Моршанский решил, что на сегодня достаточно, и отпустил её.
Глава 12.
Прошло два дня. Оперативники уже по нескольку раз опросили соседей и Зеленцова, и Ильченко. Перевернули комнату Песковой. Провели тщательный обыск на квартире Кривец. Пока все усилия были тщетны.
Утром Калошин едва открыл глаза, как ему позвонил дежурный и сообщил, что начальник немедленно ждет всех у себя в кабинете.
– Что за срочность? – недовольно буркнул майор. Расстались они с Сухаревым только пять часов назад.
– Вызывает не Сухарев, а Дубовик, – пояснил сержант.
– Он что, уже приехал? – удивился Калошин и бросил трубку: – Принесся твой черт на метле, – грубовато пояснил он Варе, проснувшейся от раннего звонка.
– К твоему сведению, папочка, на метле летала Баба Яга. И, к сожалению, он пока не мой! – направляясь на кухню и зевая, парировала дочь.
– Ишь ты! «К сожалению»! – проворчал майор.
– Да! Таким «чертом» можно только гордиться! И перестань дуться! Раз вызывает – значит, так надо! Тем более, что ты сам вчера жаловался, что у вас дело застопорилось! Между прочим, ты мог бы со мной поделиться, глядишь, может быть, я что-нибудь и посоветовала бы тебе!
– Варька! Это, с каких пор ты стала консультантом у оперов? – язвительно заметил Калошин, забирая из рук дочери чашку с горячим чаем.
– Вы, товарищ майор, язва! И я с вами сегодня больше не дружу! – девушка показала отцу язык и направилась в спальню.
– Ну, конечно, защитник приехал! Зачем теперь отец? – по-прежнему ворчливо пробормотал майор вслед дочери.
То, что Дубовик выглядел свежим и бодрым, уже никого не удивляло. Входя в кабинет Сухарева, все сразу подтягивались, выпрямляя спины и пряча невольную зевоту, – на часах ещё не было семи. Сам хозяин кабинета клевал носом – перед сном он имел неосторожность выпить порядочную толику водки.
Рядом с подполковником сидел и Ерохин, приехавший ночью из К***, он тоже с трудом держал марку, но на приветствия входивших улыбался.
– Извиняться за столь ранний подъём не буду, – сказал Дубовик, когда все собрались за длинным столом, – вы люди военные, а дело не терпит отлагательств. И, если позволите, я начну первым.
Подполковник встал, подошел к окну и, открыв форточку, присел на подоконник.
Все невольно потянулись за папиросами. Так легче было бороться с остатками сна.
– Всё-таки, как я и предполагал, вся эта история началась в начале нашего столетия. О том, что написано в биографической статье господина Вагнера, надеюсь, вы все знаете. Из неё я вычленил одну фигуру – магистра физико-математических наук некоего Лопухина. В Могилёве, где жил этот человек, я по старому его адресу нашел одну женщину, которая, к счастью, пережила войну. Она немало знала о семье Лопухина, так как была горничной в его доме. Сам Лопухин давно сгинул в сталинских лагерях. Так вот что мне поведала эта женщина:
Лопухин происходил из довольно зажиточной дворянской семьи, учился сначала в пансионе для детей знатных родителей, потом уехал в Санкт-Петербург, где закончил курс университета и вернулся в Могилёв. Чем конкретно занимался в молодые годы этот дворянин, женщина точно сказать не смогла – в то время она была девчонкой, а в горничных числилась её мать. Но сборища молодёжи она хорошо помнит. Возможно, что тогда молодой Лопухин и заразился некое идеей создания сверхчеловека. Не суть важно. Какое-то время он проживал в Минске, Москве. С родителями оказался в ссоре после того, как вопреки их воле, женился. И что странно: Лопухин ни разу не привел свою жену к себе в дом, проживал с ней в другом городе. А когда его родители приказали долго жить, он вдруг привез девочку – свою дочь Анастасию. Жены его до конца жизни самого Лопухина домработница не видела. Были какие-то сожительницы, но к нашему делу они не имеют никакого отношения. А вот дочь!.. Девочка с рождения оказалась хромой. Отец постоянно возил её на дорогие курорты итальянской Ривьеры, которая в то же время была излюбленным местом отдыха и господина Вагнера. После одной поездки в доме Лопухина стал появляться молодой красивый человек. На фото женщина, ни мало не задумываясь, узнала Вагнера. Только в то время кто он, что он, домработнице не докладывали, но вот юная дочь Лопухина страстно влюбилась в этого парня. И от этой любовной связи родился мальчик, – Дубовик торжествующе посмотрел на сидящих за столом. – Было это или в конце 1907 года, или в начале 1908. Точно она не знает, так как будучи беременной, Анастасия в городе не проживала. И потом очень скоро уехала от отца. Куда – это так же осталось неизвестным. Потом дочь вернулась к отцу, уже одна. Теперь нам понятно, что у Вагнера, действительно, был младший сын. – Дубовик вновь окинул всех взглядом: – Переварили? Слушайте дальше. Анастасия с детства, видимо в силу своей ущербности, увлеклась чисто мужским занятием: стрельбой! И настолько в этом преуспела, что в тире ей не было равных! На городских состязаниях, проводимых в честь какого-нибудь значительного праздника, она была бесспорным лидером. Перед Первой мировой войной Вагнер перестал появляться в доме Лопухиных, а вскоре исчезла и Анастасия. К тому времени Лопухин подрастерял свое состояние, преподавал в учительском институте, жить стал в двух комнатах. От услуг горничной отказался, практически, совсем. Но женщина до самого ареста хозяина жила с ним в одной квартире, которая на данный момент является коммуналкой. Кое в чем ему помогала за мизерную оплату. И ещё очень важный момент: у Лопухина была фотография Анастасии с мальчиком и Вагнером. Женщина помнит по оформлению, что снимок был сделан в Москве в 1913 году, то есть незадолго до его отъезда в Германию. Она тогда решила, что семья могла воссоединиться. Вот такова предыстория, которая, не боясь ошибиться, скажу, явно положила некое начало преступлениям, произошедшим в наши дни! – подполковник пристукнул по столу, как бы ставя точку своему рассказу. – Герман Борисович, поделитесь вашим ходом расследования? Может быть, совместно «выклюем» зерно истины?
Моршанский отметил про себя уважительный тон Дубовика и охотно открыл свою папку:
– Значит так, при обыске у Зеленцова в столе была обнаружена книга, в которой хранился пистолет. Внутренние страницы по периметру вырезаны, на обрезах явные следы оружейной смазки, идентичной той, что была обнаружена на руках Зеленцова. Кроме того, найдены патроны, того же калибра, которыми были застрелены Ильченко и Пескова. Но Хохлов указывает рост и телосложение человека много меньше Зеленцова. Мало того, он отметил и бег с волочением ног. А в свете вашего рассказа, можно предположить, что это была та самая Анастасия Лопухина с необыкновенными снайперскими способностями. Пескову могла застрелить тоже она, так как Зеленцов был, оказывается, левшой, а выстрел в голову женщины произведен, по заключению наших экспертов, правшой. И рост убийцы был, приблизительно, такой же, как и у самой убитой, то есть, порядка 155 – 160 сантиметров, в то время, как рост Зеленцова составлял 175 сантиметров.
– Простите, что перебиваю, – Дубовик подошел сзади к следователю и через его плечо заглянул в бумаги, – а в какой книге лежал пистолет?
Моршанский повернул голову к подполковнику:
– «Практическая хирургия»… Я, признаться, подумал о том, что эта книга никак не вяжется с деятельностью автослесаря, но потом решил, что он мог унести её из клиники, тем более, что она ему не нужна, значит, и резать не жалко, – он пожал толстыми плечами.
Дубовик хотел сделать резкое замечание, но потом передумал и сказал спокойно:
– Надо спросить в клинике, была ли там такая книга. Уж больно специфическая литература, и прямо указывает на владельца. Но в клинике хирургов не было, и нет, кроме погибшего Берсенева. В общем, так, этот вопрос срочно проработать!
Моршанский поморщился, но скорее, не от замечания подполковника, а своего промаха.
– Сняли отпечатки пальцев с книги – только самого хозяина комнаты, причем со следами той же оружейной смазки.
– Что ещё по Зеленцову?
– В день своей гибели машину он не выгонял, колесо было повреждено в боксе. Вахтер вспомнил, что днем Зеленцову звонила женщина. Разговора, как такового не было: он просто что-то буркнул в трубку. Проникнуть на территорию автобазы не составляет труда: во всех заборах есть потаённые дыры.
– Опять женщина?
– Выходит, так… Ну, и как предполагали, выпитая водка, в результате крепкий сон и смерть под машиной. Подробностей жизни Зеленцова никто не знает: он ни с кем не дружил, не пил, ни к кому не ходил, к себе никого не приглашал. В соседях у него глухая старуха, которая с нами даже и разговаривать не стала.
Моршанский замолчал, ожидая вопросов, но подполковник, задумавшись, не произнес ни слова. А заметив, что все молчат, сказал:
– У меня есть предложение: давайте все события прокрутим в хронологическом порядке, и в процессе будем добавлять все детали, собранные за эти дни. Как считаете, товарищи офицеры?
– А я со своей стороны предлагаю изложить всё Геннадию Евсеевичу, он, как никто другой, в курсе всех событий, мы же будем комментировать, где необходимо, – согласился Моршанский – сегодня, как никогда, у них сложился с Дубовиком оперативный тандем. Подполковник согласно кивнул и ободряюще посмотрел на Калошина.
– Ну, что ж, я так я! Что не так скажу – поправьте!
– Давай без скромности! – махнул рукой следователь. – Умеешь говорить!
– Ладно. Значит так. Вначале к нам обращается доктор Хижин с тем, что некто, изменивший внешность, устраивает в клинику под видом душевнобольной бывшую «форточницу» Усладову. Ему необходимо найти пакет, по-видимому, с какими-то важными документами, который спрятала Кривец. Этот вывод истекает из того, что у Усладовой ключи пропавшей медсестры. Но доктор повел себя не совсем осторожно, поэтому тот, кто послал женщину, разгадал наши намерения и начал с нами свою игру. Для того, чтобы отвлечь нас от истинных поисков, нам подбрасывают пакет с маловажными документами. В это же время убивают Оксану Ильченко. Свидетели говорят, что девушка, якобы, знала, кто убил Шаргина и Кривец.
– Убийцу она, похоже, шантажировала. Все свидетели указывают на дорогое кольцо, – вставил свое замечание Моршанский.
– Но у неё были и другие счеты с мужчинами. Ей могли подарить его и за её «любовь», – возразил Сухарев, наконец, окончательно проснувшись.
– Конечно, этого нельзя исключать. Но куда делось это кольцо?
– Да это могла быть элементарная кража. Соседка узнала, что девчонку убили, и воспользовалась этим.
– А кто тогда фотографию Зеленцова подложил? И зачем? – в свою очередь спросил Калошин.
– К ней приходил наш «ряженый», как показала Горбунова. Вполне мог это сделать. Наверняка, у него были ключи. Тем более, что являлся он к девушке, когда Щербань уезжала к сестре.
– Кстати, как там Лыков? – поинтересовался Дубовик.
– Обэхээсники «прошерстили» всю документацию, ревизию провели, – я читал акт, – ответил Моршанский, – совершенно чист. Лабораторное и хирургическое оборудование клиники стоит на балансе. В этом есть небольшое нарушение, но, скорее, административное.
– Хорошо. Продолжай, Геннадий Евсеевич! – кивнул Дубовик майору.
– После убийства Оксаны нам преподносят труп исчезнувшей Песковой. Где она жила всё это время – неизвестно. Никаких следов на месте нахождения трупа. Его явно туда привезли. На чем и как, установить не удалось – снег скрыл все следы.
– Дочь Песковой не имеет ни малейшего представления о последнем местонахождении матери, – вставил Моршанский, – также она рассказала, что у неё с матерью были довольно натянутые отношения, скорее всего, именно из-за того, что она не была родной свои детям. Сын сейчас в плавании, он находится за границей. В паспорте Евгении указано место рождения Москва. Отдел ЗАГСа, где она была зарегистрирована при рождении, сгорел, соответственно, уничтожен был и архив.
– Но это ведь не так важно, откуда она взяла этих детей, – пожал плечами Сухарев. – причина убийства навряд ли их касается. Женщина знала многое о Вагнере, и если тут вдруг объявилась та самая Анастасия Лопухина, у них могли возникнуть между собой какие-то трения.
– Подождите-подождите, давайте не будем «городить огород», – остановил его Дубовик. – тут что-то не так… Если зацепимся за это, можем заблудиться… И так, как «мыши в горохе»… Примем за аксиому присутствие здесь Анастасии Лопухиной, тем более, что она родила от Вагнера сына, которому отец собирается передать свои труды. Но, согласно выводам экспертов, они на данном этапе эфимерны, и имеют ценность только в том случае, если, в самом деле, подтверждены документально, и только для того человека, который хоть что-то в них смыслит.
– Так значит, Анастасия их и разыскивает! – воскликнул Сухарев. – Или её сынок…
– А если они вместе? Помнится, что Усладовой незнакомец говорил то «я», то «мы». Я тогда ещё уточнил у неё этот факт, – добавил Дубовик.
– Слушайте, – возбужденно воскликнул Моршанский, – тогда многое сходится! Стреляет женщина, она же звонит и Зеленцову, но приходит к нему мужчина, так как затащить на подстил такую тушу, как этот слесарь, может только очень здоровый человек! Потом и домкрат, и колесо… А женщина, мало того, что небольшого роста, так ещё и хромая!
– Среди фигурантов у нас есть такие? – спросил Дубовик.
– Вроде бы все на своих ногах, – пожал плечами Моршанский.
– Ну, она тоже не безногая… – Дубовик повернулся к Карнаухову: – Иван Леонидович, скажи, а может быть так, что человек страдает от рождения такой хромотой, которая видна только при беге, а если он ходит медленно, то этого можно и не заметить?
– А ведь и в самом деле, такое может быть! Ты, Андрей Ефимович, прав! – закивал головой медэксперт. – Да и с годами картина болезни может сгладиться.
– Берём это на заметку, – Дубовик вновь повернулся к Калошину: – Что там дальше?
– А на этом события заканчиваются!.. – развел руками майор.
– Да-а… И в самом деле… А почему? Неужели искомое найдено? – вопрос Моршанского прозвучал риторически, но все же вызвал некоторое замешательство среди присутствующих.
– Или все свидетели уже убиты… – хмуро отозвался Сухарев.
– Но если столько людей убито, то спрятанное слишком ценно, а если ещё не найдено, значит, поиски будут продолжаться, и не факт, что больше никто не пострадает, – в раздумье проговорил Дубовик.
– Позвольте мне выстроить краткую логическую цепочку некоторых событий, – Сухарев поднял ладонь, призывая всех к вниманию. – Предположим, что Пескова, работая с Вагнером, могла завладеть наследием своего кумира, и все эти годы прятала у себя. Но вот Кривец их обнаруживает и забирает. Для чего? Это вопрос отдельный!
– А я могу на него ответить, – сказал Моршанский, – вернее, на него ответил Доронин. Он вчера позвонил мне, – обращаясь к Дубовику, пояснил следователь. – Любовника Кривец он нашел сразу, тот работает фотографом в той самой студии, чей штамп стоит на снимках. Мужчина ничего не знал о её исчезновении, думал, что она просто порвала с ним. Оказывается, Кривец собиралась уйти от мужа и переехать к этому фотографу в Адлер, но ей нужны были деньги на покупку дома, так как этот, с позволения сказать, «жених» живет с матерью и сестрой, потому им необходимо иметь отдельное жилье.
– Тогда зачем он ей был нужен? – удивился Воронцов.
– Ну, видно нужен… Кто ж разберёт этих баб! Зачем и на кого кидаются? – ответил Моршанский.
– Опошляешь любовь, Герман Борисович! – сухо заметил Калошин, тот только отмахнулся.
– Значит, она могла за эти документы требовать денег? – опять спросил Костя. – И за это её убили?
– Правильно, а Зеленцова за то, что он знал все про Кривец, ведь она же в последний вечер села к нему в машину, – добавил Моршанский, – и он её куда-то увез!
– Сто-оп! – громко воскликнул Дубовик. – «Пошла писать губерния»! Опять валим всё в одну кучу! Вы не забыли, что Зеленцов работал при Вагнере санитаром? Он многое мог знать о делах тех лет! Ещё вопрос: зачем убивать Кривец, а потом искать то, что она спрятала? Не проще – наоборот? Ильченко… говорит всем об убийце Шаргина и Кривец с самого начала, а убирают её только сейчас? И, пожалуй, самое главное: если стрелявшей была именно Анастасия Лопухина, значит, она была здесь, рядом с Вагнером с самого начала войны. Почему она допустила Пескову до этих документов, если уже с 1939 года Вагнер определил наследником своего открытия её сына? Сам Вагнер должен был обеспокоиться об этом, тем не менее, возле него всю войну была и Пескова? Что-то я совсем запутался в этих временных перипетиях! – он досадливо махнул рукой.
– Значит, мы не продвинулись ни на шаг в раскрытии этих преступлений? – спросил Сухарев. – У нас ведь даже ни одного подозреваемого нет. Замкнутый круг! Что будем делать?
– Я все же думаю, что суть преступления именно в поисках, – сказал задумчиво Дубовик. – Было что-то важное, было…
– Я, кстати, Андрей Ефимович, с тобой согласен! – кивнул Сухарев. – Все крутится вокруг этих документов!
– Если это документы! А может быть, золото? – Воронцов посмотрел на всех вопросительно.
Моршанский с иронией продолжил:
– Ага, зубы раненных бойцов, которых оперировал Вагнер!
– Послушайте, между прочим, неплохая мысль, – прищелкнул пальцами Дубовик.
– Вы это что – серьёзно?! – выпучил глаза следователь.
– Я не насчет зубов, а относительно раненых, – успокоил его подполковник. – Пескова говорила, что Вагнер возвращал им память. А если наоборот? Ведь ему для своих опытов нужны были люди, те, которых никто искать не будет. Их выписывали здоровыми, но кто может за это поручиться? Ушел человек из госпиталя, а куда? Вернулся ли в часть? А не потому ли Зеленцов ушел из клиники вслед за Вагнером? Да и «смерть» самого доктора, не этим ли фактом была обусловлена? И Пескова не потому ли ушла в санитарки? Война заканчивается, госпиталь со всеми документами возвращается на место дислокации. Могут возникнуть ненужные вопросы. И ещё: заметьте, десять лет ничего не происходило! И вдруг эти операции! И должна же быть логика в поступках этих людей! – Дубовик с силой стукнул ладонью по столу.
– Да, пока у нас только разрозненные факты… – покачал головой Моршанский.
– Одни словом, молодцы! Шли, шли и уткнулись лбом в закрытую дверь! – сокрушенно поддержал его Сухарев.
– А если это стена, а дверь рядом? Открытая? И мы просто её не видим… – Дубовик достал из своей папки фотографии Любови Кривец и её дочери Тамары. – Предлагаю всем попробовать решить один ребус, – он разложил снимки на столе. – Кривец дала дочери указание на свой портрет, это можно вывести из прочитанного по настоянию матери в последний вечер рассказа и её слов, чтобы дочь этот вечер запомнила. Итак, есть три снимка, но за портрет может сойти только один – вот этот! – он постучал пальцем по фотографии, где женщина стояла у пальмы.
– Так мы же вроде бы уже раскрыли её «секрет»! – недоуменно произнес Моршанский. – Женщина указала лишь на то, куда она могла уехать. Это дочь и должна была понять, тем более, что мать не позволяла ей никому рассказывать о фотографе, который за ней ухаживал. Поехала к нему и не доехала! И никакого отношения к этим преступлениям не имела!
– Но Ильченко-то сказала, что её убили! Не по дороге же в Адлер! – горячо кинулся на защиту своего начальника Ерохин. – И в своих словах она объединяла и Шаргина, и Кривец!
Дубовик, пряча улыбку, успокоительно махнул рукой капитану, а, обратившись к Моршанскому, сказал:
– Хорошо, приму ваши доводы! Пока! Но помните: «Человеку свойственно ошибаться, глупо – упорствовать в ошибке», поэтому предлагаю вам подумать и над моими словами. Это для всех!
– Звучит как директива! – поднял указательный палец Моршанский.
– К сожалению, моя интуиция не может быть основанием для приказов, поэтому, подчеркиваю: предлагаю! Но для всех нас найти убийцу дело общее, поэтому надо прислушиваться к мнению друг друга! – довольно сухо парировал Дубовик.
– Но вы же моего не слышите! – с оттенком неодобрения сказал следователь.
– Повторяю: ваши доводы относительно Кривец я принимаю! Но свою точку зрения буду отстаивать до конца! Давайте, закончим эту словесную дуэль, и продолжим обсуждение известных фактов и доказательств. Что ещё интересного рассказала дочь Песковой, кроме уже сказанного? Что-нибудь вас заинтересовало?
– Она говорила о каких-то старых фотографиях, на которых были женщины в длинных платьях! Кружевные зонтики, сказочный фон… Чисто женские впечатления! Нет, особо больше ничего. Да, она ещё сказала, что мать была очень крепкой и здоровой женщиной, не смотря на тщедушность.
– Погодите! – Дубовик хлопнул себя по лбу пальцами. – Ведь Пескова тоже родом из Могилева! И по возрасту ровесница Лопухиной! А это может обозначать?.. – он вопросительно посмотрел на всех. – Ну?..
– Она могла знать Анастасию Лопухину, а также то, что касалось рождения сына! – возбужденно прихлопнул ладонями Моршанский.
– И не только! Она и с Вагнером могла быть знакома с тех времен! – подхватил Калошин. – И знать о дальнейшей судьбе сына Лопухиной! А если он здесь, то это ведь многое объясняет! – он с одобрением посмотрел на Дубовика: – Значит, всё-таки, твоя правда: вся история идет, действительно, оттуда. Тогда и убийство её вполне логично, ведь, вряд ли, Лопухина хотела быть раскрытой! А Кривец случайно могла оказаться между этими женщинами, и узнать их тайны.
– Лопухина и Пескова могли быть и соперницами! – добавил Моршинский. – Евгения Пескова, между прочим, сказала ещё, что мать первой уехала из Москвы сюда, только потом приехал муж с дочерью! Правда, причины она не знает, мала была тогда.
– И Лопухина жила здесь уже до войны, судя по рассказам осоавиахимовцев.
– И что, обе рванули сюда вперед мужика, которого не могли поделить? – усмехнулся Воронцов.
– Пошло и слишком банально, Константин. Тут причины, боюсь, более глубинные, – Дубовик задумчиво посмотрел в окно, потом, вздохнув, посетовал: – Война связала нам руки – столько архивных данных уничтожено. Кем стала Лопухина? За кого вышла замуж? Кем была Пескова в молодости? Чьих детей воспитывала? Вот эти вопросы, скорее всего, останутся без ответа. Кстати, я не эксперт в семейной жизни, дети для меня – чистые страницы, но…
– Пора уже заполнять эти страницы! – нравоучительно сказал Сухарев, воспользовавшись паузой в речи подполковника, вызвав тем самым улыбки присутствующих.
– Вот и начнем ликбез для начинающих папаш, – лихо козырнул Дубовик, – вопрос всем на засыпку. В семье, где есть один ребенок пяти-шести лет, ожидается прибавление. Этот ребёнок запомнит какие-то подробности появления в их семье брата, сестры? Понимаю, что вопрос корявый, но вот, примерно, так!
– А-а, так ты, Андрей Ефимович, думаешь, что брат Евгении Песковой, будучи старше её, должен помнить, как она появилась в их семье? А что, разумно! – одобрительно закивал головой Сухарев. – И я первым отвечу на твой вопрос: если ребёнок не дегенерат, то хоть какие-то моменты останутся в мозгу.
– А почему только какие-то? – возмутился Воронцов. – Я, например, очень хорошо помню, как мне брата приволокли из роддома. Я целую неделю рыдал от ужаса, глядя на лысую «обезьянку», как мне тогда показалось. Честно скажу, тогда думал, что он всю жизнь таким будет. Орал: «Как мы этого урода соседям покажем»!
Все дружно засмеялись.
– Ну, что ж, прекрасный экскурс в детство. Значит, с братом Евгении попросим связаться по радио. Вдруг и у него были такие же яркие впечатления, – улыбаясь, сказал Дубовик.
– Товарищ подполковник, разрешите вопрос? – приподнял руку Воронцов.
– Спрашивай!
– Я вот всё думаю, зачем же эта «Жанна Д`Арк», по словам свидетелей, всегда надевала нитяные перчатки? Может быть, у неё что-то с руками было не в порядке?
– Вот этот вопрос хороший и своевременный! Могло быть и так, как ты сказал, а можно допустить, что это просто отрыжка дворянского воспитания – дамы всегда в перчатках. Стрельба – дело не вполне чистое, и не женское. И это лишний раз может доказывать, что стрелявшей была Лопухина.