Loe raamatut: «До встречи в раю»

© Наталья Сазонова, 2016

ISBN 978-5-4483-0444-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Погожий весенний день солнечными лучами заползает во все укромные уголки, он требует проснуться и безоговорочно радоваться жизни. Видеть солнечные блики на изумрудных листьях, купаться в ощущениях безмятежности и тягучести этого прекрасного мира. Как я люблю игру света и тени в этот ранний час. Ажурность чугунной ограды, отпечатанной на стене. Мимо пробегают люди, ушедшие вглубь себя, произнося свои мысленные диалоги, раскручивающие свои многотрудные задачи. А я просто улыбаюсь, иду им навстречу с очаровательной улыбкой, и вижу их недоумевающие взгляды, чему тут собственно можно радоваться, ведь жизнь так трудна и сложна. Но ведь жизнь действительно прекрасна в этой своей простоте и незатейливости, достаточно просто идти, дышать, видеть и слышать, это ли не повод, чтобы ощущать всепоглощающую радость. На самом деле, я сама довольно часто углубляюсь во всевозможные мелочи своей жизни, мусолю их и перетираю, пытаясь найти лучший выход из сложившейся ситуации, а потом, как правило, все как-то решается само собой, даже без каких-либо усилий с моей стороны, причем именно так, как это было бы лучше всего для всех участников событий. И я начинаю верить в то, что есть те, кто лучше нас знает, как всё должно быть, они дают нам знаки, подсказки, которыми мы вольны воспользоваться или нет, они сталкивают людей, предназначенных друг другу, и те вольны понять это или же идти каждый своей дорогой. У человека всегда есть свобода выбора. Я часто задумываюсь над всеми этими хитросплетениями жизни, но сегодня мне даже думать не хотелось.

Я наблюдала эту жизнь, полную своей очаровательной прозы, стараясь заметить то, мимо чего равнодушно проходят другие. Старая обшарпанная стена, заброшенные качели или просто спящая на лавочке кошка. Мой взгляд цеплял эти тонкости, а фотоаппарат фиксировал все эти незатейливые мелочи жизни. Это было мое хобби, мое отдохновение, моя жизнь. Ведь в обычной жизни я трудилась… фотографом. В одном из лучших глянцевых изданий. Я снимала в студии и на природе, бесконечно придумывая все новые и новые антуражи для съемок. Иногда я даже просыпалась ночью от неожиданно пришедшей идеи или фишки, срочно записывала это в своем карманном блокноте, и снова засыпала. Ведь я знала, что если мысль или идея не будет записана, она бесследно испарится, словно она и не приходила в мою шальную голову. Да, я почти не расставалась с моим заезженным Кэноном, я снимала городскую жизнь, природу, портреты друзей. И никогда не могла насытиться, мне всегда казалось, что я еще не воплотила и миллионной доли своих идей, и всегда знала, что могу лучше. Я никогда не бывала довольна результатом, и всегда из-за этого переживала. Я и сама толком не знала, чего хочу. Многие мне завидовали, ведь я работала в замечательном коллективе, постоянно куда-то летала с толпой юных моделей, посещала престижные мероприятия и вечеринки, была знакома с кучей известных и влиятельных людей, которые мило мне улыбались, надеясь попасть в кадр. Но это была словно пена моей жизни, которая иногда очень утомляла, и которую так хотелось сдуть, чтобы понять, что же я чувствую на самом деле, чего хочу, и к чему стремится моя душа. Именно поэтому я и совершала эти незапланированные вылазки, о которых никто не знал. Все мои снимки играющих детей, трещин в стенах и обшарпанных лавочек хранились в отдельной папке, которую я тоже никому не показывала, как и свой дневник, в котором хранила самые ценные моменты своей жизни. Сегодня был мой редкий выходной, когда не надо было сверять все дела в моем ежедневнике, надеясь, что одно событие не «наедет» на другое (хотя так частенько и случалось, учитывая закон подлости). У меня было лишь приглашение на открытие выставки неизвестного мне художника, которое прислал мой хороший знакомый, в красках описывая его необычный талант, заметив, что если я не приду, то очень много потеряю. Я еще не знала пойду или нет (это зависело от моего настроения и ещё от кучи самых разных причин). Кто-то позвонит, куда-то пригласит. Я в своей жизни побывала на таком огромном количестве всевозможных мероприятий, и на еще большем не смогла побывать, так что присутствие или отсутствие на одном из них ничего в моей жизни не изменило бы.

И потом всегда случалось что-то незапланированное, что рушило карточный домик моих идей, в итоге все шло наперекосяк, но в этой незапланированности и была своя прелесть, потому что случиться могло что угодно. Раздался телефонный звонок и я услышала в трубке взволнованный голос моей давней знакомой Аллы. Она просила срочно зайти к ней, у нее дело, не требующее отлагательств. Я уже очень давно знала Аллу, и понимала, что любой пустяк был у нее делом важным и безотлагательным. На мое счастье, я оказалась совсем недалеко от ее дома. Квартира Аллы была обставлена с необычайной изысканностью, каждая вещь была на своем месте. Муж Аллы постоянно находился на работе, в разъездах, детей у них не было, и поэтому ей приходилось все время чем-то себя занимать. Конечно, большую часть времени занимали посещения всевозможных массажных кабинетов, Алла знала в этом толк, постоянно выискивая всё новых интересных специалистов, которых ей рекомендовали подруги. Переодически она посещала курсы рисования, фитодизайна, шитья, и других искусств, но все они быстро ей наскучивали, и она постоянно искала в объявлениях что-то новенькое. Главной же ее страстью было посещение антикварных магазинов. Она ездила на самую окраину города, многие вещи покупала с рук, и всё это из-за своей неуемной страсти к украшению своей огромной квартиры. Она постоянно что-то меняла в ней, перекрашивала стены, покупала новые люстры, перевешивала картины. Её кладовка ломилась от всяческого старья, ажурных статуэток, старинных банкеток, удивительных по форме зеркал в разнообразной оправе, но Алла никогда ничего не выбрасывала, ведь она знала, что больше такой уникальной вещицы она нигде и никогда не найдет. Часто интерьер ее квартиры менялся до неузнаваемости за один день, и муж, вернувшись из командировки, мог несколько минут стоять в глубокой задумчивости, рызмышляя, а его ли вообще это квартира, и не ошибся ли он подъездом, не смотря на то, что ключ вроде бы подошел. Надо сказать, что человеком он был весьма мягким и добрым, и позволял своей слегка сумасбродной жене любые безумства. Он лишь тяжело вздыхал, уединялся в своем кабинете и просил его не беспокоить. Было ощущение, что они живут в разных мирах или даже на разных планетах, и объединяли их только званые вечера, где Алла блистала в умопомрачительно дорогих и вычурных нарядах, производя эффект «разорвавшейся бомбы», а потом еще долго рассказывала гостям, как и при каких обстоятельствах, был найден и куплен ее наряд. Вообще каждую свою покупку она могла превратить в настоящее приключение, и целый вечер могла живописать все его подробности тем, кто готов был ее слушать. Я относилась к людям, которым нравится минимализм и простор, поэтому единожды обставив свою квартиру, больше ничего в ней не переделывала, за исключением полки с сувенирами и магнитов на холодильнике, которые привозила из всех своих поездок. Да и потом меня почти не было дома, бывало, что я только ночевала у себя, а все свободное время проводила за компьютером, отбирая и отшлифовывая получившиеся снимки.

По правде сказать, я догадывалась, зачем я понадобилась Алле. Зная мою безотказность и чувство ответственности, она частенько пользовалась моими услугами. Как обычно, весело воркуя о новом удивительном массажисте, втиравшем в ее тело алтайский мед, Алла делилась своими впечатлениями о нежных руках этого загорелого молодого парня и о своих неописуемых ощущениях от этого процесса. Я тихонько потягивала дорогущий кофе, особо не вдаваясь в ее болтовню, размышляла о своем, лишь изредка понимающе кивала головой и улыбалась. Я знала, что это всего лишь прелюдия, чтобы задобрить и уболтать меня. Алла знала мой плотный график, и старалась, чтобы я расслабилась и никуда не заторопилась.

– У тебя ведь есть время? Ты не убежишь?

– Ну, если ничего не случится, я вся в твоем распоряжении. – отшутилась я.

– Я покажу тебе удивительное платье, купила его в одном магазинчике на окраине. Как только увидела, сразу поняла, что это именно то, что нужно. Вот увидишь, это будет трендом сезона.

Она потащила меня в гардеробную. А я уже прикидывала, как будет лучше падать свет, потихоньку убирала ненужный хлам. Алла позвала меня, чтобы сделать очередную фотосессию на недавно купленной банкетке, в новом платье. Ведь эти фото она выставляла в соц. сетях, ожидая восторженных откликов. День пролетел незаметно за разговорами, шутками, воспоминаниями. Ближе к вечеру мы наконец распрощались, я пообещала, что в ближайшее время отретуширую и скину лучшие фото.

Тихая прохлада вечера убаюкивала меня, хотелось просто идти, растворяясь в медлительности этих улиц, вглядываясь в лица прохожих, улыбаться собственным мыслям. Я бы наверное и дальше брела по этим сонным вечерним улочкам, но мой взгляд привлекло двухэтажное здание, расположенное в глубине дворов, на почти темной улице оно сияло и переливалось светом, у входа стояли дорогие иномарки, женщины в изысканных нарядах под руку со своими респектабельными спутниками, плавно втекали внутрь. Было ощущение, что за этими дверями происходит какое-то удивительное действо. Я несколько минут стояла поодаль, ощущая себя золушкой, так и не дождавшейся доброй феи. И вдруг услышала голос своего старого знакомого.

– Арина, заходи, сейчас начнется. – и критически заметил, – ты почему в джинсах? А ладно, и так сойдет.

Оказалось, что по странному стечению обстоятельств, бредя куда глядят глаза, я пришла в нужное место. Подняв глаза, я увидела красочную афишу «Илья Домашев „Сны наяву“». Дамы из высшего света брезгливо косились на меня, но заметив мой Саnon, облегченно вздыхали (дескать пресса, у них и одежды-то приличной нет) и начинали принимать свои лучшие позы, делая вид, что непринужденно болтают и совсем не замечают меня. Это как раз то, что мне нужно и теперь уже я почувствовала себя хозяйкой положения. Я случайно оказалась на выставке того самого художника, куда меня так завлекал мой знакомый. «Значит всё идет по плану» – мелькнула шальная мысль.

На середину залы вышел благообразный старичек и произнес трогательную речь о виновнике торжества. О том, как маленький Илюша не желал играть в машинки и солдатиков, а совсем наоборот исписывал стены комнат своими «шедеврами», что страшно огорчало его маму. Но когда она поняла, что ее отпрыска ждет большое будущее, она смирилась, да и сын к тому времени перешел с обоев на холсты. Все эти трогательные воспоминания были довольно уморительно переплетены шутками и теплым изысканным юмором, что большинство гостей расслабились и благожелательно заулыбались. Далее оратор перешел к тому, как Илья довольно скоро нашел свой путь в непростом мире искусства, занял там свою нишу, и продолжает радовать своих поклонников новыми идеями, не уставая эксперементировать. Кажется, этот человек мог говорить до бесконечности, вспоминая различные истории из жизни, и рассказывая, как он случайно стал свидетелем рождения очередного шедевра, но тут кто-то незримый подал ему знак, старичёк покорно замолчал и пригласил всех в следующий зал. Он был такой милый и трогательный, что я не удержалась и сделала несколько его фото.

– Это была потрясающая речь, – шепнула я ему, проходя мимо. Он как-то щемяще заулыбался, было видно, что он мог бы рассказать еще много интересного, но в этом великосветском обществе, где свои правила, ему было не очень уютно. Хотя многие подходили, жали ему руку или одобрительно хлопали по плечу.

Все вошли в следующий зал. Теплый полумрак окутал вошедших, глаза должны были привыкнуть к этому матово-размытому свету. Чувствовалось, что продумана каждая деталь. Картины располагались в небольших нишах, чтобы каждый мог подойти и постоять около каждой из них. Гости разбрелись по залу, а я вошла в первую нишу. Мне трудно описать то, что я почувствовала, все эти цвета, мазки, накладывающиеся и переходящие друг в друга, словно раздвигали пространство, окутывая тебя. Создавалось ощущение погружения, вхождение в картину, но и там пространство продолжало расширяться и уводить за собой. Раньше я только рассматривала картины, детали, образы, они рождали настроение. Но такое я испытывала впервые. Понимая, что погружаюсь всё глубже, я отчетливо начала видеть очень яркие образы, даже слышать приглушенные голоса. От переизбытка эмоций у меня закружилась голова, и стало как-то не по себе. Я выглянула из ниши и увидела перешептывающихся гостей, рассматривающих картины. Кажется никто из них не почувствовал того, что испытала я. Или они так умело скрывают свои эмоции? Их ведь уже ничем не удивишь. Мне захотелось уйти, но не потому, что не понравилось, а потому, что даже одной картины мне было много, похоже на передозировку. Я незаметно вышла на улицу, взглянула на афишу, чтобы узнать сколько продлится выставка, и медленно побрела домой.

Дома я безуспешно старалась уснуть, даже заварила себе ромашковый чай. Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь оказывалась в этой многомерной картине, словно в другом, параллельном мире. Это было безбрежное пространство космоса, который принял меня в себя. Вселенная отнюдь не безмолвствовала, она жила своей жизнью, я слышала шепот звезд, тихие вздохи планет. Я была там и кожей ощущала эту жизнь. Может у меня что-то с психикой, или в напитки, которыми нас угощали на презентации, подмешали что-то галюциногенное? Я не знала как еще объяснить то, что творилось со мной. Лишь к утру я забылось тревожным сном, и во сне подлетала к планетам, пытаясь рассмотреть, что же на них происходит.

Утром я решила перестать обо всем этом думать, выпила чашку крепкого кофе и занялась насущными делами. Просмотрев свой ежедневник, я обнаружила, что в студии мне нужно было быть лишь к 11, поэтому я решила немного погулять. Странно, мир будто обрел другие краски, они стали ярче и объемнее. Неужели искусство может так влиять на человека, менять его сознание, восприятие. На душе была приятная легкость, я ныряла в подворотни, сразу видела хороший кадр и нажимала на затвор. Было похоже, что увеличилась скорость моего восприятия и расширился горизонт обозреваемой картинки. Я наслаждалась этим новым ощущением, и следовала тому потоку, что меня вёл. Я подняла глаза и увидела несколько раскидистых деревьев, смутное ощущение дежа вю. И вдруг я поняла, что это то место, где я была вчера. Только я не сразу его узнала. Вчера оно было местом притяжения, светилось и блистало, сегодня его вообще было трудно заметить. Я поискала афишу, зашла внутрь и купила билет. Меня поразило таинственное безлюдье. Только вчера место, блиставшее огнями и светскими персонами, сегодня походило на среднестатистический, ничем не примечательный музей. Старушка – билетерша кивнула на входную дверь и вновь углубилась в счет петель. Странное ощущение, интересно, а так потрясшие меня картины сегодня тоже будут тусклыми и бесцветными?

В зале царил полумрак, в косых голубоватых лучах света роились бесчисленные пылинки. Я не удержалась и сделала снимок (нечасто встретишь такой свет). И тут я поняла, что я не одна в зале, в одной из ниш кто-то был, значит я не единственный посетитель этого загадочного места. Уже с некоторым трепетом я вошла в нишу и медленно подняла глаза. Мазки, наслаивающиеся один на другой, силуэты женщины и мужчины, дерево, сад… И вновь водоворот накрыл меня и я оказалась в совершенно ином пространстве, услышала пение птиц, чей-то быстрый и невнятный шепот, и еще запах, удивительно нежный, чуть сладковатый, чьи-то шаги, едва уловимое прикосновение…

Мне было так хорошо, спокойно, чудесное умиротворение окутало меня. Но я почувствовала на себе чей-то пристальный, заинтересованный взгляд. Поодаль от меня стоял молодой человек в вылинявшей майке и потертых джинсах и с любопытством, и даже с усмешкой рассматривал меня. Я постаралась сделать вид, что ничего не происходит, а заодно прочла название картины «Райские кущи». Но молодой человек был явно заинтригован моим замешательством, подошел ближе и встал у меня за спиной.

– По-моему, мазня какая-то, такое переплетение мазков, что и сюжета не разобрать, – съязвил он, усмехнувшись. – А Вы что здесь видите? – обратился он ко мне.

Я была настолько потрясена случившимся, что не смогла соврать.

– Вы знаете, меня эти картины затягивают внутрь. Я словно оказываюсь внутри картины, вижу очень яркие образы, слышу звуки, даже запахи. Ещё вчера на открытии выставки я ощутила это, но так испугалась, что решила, что мне всё это почудилось, и вот решила прийти сегодня – проверить, и снова… Я даже хотела поговорить с другими посетителями, чтобы узнать происходит ли с ними нечто подобное, и встретила Вас… Здесь больше никого нет и мне больше не с кем поделиться.

Его взгляд изменился, из цинично-шутливого стал пристально-изучающим. Казалось, что даже цвет глаз поменялся, он вообще стал каким-то другим. Слезла маска неотесанного дурачка, и я увидела перед собой доброго, заботливого и вежливого ценителя прекрасного. Он обнял меня за плечи и тихо, в самое ухо прошептал.

– Знаете, с Вашим складом психики, я думаю, что Вам не стоит смотреть больше одной картины за раз. Это может вызвать необратимые последствия. Я Вас не пугаю, но я думаю, что лучше нам выйти на улицу. Да, извините, забыл представиться – Илья.

– Домашев? – вдруг осенило меня. Тут я спохватилась и занервничала.

– Но ведь билет дорогой. Сколько же я оставлю здесь денег, если буду приходить и смотреть по одной картине?

– Я думаю, что дело поправимое. Я могу договориться с билетершей, тетей Ниной, и она будет пускать Вас бесплатно. А можно сделать ещё проще, посмотреть картины в моей мастерской. Да и если вдруг Вам станет не по себе, я смогу оказать первую медицинскую помощь. Минералка, виски, бренди, небольшой диванчик, чтобы прилечь, если закружится голова.

Образ милого и сердечного юноши рушился на глазах, являя мне обычного обольстителя, расставляющего сети для очередной доверчивой жертвы. Мой взгляд потускнел, но Илья словно прочел мои мысли.

– Ради Бога, назовите свое имя, так нам будет проще общаться.

– Арина.

– Милая, чудесная Арина, я вовсе не стремлюсь хитростью затащить Вас в свою мастерскую, напоить и предаться безобразным оргиям. – он громко расхохотался, видимо представив себе эту сцену. – Нет, вовсе нет, – его голос стал мягче.

– Просто я знаю, как мои картины влияют на некоторых людей. Благодарение Богу, не на всех. Как раз на очень немногих. Если бы они так влияли на всех, то все психушки были бы переполнены людьми, посетившими мои выставки, а в психиатрии появился бы новый термин «синдром Домашева», ушлые доктора защищали бы диссертации, изучая его, а мной занялись бы соответствующие органы. Не слишком мрачная картина получилась?

– И все равно, Илья, почему они так действуют не на всех? Что с нами не так?

– Это вопрос чувствительности, я бы даже сказал сверхчувствительности. Большинство людей после выставки подходят и хамовато так говорят: «Редкостная мазня, хаос какой-то, двоечником что ли был?» Они выросли на Шишкине, Айвазовском, им все должно быть понятно. Вот мишки на дереве, вот кораблекрушение или бурлаки на Волге. Для них уже Ван Гог или Гоген – это что-то расплывчатое, размытое и оттого непонятное, нет сюжета, персонажей. Эту живопись нужно чувствовать, вбирать в себя, иметь определенный угол зрения, качества психики.

– Илья, я очень далека от живописи, совершенно ничего в ней не понимаю. Ну, есть несколько любимых картин. Я любитель, дилетант. Так же как и в музыке, кино, и почти во всем. Я занимаюсь фотографией.

– Совсем не обязательно быть знатоком искусства. Это очень даже хорошо, что ты далека от всего этого. Ценители знают всё о художниках, их биографию, периоды творчества, перипетии личной жизни и как она влияла на творчество, но они не чувствуют, не могут просто стоять, смотреть и наблюдать за теми эмоциями, что рождает в них то или иное произведение. Любители особо ценны, но не все. Таких, как ты – мало. Ты тонко чувствуешь: людей, ситуацию, видишь яркие сны, у тебя хорошая интуиция.

– Да, интуиция меня не подводит, а вот я её иногда подвожу, когда начинаю рассуждать логически или быть очень ответственной. Но в остальном – все видят сны, все чувствуют людей – в этом нет ничего особенного.

– Извини, но мои картины как раз и являются лакмусовой бумажкой в определении людей. Мнение одних я уже озвучил. Люди чувствующие иногда подходят со слезами на глазах, они не могут объяснить, что с ними происходит, их переполняют разнообразные, порой очень сильные чувства, хотя иногда они совсем ничего не могут рассмотреть в этой «мазне», и когда я увидел сегодня твой блуждающий взгляд, подумал, что ты как раз из тех, кого накрывают эмоции. Но когда ты стала говорить, я понял, что ты из породы «сверхчувствительных», я встречал всего несколько таких людей.

– И что они чувствовали или видели?

– Приблизительно то же, что и ты. Одна уже довольно пожилая женщина была у меня в мастерской, ходила от картины к картине, и внезапно упала замертво. Я безумно испугался, притащил нашатырь, стал бить по щекам. Благо, это оказался всего лишь обморок. Но когда она пришла в себя, она рассказала то же, что и ты. Картины втягивали ее в себя, она блуждала по ним. Но поскольку она подумала, что это естественный эффект от моих картин, она переходила от картины к картине, и одно пространство наслаивалось на другое. Естественно, что психика не смогла этого выдержать и она просто отключилась. Тогда я и понял, что таким людям, как ты больше одной картины смотреть не стоит. Впечатления от вхождения должны улечься, и лучше к следующей картине переходить только через несколько дней. Я сам пока ещё не совсем понял и изучил этот феномен, поскольку, как я уже говорил, мне довелось встретить совсем мало таких людей, если честно – ты у меня четвертая.

Я судорожно взглянула на часы, было половина 11го.

– Илья, мне безумно интересно то, что ты рассказываешь, но я очень тороплюсь.

– Ничего страшного. Дела, дела, я всё понимаю.

Он положил мне в руку свою визитку, и слегка ее пожал.

– Если захочешь поболтать – звони, – он как бы слегка извинялся за то, что отвлек меня своей болтовней.

– Извини, но я правда жутко тороплюсь.

– Удачи! – бросил он на прощание.

Весь оставшийся день прошел, как во сне. Я выставляла свет в студии, обсуждала с гримерами оттенки макияжа, перебрасывалась ничего не значащими шутками с моделями, но понимала, что мои мысли постоянно куда-то соскальзывают. Всплывали фразы Ильи о картинах. Я никогда не думала, что люди так по разному могут воспринимать творчество. Иногда, сидя на концерте классической музыки, я видела, как многие абсолютно погружаются в себя, переживая невероятную бурю эмоций, многие, не сдерживаясь, плакали. И я всегда думала, вглядываясь в их лица, что же чувствует каждый из них. Каждый так уникален и неповторим, что словами порой просто невозможно передать то, что чувствуешь. Насколько эмоции сложнее и глубже слов. Порой, эта невозможность передать то, что ты чувствуешь, просто невыносима. Какое множество оттенков у чувств, и как порой грубы слова, что иногда хочется просто молчать и находить понимание и единение именно в этом пространстве молчания. Возможно, лишь творчество, но только настоящее творчество, идущие из глубин души, дает нам ту глубину и объем, то состояние, которое мы сами переживали и безуспешно пытались донести до других людей. Искусство творит пространство, создает атмосферу, входя в которую ты понимаешь всё без слов. Слова больше не нужны, достаточно лишь взгляда, проникновения, когда двое объединены общим состоянием и постигают, и чувствуют одно. Словно сонастроившись и звуча в унисон.

Уже дома всё теребила в руках небольшую белую карточку, где было написано «Илья Домашев. Художник» и его телефон. Безумно хотелось позвонить, договориться о встрече, оказаться в его мастерской и вновь погрузиться в его картины. Это стало каким-то наваждением. Я стала по-другому ощущать мир: ярче, сочнее, объемнее. И хотелось еще хотя бы раз испытать этот эффект погружения. Или хотя бы эффект погружения в глаза Ильи, которые меняли цвет в зависимости от его настроения. Я очень отчетливо понимала, что мой привычный мир рушится на глазах, все мои достижения отходят на задний план, а впереди только неизвестность, но она с огромной силой затягивала меня. Да и хотелось ли мне сопротивляться? Единственное, что смущало, что я для него всего лишь подопытная, на которой он исследует действия своих картин. Ведет дневник наблюдений, сравнивает мои результаты с результатами предыдущих испытуемых. В этом вихре мыслей, я забылась сном. Мне снился Илья в белом халате, всклоченный, с очками на носу. Он бегал по лаборатории, уставленной колбами, что-то смешивал, переливал, нагревал, лихорадочно делал записи. А в углу в небольшой коробочке тихо попискивали несколько белых мышей, ждущих своей очереди на проведение эксперимента. Мордочка одной мышки была такой испуганной и жалкой, я присмотрелась и узнала в ней себя. В ее тихом писке я едва различила «Отпусти меня домой, Илюша. Я жить хочу».

Проснулась я в холодном поту. Нет, всё, с меня хватит. Пусть Домашев находит себе новых подопытных. Я в эти игры не играю. Взяла себя в руки, и просто отгоняла от себя все эти навязчивые мысли, которые мешали мне сосредоточиться на моей привычной жизни. Кажется прошло дней десять. Не скажу, что они дались мне легко. Я вздрагивала, когда видела в толпе людей, похожих на Илью, мне постоянно снились очень странные и яркие сны, которые я помнила до мелочей. Иногда, после очередного сна, я уже схватилась за телефон, но тут со всей отчетливостью всплыл образ маленькой беззащитной мышки с жалобным взглядом. И уж если меня так перевернули всего лишь два похода в музей и вхождение в картины Домашева, то что со мной будет, если я, очертя голову, начну погружаться в мир его мистических картин. Ведь он и сам сказал, конечный пункт назначения – психушка. А я туда совсем не тороплюсь. Я с таким трудом добывала себе место под солнцем, знакомилась с нужными людьми, беспрестанно делала фоторепортажи, мотаясь по городам и весям, чуть ли не задаром делала портреты. Словом пахала как вол, чтобы осуществить свою мечту. В мире фотографии очень жесткая конкуренция, и каждый день ты должен доказывать себе и окружающим, что ты растешь, делаешь интересные фотографии. Здесь некогда почивать на лаврах, твоего промаха ждет стая молодых, креативных новаторов, готовых на всё.

История с Ильей и его картинами начала потихоньку забываться, жизнь вошла в свое русло, сны больше не мучили. Я безумно устала в тот день, было уже очень поздно, когда я подошла к своему дому. Очень хотелось встать под теплый душ, чтобы смыть с себя всю усталость и проблемы дня. Неожиданно от дерева отделился силуэт мужчины и направился в мою сторону. Человек оказался в зоне света фонаря.

– Илья? Как ты меня нашел?

– У меня свои источники, которые я не сдаю. Но, честно говоря, это было не очень сложно.

– Что, больше никто из посетителей не входит в твои картины? – довольно холодно поинтересовалась я.

– Честно говоря, я почему-то так и подумал, что ты увидишь во мне лишь человека, изучающего феномен моих картин. Но я ведь просто человек, творческий, интересующийся, где-то бесшабашный, любящий приключения и вообще всё новое.

Илья так трогательно и даже забавно смотрел на меня своими голубыми глазами, что я вмиг оттаяла.

– А почему твои глаза все время меняют цвет?

– Я такой с рождения, какая-то аномалия, как и вся моя жизнь.

– Я очень устала. Если ты не из пугливых, приглашаю тебя подняться в мою «берлогу».

– А что там у тебя? Музей сушеных тараканов? Или кровь всех твоих поклонников, разлитая по пробиркам и подписанная, дабы не забыть? Я готов дать тебе немного своей.

– Фу, Илья, что за странные мысли живут в твоей голове? – я сделала вид, что рассержена, но на самом деле я просто обожала его «черный» юмор. Наверное потому, что сама так шутить не умела, смелости не хватало. А он был как бы вне рамок и границ.

– Просто у меня бардак. Это ведь у замужних дам везде красивые вазочки с цветами, скатерки и всегда пахнет чем-то вкусным. А я даже кота завести не могу, так как он повесится от скуки и одиночества, да еще и записку оставит: «В моей смерти прошу винить Арину П.»

– Ты еще мою мастерскую не видела. Я иногда оттуда неделями не выхожу.

– А кто же тебе еду приносит? Или ты суши заказываешь?

– Жена. Она, кстати, восхитительно готовит.

Мы уже поднялись на мой этаж и стояли у двери. Да, Илья никогда не перестанет удивлять меня. А чего я собственно ждала, что такой красивый, умный и талантливый мужчина будет жить один и общаться только со своей Музой. Да и вообще, я ведь всего лишь подопытная мышь. Он и своей жене, наверное, так и рассказал про меня: «еще одна сверхчувствительная нашлась. Скоро будет музей „входящих“ в мои картины». Я и сама не поняла, почему это так больно меня задело, ведь мы виделись всего один раз. Как всегда в таких случаях, я обворожительно улыбнулась и, как ни в чем не бывало, сказала.

– Добро пожаловать в мою скромную обитель.

В моей полупустой квартире в углу были свалены журналы по фотографии, по стенам были развешаны снимки, которые я считала шедеврами и мечтала когда-нибудь сделать хоть что-то похожее.

– Очень уютно. – сказал Илья и принялся внимательно изучать мои любимые шедевры.

– Это ты снимала?

– Если бы… Если бы я сделала хоть пару таких снимков, я бы уже могла спокойно умереть.

– Да, что-то в этом есть…

– Вот это что-то и нужно уловить. Это магия.

Я оставила Илью за внимательным созерцанием, а сама отправилась в душ. Выйдя, я спросила.

– Кофе, чай, виски, бренди?

– Минералки, если можно или сок.

– Надо посмотреть, что есть в моем холодильнике. Иногда там бывает только повешенная мышь.

– Жареные мыши – это экзотика. Я сам часто перебиваюсь ими.

– Ура! Есть сок, апельсиновый. И даже лед есть.

– Напиток богов. Амброзия.

Илья был на удивление неприхотлив. Он расположился на моем вылинявшем ковре, потягивал сок и с интересом листал журналы. Мир фотографии был для него «терра инкогнита».