Loe raamatut: «Позитивные симптомы»

«Позитивные симптомы при шизофрении отсутствуют у здорового человека и возникают в результате болезни. К ним относятся: бред; галлюцинации; резонёрство – пустое, бесплодное многословие с отсутствием конкретных идей и целенаправленности мыслительного процесса.»

Цитата из статьи в интернете

Глава 1

Ровно пятьдесят минут назад тонкие и удивительно гибкие пальцы сплелись и, кажется, ни один мускул в них так и не шевельнулся. Человек, сидящий в кресле напротив, никак не мог оторвать глаз от этих рук. Сначала ему было не по себе от неподвижности собеседника – на застывшем невыразительном лице жили только глаза – удивительно тёмные и яркие, такие, что сразу не поймёшь, где зрачок, а где радужка. Но затем он растворился и расслабился в этой тишине. И сам не заметил, как проговорил час, не получив ни реплики в ответ, ни задав ни одного вопросы.

– Да, мир иногда кажется нам несправедливым, – сказал собеседник, бросив взгляд на часы на стене. Голос у него был такой же, как и лицо – тихий, почти без интонаций, но почему-то именно эта кажущаяся невыразительность и заставляла напряжённо вслушиваться в каждое слово – Жду вас в среду, запишетесь на ресепшене.

– Спасибо, Роман Борисович – пробормотал человек и пошёл к двери, вдруг ощутив, как прилипла к спине рубашка. Он чувствовал себя вымотанным и счастливым одновременно. Прикладывая карту к терминалу на стойке секретаря он думал: «Лучший, что и говорить, не зря к нему записаться невозможно». Хотя если бы от него потребовали ответа, почему после этого странного молчаливого сеанса у психолога он себя чувствует, как после хорошего секса, сказать он бы не смог.

А тот, кого назвали Романом Борисовичем, закрыл дверь за клиентом и перестав улыбаться нейтрально-дежурной улыбкой, вздохнул и, выглянув в коридор попросил: «Лена, сделайте кофе, пожалуйста».

Глядя на медленно ползущую в пробках за окном Тверскую улицу (хорошие стеклопакеты, полная звукоизоляция), он в очередной раз задумался: а догадываются ли все эти люди, насколько часто их истории повторяются, насколько они все похожи, и ведь каждый думает, что именно его жизнь, его слова – уникальны. Чем дольше работаешь с людьми – тем острее это ощущаешь. И ещё с годами всё отчётливее понимаешь, что любая боль, любое горе заканчиваются рано или поздно. Но каждому человеку кажется, что именно он столкнулся с такой ситуацией первым, пережить это невозможно, и болеть всегда будет одинаково сильно, и это невыносимо. Они даже мысли не допускают, что у кого-то в мире уже было так же, точно так же, и, скорее всего, не один раз. И выход есть всегда – в терапии, препаратах или просто времени, которое топит в себе всё.

Они приходят в кабинет, садятся в мягкое лиловое кресло напротив, тихо и скромно вытирают слёзы салфетками до тех пор, пока пальцы не заскребут о картонное дно пустой коробки, или рыдают в голос, размазывая воду по щекам вместе с тушью и ресницами, захлёбываясь или шёпотом рассказывают, что это невозможно, совершенно невозможно, и мир несправедлив и полон боли. В такой момент очень нужен рядом кто-то, кто готов принять тебя таким, какой ты есть – с потёкшей тушью, сопливым красным носом, путающегося в своих словах и эмоциях, признающегося в своей слабости, неправоте, отчаянии, тот, кто точно знает, что выход есть, – да, мир несправедлив, но прекрасен, и всё проходит. Рано или поздно.

Роман Борисович вздохнул и сел на подоконник. До следующего сеанса было ещё полчаса, и можно было себе позволить и кофе, и философские рассуждения, и вольность по-мальчишески сидеть на широком подоконнике исторической застройки, прислонившись лбом к стеклу. Откровенно говоря, широченные подоконники были одной из причин, по которой он остановил свой выбор именно на этом кабинете. Кроме того, ему просто нравился этот старый район, а клиентам, которые не пользовались личным авто по причине пробок или фанатичного увлечения экологическими идеями, было удобно добираться от метро.

Роман Борисович Горский – один из самых спорных и успешных специалистов в своей области. Семейные конфликты, кризисы среднего возраста, творцы, потерявшие себя и нуждающиеся в срочной маршрутной карте поиска, депрессии – это всё несли ему в огромном количестве. Профессиональных тусовок он избегал, все предложения о сотрудничестве вежливо отклонял, а после конференций, где редко – крайне редко – получалось уговорить его выступить, – словно растворялся в сизом московском смоге.

Этот невысокий, худощавый человек в безупречно сидящих костюмах (которые, на самом деле, никогда не были дорогими. И если бы у кого-нибудь хватило смелости или наглости поинтересовались, как ему удаётся выглядеть так, словно он только что сошёл с витрины магазина где-нибудь в районе Кузнецкого моста, возможно, он, саркастически вскинув бровь, мог бы снизойти и рассказать про хорошее ателье и умение носить вещи.) вызывал одновременно жгучее раздражение и такой же жгучий интерес. Психологи, как все специалисты помогающих профессий, нуждаются в том, чтобы периодически сбиваться в стайки, поглаживать друг друга знанием умных слов, чтением докладов, которые не понимает никто, кроме них, и обмениваться взаимными комплиментами по поводу профессионализма. Роман Борисович по какой-то странной для окружающих причине в этих сеансах взаимного удовлетворения участие принимал редко и неохотно, и, судя по всему, вообще в этом не нуждался.

Он был тихий, неприметный, с очень светлой кожей и уже заметной сединой в темно-русых волосах, и, пожалуй, единственное, что выделялось на невыразительном лице – это те самые тёмные глаза. Соцсети заполнял формальными рабочими текстами, в скандалах в «жёлтых» тв-шоу не участвовал. Но почему-то не замечать его не получалось ни у других психологов, ни у клиентов, которые нескончаемым ручьём текли в кабинет на Тверской улице, вызывая пересуды и обвинения сквозь зубы от коллег за спиной в «шарлатанстве» и «привлечении дешёвой популярности».

Раздался тихий стук в дверь.

– Открыто! – крикнул Роман Борисович, одновременно легко стекая с подоконника и пряча за занавеску недопитую чашку с кофе. Открывая клиенту дверь, с неудовольствием заметил на рукаве своего любимого коричневого пиджака небольшое тёмное пятно, с которым, судя по всему, не справилась последняя химчистка. И через минуту снова замер в кресле напротив клиента, сплетая пальцы с безупречным маникюром.

Когда за последним посетителем закрылась дверь, Роман, перекинув через руку плащ, легко сбежал, минуя лифт, по широкой лестнице с четвёртого этажа вниз. Возле подъезда он закурил, с удовольствием ощущая, как отпускает напряжение рабочего дня и вместе с дымом растворяются в голове отголоски чужих историй. Если бы его спросили, любит ли он свою работу – он, скорее, ответил бы утвердительно. Но любить – не значит не уставать от этого. Особенно когда слишком много – слов, эмоций, историй, подробностей.

Вечерняя апрельская Москва, как всегда, пахла бензином, смесью дорогих духов, дешёвых дезодорантов, пота и молодых листьев. Роман не спеша пошёл к метро, оставляя с каждым шагом всё дальше чужие истории и слёзы – необходимостью автомобиля в городе, который большую часть суток стоит в пробках, он так и не проникся – в машине, может, и комфортнее, но на метро точно быстрее. Возле дома заглянул в книжный, полистал новый роман известного модного автора, обнаружил, что под новой обложкой скрывается уже не один раз издававшийся сборник рассказов, обменялся по этому поводу парой реплик со знакомой продавщицей, сделал вид, как всегда, что не замечает томных взглядов и особенно тщательно наведённых стрелок над глазами.

Поужинал остатками вчерашней доставки, не особо замечая, что закидывает в рот, бегло пролистывая ленту соцсетей. Перед сном вытряхнул в рот пару таблеток из пузырька возле кровати и закрыл глаза, едва коснувшись головой подушки.

Роман подскочил на кровати, и несколько минут сидел, раскачиваясь и глядя в темноту. Щёлкнул кнопкой светильника. Босыми ногами прошлёпал к книжной полке, провёл пальцем по книжным корешкам. Холодный пол под ногами возвращал в реальность, как будто подтверждая сцепление с ней: «Ты здесь, ты есть. Это всего лишь сон». Наугад вытянул первую попавшуюся книгу. Он будет читать. Да, ближайший час он будет читать какой-нибудь дурацкий художественный роман, а потом проглотит три таблетки снотворного, и проспит до утра.

Он не будет думать про этот сон. Чтобы избавиться от него, наверное, нужно вынуть из черепной коробки мозг, и прокрутить в стиральной машине на огромной скорости.

Он не будет стараться забыть, потому что забыть это вряд ли получится, а попробует просто не думать и не вспоминать хотя бы в эти несколько оставшихся часов до рассвета. Глаза такие же, как у него, тёмные, такие тёмные, что зрачки сливаются с радужкой, меняют за одну секунду выражение, и из родных и тёплых становятся пугающе чужими и холодными. Резкий окрик и холодный кафель на кухне, на котором так больно стоять голыми коленями с по-детски нежной кожей.

Он не будет думать, это сон, это всего лишь сон.

Глава 2

Прошло два дня.

Роман через полуопущенные веки наблюдал как порхает по комнате женский силуэт в наброшенной на плечи его рубашке. Его одновременно трогал и смешил этот ритуал, повторяющийся раз за разом: женское желание свить гнездо после первой же проведённой вместе ночи.

Его рубашка на плечах, кофе, сваренный в его турке женскими руками, провести по волосам его расчёской. Он не мешал. Он вообще никогда не мешал людям жить в иллюзиях тогда, когда им этого хотелось, искренне полагая, что без некоторой доли самообмана жизнь становится нестерпимо пресной. Они не спеша позавтракали вдвоём, перебрасываясь короткими, ничего не значащими фразами. Роман сделал вид, что не замечает призывно расстёгнутой лишней пуговицы на груди и закинутой одна на другую ноги. Хорошего понемногу.

Роман планировал побыть хотя бы час в одиночестве до начала рабочего дня.

Он ничего не имел против таких дней, разгоняющихся от медленного, едва ощутимого до привычного ритма, наполненные новыми нотами – женских духов, солнечным лучом, упавшим на рыжую прядь собеседницы, её вопросительный взгляд из-под уже накрашенных (и когда успела?) ресниц, только если они не становились слишком частыми.

– Рома, ну вот ты психолог. Значит, сразу людей видишь? И про меня всё-всё сразу понял?

Он лениво потянулся.

– Ну что ты. Психологи – не боги, никто не может про человека знать всё сразу. Только какие-то общие моменты.

– Я когда тебе в глаза смотрю, мне кажется, что ты прямо насквозь меня видишь. У тебя книг столько, странно даже. Сейчас все электронные читают. Место не занимают, и вообще…

– Я, знаешь, невыносимо старомодный. Люблю бумажные книги. И красивых женщин в моих рубашках. Но, хоть и не хочется говорить это, но мне пора на работу.

– Да, я могу подождать, а клиенты – никак. – улыбнулась она, изо всех сил стараясь не показать, что расстроилась – Ты – человек спасающий души, у тебя очень крутая и необычная работа.

Он пропусти мимо ушей шаблонный комплимент, всё с той же ленивой полуулыбкой подождал, пока она оденется, подведёт губы помадой перед зеркалом. Ответил без особой страстности на её поцелуй.

– Ты же позвонишь мне вечером, да? – она медленно провела пальцем по его груди с уже начавшими седеть завитками волос, заглядывая в глаза. Роман, всё ещё стоявший в одних джинсах, потянулся к замку. В этот момент он сам себе до смешного напоминал тот момент, когда провожал клиентов из кабинета, с вежливой улыбкой распахивая перед ними дверь.

– Да, обязательно.

Он действительно собирался позвонить ей как-нибудь вечером. Через месяц или два, когда снова захочется новых звуков и красок в квартире. А до этого – позвонить кому-нибудь ещё.

Потом Роман долго и с наслаждением стоял под душем и растирался мочалкой – он совершенно не переносил чужие запахи на своём теле. Вода стекала по волосам. Он закрыл глаза. Капли барабанили по коже, стекали по побелевшему от времени неровному шраму внизу живота.

Вышел из душа, завернувшись в полотенце. Увидел на кресле свою небрежно брошенную рубашку. Пропахшая чужим дезодорантом, духами и кремом для тела тут же полетела в стиральную машину.

Глава 3

Роман Борисович вернулся домой поздно. Долго дёргал и тянул застревающий замок (давно пора менять, но все как-то некогда, видимо, так и придётся биться с дверью, пока однажды он просто не сможет попасть домой, и тогда всё-таки придётся этим заняться и вызывать слесарей). Лениво потыкал в клавиши ноутбука, дописывая статью для журнала по популярной психологии. И заснул, едва коснувшись головой подушки.

Суббота. Утро. Рома идёт с папой за руку. Жарко. Лето. Синие сандалики, под ними белые носочки, на голове синяя, в тон сандалиям, панамка с якорем, она закрывает дорогу, но снимать её мама строго-настрого запрещает, и папа тщательно за этим следит. На папе джинсы. Рома из-под панамки только и видно синюю штанину.

В зоопарке они бывают часто, Рома знает уже почти всех животных, и, подбегая к клеткам, не только делится тем, что знает, но и читает написанное на табличке на клетке, вызывая нежные растроганные взгляды старушек на лавочках. Несмотря на то, что ему всего пять лет, Рома уже читает не только довольно длинные слова, но и короткие фразы. Буквы его заинтересовали рано, и мама – учитель начальных классов, с радостью поддержала этот интерес и научила сына читать.

Рома застыл перед клеткой с лежащим в тени развесистого дерева тигром, и несколько секунд, как завороженный смотрел на вздымающиеся полосатые бока. Потом повернулся к папе.

– Папа, а этот уже жил здесь, когда ты был маленький?

– Нет, Рома. Это молодой тигр. Когда был маленьким я, здесь были другие тигры. Возможно, это их сын или внук.

– Папа, а как животные попадают в зоопарк? Мама рассказывала, что тигры живут в джунглях, в жарких странах. Разве им хорошо здесь, в клетке?

– Да, Рома, они действительно живут в жарких странах. В зоопарк привозят тех животных, которые не выжили бы в дикой природе. Выбирают слабых, раненых. В зоопарке они живут, как большая семья. За ними ухаживают, кормят, следят за тем, чтобы они не болели, были весёлые, даже стараются играть с ними. Так что здесь им хорошо. У этих животных рождаются дети, которые и не выжили бы в дикой природе, потому что другой жизни они не знают. Вот представь, что мы завтра окажемся в лесу. Без одежды, без магазинов с едой, без горячей воды. Что с нами будет – представить страшно. Вот и с животными из зоопарка так же.

Папа задумчиво смотрел, как чертит линии в светлой пыли полосатый хвост хищника за решёткой.

– Вот и люди так же. Как звери в зоопарке – им всегда нужна помощь.

Папа осёкся и понял, что сын уже давно молчит и внимательно смотрит на него. И что эти рассуждения – не совсем для детских ушей.