих птиц и натасканных на дичь собак. Булат и Бурак, его помощники, братья-близнецы.

Ахмад-Касым-кунград, мастер-оружейник. Должность курбаши.

Рухи-мангут. Глава пушечного двора, отвечал за артиллерию в ходе многочисленных военных действий.

Назим-ад-дин, эмир Нигматулла по прозвище Халиф, занимал при дворе Абдуллахана II должность мухрдара, хранителя государственной печати.

Хайдар Мухаммад мунши, личный секретарь Абдуллахана II. Подчинённые ему писцы.

Озод-бек дадхо, радеющий за справедливость.

Тангри-Кули-бий, мухтасиб и кушбеги

Аким-бий-мирахуру, конюший.

Суфи ибн Чолкан ибн Шейх Махмуд начальник дивана Сахиб-аль-берид, занимается казёнными отправлениями

Джурабек. Переводчик, толмач, кроме семи местных языков, персидского и арабского знал четыре европейских языка.

Адолят-ханум, хазнедар.

Алонзо Альбертини, минцмейстер, уроженец Венеции.

Асмир-саид-оглы, глава рудачи Бухарского ханства.

Хазанчи Загит ибн Ильдус, казначей при дворе Абдуллахана.

Азамат и Байрам, братья, рудачи.

Джалил-ака, китобдар в Арке.

Фатхулла-оглы. Бакавулбаши. Главный повар ханской кухни. Шавкат,– помощник бакавулбаши.

Абдул-Кадыр, Аббас и другие – дастурханчи и их помощники.

Юлдаш, лепёшечник.

Хамид, Алишер, Назим, Углом и другие телохранители Абдуллахана.

Турсункул-бек Санджар-бек, другие курбаши и наибы.

Обслуга Арка – слуги, стражники, жарчи, чухара, безымянные работники кухни и подсобного хозяйства.

Окружение Али в Истанбуле

Мима́р Сина́н – Сина́н (15 апреля 1489, село Агырнас – 17 июля 1588, Стамбул) – один из самых известных османских архитекторов и инженеров. Полное имя Абдульменна́н оглу́ Синанедди́н Юсу́ф, известен также как Ходжа́ Мима́р Сина́н Ага́.

Садхир или Ярымуз, индусский певец и старший друг братьев.

Метин-ага – зодчий мавзолея Рустем-паши. 65 лет

Айшель-ханум, мать Дженгиза-эфенди. 69 лет

Дженгиз-эфенди, мастер-каменотёс. 53 года. Две его жены

Его дети

Юзман-купец, 23 года. Его жена Алтын и дочь Айсун

Темель, 20 лет, второй сын

Онур, 20 лет, третий сын

Кюго, 15 лет, Насрин, 12 лет, Йилдиз 11 лет. Дочери Дженгиза-эфенди

Темель-эфенди, Оздемир-эфенди, Кюбат-эфенди – каменотёсы из Эргелиси, что на берегу Мраморного моря.

Танриверди-ага, 51 год, главный мударрис Истанбульского медресе Фатхи.

Беркер-эфенди, 47 лет, мударрис в медресе Фатхи.

Кудрет-эфенди, 63 года, мастер на строительстве мечети Сулеймани.

Попутчики на караванных дорогах, караван-баши, рабочие на стройках и каменоломнях, соседи Дженгиза-эфенди, студенты медресе и ученики Мимара Синана.

Окружение Али в Венеции

Микеле Санмикеле – (1484–1559) – итальянский архитектор и инженер фортификации эпохи Высокого Возрождения. В 1528 году Санмикеле стал главным архитектором крепостей Венецианской республики.

Андреа ди Пьетро да Падова (30 ноября 1508, Падуя – 19 августа 1580) – итальянский архитектор позднего Возрождения и раннего маньеризма. Основоположник палладианства и европейского классицизма.

Паоло Кальяри из Вероны более известный как Веронезе (1528, Верона – 1588, Венеция) – итальянский художник, один из виднейших живописцев венецианской школы.

Джанджироламо — Упоминается в книге Джорджо Вазари (1511 – 1574) «Жизнеописания»

Винченцо Сереньи, директор фабрики Дуомо в Милане.

Бернардо, владелец таверны в венецианском Риальто.

Его семья

Николетта, его жена.

Фабрицио, их старший сын, его женаФэбризия, кружевница из Бурано, их дети, Арриго и Фульвия.

Винсенто, его второй сын, пока неженатый.

Летеция, дочь, выдана замуж за мыловара.

Мими, младшая дочь, 10 лет

Себастьян, его сосед. Также содержатель таверны.

Посетители таверны Бартоломео, соседи, слуги в таверне, попутчики братьев на дорогах Северной Италии, рабочие на стройках.

Окружение Али в Афарикенте и Бухаре

Садхир-ака или Ярымуз, индусский певец и старший друг.

Ульмас. 938-? Г.х. (1533-?гг). Сын Ильяса и Зарины. Женат на Зухре, дочери мунши при дворе Абдуллахана II. Из пятерых детей выжили двое – Адолят и Маджит. От детей пятеро внуков.

Лайло. 992-? г.х. (1517-?гг). Вторая жена Халила, дочь Мусульманкула и Зиёды, умерших от морового поветрия в Афарикенте в 934 г.х. Её удочерили Халил и Зумрад, но впоследствии Халил женился на ней. Родила троих детей – Али, Зураба, Лолу, воспитала Ульмаса, главных героев повествования.

Карим. 917-970 г.х. (1512-1565гг). Старший сын Халила и Зумрад, талантливый резчик по дереву. Женат на Гульшан 920-970 г.х. (1515-1565гг), дочери Хамида-кукольника и Максуды. Имел троих детей – Зульфикара, Ахмада и Интизору.

Саид. 920-978 г.х. (1515-1573гг). Второй сын Халила и Зумрад, плотник и резчик. Имел двух жён – Бодам 926-991 г.х. (1521-1586гг), дочь Хайдара-каменотёса и Бахмал, родила трёх девочек – Саиду, Салиму и Юлдуз. Вторая жена Саида Нигора 935-998 г.х. (1530-1593гг), дочь Абдулхамида-тандырщика и Зейнаб, родила троих мальчиков – Нуреддина, Сардора и Саидалима.

Гульчехра. 921-985 г.х. (1516-1580гг). Дочь Халила и Зумрад. Выдана замуж за Замира, сына Сунната-гончара и Озоды-повитухи, переняли искусство свекрови. Родила троих детей Турсуна, Самиру и Фархада.

Зураб. 940-998 г.х. (1535-1592гг). Второй сын Халила и Лайло, резчик по дереву, копировальщик. Женат с 967 г.х. на Сурайё 946-985 г.х., дочери мясника Дильшода и его жены Гузаль. Имел четверых детей и восьмерых внуков. Сыновья Торгул и Искандер тоже стали резчиками.

Лола. 942-991 г.х. (1537-1586гг). Единственная дочь Халила и Лайло, отин-ойи, воспитательница дочери Абдуллахан II, жила в Бухаре у тёти Нафисы и её мужа Закира, муддариса. Выдана замуж за преподавателя медресе. В семье было трое детей – мальчик и две девочки.

Закир. 927-1001 г.х. (1521-1593гг). Сын Ильяса и Зарины, старший брат Ульмаса. Обучался в медресе Улугбека в Бухаре, стал мударрисом. Женат на Нафисе, дочери купца Одыла. Трое детей – Юлдаш, Назим и Навал.

Дальние родственники, соседи, ремесленники на стройке, слуги и другие незначительные персонажи.

Глава 1.

Там, где встречаются Восток и Запад

– Мне не нужны самоучки, возомнившие себя великими архитекторами и притащившиеся неизвестно откуда. В вашем возрасте я постигал науку зодчества в школе при султанском дворе, а вы нагрянули из Хиндустана жгучей засухой и думаете, что я возьму вас к себе учениками? У меня есть ученики из нашего народа. Неужели вы надеетесь, что я стану с вами возиться? Султан Сулейман поручил мне, своему ничтожному рабу, возвести самое грандиозное сооружение подлунного мира. – Такими словами бранил седобородый мастер двух путешественников, с великим трудом добравшихся до османских владений. Старик задумался, резко тряхнул головой, отгоняя надоедливую муху, упорно кружащую над его головой, и уставился на молодых парней. Они старику не нравились.

Нос с горбинкой, глубоко запавшие глаза, окружённые глубокими и едва заметными морщинами, лохматые брови, нависающие над ними, жёсткий взгляд старого мастера, запоминались надолго. Костистое лицо, от природы смуглое или загоревшее – трудно было понять, пугало необычным сочетанием белой окладистой бороды с тёмной кожей. Крепкие длинные руки, с твёрдыми ладонями и ухватистыми пальцами, словно кричали, что эти руки могут не только усердно работать, но и умело убивать. Беседуя с кем-либо, мастер всегда смотрел в глаза собеседнику. Сегодня двум братьям эта встреча не сулила ничего хорошего, с утра у мастера болела правая нога. Судя по всему, на погоду…

Рядом с просителями, склонив голову в огромной белой чалме и ковыряя загнутым носком расшитого сапога невидимую кочку, понуро безмолвствовал Метин-эфенди. Он слишком хорошо знал несносный характер знаменитого архитектора. Понимая все явные и скрытые, затаённые причины недовольства учителя, зодчий Метин-ага*² надеялся, что старик прислушается к его заступничеству и даст двум его лучшим каменотёсам поработать на строительстве новой мечети. Он искоса поглядывал то на мастера, то на братьев и уныло надеялся на чудо. Но чудо не происходило, зодчий Синан устал от бесполезного разговора и созерцания двух недоумков, решивших, что они могут его безнаказанно беспокоить. Мимар Синан стремительно поднялся со странного сооружения, которое Метин-эфенди назвал креслом. Видимо, слишком резко, потому что ногу в очередной раз прострелила резкая боль, от которой закружилась голова. Мастер покачнулся и начал заваливаться назад.

Первым спохватился Али. Старик лишь слегка пошатнулся, а молодой мужчина уже поддерживал жилистое тело, не давая ему рухнуть на землю. Усадив зодчего на мягкое сидение кресла, Али так же тихо отступил, как до этого подскочил. Словно ничего не произошло. Но в руках его появилось то, на что мастер не хотел смотреть изначально – их чертежи, расчёты и рисунки. Руки джигита, такие же твёрдые, как и у мастера, мяли гладкую бумагу, протягивая её старику.

Не совсем оправившись от мгновенной потери сознания, Синан машинально взял бумаги в правую руку и невидящими глазами уставился в чудноватые рисунки. Странные и незнакомые очертания сооружений, необычные порталы, яркая, бьющая в глаз бирюзовая отделка, заставили мастера поднять глаза на парней.

– Как же вы мне надоели! – но глаза старика против его воли упёрлись в непривычные изображения. Зоркий, намётанный глаз определил редкие, немногочисленные достоинства, а также грубые недостатки сооружений. Парни, переминаясь с ноги на ногу, поклонились и собрались было уходить, но взмахом руки Синан остановил их.– Стойте, где стоите. Столик мне.

Спустя миг всё содержимое хурджуна* было на столе.

Садхир с братьями без особых усилий добрались до османской столицы Истанбула, пристав к торговому каравану в Дели. Али с Ульмасом поняли, что в том огромном человеческом муравейнике они лишь тратят деньги, но ничему новому научиться не могут. Не потому что глупые, а потому, что все тайны зодчества были в руках цеховых старшин особых каст, к которым у иноземцев не было хода. Да что говорить про иноземцев? Своих хиндустанцев из чужих каст не допускали к тайнам строительного мастерства! Расставание с Хиндустаном не вызвало в их душах ни капли сожаления. Им повезло, что в это время не было никакой большой войны по пути, а то бы сверкали их белые косточки где-то на неизвестной дороге, брошенные и непогребённые. Самый воинственный султан всех времён и народов, османский Сулейман Великолепный, воевал в других местах – у берегов Африки и в европейской Венгрии.

До того, как братья осмелились показаться на глаза знаменитому Мимару Синану, они несколько лун проработали на строительстве мечети Рустема-паши. Они заметили, что пожилой мастер, изредка появляющийся на стройке, не пользуется посохом, но при каждом удобном случае опирается то на стену, то на изгородь и переносит тяжесть своего тела с правой ноги на левую. Так делал старенький бобо Зия, по которому братья тосковали на чужбине как по родному.

– Али, давай мы сделаем ему удобное сидение, и когда он будет приходить на стройку, то будет отдыхать на этом стуле. А мы к нему в это время …– Ульмас верил в чудодейственный гений Али.

– Ульмас, ты думаешь, что он сядет на чудовищное сооружение, которое мы попробуем сделать? Мы с тобой не плотники, не столяры, мы даже не мастера-строители. Мы пока никто. А чтобы заказать такую штуку, у нас нет денег. – Раздражённо отмахнулся Али.

– Скажи, почему ты не хочешь подумать, а сразу говоришь что-то супротив? Тебе лень пошевелить мозгами, или тебе завидно, что такая умная мысль пришла в голову мне, а не тебе? Я же первый заметил, что мастеру тяжело ходить. – Ульмас медленно закипал.

Он уже придумал, что и как надо будет сделать. Сначала кресло. Это слово он слышал от мастера Уткира, да и читал в книгах монаха Алонзо. Правда, тогда он не понимал, для чего эта штука нужна – все люди сидят на курпачах или подушках, поджав под себя ноги. Но оказывается, в других странах сидят по-другому. Кушают такую еду, которую нормальный человек в рот брать не захочет. Не так много они побродили по свету, но увидели много интересных, хотя и непонятных вещей.

– Здесь никто не сидит в креслах. И как ты заставишь его это сделать? Ты слышал, как он с нашим мастером разговаривает? Как с самым последним слугой. Наша матушка даже с подёнщиками так не разговаривает! – но Али уже начал прикидывать, что может из этого всего получиться. Ульмас понял это по голосу брата.

– А когда мастер сядет в кресло, тогда и подсунуть ему под нос все те рисунки зданий, которые мы построили. И расчёты. Мастер Синан увидит и ему понравится. Всем же нравились. А потом он возьмёт нас к себе помощниками. – Ульмас был уверен, что рисунки сразят мастера наповал. Но чем дольше они жили в Истанбуле и чем больше видели, тем призрачнее становилась их уверенность в собственной исключительности.

Али покрутил головой, и прикинул, что кресло может быть для них мостиком к несговорчивому мастеру. Он быстро сделал эскиз и разобрал кресло на отдельные части. Вот тут им понадобился Юзман, сын Дженгиза-эфенди,* молодой купец, торгующий бархатом с Венецией. Вернее, с трудом переправляющий свои товары по горным тропинкам, поскольку караванные пути были в здешней земле такие же, как везде. То есть опасные и неудобные. Юзман с братьями были молоды, но предприимчивы и удачливы в делах. Хотя зачем далеко ходить – муж их сестры Айгуль был не намного старше, когда впервые пошёл в самостоятельный караванный поход.

Так интересно складывается жизнь. Султан этой страны воюет с Венецией. А его люди торгуют с той же самой Венецией. Прав был Зия-ака, война войной, а торговля торговлей. Юзман торговал шёлком и бархатом, грузил несколько повозок этим дорогим, но ходовым товаром, докупал в Измире пряности и отправлялся в Венецию, а иногда и дальше. Перевозить товары по морю было выгоднее, но по суше безопаснее и быстрее. На море шалили пираты, можно было потерять не только товары, но и жизнь. По времени дорога занимала примерно одинаково. Суток десять, но если отправляться морем, то в Венеции надо было сидеть в карантине.

Али с Ульмасом впервые услышали это странное слово. Юзману пришлось просветить жильцов. Его младшие братья дружно кивали, а Али с Ульмасом вспомнили – именно такую штуку устроил Ильяс-ата в объятом мором кишлаке Арча-мула. Сыновья Дженгиза-эфенди редко бывали дома. Всегдашние разъезды приводили к тому, что дорога туда-сюда занимала около луны, или месяца, как говорили молодые купцы. Юзман щедро делился своими мыслями:

– В нашей стране хорошее образование. Есть школы, где учат маленьких детей. И для подростков тоже есть необходимые школы. Для чиновников, строителей, богословов и других специальностей, есть особые заведения и учителя. Лишь для торговцев нет ни школ, ни учителей. Мы всему учимся сами, на ходу. Но у нас множество законов, которые нельзя нарушать, и все они касаются купцов и торговцев. Точно так же, как в других землях. Твоих нарушений ждут все, это необходимо для того, чтобы наложить на торговца штраф. – В раздумье он почесал переносицу и нахмурил брови. – А эти бесконечные границы и пошлины на них? Мы как-то попробовали плыть по Рейну, это река такая в германской земле. Так на всём протяжении пути не меньше двадцати таможен, и каждый стражник вопил: «Дай, дай, дай!» Для того чтобы хоть немного заработать, мы вынуждены рисковать. А бандиты в дороге? Они встречаются чуть ли не на каждом шагу. Оплата постоялого двора, таверны,* складов? От всего этого голова кругом идёт…

Братья вспомнили своего дедушку Одыла, он говорил то же самое. Но он не сетовал на отсутствие учителей. Способность к торговле заложена Всевышним в память и кровь жителей Мавераннахра.*

Именно к Юзману братья обратились с просьбой – им был необходим кусок бархата, а дети Дженгиза-эфенди торговали крупными партиями товара. У него материал должен стоить дешевле, чем на базаре или в лавке. Они выбрали тонкий бархат коричневого цвета, цвета коры старого дуба. Бархат был мягкий, струящийся и сверкающий. У Али мелькнула мысль: «Вот такой бархат я подарю своей невесте на свадебное платье». Изготовление кресла заняло больше шести лун, всему виной были частые перерывы в работе.

Вначале нужно было найти дерево. Братья решили смастерить кресло из дуба, у него замысловатая текстура и цвет примерно такой же, как и бархат, который они решили пустить на обивку. Долгое время они потратили на изготовление лака. У златокузнеца парни заказали серебряные гвоздики. Немного, ровно столько, сколько можно увидеть сразу. В закрытых местах использовали простые гвоздики, железные.

Всё своё драгоценное внимание привередливый старик уделял мечети Сулеймани. Братья до дрожи в животе мечтали попасть на эту стройку, тем более, что затратили на изготовление кресла много времени и денег. Скупость давала о себе знать, но они были уверены, что тратят деньги на благое дело, лично для себя.

Много разных пересудов и сплетен было о грандиозной мечети. Шепотком передавали совсем уж несусветную легенду о том, что этот, очень-очень в их понимании, пожилой человек, был влюблён в султанскую дочку Мехримах, жену Рустема-паши. И что самое удивительное, та тоже сохла по знаменитому архитектору. Может быть и сохла, может и любила¸ но как отца или своего дедушку, поскольку была младше Мимара почти на сорок лет. Сам Синан был старше отца Мехримах на целых шесть лет. К тому же у Синана были жена и куча детей. Старшая дочка устода по возрасту вполне могла быть матерью Мехримах-султаним.

Конечно, за таких стариков выходят замуж, но не по своей воле, а по приказу сурового отца. В Хиндустане они вдоволь нагляделись на молоденьких вдов стариков, выброшенных на улицу взрослыми сыновьями умершего отца. Братья помнили, как сватал Анвар-ака своего сына Санджара за их сестру Ойнису, а потом сам на ней женился. К слову сказать, староват он был для девушки, но отец согласился, и выдал любимую дочку за пожилого, но состоятельного караванбаши. И их матушка тоже вышла замуж за престарелого мужчину. Как хорошо, что отец женился на своей приёмной дочке, если бы это чудо не случилось, то и они на свет не появились. Нет, Ульмас бы родился, а вот Али…

Сплетни про пылкую любовь появились тогда, когда Мимар возвёл по приказу Мехримах, мечеть в Усюдкаре. Были братья в этой мечети, любовались великолепным изразцовыми окнами, невесомым куполом, словно парящим в воздухе, ажурным фонтаном омовения, кружевным минбаром,* белого мрамора, двумя остроконечными минаретами*, и удивлялись. Удивлялись, почему в Мавераннахре так не строили? Красиво же…

Мечеть была не просто хороша, она была великолепна! Она была изящна. Пропорции настолько изумительно соответствовали замыслу архитектора, что вызвали бурный восторг не только молодых мужчин, но и Ярымуза, который не очень-то был щедр на ласковое слово. Не одна мечеть вызывала восхищение братьев, их заворожило место, где эта мечеть располагалась. Она возвышалась на берегу Истанбульского пролива и словно девушка на выданье разглядывала своё прелестное отражение в его водах глазами великолепных окон.

Братья понимали, что нужно обжиться в Стамбуле, понять, кто чем дышит, научиться говорить на тюркском как турки, говорящие на нём с младенчества. В этом они преуспели —самаркандский диалект и османский язык были похожи друг на друга словно братья-близнецы, рождённые одной женщиной в один день.

Больших различий между османами и жителями Мавераннахра не было ни в еде, ни в одежде, ни в домах, в которых жили горожане. И ещё братья заметили – не все люди, живущие в Истанбуле одинаково чернявы и узкоглазы. Они были разные, точно так же, как в Мианкале. Да и в Хиндустане было много различий между людьми: от чёрных малорослых дравидов и бенгалов до белокожих статных ариев.

Покинув Хиндустан, братья ничуть не жалели о том, что не задержались в той негостеприимной земле. На работу братьев не брали. Касты* с варнами* надоели хуже маргиланской редьки без уксуса и масла. Разнообразные острые специи и перец разъедали желудок, а от сахара и всевозможных сладостей слипались губы. Если в детстве сахар казался Али и Ульмасу самой вкусной едой на свете, то спустя полгода жизни в Лахоре они смотреть на него не хотели.

Но больше всего среди хиндустанцев они скучали по мясной пище, не по курятине, а по жирной ароматной баранине, по свежей телятине, по конской колбасе казы, в общем, по привычным с детства кушаньям. Никогда они не думали о том, что еда станет одной из преград, делающих жизнь в чужой стороне невыносимой. Они спорили с Садхиром, бедняга с огромным трудом привыкал к постной, по его мнению, еде. Он тратил все деньги, заработанные пением в близлежащей чайхане, на индийские специи. То, что они привезли с собой, певец давно съел.

Когда были свободные дни, братья могли позволить себе отдых от работы и изготовления странного сооружения – кресла. Они толкались на базарах в поисках новостей. Но чаще всего ходили в мечети, рассматривали медресе и любовались дворцами. В Бухаре был Арк, считавшийся дворцом, но кроме высоченной глиняной стены и вечно запертых ворот ничего увидеть было невозможно. У массивных, двустворчатых дверей, снаружи и изнутри, всегда стояла охрана, не дозволяя любопытным даже глазком взглянуть на ханские чудеса. В Хиндустане было и того хуже. Радовало то, что смогли во всех мелочах разглядеть пятиярусный минарет Кутб-Минар, поразивший их грандиозностью. В Истанбуле они отыскали не только дворец Топкапы, но и побывали в нём. Правду сказать, дальше Пушечных ворот и первого двора их не пустили, но и это было для братьев счастьем.

Вокруг звучала знакомая с детства речь, не многие стремились обмануть или обобрать заезжих путешественников, но рот разевать тоже не следовало. Ротозеев всегда строго наказывала жизнь. А воров у османов наказывали кадии* и жестокий закон. Братья, помня о тех горестных и злополучных событиях, произошедших с ними в Лахоре, решили не высовываться, не искать болезненных приключений, а думать лишь о зодчестве. Они как-то сразу прикипели душой к великолепному городу с его мощёными улицами и красивыми зданиями. Люди не всегда прятали свои жилища за высокие дувалы, многие дворцы были доступны взорам любопытных. Было чем османам похвастать.

Окончательно добил любопытных братьев Капалы-чарши, или крытый рынок. Они думали, что после делийского Чаури-базара их уже ничем не удивить, но Ич-бедастан и Сандал-бедастан, построенные почти сто лет назад по приказу Мехмета II, оставили неизгладимый след в их умах. Они помнили те неухоженные и жутко неряшливые бухарские базары, по которым рыскали бродячие собаки, развалы полу-съедобной снеди возле Арка, мечущихся лахорских и делийских торговцев, хватающих прохожих за одежду и поняли – они ещё ничего не знают и ничего не видели…

Чтобы попасть на рынок, надо было войти в одни из восемнадцати ворот. На рынке не только торговали, здесь были мечети, школы, фонтаны, мастерские, постоялые дворы, колодцы, дуканы. Всё разглядеть за короткое время братьям не удалось, но их согревала надежда, что они задержаться в Истанбуле года на два и смогут не только везде полазить, но и потрогать всё, что видят глаза. В мастерских златокузнецов Садхир впал в уныние: он-то был уверен, что такого многообразия золотых украшений, что есть в Хиндустане, нет больше нигде, но Истанбул поставил его на место и прочистил мозги изобилием драгоценностей.

Внутри Ич-бедастан представлял собой высоченные своды, соединяющихся на высоте пяти человеческих ростов каменными розетками перекрытий, украшенных орнаментом. Через широкие арки вливался дневной свет, позволяя рассмотреть мельчайшие особенности не только отделки замысловатой конструкции, но и всех товаров, лежащих на прилавках, словно на ладони приветливого купца. Понимая, что соорудить такой базар довольно дорого и сложно, братья догадывались, откуда у осман появилось их огромное богатство.

Нынешний правитель, Сулейман Великолепный или Сулейман Кануни, стал повелителем империи в 926 году хиджры. Именно про него кардинал Томас Уолси сказал послу Венеции при дворе короля Генриха VIII Тюдора: «Этому султану Сулейману двадцать шесть лет, он не лишён и здравого смысла; следует опасаться, что он будет действовать так же, как его отец»³

Ничего этого братья не знали и знать не могли, но любоваться красотой, утончённостью и нарядностью зданий никто не запрещал. Переговариваясь между собой, они мечтали о том, что построят в Афарикенте или благословенной Бухаре если не такие роскошные, то хотя бы похожие рынки. Может быть, удастся построить хоть один!

Мечты и разговоры не мешали тщательно приглядываться к работе мастеров и выполнять все их требования. Они понимали, что без рекомендации знающего мастера, придворный архитектор с ними разговаривать не станет, сделай они хоть двадцать дубовых кресел, обитых шёлком и бархатом.

В Истанбуле им не пришлось стирать ноги до колен, подыскивая работу. Обучаясь ремеслу строителя в Бухаре у мастера Уткира, ребята часто слышали от него про другого мастера, зодчего Али ибн Абдулла аль-Тебризи. Сам Уткир-ака проработал у этого мастера больше четырёх лет, когда ещё неженатым джигитом бродил в поисках знаний по Османской империи. А причиной его дальнего путешествия была несчастная любовь, о которой Уткир-ака ничего не рассказывал, но братья догадывались по некоторым брошенным вскользь замечаниям. Он-то и рассказал ученикам о роскошных строениях осман, их утончённом мастерстве и заронил в души хальфов* неутолимую жажду совершенствования.

Прожив в караван-сарае не больше недели, они наткнулись на невеликое строение, возводимое рядом с огромной величественной мечетью Шахзаде Мехмета. Джигиты нанялись туда подмастерьями. Братья поселились почти рядом, у мастера-каменотёса со стройки.

Спустя некоторое время путешественники поняли, что местные жители почти не занимаются торговлей. Их основными занятиями были военное дело, земледелие и ремёсла. Но военным делом молодые мужчины не интересовались, а тренировали свои навыки борьбы без оружия лишь для самозащиты. У осман каждый уважающий себя мужчина стремился сесть на коня, взять в руки саблю, стать сипахом* и служить султану в завоевательских походах. Именно оттуда было множество рабов, баснословное богатство и великолепные города осман.