Loe raamatut: «Разорванный кокон»

А нам…

 
Нам снились плащи и кинжалы
В наши 12 лет.
А времени было мало,
И мать выключала свет.
 
 
Но можно прокрасться мышкой,
Подслушать, что все уже спят,
И снова устроиться с книжкой,
Забравшись с ногами в кровать.
 
 
И снова – плащи и кинжалы,
Дуэли и скрип карет.
И дама под темной вуалью
Прячет в руке стилет.
 
 
Ведут корабли капитаны —
Неистовый Блад и Грант.
И будто не умер – странно! —
Безумец граф Рудольштадт.
 
 
Безудержно и без меры —
Читали, как пили вино.
Почти ненавидя Мольера
В обиде за Сирано.
 
 
И были плащи и кинжалы,
И миру 12 лет.
И времени было мало.
Потом наступал рассвет.
 

Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна…

 
Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна
Где-то в грудине, за рёбрами там, вот слева.
Кутается к зиме, просит налить глинтвейна,
Или хотя бы чаю – но с молоком и вареньем.
 
 
Сшитое кое-как, вышивальным стежком – по коже.
Что ты хотел, я ведь шить никогда не умела.
Я же теперь с каждым днём становлюсь моложе.
Я по утрам просыпаюсь в чужое и странное тело.
 
 
Дико оглядываюсь каждый раз сквозь чужие глазницы,
Вновь закрываю глаза, смотрю вовнутрь.
– Что там мой маленький монстр, как ему спится?
Спи, мой хороший, мой мёртвый. Доброе утро!
 

Просто так

 
Летучая кошка
Летучую мышку
Поймала намедни.
Такие дела.
И мышка сказала:
– Послушай, братишка!
Судьба нас нелепо
И глупо свела.
 

 
Ты делаешь больно
Своими когтями!
…А я направлялась
В заоблачный лес.
Летели бы мирно
Своими путями.
Нам надо так мало
От этих небес!
 

 
Ты кошка, а значит,
Ты хочешь уюта,
Чтоб клетчатый плед был
И миска в углу.
А мне только надо
Зависнуть под утро,
А ночью – лишь ужин
И лунную мглу.
 

 
А кошка ждала
Безмятежно и хищно.
Она терпеливо
Дослушала мышь.
Ответила вежливо:
– Милая пища!
Какое мне дело,
Куда ты летишь?
 

 
Пусть мыши крадут
Макароны на полке.
Пусть ангел играет
На медной трубе.
Пусть рыщут над лесом
Летучие волки.
А кошка летает
Сама по себе.
 

 
Не слушая больше
Предсмертного писка,
Она полетела
Домой, в облака.
За мышку – похвалят.
И в синюю миску
Летучие люди
Нальют молока.
 

Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь!..

 
Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь!
Плачут глаза-провалы и руки-ветки.
Ты же не плачь. Понимаешь, ведь все это – тоже ложь.
Утром проснешься на петухах – от визгливого крика соседки.
 
 
Там, за стеной, продолжается вечная, странная жизнь,
Там мертвецы пьют свой чай и рожают мертвых.
Знаю, что хочется пить, пересохли ручьи – держись,
Губы, глаза – однажды тоже остынут и пересохнут.
 
 
Кожа растрескается, как земля, – дождя!
Сердце оставит свой бой и рассыплется прахом.
Ты еще можешь оставить на память себе – себя.
Ты еще можешь покончить все это единым махом.
 
 
Или не можешь? Знаешь, назад – как вниз:
Стоит взглянуть, и утянет в чертову бездну.
Милый, так хочется плакать и пить. – Уймись.
Рассыпаться в рифмы: красиво и бесполезно.
 

 Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь…

 
– Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь —
Мы за это заплатим! В пропасть, в пропасть!
Забывай, забывай! Просто дикий и странный сон,
Все терзающий полумертвую чахлую совесть.
 
 
Видишь, видишь, – рубашка в клетку лежит в тазу:
Постирать бы, да вдруг – понимаешь, запах!
Не смотри! Видишь, просто соринка в глазу.
Просто странные сны снятся утром на кухне, правда?
 
 
Бейся, бейся в стену, пока не собьешь виска:
Прочь гони мысли, запахи, вздохи, стоны.
Не моя любовь, не моя печаль, не моя тоска,
Не моя звезда, не моя корона.
 

*

 
Несбыточность, неразрешимость, несусветность,
Необратимость: ненависть почти.
И неопределенность, безразмерность,
И желчь, и горечь. – Не могу, прости.
 
 
Пусти. Я не хочу так, не умею.
Так не бывает! – Долго ль до беды?
– Мы пожалеем! Я уже жалею!
Нет, не жалею. – Дай еще воды!
 
 
Такая жажда, знаешь – в горле пересохло.
И не смотри так. Знаю, – тоже хочешь пить.
Ты видишь, видишь – в сердце что-то сдохло.
Воды живой! От уст, от рук. И – жить.