− Вы настоящий сыщик, мисс Миллер. Не зря вы занимаете такую должность, − окинув меня надменным взглядом сказал фон Герцен. – С Гретой я познакомился во Франции в начале войны. Я был там по делам урегулирования отношений между нашими странами. Она была переводчицей. Между нами вспыхнула искра и мы провели с ней пару дней гуляя по Парижу, не более. Затем я вернулся в Германию и был перенаправлен в Польшу. Далее было не до сердечных дел. А несколько месяцев назад, проверяя деятельность Аушвица, я увидел ее там за колючей проволокой. На меня с ужасом смотрели ее карие глаза. Мне этот взгляд, полный отчаяния, боли и разочарования даже сейчас снится. Я не знал, что она наполовину еврейка. Подкупив капу, особу, которая являлась старшей среди женщин, я смог вытащить ее оттуда. В охране служит мой брат, он в нужный момент открыл ворота, а я забрал Грету и спрятал ее. Вот собственно и все.
− То есть вы состоите в связи с еврейской девчонкой, у которой скоро появится ребенок. Вы хоть представляете себе, чем это вам грозит?
− Представляю. Но иначе я не мог. Эта девушка очень дорога мне. Если вы испытывали когда-либо сильные чувства, Хильза, то вы понимаете, о чем я.
− Я более чем понимаю вас, − едва сдерживая боль, томящуюся в сердце, проговорила я. – Значит вы и правда делаете вид отъявленного ловеласа, дабы отвести от себя подозрение?
− Я должен уберечь ее…уберечь их, − сухо ответил мужчина.
− Нда, никогда не понимала мужской логики. Ну да ладно. Такое отношение к своей женщине заслуживает похвалы, будь она еврейка или еще кто.
− Что вы намерены делать? – спросил мужчина.
− Ничего. Если честно, то меня совершенно не волнует ваша личная жизнь. Заводите себе семью с кем хотите. Моя позиция такова – коль уж бог свел двоих, никто не вправе рушить такой союз. А евреи, немцы, русские или еще кто входит в этот союз – это дело десятое. Но у меня будут просьбы, которые вы выполните за то, что я закрою глаза на вашу личную жизнь.
− Какие просьбы? – напряженно спросил фон Герцен.
− Ну, во-первых, наш приватный ужин, на который вы меня приглашали, состоится, − кокетливо стрельнув глазками в сторону Герцена проговорила я.
− Это не обсуждается даже, − усмехнувшись ответил мужчина.
− Во-вторых у меня есть просьба насчет любовницы начальника Аушвица. Ее зовут Маричка Ждановская. Я бы хотела, чтобы он отпустил ее.
− Но я не могу влиять на такого рода сторону жизни моих людей, − осторожно проговорил мужчина.
− А мне не интересно на что вы можете влиять, а на что – нет. Ваша должность и звание позволяют, как по мне, влиять вообще на все стороны жизни ваших людей. И вы это прекрасно знаете. Так вот, пускай Маричка вернется к себе в Варшаву, а ее любовник найдет ей замену и оставит женщину в покое. Как вы это сделаете, мне не интересно. Но до моего отъезда это должно быть выполнено. Мало того, он должен навсегда забыть о ней и ее семье. Иначе он слетит со своего места в два счета, на пару с вами. Если не сдержит слово.
− Интересная вы женщина, Хильза Миллер. О вас такие слухи ходят, а я вижу перед собой нечто противоположное им. Сначала девочка, теперь Маричка. Отчего так? – прищурив глаза спросил мужчина.
Я подошла к мужчине и обвив его шею руками проговорила:
− Я вообще личность незаурядная, господин фон Герцен. Сегодня дарю жизнь, завтра – отнимаю. Мне так нравится. Здесь пока ни у кого отнимать ее не хочется, даже у вас. Я может и беспощадная, по слухам. Но, ох как не люблю истории, в которых мужчины принуждают таким подлым образом ложиться в постель к ним. Это мой такой небольшой пунктик, так сказать. Всегда хочется наказать такого мужчину. Вот поэтому и хочу, чтобы Маричка уехала. Между мужчиной и женщиной должны быть чувства, страсть, влечение. Уж коль хотел ваш подчиненный владеть такой шикарной женщиной, как Ждановская, так пускай бы поднапрягся и завоевал ее. А то что это за мужчина? Угрозы, шантаж. Тьфу, да и только, − скривившись проговорила я. – Другое дело вы, Вальтер. Вы настоящий мужчина. На такое пойти, зная, что любовь может сгубить вас! Это вызывает восхищение у меня! Поэтому и не хочу портить вам жизнь, − проведя пальцами по щеке немца я отстранилась и кокетливо приподняв бровь отошла от него.
− Я благодарен вам за это, − довольно-таки искренне проговорил мужчина.
− Пока еще не за что благодарить меня, − подмигнув ему я вышла в коридор и направилась в архив к Андрею.
Заглянув за тяжелую деревянную дверь, я увидела, что он сидит, склонившись над какой-то папкой и что-то сосредоточенно изучает. Тихонько прошмыгнув внутрь я подошла ближе и мужчина, подняв на меня глаза, закрыл папку и отложил ее в сторону.
− Что там такое интересное? – спросила я, усаживаясь напротив него.
− Да так, ничего пока, столько информации, а того, что нам надо, ничего нет, − уклончиво ответил мужчина.
− А…, − я не закончила фразу только взглядом давая Андрею понять, что меня интересовало.
− Есть, − ответил мужчина и положил передо мной листок бумаги с обозначением места захоронения команды моего мужа.
Взяв дрожащими руками листок, я долго смотрела на то, что на нем было написано, затем сложив его вдвое запрятала в сумочку. Андрей наблюдал за мной и когда я пришла в себя сказал:
− Много неясного здесь, − указал он на папку с надписью: «Диверсия 4».
− Можно взять ее домой посмотреть? – спросила я.
− Давай попробуем. Фон Герцен я думаю не будет против. Только еще штуки три сверх прихватим, дабы не так явно было, что нас интересует.
Андрей взял из стопки папки, и мы с ним направились к фон Герцену в кабинет.
− Вы не против, если мы возьмем некоторые дела просмотрим дома. Я крайне устала уже, а без Вернера не хочу возвращаться, − промурлыкала я немцу.
− Да, конечно. Только покажите, что вы взяли с собой. Может я смогу что-то вам по поводу этих дел сказать, − ответил офицер.
Андрей положил папки перед ним на стол. Немец просмотрел бегло документы, затем положил перед нами два из них, одним из которых было дело моего мужа.
− По этим двум я ничего сказать не могу. Я на тот момент ездил в Познань. Когда приехал, то все уже были казнены.
У меня в тот момент, когда я услышала от него то, что он сказал просто земля начала уходить из-под ног. Фон Герцен заметил это и обеспокоенно сказал:
− Хильза, вам нехорошо? Вы так побледнели.
− Нет, все нормально. Просто не ела с самого утра. Такое со мной бывает, − едва придя в себя ответила я.
− Но здесь ваша подпись стоит, − нахмурив брови проговорил Андрей, указывая на подпись немца внизу расстрельного документа.
− Я подписал это уже постфактум. Приказ отдавал штурмбанфюрер Гюнтер фон Риц, он тогда исполнял мои обязанности. На документе не было подписи, вероятно он забыл подписать его. У меня вопросов не возникало, и я просто расписался и все. Я знаю, что это не по правилам. Если хотите, то я могу вызвать Гюнтера, и он подтвердит мои слова, − пожав плечами сказал фон Герцен.
− А как долго вы были в Познани? – спросил Андрей.
− Две недели.
− И по приезду все диверсионщики были мертвы? – спросила я.
− Да.
− А почему не дождались вас? Зачем надо было так срочно расстреливать?
− Гюнтер порой порет горячку. Да и вытянуть ничего не удалось никакими пытками. Мы обычно долго не держим таких, − проговорил фон Герцен.
− Здесь еще не указано откуда пришла информация насчет диверсии, − проговорил Андрей, указывая на пустую строку.
− Задайте все вопросы Гюнтеру лично. Еще раз повторяю. Я этим делом не занимался. А сейчас, если позволите, я бы хотел заняться своими неотложными делами.
− Да, конечно, − ответил Андрей и мы с ним покинули кабинет фон Герцена и вышли на улицу.
− За мной сегодня следили, − сказала я, окинув взглядом улицу и убедившись, что парочки, которая увязалась за мной, нет поблизости.
− Тебе не стоит ходить одной. Что-то здесь не чисто у них. Здесь много странностей в этих делах, которые я рассмотрел. Наши провалили несколько операций из-за невесть откуда взявшихся доносов. Источник нигде не указан. Все провалы за последний год. Штабелями наших парней прямо уложили. И вел все дела именно Гюнтер. Фон Герцен же курирует Познань, часто туда ездит. Его, я так понял из разговоров, туда перевести должны с повышением, вот последний год, по моему мнению, он и переложил эту часть работы на фон Рица.
− То есть ты думаешь, что фон Герцен и не в курсе, кто доносил на наших ребят? – спросила я сосредоточенно.
− Этого не знаю. Но одно только здесь понятно, группу твоего мужа пас не он и не он подписывал расстрельный. Это был Гюнтер фон Риц. Одного я только не пойму, почему была передана информация с такой точностью, что именно фон Герцен ликвидировал группу. Если его здесь не было вообще, − закуривая сигарету проговорил Андрей.
− А кто передавал информацию? Пашка?
− Нет. Радистка здесь была наша, Катерина Стрижнова, она наблюдала всегда за всеми расстрелами и прочими делами, которые касались провалов наших парней. Она и передала.
− Нужно значит с ней переговорить, − едва сдерживая нетерпение сказала я.
− Нужно, да невозможно. Она как в воду канула после той последней передачи. Больше на связь не выходила. Ладно, надо будет подумать над всем этим.
Я молча кивнула и достав листок с отметкой о захоронении Димки неуверенно посмотрела на Андрея.
− Можно поехать сейчас? – со слезами на глазах попросила я мужчину.
Андрей погладил пальцами мою щеку и сказал:
− Конечно. Ты так долго этого ждала. Поедем. Только водителя отпущу.
Спустя час мы уже были за городом, в том месте, где немцы хоронили расстрелянных и повешенных. Хоронили это было громко сказано. Так, скидывали в одну общую яму и засыпали землей. Благо то место, где был захоронен Димка, немцы уже покинули и перешли на другую площадку в паре километров от этой и здесь уже не появлялись повозки с трупами и не стояли каратели. Выйдя из машины, я подошла к довольно-таки обширной площадке перекопанной земли, которая свидетельствовала, что именно здесь, под ее безмолвной толщей мирно тлели люди, мирно тлел мой Димка. Опустившись на колени, я приложила свои ладони к земле и провела по ней, словно пытаясь понять, в какой же части лежал тот, кто был так дорог мне. Было так странно. Я не плакала в этот момент. Наверное, потому, что все было уже выплакано за те кошмарные месяца, в течение которых я едва выжила. Вынув из кармана крестик, подаренный мне Антониной Петровной, я развернула платок и достав его поцеловала холодный благородный металл, затем положила его на землю и засыпала. В платок же я набрала горсть земли и туго завязав его положила в карман. Встав на ноги, я обратилась к Андрею, который все это время молча стоял подле меня:
− Самое страшное в том, что я так тогда с ним и не попрощалась. А теперь «прощай» могу сказать только сырой земле, которая скрыла собой того, кто принес мне столько радости и счастья, − устало закрыв глаза и подставив лицо под легкие порывы ветра сказала я.
− Все пройдет. Главное, что ты смогла побывать здесь, − сказал Андрей, целуя меня в лоб.
− Спасибо тебе, − улыбнувшись ответила я. – У меня такое ощущение, что тебя послали мне высшие силы в такой ужасный отрезок моей жизни именно для того, чтобы я жила дальше. Если бы не ты, не знаю, что было бы со мной.
− Если бы не я, ты хотя бы была в безопасности, − нахмурившись сказал Андрей.
− Это не безопасность. Я тогда была сама для себя опасней, чем вся та свора немцев, которая сейчас рядом с нами. Ты сам знаешь, что я творила.
− Знаю. Сложно сохранять самообладание пережив такое. Ладно, поедем уже домой. Скоро стемнеет, дорога может быть небезопасной.
− Да, поедем, − проговорила я, печально окинув пустынное поле.
Глава 7
Ночью я проснулась от какого-то шороха, который доносился с улицы. Поглядев на Андрея, который мирно спал подле меня и решив его не будить, я накинула на плечи шаль и тихонько выйдя из комнаты спустилась по лестнице на первый этаж и открыв входные двери вышла на улицу, не забыв прихватить с собой пистолет. Во дворе было тихо и лишь собака изредка поскуливала, поднимая свои уши у глядя в сторону хозяйственных построек, затем снова мирно устраивалась в своей конуре и закрывала глаза, совершенно не обращая на меня внимание. Вскинув пистолет, я прислушалась, вглядываясь в кромешную тьму, рассеиваемую лишь слабым освещением, идущим от одиноко взирающего на землю месяца. Так я простояла минут десять, но ничего более подозрительного не услышав, хотела было уже направиться в дом, как за постройкой, в которой находился подвал, что-то упало и послышалось какое-то шиканье. Обойдя дом, я решила зайти к постройке с другой стороны, дабы не быть замеченной. Прижавшись к стене и едва ступая на цыпочках, я подошла довольно близко и увидела впереди себя две маленькие фигурки, которые быстро что-то прятали в стоящий на земле мешок.
− А-ну стоять, − вскинув пистолет проговорила я на немецком языке.
Фигурки выронили из рук что-то на землю и осторожно повернулись ко мне. И каково же было мое удивление, когда перед собой я увидела двоих мальчишек лет восьми. Окинув взглядом заднюю стену постройки, я поняла, что мальчишкам удалось ее разобрать и они оттуда благополучно вытащили продукты и складывали их в мешок.
− Немецкая швабра, − проговорил один из них другому, который тут же его одернул, со злостью поглядывая на мой пистолет.
− Отчего же сразу швабра? − перейдя на польский спросила я.
− Ты чего, и на польском говоришь? – буркнул мальчик в сером пиджаке.
− Говорю, − с улыбкой ответила я.
− Так ты наша что ли? – не унимался он.
− Да какое наша. Подстилка немецкая она, наши в таких домах не живут, − сплюнув на землю зло сказал его подельник.
− Так, во-первых, я не швабра и не подстилка. Ясно вам? – строго проговорила я. – А во-вторых, быстро говорите, что тут такое происходит? – вскинув пистолет решила припугнуть я острых на язычок мальчишек.
Ребята переглянулись и спустя минуту молчания один из них нехотя сказал:
− Мы продукты хотели вынести. Мамка наша заболела, на работу не ходит уже как месяц поди. Припасов совсем не осталось никаких. Помрет она, если питаться будет плохо, так доктор сказал. А питаться то чем? Немцы так просто на хлеб деньги не дают. Не работаешь – не ешь. Мы-то вон хоть с Васькой, то лебеду погрызем, то клей с дерева, то рыбу какую поймаем в речке да на костре сжарим, а она чего? Ей молоко надо, да хлеб, да тушенку может хоть немного. Ну вот мы…а так бы никогда, − проговорил мальчишка и засопел носом, пытаясь сдержать накатывающие слезы.
− Фройляйн, отпустите, пожалуйста. Мы больше никогда сюда не полезем, клянемся. Только отпустите. Иначе мамка без нас сгинет. Мы же все, что у нее осталось после гибели бати, − проговорил другой пацаненок, которого звали Васькой.
Опустив пистолет, чему мальчишки были несказанно рады, я посмотрела на дыру в стене и на лежащий на земле мешок и сказала:
− Показывайте, что взяли.
Мальчишки вывалили из мешка на землю с десяток банок тушенки и сгущенного молока, картошку, морковку, бутылку масла и несколько яблок. Окинув это добро взглядом, я вздохнула и поглядев на мальчишек сказала:
− Так, сорванцы. Берите по две банки тушенки и молока, остальные верните назад, заподозрят так, если много сразу пропадает. Все остальное можете брать тоже с собой.
Мальчишки переглянулись и Васька быстро прошмыгнув в постройку вернул на место то, что я сказала.
− А теперь заложите дыру в стене. Аккуратно. Чтобы не было видно ничего.
Когда парнишки все сделали, Васька окинув меня недоверчивым взглядом спросил:
− Ты отпустишь нас?
− Отпущу, только сначала вы мне скажете, кто вы и как вас зовут.
− Я Васька, а это мой младший брат Гришка. Мы погодки. Мамка наша учительница бывшая. Сейчас на заводе работает, на посуде рисунки рисует. Краска вонючая там, ей нельзя таким дышать, поначалу держалась, а потом слегла вот. Теперь мы кормильцы. Хотели устроиться на работу, да кто ж возьмет нас. Везде говорят малы еще, − проговорил Васька с нотками отчаяния и злости в голосе.
Я поглядела на мальчишек и прикинув в голове разные варианты сказала:
− Я возьму вас на работу.
− Ты? – недоверчиво окинув взглядом проговорили мальчишки.
− Да, я. Мне нужны в городе незаметные глаза и уши. Если вдруг проследить нужно будет за кем-то или еще что. Справитесь с этим?
− Конечно! – резво воскликнул Васька.
− А платить сколько будешь? – все еще так же недоверчиво спросил меня его брат.
− Не бойся, не обижу, − улыбнувшись ответила я и потрепала его по засаленной голове.
− А когда приступать нужно будет? – не унимался Васька.
− Приступать нужно будет тогда, когда мне нужно будет. Пока ничего такого делать не надобно. Главное, чтобы вы из дома никуда ни ногой до тех пор, пока я на вас не выйду. Гулять в пределах двора и не дальше. Вы мне адрес свой скажите, а я вам завтра завезу деньги и продукты, чтобы вы более не шастали по дворам чужим. Идет? – строго проговорила я.
− Идет, − проговорил Васька и назвал мне адрес.
− А как собаку-то вы приручили, что она на вас не реагирует? – с усмешкой спросила я.
− Так это же Валдай. Бывший хозяин всегда с ним гулял подле реки, и мы часто там бегали. Он нас знает. Хороший был хозяин у него. Теперь, поди, уже и в живых нет. Немцы поганые сгноили, − зло проговорил Гришка.
Посмотрев на мальчуганов мне стало не по себе от их совсем не детских выражений глаз, наполненных жизненными проблемами, которыми обычно озабочены мы, взрослые. Сейчас же передо мной стояли двое мальчишек, которым по возрасту положено было еще в мяч гонять, а они думали о том, как поднять на ноги единственного родного им человека, их мать.
− Ладно, забирайте себе припасы и марш домой. Завтра я либо сама привезу то, что обещала, либо человека пришлю. И не шастали чтоб более по чужим домам. А то так немцы поймают да расстреляют вас за банку тушенки, тогда точно матери помочь не сможете, − строго отчитала я ребят и они, утвердительно закивав головой, забрали мешок и прошмыгнув в отверстие в заборе скрылись из виду. Я же поднялась к себе в комнату и тихонько пробралась в постель.
− Ты где была? – строго спросил Андрей порядком напугав меня.
− Я думала ты спишь! – подскочив на кровати воскликнула я.
− Спал. Потом услышал шум на улице и открыв глаза увидел, что тебя нет.
− Я ребят поймала. Продукты стащить пытались. Я им пообещала, что завтра привезу им припасы и деньги, а они взамен у нас на подхвате будут вдруг чего.
− Оль, ты забываешь, кто ты здесь. О чем ты думаешь? Мы не можем сейчас всем помочь, а если нас заподозрят, то и вообще в жизни никому уже не поможем никогда, поскольку будет украшать собой виселицу, − строго отчитал меня мужчина.
− Андрей, я очень осторожна, не переживай так.
− Я еще раз тебе говорю, прежде чем что-то сделать, советуйся со мной, − все так же хмурясь сказал мужчина.
− Я сама в состоянии принять решение, товарищ майор. Не надо со мной, как с маленькой обращаться, − обидевшись сказала я и отвернувшись от Андрея натянула на себя одеяло, давая понять, что разговор наш окончен.
− Ох, Соколова, как была вредная, такая и осталась, − проговорил Андрей, обняв меня и крепко прижав к себе.
Утром к нам в комнату зашел Гордеев, который уже более-менее пришел в себя после ранения.
− Извините меня, что вышел из строя так надолго. Рана оказалась намного сложнее, пришлось поваляться в постели, − проговорил он.
− Да ты и сейчас бледный еще. Уверен, что нормально себя чувствуешь? – спросил его Андрей, окинув взглядом.
− Уверен.
− Тогда смотри, что мы имеем на сегодня. Всеми операциями по ликвидации наших ребят заведовал совсем не фон Герцен, как оказалось, а штурмбанфюрер Гюнтер фон Риц, следовательно, он должен знать, кто предатель среди наших. А то, что он есть, сомнений не вызывает, слишком многие операции были сорваны здесь. Фон Герцен вел другие дела здесь, часто отлучался и Гюнтер исполнял его обязанности,− проговорил Андрей, показывая документы Гордееву. – Мало того, для чего-то было все выставлено так, будто бы это именно Герцен вел все дела. Ума не приложу, зачем это нужно было. Какая разница, кто из фрицев ликвидировал их по большому счету. Ели бы он не обмолвился насчет того, что он был в Познани тогда, мы бы и не знали всего этого. А так я считаю, нужно найти этого Гюнтера и проверить. Но только так, чтобы он не догадывался об этом. Не нужно привлекать внимание к тому, что мы здесь ищем.
− А вы не думали, что тот, кто сдал всех наших и о нас знает? – предположил Гордеев.
− Не думаю. Операция засекречена была на должном уровне. Никто не знал, куда нас направят. Только мы, Туз, Нина, отец Оли и еще два человека из НКВД. Более никто. Все, кто знал о проваленных операциях, все на этот раз остались в неведении. И в Польше кроме одного, очень надежного человека, никто не знает, что Миллер, Штольца и Штайнера будем играть мы, русские, − отойдя к окну ответил Андрей.
−Не нравится мне этот ваш интерес к тому, что находится на втором плане. – недовольно сказал Гордеев закуривая сигарету.
− Гюнтер систематически отводил взгляд от себя и переводил стрелки на фон Герцена. Зачем? Тебе не интересно? – спросил Андрей.
− Мне-то может и интересно. Да только из этого осиного гнезда нужно живыми выбраться, что само по себе сомнительно. А если мы копать начнем, то можем разворошить это самое осиное гнездо и тогда операцию точно завалим.
− Мне даны полномочия самому принимать решение. Поэтому, ты навестишь окрестности завода, где работала наша пропавшая радистка и попытаешься узнать хоть что-то о ней. Мы же с Олей возьмемся за Гюнтера, надо прощупать рыбку. Туз с Нинкой пока по-прежнему по карте работают. Если мы сейчас не попытаемся понять, кто сдал наших, то последующие направленные сюда ребята будут посланы на верную смерть, ты сам это понимаешь, − строго сказал Андрей.
− А ты, Оля, что думаешь? – спросил Гордеев у меня.
− Я? Я все как товарищ майор скажет, мне самой думать не разрешается, − безразлично кинула я в ответ.
− Вы чего, снова поссорились? – усмехнулся Гордеев, и Андрей в ответ только бросил недовольный взгляд на него.
− И еще, у нас теперь еще девчонка появилась. Оля ее из Аушвица вытащила, подарок для себя такой у фон Герцена выпросила, дескать в служанки. Так вот, раз ты у нас слабое звено со своей рукой теперь, девчонка будет на тебе пока. Познакомься с ней да присмотри, − с усмешкой сказал Андрей.
− Да видел я вашу девчонку. На Лесю мою больно похожа, когда той было столько же, − проглотив комок в горле сказал Гордеев, поскольку в начале войны потерял дочь и жену в бомбежке. – Пригляжу. Не переживайте.
− Спасибо вам, − сказала я, положив на плечо мужчины руку.
− Молодец ты, Ольга, смогла хоть одну душу спасти из того ада, − ответил Гордеев.
− Ладно, давайте все по своим делам расходиться. Время то идет, а мы что-то пока на месте топчемся, − недовольно сказал Андрей, надевая свой пиджак.
− Как скажете, товарищ майор, − наигранно улыбнулась я, поскольку после его вчерашнего выговора была еще достаточно зла на него.
Гордеев едва сдерживая улыбку окинул нас с Андреем взглядом и пошел к себе. Мы же с Андреем вышли на улицу и мужчина, ухватив меня крепко за руку, прижал к себе.
− Ольга, хватит дуться. Ну как маленькая, честное слово. Я ничего тебе такого вчера не сказал, чтобы ты так себя вела! – проговорил он.
− Ну конечно не сказал. Ты всего-навсего лишь снова перешел на тон строгого преподавателя, каким был тогда, требуя беспрекословного подчинения и выполнения задания. А я больше не твоя студентка, я взрослая и сама могу принимать решение, − гневно ответила я.
− Ты не студентка, это верно. Но ты забываешь, что здесь я твой командир и ты должна советоваться со мной, прежде чем что-то делать!
− Хорошо, как скажете, товарищ майор, − прошипела я в ответ и сев в машину громко хлопнула дверью.
Через пол часа мы уже были в штабе немцев. Фон Герцен еще не появлялся, и мы устроились в приемной. Секретарша сделала нам кофе, кокетливо стреляя глазками в сторону Андрея.
− Милая Кристина, скажите, пожалуйста, что вы думаете о штурмбанфюрере Гюнтере фон Рице? – подсаживаясь ближе к ней спросил Андрей.
− Я? Не знаю даже, −захлопав своими длинными ресницами проговорила девушка.
− Вам господин фон Герцен говорил ведь, что вы должны всячески нам помогать в нашем репортерском деле, ведь так? – проговорил мужчина.
− Да, говорил, − осторожно ответила девушка.
− Ну и что вы можете сказать о господине фон Рице? Вы ведь работали с ним, когда он замещал вашего начальника, – уже более строгим тоном спросил Андрей.
− Работала, да. Но ничего особенного сказать не могу о нем. Требовательный, строгий, немногословный.
− А приходили ли к нему люди, которые обычно не появляются здесь при господине фон Герцене? Особенно во время его последнего отъезда.
Девушка нахмурила лоб и спустя пару минут молчания сказала:
− Да, приходил как-то один мужчина. В гражданском. Очень хорошо говорил на немецком, но с едва уловимым акцентом. У меня слух хороший, поэтому и различила это. А так и не скажешь, что не немец. Я только поэтому его запомнила.
− А описать его сможете? – спросила я.
− Нет, к сожалению. У меня ужасная память на лица. Помню только что темноволосый был, статный такой. Может военный. У них обычно выправка такая. Но этот в гражданском был, так что не знаю, может и ошибаться могу. На вид ему лет сорок пять или пятьдесят.
− А о чем они говорили, может слышали? Хоть что-то, − спросил Андрей.
− Я не подслушиваю разговоры, господин Штольц, − обиженно ответила девушка.
− Я не говорю о подслушивании, милая Кристина. Так может, фразу какую мимолетную услышали или еще что, − улыбнувшись своей коронной чарующей улыбкой, от которой таяли все девушки нашего курса, спросил Андрей.
− Когда кофе заносила, то да, услышала конец фразы …кроме него-некому. Да. Так и сказал тот мужчина и они оба замолчали. Вот собственно и все. Ничего более не слышала, − пожав плечами закончила секретарша.
− Хорошо, спасибо вам большое, − ответил Андрей, поцеловав руку девушке.
В этот момент зашел фон Герцен и мы прошли к нему в кабинет.
− Вы сегодня рано, − сказал немец.
− Да, служба. Сами понимаете, − ответил Андрей, кладя на стол документы, которые мы с ним изучали дома.
− Скажите, господин фон Герцен, а где можно увидеть Гюнтера фон Рица в нештатной обстановке так сказать, − спросила я.
− В нештатной? Даже не знаю. Я кроме ресторана никаких мест не посещаю, но там Гюнтер практически не появляется. Скорее всего, его можно найти в салоне мадам Лели. Это своего рода кабаре, туда офицеры захаживают чтобы развлечься, − окинув меня взглядом, будто бы я сама была из такого заведения, проговорил немец. – А вы его в чем-то подозреваете?
− Нет, пока только проверяем, − уклончиво ответил Андрей.
− Да его нет смысла проверять. Только время тратите зря. Он верен рейху на все сто. Благодаря ему столько русских диверсантов было обезврежено. Этим никто не может похвастаться из нас. А он мастер в охоте на них. Так что, − проговорил фон Герцен.
− Это мы уже поняли. Но он нигде не указывает своего информатора, а это странно. Даже вы не знаете, кто доставляет такую информацию. И, кроме того, когда вас повысят, то ведь он займет ваше место?
− Да, он. Но в этом нет ничего удивительного. Гюнтер хороший солдат.
− Всех хороших солдат нужно проверять еще тщательнее, чем плохих. Вы знаете это, − сказала я.
− Знаю, мисс Хильза. Но также знаю и то, что очень много хороших солдат пали беспричинно от того, что ваша служба посчитала их заслуги сомнительными, так сказать, − прищурив глаза сказал мужчина, которому мы явно были здесь, как кость в горле.
− Господин фон Герцен, мы просто делаем свою работу и не более. Мы с Вернером всегда остаемся беспристрастными и прежде чем что-то докладывать наверх, всегда тщательно проверяем. Вам не за чем злиться на нас, − проговорила я тихо, подойдя к немцу и заглядывая ему в глаза.
После того, как я узнала, что этот человек не был причастен напрямую к гибели Димки у меня к нему возникла некая симпатия что ли. Я не могла объяснить, с чем она была связана. Может с тем, что я видела, с какой он долей неприязни относился к личностям Штольц и Миллер, поскольку знал, что это были за люди. Возможно, меня впечатлило то, что он, рискуя своим положением и жизнью, вытащил девушку-еврейку из Аушвица. Не знаю, в чем была причина, но я по крайней мере могла теперь находиться спокойно подле него, не желая каждую секунду пристрелить. Теперь мои мысли занимал совершенно другой человек, который уж точно должен был ответить за то, что сделал с нашими ребятами и Димкой.
Фон Герцен посмотрел на меня и нахмурившись сказал:
− Я знаю, мисс Миллер, что это ваша работа. Извините меня за резкость, просто у меня было не очень легкое утро.
− У вас что-то случилось? – спросила я.
− Нет, ничего такого, что касалось бы работы. Так, личное, − ответил мужчина.
− Вальтер, не переживайте. Я вам пообещала насчет того, о чем мы с вами говорили. Ваша женщина будет в безопасности, как бы не сложилась ваша судьба, − проговорила я лишь только с одной мне ведомым подтекстом. – Вы верите мне?
− Благодарю, − только и ответил немец, мельком взглянув на Андрея, который едва скрывал то, что совершенно не был в курсе нашего с фон Герценом разговора.
− А сейчас нам нужно идти, если вы не против, − проговорил сухо Андрей и обняв меня за талию практически вытащил из кабинета.
Выведя меня на улицу и отойдя от штаба Андрей крепко прижал меня к себе и елейно улыбаясь сказал:
− Соколова, ты сведешь меня с ума. Ты что там наобещала этому немцу?
Я, пожав плечами рассказал о нашем с ним разговоре, касающемся его любовницы-еврейки.
− Оля, что ты делаешь? Ты думаешь Миллер молчала бы, узнай она о том, что человек такого уровня укрывает еврейку, у которой будет ребенок от него? Ты не думаешь, что такое твое поведение станет подозрительным для фон Герцена? Миллер безжалостная особа, повернутая на своих удовольствиях, шагающая по головам всех, кто так или иначе был замечен в расхождении взглядов с фюрером. Она бы в два счета смела фон Герцена, ты это понимаешь?
− Андрей Владимирович, − проговорила я и подойдя к мужчине обняла его за шею и нежно поцеловала в губы. – Вы рассуждаете сейчас как мужчина. А мне, как женщине, кажется, что фон Герцен наоборот стал более расположен к Миллер, когда увидел, что она уважает любовь, а не пытается кровожадно всех и вся сожрать вокруг. Он не такой, каким его представили в донесении. Я это еще в Аушвице поняла, когда он разрешил мне девочку забрать. Но тогда я мурашками покрывалась от ненависти и не особо обращала на мелочи внимание. А потом, когда узнала, что он девчонку-еврейку вытащил оттуда, поняла, что метод пряника с этим человеком даст лучший результат, чем метод кнута. Да и Димкину команду не он приказал уничтожить. Я к чему это все говорю. Если правильно все обыграть, может можно будет с помощью его девчонки заставить работать на нас? Если не его вывезти в Москву, а ее? Его повысят, он будет ценным источником информации. А работать он будет на нас, если будет знать, что девчонка и его ребенок в безопасности в Москве. А вывезти вместо него Гюнтера, который, как я понимаю, знает ох как много всего интересного. Как думаешь?