Loe raamatut: «Викинг. Страсти по Владимиру Святому»
Пролог
Давно это было…
Или совсем недавно?
Что для человечества тысяча лет? Ничтожно мало.
А для человека? Полсотни поколений между нами и ними.
Как знать, о чем думали наши столь далекие предки, что их волновало, чему радовались? Особенно если ценности имели иные. Даже вечные понятия – любви, добра, верности, чести, самой жизни со временем несколько изменились.
Князю Владимиру Святославичу сообщили, что все готово:
– Собрались, княже.
– Все?
Зачем спросил, понятно ведь, что все ни за что не соберутся. Просто волновался, вопреки всем стараниям держаться уверенно, это волнение было заметно даже ближней охране.
– Нет, не все, но многие.
Князь Владимир кивнул и шагнул в дверь, невольно пригнувшись у притолоки. Высок князь, хоть и двери тоже немаленькие, все же терем княжий, но кланяться приходится. Ближнему гридю-охраннику вспомнилась шутка, что есть то, чему даже князья кланяются, – дверной притолоке. Раньше бы сказали, что богам, а ныне все переменилось…
На берегу Почайны и впрямь собралась большая часть Киева. Стояли, переговаривались, недоуменно пожимали плечами…
– К чему князь приказал собраться?
Не может быть тайной то, что известно нескольким людям, обязательно разойдется дальше. Так и тут.
– Крестить всех будет.
– Чего?! Как это?
Знающий шептал, стараясь спрятаться от внимания дружинников:
– Ну, да. У меня сродник в дружине, так сказывал, их всех еще в Корсуни крестили.
– Это как же? – все не верили окружающие.
Дружинники настороженно поглядывали на уплотнявшуюся вокруг знатока ситуации толпу. Тот зачастил скороговоркой, понимая, что договорить не дадут, а сам он может пострадать:
– В воду всех загнали, объявили, чтобы своих богов забыть, а верить в цареградского.
– Как это – своих богов забыть?
Над спинами и головами взвилась плеть. Любопытных враз разметало в стороны, а сам болтун, прикрывая голову руками, завопил:
– А я что, я ничего!
Возможно, побили бы и сильней, на том урок ему – не болтай лишнего, но раздался крик:
– Князь! Князь Владимир Святославич едет!
Князь Владимир действительно приказал киевлянам собраться на берегу Почайны:
– Кто не со мной, тот против меня.
Быть против любимого князя Красна Солнышка не хотели, вот и пришли.
Владимир смотрел на толпу, ждавшую его, с волнением. Он знал, что скажет, вернее, душой чувствовал эти слова. И верил, что киевляне душой их воспримут…
За тринадцать лет до этого…
Глава 1
Сватовство
В Новгороде все знали, к кому нужно сначала идти со своей вестью, не важно, хороша она или плоха, кто правит городом. Но гонец был киевский и пошел сразу, как приказано, – к князю Владимиру Святославичу. И гридь, сидевший без дела, новенький, он и провел.
Только потому молодой князь Владимир узнал печальную новость раньше своего наставника Добрыни Никитича.
Добрыня – уй князя Владимира, то есть брат его матери Малуши. Наставник добрый и даже слишком заботливый, не своим умом живет юный новгородский князь, а Добрыниным. Но это к лучшему, сильный строптивый Новгород, обидевшись на выбор Святослава Игоревича, который прислал в город младшего из сыновей, вышвырнул бы князя-мальчишку, не будь за его спиной умевшего договариваться уя.
Действительно, когда князь Святослав Игоревич перед уходом в последний свой поход на Болгарию разделил Русскую Землю меж совсем юными сыновьями, многие были недовольны, но более всего Новгород. Этому граду достался не просто младший княжич Владимир, но робичич – сын князя от рабыни.
Добрыня справился, убедил новгородцев, что им же лучше, кого надо, подкупил, кого надо, отправил в Киев, а кого и «случайно» посек мечом. Так посек, что ни Владимира, ни Добрыню не заподозрили. Княгиня Ольга не ошиблась, когда-то решив, что наставником маленького княжича будет его уй Добрыня.
Он хозяин, не в Новгороде, конечно, но на княжьем дворе.
Добрыне Никитичу сразу донесли, что к князю гонец прибыл из Киева. Уй поспешил к племяннику. Не время гридей за бестолковость ругать, что не к наставнику гонца привели, а к самому князю, это успеется.
Владимир стоял на крыльце, глядя куда-то вдаль. Что бы это значило? Киев далеко, там сидит Ярополк, который слаб, но все же опасен. Просто у старшего из сыновей князя Святослава Игоревича Ярополка, оставленного княжить в Киеве, советчик есть, которого бояться стоило, – Свенельд. Стар уж варяг, однако черный совет всегда готов дать.
Что там случилось, ежели гонец спешно в непогоду прибыл?
Предчувствия Добрыню не обманули, весть и впрямь была важной.
Добрыня поднимался по ступенькам не торопясь, негоже солидному человеку спешить и тем свое нетерпение выказывать. Но и Владимир не суетился, как стоял, молча, так и остался стоять, даже глазом на дядю не повел. Пришлось тому поинтересоваться:
– Гонец был?
– Да, Олег погиб.
«Погиб» могло означать что угодно, погибнуть можно в бою, на охоте, даже свернув шею на крутой лестнице. Злясь на племянника, Добрыня тем не менее не торопил. Сам же воспитывал у князя выдержку.
– Лют Свенельдич на ловах в его землю заехал и князю попался.
Ого! Лют Свенельдич, сын черного варяга, конечно, он ничего не боялся и вполне способен охотиться в чужой земле, но одно дело охотиться, другое – убить древлянского князя. Неужели в пылу охоты вместо оленя князя Олега подстрелил?
Оказалось, совсем наоборот. Это Олег Святославич приказал убить нахамившего ему Люта.
– И Свенельд пошел на Олега?
Свенельд простить второму сыну князя Святослава убийство своего Люта, конечно, не мог. Это война Киева с Овручем, война двух братьев. Да… конечно, победит Киев, куда Олегу против Свенельда, но задуматься стоило.
Владимир сокрушенно помотал головой:
– Нет, Свенельд стар уже, но киевляне пошли. Олег с дружиной удирал за стены Овруча, его на мосту и столкнули вниз. Случайно, но столкнули. Погиб там…
Вот это да! Древлянского князя собственные дружинники попросту отпихнули в сторону, удирая? Позорная смерть.
– А Ярополк?
– Сидит в Киеве, скорбит из-за гибели брата.
Добрыня невольно усмехнулся: вот оно, бабкино воспитание, вместо того, чтобы наказать всю древлянскую дружину, а то и Древлянскую землю, князь слезы льет, брата жалеючи. А это все княгиня Ольга, как христианкой стала, так словно подменили. За гибель своего мужа князя Игоря Искоростень безжалостно сожгла – весь Род должен за убийство князя платить. А потом тоже всех «жалела», о непротивлении злу и насилию твердила.
– Ярополк хоть и твердит, что не крещен, а ведет себя, как христианин, – фыркнул в усы Добрыня.
– Но ведь брата жалко.
– Чего жалеть князя, который не сумел ни град свой защитить, ни дружину в руках удержать? Это все?
– Да, разве мало?
Добрыня поморщился: учишь, учишь этого голубоглазого недотепу… Чья в нем кровь, если мягкотел? Князь Святослав своей рукой младшего брата казнил, когда о его предательстве богов узнал. Князь Игорь Рюрикович печенегов когда-то так в бараний рог согнул, что только недавно посмели голос подать. Да и Ольга была ох как крута. Куда все в нынешних князьях девалось?
– Женить тебя хочу. Невесту нашел.
Владимир вскинулся изумленно, не ко времени дядя разговор завел, но тот не обратил на взгляд князя внимания, продолжил:
– Алохию за себя возьмешь.
– Кто это?
Добрыня сумел спрятать довольную ухмылку в усах. Послушен князюшка, не спросил, почему дядя решает за него вопрос женитьбы, поинтересовался только самой девкой.
– Крепкая, красивая, нужная. Нечего тебе девок в постель таскать, пора семьей обзаводиться.
– А если она нехороша окажется? – усомнился Владимир.
– Вот тогда и будешь девок щупать. В следующую седмицу свадебный пир сотворим.
– Да ведь Олег погиб?!
Добрыня снова поморщился:
– Они тебя признавали? С тобой знались? Ты у них на свадьбах бывал? Чего же плакать? Погорюешь до завтра и будет.
Глядя вслед уходившему Добрыне, Владимир вздохнул с легкой завистью. Как бы он хотел уметь вот так же переступать через любые преграды, которые Рок ставит на пути. Добрыню ничто не берет, был конюхом, придверником (тогда и свел свою сестру Малушу с князем Святославом), хранителем золотой казны… Во всем тверд, ничего не страшится.
Вот бы и молодому князю так!
Да пока не получается, значит, надо во всем наставника слушать и учиться у него. Владимир еще раз вздохнул, но уже полегче: повезло ему такого уя иметь, куда бы он без Добрыни?
Князь Владимир был прав, хотя бы потому, что и его самого на свете без ловкости Добрыни не было бы, и даже родившись, мог оказаться навсегда задвинутым далеко-далеко, как многие до него и после. Мало ли у князя Святослава сыновей и дочерей не от жены, а от любушек рождалось, да только Владимир в княжьем тереме оказался и на правление в Новгород посажен. А все Добрыня Никитич, его уй… Руки не опустил, даже когда разгневанная княгиня Ольга выслала пузатую Малушу в Выбуты. И сестре твердил, что потерпеть нужно, своего времени дождаться, чтобы признал князь Святослав Владимира сыном. Не упоминал, что сначала княгиня-мать должна признать мальца своим внуком, но это и без того понятно, князь Святослав только в своей дружине Хозяин, а в Киеве и в княжьей семье его мать Ольга.
Но и тут Добрыня постарался.
Шагая прочь от крыльца, на котором остался размышлять о своей никчемности князь, Добрыня вспоминал, как княгиня Ольга впервые увидела маленького Владимира.
Добрыня юнцом был, когда ее муж князь Игорь Рюрикович из похода вернулся и на Древлянскую землю вдруг собрался. Немолод уже, но все еще силен, меч в руке крепко держал и в седло птицей взлетал. Много лет прошло, но у Добрыни все перед внутренним взором стоял этот князь, его голубые, каким бывает весеннее небо, глаза под темными ресницами, прямой нос и затаившаяся в уголках губ усмешка.
Да и как можно забыть, если перед Добрыней каждый день живое напоминание деда – Владимир. Так бывает, сын не на отца похож, а на деда или бабку. Владимир на князя Игоря Рюриковича.
Вот потому, когда княгиня Ольга после долгого отсутствия приехала в Выбуты, Добрыня приказал сестре своей Малуше дома сидеть, как мышке за печкой, а сынишку ее, от князя Святослава Игоревича рожденного, с собой взял и незаметно вперед выставил, чтобы заметила княгиня. Все верно рассчитал, Ольга почти прошла мимо, да наткнулась на голубые мальчишечьи глазенки. Это взрослые согнулись в поклоне, мальчишка стоял, с интересом разглядывая богато одетую суровую женщину.
Вот тогда и решалось – дальше ли их с Малушей и Владимиром выселят или, напротив, приблизят.
Княгиня Ольга внимательно посмотрела на мальчика и вдруг приказала Добрыне:
– Придешь в терем. С ним.
И пошла дальше, словно их и на свете не было. Но Добрыня знал, какова княгиня, что этих трех слов достаточно, чтобы слуги с поклоном в княжий терем пропустили. Еще Добрыня знал, что не все, кто туда входит, выходят обратно. Но племянника привел, заранее научив, как отвечать на все вопросы.
Отвечать не пришлось, княгиню вовсе не интересовали способности Владимира. Снова внимательно посмотрела и поинтересовалась:
– Чей?
– Малушин, княгиня.
– Здоров?
– Да.
Владимир стоял, крутя головой то на дядю, которого привык считать большим и сильным, то на ту самую разодетую женщину, перед которой его большой дядя гнулся, словно былинка. Первый вывод, который сделал мальчик, – большие люди не самые сильные, можно быть женщиной, но сильнее Добрыни. Полезная сообразительность…
Княгиня Ольга только кивнула и так же коротко приказала:
– Привезешь в Киев и будешь при нем дядькой. Только ты и он.
О Малуше ни слова, словно и не было матери Владимира на свете.
Сама Малуша возмутилась:
– Нет, я свое дитя никакой княгине не отдам! Владимир мой, я его родила!
– От кого родила, глупая? – фыркнул Добрыня.
– Ну и что, что от князя Святослава?
Она еще долго то плакала, уговаривая, чтобы не забирали единственное дитя, то проклинала, но не княгиню, ту проклинать опасно, а свою горькую судьбину, то умоляла взять ее с собой… Пожалев сестру, Добрыня дал обещание, выполнять которое не собирался. Он сказал, что, как только устроится в Киеве, постарается убедить княгиню, что мальцу нужна мать рядом. Малуша поверила…
Добрыня знал, что ни о чем просить не будет, потому что княгиня не допустит новой встречи князя Святослава с Малушей, слишком мало времени прошло, чтобы тот забыл горячие ласки Добрыниной сестры.
Малуша, когда прощалась с сынишкой, долго стояла перед ним на коленях, обнимая и орошая слезами, тот удивлялся плачу матери, ведь уходил-то с любимым уем. И когда Добрыня сказал, что пора, доверчиво вложил свою ладошку в большую ладонь дяди.
Владимир ушел, не оглядываясь, как и сам Добрыня, словно чувствовал, что вся прежняя жизнь закончилась.
В Киеве они были чужими. Княгиня определила всего вдоволь, но старшие сыновья князя Святослава Игоревича косились, а чуть повзрослев, стали называть младшего брата робичичем – рожденным рабыней. Остальные не лучше, на княжьем дворе еще не забыли Малушу и, увидев Добрыню с Владимиром, все правильно поняли. Сам князь Святослав Игоревич только взглядом скользнул, Добрыня не был уверен, что он не забыл мать Владимира.
Но деваться уже некуда, голубоглазый укор князьям остался жить в Киеве вместе со своим дядей. Не так все мыслил Добрыня, но исправить ничего не мог. Оставалось надеяться, что со временем что-то удастся изменить.
Никто Малушу в Киев не пустил, а нарушить княжью волю она не посмела и через три года тихо угасла от тоски. Говорили, что последним ее желанием было увидеть сына. Владимир об этом не узнал, Добрыня никогда не упоминал о его матери в Киеве, а если тот и спрашивал, то отмалчивался. Так лучше, ни к чему жить у бабки-княгини и тосковать о матери-рабыне.
Остальные тоже не упоминали, и Владимир быстро забыл о матери. Детское сердце может тосковать сильно, но оно легко отвлекается, слишком велик и интересен мир, чтобы только тосковать.
Владимиру пятнадцать только исполнилось, пушок на подбородке, как ни скоблит острым клинком, едва пробивается, рановато бы князя женить, но надо. Не потому, что девок портить научился. Дядя постарался избежать такого поворота дел, какой сам когда-то устроил князю Святославу с Малушей, девки Владимиру «попадались» проверенные, опытные и подарков в подоле не приносили.
Но женить князя надо из соображений деловых. Алохия – дочь богатейшего боярина, единственная дочь, за которой и дадут много, и в наследство оставят. А недавно Добрыне тайно донесли (на то он и княжий советчик), что отец Алохии зело болен, хотя и вида не подает. Долго не протянет, значит, надо торопиться, чтобы родственники не набежали да у дочери наследство не отобрали.
Владимиру сказал, что Алохия крепка и хороша собой, хотя сам ее в глаза не видел. Ничего, стерпится, слюбится, а для удовольствия вон девки есть. Князь не простолюдин, чтобы о пригожести жены думать, главное, чья дочь и что принесет в приданое. К тому же кто мешает еще одну красы ради взять?
Самому Владимиру вовсе не хотелось жениться. Одно дело девок по углам щупать или озираясь красться в горницу к Параше, чтобы там сходить с ума от ее пышного горячего тела, но совсем другое – жену иметь. А ну как не так что-то будет?
Но он обреченно согласился. В конце концов, все женятся.
– Сегодня поедем невесту смотреть.
Владимир только вздохнул, прекрасно понимая, что не только он невесту, а ее родня на самого князя глазеть будет. Обычно Владимир на людях редко появлялся, с боярами да купцами Добрыня беседы вел, на рынок князь лишь в оружейные ряды ходил.
В Киеве его разглядывали из любопытства, мол, повезло робичичу в княжью семью попасть, словно он не из семьи. В Новгороде просто глазели, но привычка дичиться уже была.
Однажды Владимир с горечью выговорил:
– Зачем меня мать от князя родила? Был бы обычным человеком, жил бы как человек.
Взгляд Добрыни стал жестким, а тон недобрым:
– А ты как живешь?
Владимир замялся, не зная, что ответить.
– Чего тебе не хватает? Ты князь новгородский. То, что Новгород пока не слишком почитает, так заслужить надо. А мать корить не смей, она сделала для тебя все, что смогла. И ты не знаешь, что такое быть простым человеком. Это значит быть ничем. Там тоже заслужить свое место надо, чтобы не оказаться в самом низу.
Осторожно, исподволь внушал Добрыня племяннику, что тот не робичич, хотя и рожден от рабыни. Мельком упоминал о сожженном его бабкой княгиней Ольгой Искоростене, о том, что почти уничтожила она древлянское племя, а княжеский род и вовсе извела.
Всего этого в Киеве говорить нельзя было, иначе сегодня сказал – до завтра оба не дожили. Княгиня, когда Искоростень сожгла, детей древлянского князя Мала Малушу и Добрыню в живых не ради того оставила, чтобы сестра дите от князя Святослава родила, а Добрыня ему глаза раскрыл на бабкины деяния. Нет, княгине было нужно долгие годы держать при себе древлянских княжну и княжича как заложников. Пока они живы, у древлян есть надежда возродить свой род, но они будут послушны, чтобы не убили Малушу и Добрыню. А Малуша и Добрыня – наоборот, будут послушны, чтобы княгиня не уничтожила остатки древлян по лесам.
Но не на положении князей жили дети Мала, княгиня хитра, она сделала Малушу и Добрыню ключницей и ключником, а ключники принимали рабство добровольно. Отказаться тогда значило подставить шею под топор.
Но Добрыня перехитрил княгиню. Они с сестрой приняли рабство, но потом Малуша слюбилась с князем Святославом. Не потому, что любила его или он ее любил, просто так вышло, вернее, так задумал Добрыня. Роди Малуша дочь, мало что изменилось бы, но, к счастью, родился сын – последний княжич древлян.
Узнав, что Малуша понесла от Святослава, княгиня Ольга не просто зубами скрипела, она бесновалась так, что девки вырванные волосы клочьями выносили и синяки от людей прятали. Но поделать ничего не могла, отправила Малушу с глаз долой в Выбуты, однако признав ее свободной. Не ключница больше, чего же в рабстве держать?
Родила уже свободная княжна Малуша от князя Святослава сына, но того все равно звали сыном рабыни – робичичем.
Все вытерпел Добрыня, долгие годы неизвестности, опасений за жизнь и свое племя, многие годы рабства, волнение за сестру, живущую в Выбутах. Но получилось, как задумал – стал Владимир княжичем, пусть и робичичем. И еще многие годы Добрыня опекал племянника уже в Киеве.
И новгородцам его сторговал, намекнув, что не станет совсем еще юный князь (десяти ведь не было!) ни во что вмешиваться, зато его именем будут суд судить… Согласились, и вот уже много лет Добрыня учил и опекал молодого князя теперь в Новгороде.
Три десятка лет он лелеял надежду возродить свое племя и отомстить пусть не самой варяжке на киевском престоле, то хотя бы ее детям! Три десятка лет копил силы и учил Владимира. Мало чему пока научил, но он и не мог делать этого прямо, приходилось осторожничать, Киев был силен.
Уже не было с ним Малуши, она умерла от тоски по сыну, но ради мести за свой род Добрыня был готов пожертвовать не только сестрой. Он и собой давно бы пожертвовал, если бы не надежда привести на киевский престол сына Малуши, то есть сделать древлянского князя хозяином Руси.
Однако пока этот князь мало годился для такого. Владимир с удовольствием учился ездить верхом, охотился, но еще охотней портил девок. Приходилось признавать, что пока мститель никудышный. Добрыня лелеял надежду, что со временем племянник исправится.
И вдруг в Киеве свара между братьями и гибель Олега. А Владимир не готов выполнить задуманное Добрыней. Но дядя не унывал, все впереди, а пока нужно перехватить богатства Ставра, чтобы не достались никому другому.
Вот и поспешил Добрыня сосватать своего племянника, которому и шестнадцати-то не было, за единственную боярскую дочь Алохию. Только сделать это нужно было тонко, чтобы перехитрить Ставра, которому совсем ни к чему в зятьях робичич.
Двор Ставра богат, пожалуй, богаче княжьего. И почти все это достанется единственной дочери – Алохии. У боярина были два сына и еще две дочери, да не повезло, один сын погиб, второго лихоманка забрала после купания в ледяной полынье вместе с санями, старшая дочь в младенчестве умерла, а еще одна взрослой уже. И жена Ставра померла, осталась только Алохия.
Может, потому он так дочерью дорожил, переборлив в женихах был?
Но от такого предложения не отказываются…
Добрыня Никитич во двор въехал хозяином, словно он сам князь и женить решил своего сына-наследника. Все бы хорошо, но Ставр прекрасно помнил, кто мать князя Владимира Святославича, и, как к тому в Киеве относятся, тоже знал. Но того не знал Ставр Любомирович, что ныне у молодого князя стало одним братом меньше. Добрыня постарался, чтобы новость пока не разошлась по Новгороду, рассчитывая выложить ее в нужную минуту, чтобы качнула она чашу весов в сомнениях богатого боярина в пользу Владимира.
Боярин Ставр Любомирович сам вышел встречать князя и его уя, как положено. Добрыня цепким взглядом уловил лихорадочный блеск глаз и легкое покашливание хозяина богатого дома. С трудом спрятал довольную усмешку – не наврал свой человек, служивший боярину, болен тот, хотя и скрывает. Хорошо, когда твой соперник не знает, что ты знаешь его тайны…
– Проходите в дом, дорогие гости.
Ишь ты, не стал никак величать Владимира. В том своя хитрость, ведь сказать «князь», значило поставить младшего по возрасту впереди старшего, а всем известно, кто над кем хозяин в этой паре. Ловок, ловок Ставр, потому и богат.
Конечно, не дело князю с наставником самим приходить с таким вопросом, но Добрыня и тут схитрил. Если отправить сватов или взять с собой важных людей, то можно в случае отказа получить щелчок по носу. А так у княжьего наставника повод был не дарить зря богатые дары, не кланяться и не привлекать чужих – у князя брат погиб, не к лицу Владимиру праздновать.
В боярском тереме врассыпную бросились любопытные девки, запрыскали, зашушукались в дальних углах и за неплотно прикрытыми дверями. Любопытно, и ничто их не берет. Может, и боярская дочь среди них? Поди разгляди, но Владимир держался важно, по сторонам не смотрел.
В большой нижней горнице слуги поспешно метали на столы всякую всячину. Хоть и не ждал дорогих гостей Ставр Любомирович, но на таком богатом дворе всегда найдется чем попотчевать, тем более Добрыня Никитич к обеденному времени подгадал.
Пока слуги столы расшитыми скатертями покрывали да миски с холодными мясом и рыбой расставляли, грибочки да огурчики любовно пристраивали, на серебряных блюдах несли копченых гусей, здоровенного осетра, тетерку, за ними икру да соленья разные… Ставр Любомирович позвал гостей присесть в стороне на широкие покрытые дорогими, привезенными от персов коврами лавки. Богато жил боярин, всего в доме вдоволь – и еды, и питья, и товаров заморских, кубков прозрачного стекла, в которых меды играли, и посуды серебряной с диковинными зверями да птицами по краям, и таких вот ковров.
Запах уже стоял такой, что слюнки сами собой текли, а ведь еще ни пирогов, ни жаркого, ни ушного не поспело…
Добрыня скромно сообщил, что они ненадолго, только поговорить. Он так ловко повернул разговор, что Владимир и не заметил, как речь уже шла о дочери боярина и о самом князе, мол, пора молодым семьи создавать, деток на свет пускать, наследничков. Боярин насторожился, не так в Новгороде боярышень сватали, надо бы с почестями да дарами, а княжий уй скромничает. Понятно, что рисковать не желает и отказ получить при свидетелях не желает, вот и решил разведать. Только мог бы и без племянника прийти, о делах поговорить. Что-то заставило Добрыню Никитича спешить. Только вот что?
Добрыня Никитич беседу вел степенно, цену себе зная, но и Ставр ее знал, как и свою тоже. Усмешку также ловко прятал, не выдавая, никаких обещаний давать не хотел. О дочери говорил уклончиво, мол, молода еще, в девках бы побыть, да и самому без нее тошно будет, одиноко.
Владимир даже духом воспрянул, радуясь, что сватовство срывается, но не тут-то было. Добрыня Никитич согласно кивнул:
– И то верно, пусть девка еще погуляет. Не ко времени я все это задумал, да вот князю пообещал, что сделаю, решил, несмотря ни на что, обещание выполнить.
Ставр явно насторожился, понимая, что у Добрыни есть что-то за пазухой, но кивнул. Однако не пригласить дорогих гостей за стол нельзя, его уже накрыли, потому хозяин попросил отведать разносолов.
Тут и Алохию увидели. Она хоть и молода еще, но на правах единственной хозяйки должна гостям чарку с поклоном поднести.
Теперь Владимир смотрел во все глаза, хотя уже и радовался, что свободным остался. Дочь Ставра была хороша – статная, белокожая, светловолосая, а глаза под темными ресницами серые. Поклонилась, уронив косу почти до пола, но глаза вскинула на Владимира. Щеки девичьи полыхнули смущенным румянцем, отчего стала еще краше.
Молодой князь даже пожалел, что сватовство срывается.
А вот Добрыня Никитич словно и не расстроился из-за уклончивого ответа боярина, с удовольствием чарку выпил, крякнул, к столу сел. Пришлось и племяннику садиться.
– Я уж не знаю, Ставр Любомирович, не обессудь, ежели больше не сможем сватов прислать. Сами пришли, потому, как видно, придется в Киев ехать.
Голос у Добрыни почти скорбный, тихий. Боярин невольно насторожился:
– А чего? Неужто у Новгорода будет другой князь?
Как он радовался, что не дал опрометчивого обещания! Княжья воля она в Киеве, захочет Ярополк Святославич отправить младшего брата к дреговичам, например, никуда не денется молодой князь, поедет и туда. Их отца Святослава Игоревича на свете нет, кто знает, что теперь будет с робичичем, поговаривали, что его братья не очень жалуют.
Но Ставр Любомирович рано обрадовался, Добрыня Никитич все с тем же скорбным видом поведал:
– Князь Олег Святославич погиб. А Ярополк Святославич, сказывают, горюет очень. Очень горюет, даже ослаб так, что и сам готов за братом отправиться к праотцам.
Хитрый дядя у Владимира, не сказал, что Ярополк просто переживает, но и того, что болен, тоже не сказал.
– Верно, придется ехать, Киев нельзя без пригляда оставлять ни на день.
Если бы Ставр Любомирович припер собеседника к стенке и спросил, почему это Киев должен остаться без пригляда, тому пришлось бы ответить, что князь Ярополк Святославич в поход собирается, но на то и был расчет у Добрыни, что не припрет, не потому что не посмеет, просто боярину и в голову не придет усомниться. Он умный и хитрый, но на стороне Добрыни полуправда.
Так и случилось.
Ставр Любомирович осторожно уточнил:
– Князь Олег погиб? Где, как?
Добрыня Никитич без утайки рассказал об Овруче и о рве. Сокрушенно подытожил:
– Вот так-то…
И тут такой подарок – к Ставру пришел его родич Година Рябой, у которого купеческие дела велись, в том числе и в Киеве. Увидев гостей, насторожился. Ставр позвал к столу, сообщил:
– Князь Олег Святославич в Овруче погиб.
– Знаю про то. Соболезную, князь. Кому теперь Древлянская земля отойдет?
Владимир, до сих пор задумчиво щипавший копченого гуся, плечами пожал и неожиданно сказал очень умно:
– Пока к Киеву…
Словно разрешил старшему брату немного потешить себя владением погибшего Олега.
Это «пока» решило все, хозяин и его сородич решили, что у Владимира есть надежда прибрать к рукам все. Было о чем подумать… Киевский князь Ярополк Святославич повинен в гибели брата, хотя руку к этому не прикладывал. А Владимир Святославич, как младший брат погибшего, права на месть имеет, даже если это месть старшему. О Ярополке слышно, что слаб он, мягкотел. Конечно, и от этого мальчишки ждать чего-то не стоит, но кто знает. К тому же у него уй хитрый есть, такой подскажет, когда потребуется.
Чаша весов сомнений качнулась в пользу Владимира Святославича, боярин Ставр покачал головой:
– Князь Владимир Святославич мою Алохию сватает, Година.
– Да ну?
Это была не лучшая весть для самого Годины, у того целых три дочери-невесты, узнай он о намерении князя жениться, подсуетился бы и предложил какую-то из своих.
Желая набить себе и дочери цену и стремясь выпутаться из положения, в которое сам себя загнал увертливым ответом, Ставр покачал головой:
– Да я говорю, что молода еще очень.
И тут же получил удар. Година поддержал его:
– Да, моя Светозара постарше на годик будет. И покрепче тоже.
Ни для кого не укрылось, что безразличие в голосе купца деланое. А тот продолжил:
– Думаю, что пора и ее невестой объявлять. Много за дочерьми дам, для каждой уже все заготовлено.
Говорил для Добрыни Никитича, а смотрел при том на Ставра. Добрыня усердно хлебал ушное, прикусывая пирогом и делая вид, что ничего не слышит, будучи занят трапезой.
Владимир знал дочерей Годины, средняя Веселка ему нравилась, она живая и лукавая. Старшая тоже ничего, только бы не младшая – кривозубая Маешка. Может, удастся убедить выдать сначала среднюю? Князь уже забыл о стоящей в стороне с закушенной губой Алохии и ее серых глазах.
Со двора боярина Ставра князь уходил уже женихом, хотя и жалел об этом.
– Лучше бы среднюю дочку Годины сосватать, она живей этой Алохии.
Добрыня зло выговорил в ответ:
– Година купец, а Ставр боярин. Негоже князю на купеческой дочке жениться!
Надо же тому случиться, что навстречу попались им дочери купца Годины Рябого. Сам действительно рыжий и рябой, а две старшие дочери удались в мать – брови темные вразлет, кожа белая с румянцем, глаза лукавые под пушистыми ресницами. Только у старшей они карие, а у средней – Веселки – голубые. Хороша!
Князю и его ую поклонились низко, старательно сдерживая смешки и пряча любопытство, но стоило шагнуть дальше, тут же прыснули в рукава.
Владимир не удержался и кивнул им вслед:
– Нужно было взять Веселку, а Ставрову дочку второй женой.
Добрыня только коротко бросил сквозь зубы, чтобы слуги не слышали:
– Дома без чужих ушей поговорим!
Дорога до княжьего терема далась Добрыне нелегко, плотно закрыв дверь покоев, в которых собирался делать внушение племяннику, он буквально зашипел:
– Ставр за тебя и первой женой дочку отдаст только в надежде, что ты Ярополка за Олега убьешь.
Владимир стал словно вкопанный, вмиг забыв о дочерях Годины и о предстоящей женитьбе на Алохии тоже.
– Что я сделаю?! Ты обещал Ставру, что я убью Ярополка за Олега?!
– Я ничего ему не обещал, кроме того, что ты будешь хорошим мужем, в чем сомневаюсь. А Ярополку отомстить за брата ты обязан.
– Какой он мне брат? Да они оба одинаковые братья. Они меня знать не знали, презирали столько лет, а я теперь одному за другого мстить должен?!
– А как иначе ты собираешься на киевский престол сесть?
– Что?.. – спросил уже растерянно. – Я не собирался…
– Да, ты же мечтал быть простым смердом, или гридем, или вовсе рабом. Тебе престол ни к чему, ты забыл, что ты сын не только Малуши, но и князя Святослава! А еще, что мать твоя тоже не в капусте найдена, а в княжьем тереме рождена княгиней и от князя!
