Янина

Об авторе

Наталья Генриховна Нараевская (Кетлинская) родилась в городе Каменец-Подольский в 1909 году в польской семье агронома.

Ранняя смерть отца лишила семью былого благополучия и вынудила переехать в Винницкую область.

В 16 лет Наталья вышла замуж за перспективного молодого директора школы Бориса Нараевского, в 19 родила сына. Но, в суровые 30-е годы муж был объявлен “врагом народа” и репрессирован. В 1956 году он умер на лесоповале Магадана, не дождавшись реабилитации.

С малолетним сыном на руках, Наталья Нараевская, вероятно, так и осталась без средств к существованию, если бы не сестра, которой удалось устроиться статистиком на завод за мизерную зарплату. Саму же Наталью с клеймом “жены врага народа” ни на учебу, ни на достойную работу не брали нигде.

Сестер спасал лишь покладистый характер, врожденный оптимизм, да самодеятельный драмкружок, в котором обе блистали несомненными талантами.

Однако, непосильная физическая работа постепенно подорвала здоровье Натальи Генриховны, и безжалостные хронические болезни навсегда приковали к постели.

И что теперь делать, если делать нечего, а изнурительные боли, как и постоянные бесплодные мысли, не дают уснуть. А так хотелось, чтобы в памяти потомков остались чудесные рассказы её бабушек и тетушек о чьей-то совсем непохожей жизни, что когда-то кипела в чужой теперь стране, которая испокон веков была Родиной их предков, язык которых Наталья Генриховна не утратила до самой своей смерти в 1992 году.

Она так и не заметила, как стремительно и безвозвратно промелькнула её жизнь, когда вдруг безнадежно захотелось поделиться всем, что в итоге от неё осталось – отпечатанным на машинке романом “Янина”, да горсткой рассказов, разбросанных по обрывкам школьных тетрадей.

Глава 1. Молочные сёстры

День выдался особенно хорошим. Вчера прошёл дождик – тихий, безветренный – зелень и цветы оттого стали еще краше. Вдали, километров эдак на пять, раскинулось село Казимировка. Оно утопало в садах, и всюду, куда ни глянь, виднелись лишь соломенные крыши с мазаными дымоходами.

А возле красивого дома небольшого поместья одиноко стояли две девушки-ровесницы, лет восемнадцати. Одна, чуть пониже – черноглазая брюнетка с приятной улыбкой симпатичного личика. Другая – сероглазая тёмно-русая красавица с вьющимися от природы густыми волосами, двумя тяжелыми косами спускающихся едва ли не до колен. Выражение её одухотворенного лица постоянно менялось от доброжелательного до строго повелительного.

С наслаждением вдыхая свежий воздух, девушки неспешно направились к саду и остановились на пригорке, любуясь красотой окружающей природы.

– Панна Янина, вы поедете сегодня кататься на своём Дружке? – спросила брюнетка.

– Конечно, поеду, а почему ты спрашиваешь?

– Панна Яня, мне тоже хочется покататься.

– Так в чем же дело! Бери свою любимую Норку или Цитру и поедем. Сейчас десятый час, до обеда еще четыре часа, мы с тобой вполне успеем покататься. Заедем в село к деду Матвею, он обещал дать майского меда, и займемся приготовлением к обеду.

– А что сегодня будет? Кто-то приедет на обед, раз вы должны сами накрывать на стол?

– Ты тоже будешь мне помогать.

– Хорошо, с удовольствием, но кто же у вас будет столь уважаемый, что вы лично должны смотреть за обедом?

– Ты разве забыла, что у нас гостит отряд пограничников, и тетушка Агата пригласила их на обед? Я хочу, чтобы всё было красиво, поэтому надень свое темно-красное платье, оно тебе к лицу.

– А разве я тоже буду сидеть за столом?

– Конечно, будешь. А почему ты спрашиваешь, разве тебе не положено?

– Конечно, не положено.

– Почему не положено?

– Ну, как же! Вы хозяйка в своём имении, а я только дочь служанки.

– Служанки-служанки! Ты же знаешь, что я твоей матери жизнью обязана, и она мне также дорога, как моя родная мама. А ты мне молочная сестра, и больше никогда не говори , что чужая.

– Спасибо вам, панна Янина, большое спасибо.

– Постой-постой, Зося, а почему ты вдруг стала говорить со мной на “вы”, да ещё панна Янина? Это что, какой-то каприз или насмешка?

– Что вы, панна Янина, разве я посмела бы над вами насмехаться, да еще в глаза?

– Ну, тогда объясни, в чем дело.

– Моя мама сказала, чтобы я вам всегда говорила “вы”, потому что я вам не ровня. Я, конечно, согласилась, потому что это правда.

– Слушай, Зося, ты моя молочная сестра, твоя мама выкормила меня грудью, и она мне, как мать. Ведь я её называю мамой и люблю, как родную, и тебя люблю. И знай, я всем с тобой поделюсь, что у меня есть.

– Как всем?

– Так! Всем, что у меня есть.

– И даже дадите – ой, забыла – дашь мне Норку?

– Не только Норку, а всё тебе дам. Всё поделю пополам: дом, скот, поле, деньги, – словом, всё.

– Яня, что ты говоришь! Кто тебе это позволит! Во-первых, ты еще несовершеннолетняя, а во-вторых, тебе твоя тетя не позволит. Ну, и твой опекун, пан Заремба, тоже не позволит. И я сама не хочу пользоваться твоей добротой. Хватит с меня и того, что ты ко мне хорошо относишься.

– Ну, так слушай, Зося! Через два года мне будет двадцать лет. Это значит, что я буду иметь право распоряжаться своим добром, как захочу. И я уже настолько взрослая, что знаю, как мне поступить. Давай, лучше я тебя поцелую, и на этом закончим.

Девушки обнялись и пошли дальше по садовой аллейке. Сад был небольшой, но в нем царил строгий порядок. Дорожки аккуратные, ровненькие, песочком посыпанные, а по сторонам кусты смородины и крыжовника.

Гуляя по одной из аллеек, девушки задержались напротив кустов смородины, что росли красивым полукругом, и разговорились о своем, не заметив, что среди кустов, прямо на травке, расположились два офицера и теперь с интересом прислушивались к их разговору.

– Яня, а ты видела солдат-пограничников?

– Нет, не видела, а что там интересного, солдаты как солдаты. А ты видела?

– Конечно, видела.

– Ну, и как? С рогами и копытами?

– Нет, обыкновенные, как все, а всё же интересные, в особенности, офицеры.

– А как же ты их увидела? Неужели ходила к ним?

– Ну, что ты, Яня! Разве я пошла бы к солдатам. Я их из окна видела.

– Ладно-ладно, не обижайся, а лучше расскажи, какие они? Наверно, волосатые, глазастые, зубастые.

– А вот и нет! Наоборот, очень красивые. Один – светло-русый парень, а другой – тоже высокий и стройный, но черный, как цыган. Знаешь, он смуглый, а волосы кудрявые и брови, как нарисованные. Знаешь, такой мужчина! Ух, какой! Даже не знаю как тебе лучше его описать. Вот, как придут на обед, сама увидишь.

– Э-э-э, да я вижу, ты уже влюбилась по уши.

– Влюбиться я так скоро не могла, но говорю тебе, что это ух! Мужчина.

– Ну, хорошо, в обед посмотрим, а теперь давай побежим вон туда, к той кривой яблоне, а от неё в эти кусты. Кто из нас скорее добежит, та и влюбится в ух! Мужчину. Ну, раз, два, три, побежали! Только не обманывать!

И девушки побежали наперегонки, а офицеры все это слышали и с интересом ждали, что будет дальше. Они и не знали, что кусты были намечены именно те, за которыми сидели.

Янина добежала первой, но оказавшись чуть впереди Зоси, зацепилась ногой за ветку, и повалилась прямо в объятия ух! Мужчины. А Зося рухнула следом, почти на неё. На мгновение девушки оторопели от неожиданности, да и мужчины тоже. Светлый мужчина поднялся первым (он оказался в стороне от главных событий), и помог подняться Зосе. Янина вскочила самостоятельно, но когда еще невольно рвалась из цепких рук брюнета, удержавших её от опасного падения, услышала, как тот удивленно, но не без бахвальства сказал:

– Ты погляди, Густав, пташка сама залетела в мои объятия.

– Я вижу, вы слишком уверены в своих успехах! Не залетела бы эта пташка в ваши объятия, если бы знала, что вы сидите в её кустах, как вор!

Смуглый красавец не ожидал такого жёсткого ответа, несколько смутился, но быстро поднялся, вытянулся в струнку, как перед начальством, и извинился:

– Прошу прощения, мадемуазель, я больше без вашего разрешения в сад не пойду. Вы меня простите?

– Да ладно уж вам, ходите в сад, сколько душе угодно, только не подглядывайте и не подслушивайте девушек, потому что это некрасиво.

– Еще раз прошу прощения! Разрешите идти?

– Разрешаю, и до свидания.

Девушки ушли. Одна с гордо поднятой головой, а другая с каким-то сожалением. Выйдя из сада, Зося сказала подруге:

– Яня, зачем ты его так отчитала?

– Как это зачем? А ты что же хотела, чтоб я осталась в его объятиях и млела от восторга?

– Ну, уж млела, не млела, но ты видела, какой он красивый?

– Вот именно, Зося. Он, конечно, знает о своей красоте, и потому такой самоуверенный. А ну их, пошли в конюшню, а то не успеем к обеду, и тётка будет недовольна.

Офицеры издали немного понаблюдали за удаляющимися девушками и после длительной паузы заговорили:

– Ну, что, Роми, как тебе девушки, нравятся? Которая из них краше?

– Трудно сказать, обе хороши.

– Но всё-таки, которая красивее?

– Конечно, русая красивее. Только мне не нравится её надменность. Видно, что она о себе высокого мнения. Я таких не люблю.

– Мне кажется, Роман, вы по характеру похожи друг на друга, и на сближение друг с другом повода не дадите из-за своего упрямства. Ну, а я этим воспользуюсь, и девушка будет моей. Она мне чертовски нравится. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что будет моей. Могу с тобой держать пари, на что хочешь.

– Хорошо, держим пари. Моя шашка, твой пистолет. Идет?

– Идет! По рукам!

Так, разговаривая, офицеры вошли в свой флигель и принялись прихорашиваться, готовясь блеснуть на званом обеде.

Девушки тем временем заехали к пасечнику, деду Матвею. Тот сидел на бревне и что-то строгал. Увидев девушек, поспешно встал, открыл ворота и поприветствовал приезжих:

– Здравствуйте девочки, здравствуйте красавицы! Подождите, я только закрою ворота и помогу вам слезть с лошадей.

– Вот не хватало, чтобы ты нас с лошадей ссаживал. Что мы больные или маленькие?

И привязав лошадей к забору, девушки принялись целовать деда, приговаривая:

– Здравствуй, наш хороший родной дедушка. Дай бог тебе здоровья, долгих лет жизни, чтобы ты был у нас посаженным отцом на свадьбе. Ведь у нас нет своих отцов, ни у меня, ни у Зоси. Хорошо, дедусь, будешь?

– Хорошо-то-хорошо, барышня дорогая. Но тебе будет стыдно меня за отца приглашать. Я ведь простой крестьянин, а ты барышня.

– Ой, дедушка, как мне надоело, что вы все зовете меня барышня, да барышня. Когда я уже буду вашей? Разве мой отец был князь или граф? Он был такой же, как и вы. Только мой дед сумел нажить денег, по-умелому вести хозяйство, прикупил земли, построил конеферму и выучил моего отца. А отец меня научил, дал образование, ну и на маме, культурной и образованной, женился. И таким вот способом я стала барышней. Но происхождения-то вашего, и не чуждайся меня, дедушка Матвей. Хотя ты родной дед Зоси, но будь и моим дедом. Ведь у меня никого нет, правда. Одна тетка, но и та со странностями. Если бы не мать Зоси, то, наверно, я или давно умерла, или была бы такой, как моя бедная тетя. Ей, моей тёте, только кажется, что она ведет хозяйство, а фактически хозяйство ведет Зосина мама, Павлина Вишневская и Петро Бондарик, наш управляющей. Ну что, дед, будешь меня чуждаться и отталкивать от себя? – и Янина, обняв деда, склонила свою головку деду на грудь и заплакала, вспомнив по рассказам и фотографии свою покойную мать. Отца она хорошо помнила. Когда тот умирал от чахотки, ей было восемь лет. Перед смертью отец позвал её, лежа уже в постели, и сказал:

– Доченька, ты уже большая настолько, что поймешь меня. Если я умру, помни, будь для тети Агаты хорошей, и конечно, во всем будь хорошей, но слушай только свою молочную мать и Петра Бондарика. Они честные и добрые люди. Я им оставляю свое хозяйство и тебя. Они помогут тебе учиться и стать хорошим человеком.

Девочка понимала, что отец скоро умрет, об этом она не раз слышала. Она выслушала всё, что говорил отец, с минуту помолчала, а потом внимательно посмотрела на отца и тихо спросила:

– Папа, ты скоро умрешь и пойдешь к моей маме? Да, папа?

– Да, детка, пойду к маме.

– Папа, а там, где моя мама очень страшно?

– Нет, моя дорогая Янечка, если человек добрый и честный, ему даже очень хорошо, а если человек подлый, жадный, завистливый, тому на том свете будет плохо. Но ты, моя дочка, будешь хорошей. Правда, доченька, правда?

– Да, папа, я буду слушать мою молочную маму и дядю Бондарика.

Ночью отец Янины, Кароль Раевский умер. Девочка не плакала, только сидела у ног отца целых два дня и после похорон тоже сидела у той же кровати. Так сидя, дремала, а проснувшись и очнувшись от дремоты, все глядела и глядела на подушки, на которых лежал отец. Она его видела в своем воображении. Четыре дня девочка ничего в рот не брала, и кто его знает, чем это кончилось, если бы Павлина Вишневская не увела её в село, к своему отцу, деду Матвею. И вот, вспомнив все это, Янина и всплакнула на груди старика.

– Полно, девочка, успокойся, не надо плакать, никто от тебя не отворачивается, не отталкивает. Наоборот, я очень рад, что ты сама перед нами не гордишься.

– Дед, а дед, ты знаешь, что мне сейчас сказала Яня? – отозвалась вдруг Зося

– А что, Зосенька, у тебя есть какие-то сомнения насчет нашей к ней доброжелательности?

– Нет-нет, дед, совсем не то.

– А что же?

– Яня сказала, что поделит все свое хозяйство со мной пополам.

– А-а-а, это дело серьёзное. Янина еще молодая, несовершеннолетняя. Надо, Янечка раньше подумать, чем обещать.

– А я, дедушка, всё передумала, и в своё время сделаю, как обещала.

– Ну, ладно, девочки, пока что-то, когда-то будет, садитесь за стол, угощу свежим медом. Вот понюхайте, как пахнет.

Девушки с наслаждением поели свежего меда с пшеничным пухленьким коржом, запивая козьим молоком.

– Какое у тебя, дедушка, все вкусное, и как у тебя приятно посидеть. Только нам уже пора возвращаться домой к обеду, а то тетка будет нервничать. Знаешь, к нам сегодня на обед придут неожиданные гости.

– Неожиданные? – переспросил дед – Что, может, сваты к какой-нибудь из вас?

– Нет, дедушка, не сваты, а вчера к нам заехал маленький отряд из сорока душ пограничников. Вот тетя и догадалась, пригласила ихнюю старшину сегодня на обед, а сама не может управиться. Вот поэтому мы и спешим. В следующий раз приедем надолго, а может быть, тебе надо что-то сделать, мы сделаем. До свидания, дедушка, мы скоро приедем.

– До свиданья, дорогие девочки, счастливой вам дороги, буду вас ждать.

Дед смотрел и смотрел вслед удаляющимся, пока они не скрылись, потом сел на завалинке своего дома и подумал: “Хорошая дочь покойного Раевского. Хоть бы её кто не испортил, не сбил с правильного пути. И правильно она рассудила, что хочет поделиться своим имением с моей внучкой. Правда, невелико то хозяйство, но сколько надо крестьянину, чтобы был одет, обут, сыт, – вот и все его счастье. Да ладно, поживем – увидим, как говорится”.

Девушки возвращались домой веселые. Шутили, вспоминали утреннюю встречу с пограничниками и даже пели шуточную песенку. Зося первой начала петь. Янина подхватила, и так всю дорогу они то пели, то шутили:

Кукулечка кука, ве мне серце стука.

Глупе тен кавалер, же с посагем шука.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Же с посагем шука.

Кукулечка кука коло мего ганку.

Сёнде и помысле о своем коханку

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

О своем коханку.

Кукулечка кука коло моей кухни.

А кто мне не коха, нех му серце спухни.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Нех му серце спухни.

– Ха-ха-ха, Яня, ну скажи, кому?

– Ну, тому же, кто тебя не любит, не кохает.

– Только бы не спухло чернявому офицеру, – сказала Зося.

– Вот ему-то и надо, чтобы спухло.

– Ой, Яня, почему ты такая к нему жестокая?

– Да, я, Зося, совсем не жестокая, он даже и мне немного нравится. Только я тебе говорила, что он задавака, а от таких мало толку. А вот блондин, видно, скромный, деликатный, и потому мне лучше нравится. В общем, сегодня за обедом посмотрим.

Глава 2. Офицеры

Стол был накрыт на пять персон. Убедившись, что всё готово к приему гостей, девушки ушли в свою комнату одеваться.

– Яня, ты какое платье наденешь?

– Думаю, это, рябенькое.

– Ну, нет, только не это. Ты в нем выглядишь, как курица-цесарка.

– Ну и что, надену это платье, на лицо наляпаю черных крапинок в тон платью. И когда выйду к гостям, закричу, как цесарка, жалобным протяжным голосом, а потом расправлю юбку, как индюк хвост, надую щеки и загулькую, как он – гулю-гулю-гулю.

– Ха-ха-ха! А это ещё зачем? – смеясь, спросила Зося, – Вот если бы ты в самом деле так сделала, гости бы перепугались. Подумали, что ненормальный дом и люди в нем живущие. Они бы сразу от нас удрали.

– Ну и подумаешь, Зося, что за беда. Пусть бы удрали.

И девушки принялись дурачиться, изображая испуганных гостей, с криками убегающих со званого обеда.

Тетка Агата, проходившая через коридор, услышав те громкие крики, вбежала в комнату девушек и остолбенела, увидев Янину в старом пестром платье и её лицо в странных черных пятнах:

– Ох! Несчастье мое! Янка, что с тобой? Павлина! Павлина! Иди сюда скорее! Где же ты, Павлина? Ой, несчастье моё, ой, горе моё. Это же оспа. Где градусник? Надо измерить температуру. Ой, Павлина, надо немедленно вызвать доктора.

В комнату девушек влетела испуганная причитаниями хозяйки Павлина и взволновано спросила:

– Что такое? Кому и зачем доктор? Где и у кого оспа? Пани Агата, в чем дело, скажите, пожалуйста, толком.

А девушки, учинившие переполох, задыхаясь от душившего их смеха, закрыв лица руками в изнеможении повалились на кровать. В отличие от тётушки Агаты, Павлина сразу сообразила, что девушки проказничают. Она сняла руки с лица у одной, потом у другой, увидела этот маскарад и рассмеялась:

– Пани Агата, девицам доктора не надо, я их сама вылечу.

– Ты? А как?

– А вот так! Всыплю обеим березовой каши в некоторое место, и будут здоровые. Вы посмотрите, никакая это не оспа, а Янина сама себя зачем-то разукрасила. Наверно, к приезду кавалеров.

Сказав это, Павлина вернулась на кухню, а тётя Агата постояла еще немного в недоумении, поняла, наконец, девичьи шутки, сплюнула с досады, и ничего не сказав, ушла.

Девушки, окончив свой туалет, пошли в столовую, уселись на диван и, чтобы не скучно было ждать, в сотый раз занялись альбомом.

Вошла тётя Агата с недовольным лицом.

– Слушайте, девушки, нехорошо так громко смеяться. Вдруг, войдя в коридор, молодые люди, услышат и подумают, что вы плохо воспитанные барышни.

Девушки тут же приняли приличный вид, сели на диван и продолжили смотреть альбом.

Минут через десять послышалось осторожное шарканье ног в коридоре, и в дверь постучали.

– Пожалуйста, входите, – пригласила одна из девушек.

Офицеры вошли, и начались взаимные представления, начиная, конечно, с тетушки Агаты. Элегантно шаркнув ножкой и позвякивая шпорами, первым представился ух! Мужчина:

– Роман Зарецкий.

А за ним и второй:

– Густав Маревич.

При знакомстве офицеров с барышнями Янина вдруг выпалила:

– Ах, знаю-знаю, что вас зовут Густав, ещё с самого утра.

– А ты откуда знаешь? – вмешалась в разговор тетя Агата.

Янина спохватилась, что поступила опрометчиво, объявив всем, что знает имя офицера Маревича, но, собравшись, вышла-таки достойно из весьма щекотливого положения:

– Ах, тетя, разве я не говорила, что занимаюсь хиромантией? Как только увидела пана Густава утром издалека, сразу узнала, как его зовут.

– Какая ещё хиромантия? Почему я не знаю, что ты занимаешься какой-то чепухой?

– Тетя-тетя, пожалуйста успокойся, я больше не буду.

Но тётка не унималась и продолжила укорять племянницу:

– Так может, ты знаешься с этим призраком, что живет в крепости?

Гости тут же заинтересовались словами тёти и спросили почти одновременно:

– А что это за крепость, и что за призрак?

– Да уж лучше её спросите. Она, как сядет на своего любимого коня, облетает полсвета. Это не девушка, а настоящий сорванец, да еще и эту учит разным штукам.

Первым отозвался Роман Зарецкий, перебивая поток слов пани Агаы.

– Шановна пани, это же хорошо, что девушка такая отважная. Не боится никаких призраков.

– Да, по вашему хорошо, а по моему ужасно гонять на таком буйном коне, да в придачу придумала еще какую-то ворожбу.

– Ах, тётя, дорогая, – обнимая тётку, сказала Янина, – Гости еще даже не присели, а вы уже наговорили им обо мне такие ужасы, что они испугаются и убегут с нашего обеда.

– Ах, простите, пожалуйста, прошу вас, садитесь. Ну, девочки, садитесь и вы, и приглашайте гостей, а я пойду на кухню.

В это время вошла Павлина с супницей в руках, пани Агата вынула из шкафа холодную закуску, бутылку превосходного домашнего вина, и обед начался.

Густав встал из-за стола, откупорил бутылку и наполнил всем рюмки. Пани Агата подняла свою рюмку и предложила выпить за новое знакомство.

Вторую рюмку пани Агата предложила выпить гостям, за что они пожелают. Поднялся Роман и предложил, обращаясь ко всем:

– А я пью за то, чтобы панна Янина приколдовала нас обоих к этому дому.

– Правильно, Роми, правильно, я с тобой согласен, – поддержал его Густав.

– Что, не боитесь колдуньи? – спросила Янина.

– Ой, нет, ничуть не страшно, – ответил Густав, – С такой колдуньей я пошел бы на край света, куда бы она ни приказала, но лучше было бы остаться в этом доме.

Роман промолчал, но про себя подумал: “Ну, уж нет, брат ты мой, она тебе не достанется, она будет моей”.

Так в шутках и разговорах прошел первый обед в маленьком поместье Раевских. Офицеры ушли в свой флигель, довольные обедом и хозяевами.

– Ну, как тебе нравится обед и хозяева? – спросил Густав.

– Да, Густав, мне нравятся девушки и даже пани Агата, хотя она, очевидно, немного со странностями. А вообще в этом доме, чувствуешь себя как-то свободно, непринужденно, хоть и хозяйка дома совсем молодая. Интересно, откуда эти селяночки получили воспитание и неплохое образование? Я заметил в одной комнате фортепиано, кто-то из них, похоже, играет. Наверно, пани Агата. В таком случае потанцуем с девицами.

– Да, конечно потанцуем. Только я тебя, Роман, прошу об одном: не ухаживай за Яниной, ухаживай за Зосей. Это тоже неплохая девушка.

– Вот как! Ты мне приказываешь с кем гулять?

– Да нет, Роми, не приказываю, а прошу.

– Знаешь, Густав, в таких случаях не просят и не приказывают. Кому с кем нравится, с тем и гуляют. А девушка сама выберет, кто ей нравится.

– Да, Роман, ты прав во всем, но все же.

– Что, все же?

– Ничего.

И так, поспорив из-за девушек, братья разошлись, кто куда.

С приездом военных, дом в маленьком поместье оживился. Пани Агата, несмотря на свои сорок пять, словно помолодела. Стала лучше одеваться, следить за прической, надевать украшения.

Вечером послали старого слугу Юзефа пригласить офицеров на ужин, но во флигеле тот никого не застал. Офицеры куда-то уехали и вернулись поздно. В доме уже все спали, и первый вечер прошел без гостей. Девушки тоже куда-то исчезли. Пани Агата не дождалась их на ужин и легла спать, приготовившись основательно выговорить девушкам за самовольную отлучку. Впервые они куда-то ушли, не сказавшись ни тётке, ни молочной маме.

А девушки, узнав, что кавалеры на ужин не придут, ушли в сад и там, расположившись среди кустов, провели весь вечер в мечтаниях. В саду их окутала уютная тишина, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков и сверчков. Девушки мечтали, каждая о своем, и разговаривать не хотелось. Первой заговорила Зося.

– Какая ты, Яня, счастливая.

– Интересно, в чем ты видишь моё необыкновенное счастье? – спросила, пробудившись, как ото сна, Янина, – Неужели в том, что у меня есть это маленькое хозяйство, а у тебя его нет? Ведь я тебе ясно сказала, что мы нашим хозяйством поделимся.

– Ах, Яня, да я совсем не о том думаю Хотя и то, о чем думаю, тоже глупо и не стоит говорить.

– Может, и глупо, но раз начала говорить, скажи, рассудим вместе, глупо или умно.

– Я подумала, только без зависти, какая ты, Яня, счастливая, что такая красивая, умная и смелая.

– Ну, знаешь, Зося, если это так, я не виновата. Этот дар природы ни у кого не отняла, и, мне кажется, я им не злоупотребляю. Я поняла, на что ты намекаешь. Тебе понравился Роман Зарецкий, а он на тебя не обращает внимания. Но, согласись, я тоже не обращаю на него никакого внимания, даже обращаюсь с ним немного грубовато. И так буду всё время, и в конце концов он поймет и от меня отстанет.

– Нет, Яня, не отстанет.

– Что значит, не отстанет? Я не теленок и не лошадь, чтобы меня на веревке увести.

– Да, не теленок и не лошадь, но все равно он от тебя не отстанет. Ты не видела, как он на тебя смотрел? Мало говорил, больше молчал, и только на тебя глядел такими горящими глазами. Ты его не хочешь, а я хочу. Да только, что сделаешь, силой не заставишь.

– Ничего, Зося, я его скоро отошью, и он к тебе повернется. Всё у вас наладится. И как мы можем судить, увидев этих людей в первый раз?

Утром, когда все сошлись на завтрак, пани Агата была очень вежлива со всеми, и девушек в присутствии гостей уже не бранила.

– Почему, господа, вы не пришли на ужин? Я посылала Юзефа, он сказал, что вас не было, – спросила пани Агата.

– Большое вам спасибо, уважаемая пани, но нас действительно не было. Мы с братом прогулялись на лошадях, – ответил Роман.

– И где же вы были? – поинтересовалась пани Агата.

– Да так. Немного поездили по вашим полям. Красивые посевы, чувствуется хозяйская рука.

– Да. Это наш управляющий так хозяйничает. Хороший он человек, без него мы бы пропали. Ну, садитесь, пожалуйста, завтрак стынет. А на обед, пожалуйста, не уходите никуда, – предложила пани Агата.

– Уважаемая пани Агата, мы после обеда уедем.

– Уедете? Куда?

– Будем разъезжаться по своим домам.

– По своим домам? А куда и откуда вы едете, если не секрет, скажите.

– Нет, пани, никакой не секрет. Наш маленький отряд служил на границе три года без отдыха, а три года на границе это целая вечность. И вот, за нашу старательность отпустили нас на два месяца домой на отдых.

– А далеко вы держите путь?

– Да, пани, довольно далеко, в Краковское воеводство.

– Вы что, из одной местности?

– Почти что все. Мы с Густавом из-под самого Кракова, из села Малая Тарновка. Мой брат Густав имеет в Тарновке маленькую собственность.

– Нет, Роман, и твоя собственность тоже.

– Ну, Густав, какая там моя. Ничего там моего нет, и нам не на чем там сидеть вдвоем.

– Как же так? – отважившись, спросила Зося, – На том сидеть и жить, Вы же братья. Так почему же одному всё, а другому ничего?

– Ах, уважаемая панна Зося, там действительно не на чем жить, и мы братья, но очень далекие, как говорится, “десятая вода на киселе”. Или еще говорят: “Квас-квас малиновый, семь раз наливанный” – вот такие мы братья.

– Тогда, если не секрет, почему же вы до сих пор вместе жили? – спросила до сих пор молчавшая Янина.

На голос Янины у Романа глаза засветились как-то особенно, и он поспешно ответил только ей:

– Знаете, панна Янина, когда мы с Густавом были подростками, а наши родители жили по соседству, появилась эпидемия оспы. Люди в нашей местности повымерли, мало кто остался в живых. В моем доме из всей семьи остался один я, а у Густава в семье остались только он и его отец. Тогда и начались наши бедствия.

Тут Роман замолчал и посмотрел на Густава.

– Ну, что же ты замолчал, говори дальше, – сказал Густав.

– Разве это обязательно? – переспросил Роман.

– Я знаю, Роман, ты из деликатности не хочешь о моём отце плохо говорить.

– Говори, Густав, если хочешь. А я свое сказал.

– Ах, нет-нет, господа, если это для вас неприятно, так и не надо. Наше любопытство мы можем умерить, – поспешно сказала Янина.

– Да нет, панна Янина, это дело прошлое, и я могу сказать. В общем, когда мы с моим отцом и братом остались только втроем, тогда и стали бедствовать. Знаете, как в доме без женщин тяжело. Вот мы так мучились-мучились и стали продавать всё, что нам казалось лишним. Наконец, мой отец впал в уныние и начал потихоньку пить. В общем, пропил все, что еще осталось в доме, а потом пропил всё имущество Романа, поле, скот, дом, и, наконец, сам умер. Было нам тогда всего по восемнадцати, а руководить нами некому. Мы с ним советовались-советовались и решили пойти добровольцами в пограничный отряд.

– А дом и поле ваше, что с ними случилось? Вы их тоже продали, уходя на военную службу? – спросила пани Агата.

– Нет, домишко наш до сих пор стоит, никто его не трогает. Правда, в плачевном состоянии, но всё еще стоит. Вот теперь поедем, отремонтируем дом и всё приведем в порядок, – закончил Густав свое повествование.

– Вам надо обоим жениться. Вам нужна хозяйка, – сказала пани Агата.

– А кто согласится идти в такое запущенное хозяйство? – засомневался Густав.

–– Почему вы так думаете, пан Густав? За вас любая девушка замуж пойдет. Вы оба с братом, паном Романом, такие красивые симпатичные люди, – сказала пани Агата.

– Спасибо вам, дорогая пани, за комплимент и большое спасибо за приют. Нам уже пора отправляться в дорогу, – ответил Густав.

– Не спешите, пан Густав, погостите. Перед вами еще два месяца. Знаете, мы рады, если к нам кто-нибудь заходит. Мы живем далеко от города. Здесь, правда, хорошо, но такая глушь, – предложила пани Агата.

– Спасибо за приглашение, но мы не одни. Сорок два человека это такая орава. За недельку мы опустошим все ваши припасы, – сказал Роман, но после минутного раздумья добавил, – Хорошо, мы останемся еще на пять дней. Это и для нас хорошо, отдохнем перед дорогой, а она у нас длинная. Только разрешите поохотиться в вашем лесу. Кажется, там много дичи. Будет, чем нас кормить.

– Хорошо, пан Роман, Вы это правильно придумали. Как ты скажешь, Янина?

– Конечно, хорошо. Дичи у нас много, – согласилась Янина.

На том и порешили. А пани Агата была так довольна согласием гостей остаться еще на пять дней, что поспешила в кухню и велела кухарке приготовить шоколад на молоке и испечь пончиков. Правда, положив руку на сердце, следует признаться, что пани Агата всё это делала не без расчета. Она уже представила, что эти два офицера вполне подходящие мужья девочкам, И хорошо, что оба ничего не имеют. Тогда бы не увезли жен, и все остались здесь, на месте.

Дом в маленьком поместье Раевских небольшой, но спланирован и меблирован со вкусом. Окна оторочены кружевными занавесками и бордовыми бархатными портьерами с золотистой бахромой. Такая же обивка на диване, мягких стульях и точеной полированной этажерке, на которой вольготно разместилась стопка толстых альбомов в сафьяновых и бархатных переплетах. Стены украшены прекрасными картинами известных итальянских художников.

А в светлом коридоре, ведущем на большое крыльцо – целая галерея картин с видами гористой местности Швейцарии и Германии. Свет на картины льется через стену, застекленную от потолка и почти до самого пола.