Loe raamatut: «Хозяйка старой пасеки – 2»

Глава 1

В голове закрутилась бессвязная и совершенно нецензурная фраза, однако гости еще не все ушли, а скандал на поминках похоронит все, ради чего я это затеяла. Я медленно выдохнула, разглядывая женишка.

Для юной Глаши он действительно выглядел стариком, однако я дала бы Захару Харитоновичу лет пятьдесят. Когда-то кряжистый и крепкий, судя по ширине плеч. Сейчас – откровенно грузный: сюртук из дорогого сукна поверх шелкового с золотым шитьем жилета натянулся на обширном животе, а дуга золотой цепочки от кармана к пуговице только усиливала ощущение тучности. Мясистое бородатое лицо, покрытое загаром, как у человека, много времени проводящего на улице, ум и хитрость во взгляде. Крупные кисти с широкими запястьями – когда-то он не чурался физической работы, но сейчас на полных пальцах сидели три массивных золотых перстня. Он мог бы оставаться интересным мужчиной, несмотря на полноту, если бы не избыток одеколона, сквозь который все равно пробивался сладковатый запах подзабродивших яблок.

– Могли бы и мне пару строчек черкнуть, – продолжал он.

– Захар Харитонович, если вы пришли в дом, где идут поминки, только с упреками в адрес хозяйки, – я вас услышала и не смею больше задерживать, – произнесла я негромко и глядя в пол, как и полагалось убитой горем юной девице. Добавила, чтобы смягчить резкость первых слов: – Однако, если вы желаете почтить память моей тетушки, поминки еще не закончены.

Он качнулся с пяток на носки, словно желая прибавить себе роста, хотя и без того возвышался надо мной на голову. Брови сдвинулись к переносице.

– Что вы, Глафира Андреевна, какие попреки. – Он слащаво улыбнулся. – Я только сокрушаюсь, что мог бы вам помочь, если бы вовремя узнал. Похороны, поминки – дело затратное, барышне в вашем… – он поправил перстень на пальце, словно тот на миг заинтересовал его больше всего на свете, – …сложном положении не справиться со всем этим самой.

Он извлек из жилетного кармана золотые часы, негромко зазвенели брелоки. Щелкнул крышкой и взглянул на циферблат с таким видом, будто проверял, сколько времени осталось до завершения формальностей.

– Уверен, что тетушка ваша хотела бы, чтобы я позаботился о ее делах… и о вас, разумеется.

– Прошу к столу.

Я двинулась из буфетной перед ним, на правах хозяйки, показывающей гостю дорогу. Кошкин оглянулся на дверь, из-за которой доносились приглушенные голоса, но промолчал. А я изобразила милую улыбку, которая в любом случае будет слышна в голосе.

– Благодарю вас за заботу, однако мне нашлось кому помочь. Граф Стрельцов, земский исправник, расследующий гибель моей тетушки, дал мне несколько ценных советов, а его светлость князь Северский был так добр приехать с соболезнованиями и передать вспомоществование от лица дворянского совета.

– В самом деле, очень любезно со стороны столь высокородных господ. Жаль, что у них вряд ли найдется время и возможности помогать вам дальше.

Я промолчала, впрочем, он и не ждал ответа.

– Вы удивительно хорошо держитесь для столь юной барышни. Все же скоропостижная смерть тетушки наверняка внесла путаницу в ваши дела. Когда вы покончите со всеми скорбными обязанностями, я навещу вас и помогу разобраться с приходными и расходными книгами. С ними и не каждый купец первой гильдии в состоянии управиться.

– Вы чересчур добры ко мне, – обернулась я, хлопая ресницами. – Жаль, я нескоро смогу получить в свое распоряжение эти книги. Они очень заинтересовали его сиятельство, господина исправника. Должно быть, он считает, будто тетушку убили из-за каких-то не очень явных дел. Но Марья Алексеевна Пронская обещала мне помочь с ведением хозяйства, пока я не встану на ноги.

Я открыла дверь, приглашая в комнату. На лице жениха промелькнуло разочарование. За длинным столом еще оставались несколько мужиков, но при виде Кошкина их словно ветром сдуло. Гришин и Игнат поднялись, приветствуя нового гостя – Игнат чуть подобострастно, Гришин – натянув на лицо уже знакомую мне маску недотепы, смущенного чересчур важным обществом. Захар Харитонович поклонился им, подошел к священнику, сложил руки на груди и снова поклонился.

– Благословите, отец Василий.

– Господь благословит. – Тот накрыл ладонью его затылок.

Выпрямившись, Кошкин извлек из-за пазухи пухлый бумажник.

– Примите вспомоществование для храма, на молитвы за упокой души убиенной Агриппины Тимофеевны Верховской.

Он развернул веером пять купюр по десять отрубов, положив их на стол.

– Господь да призрит на вашу щедрость, Захар Харитонович, – негромко и торжественно проговорил священник. Он собрал купюры и тут же повернулся к сидящему рядом церковному старосте. – Федор Петрович, внесите сию сумму на поминовение рабы божьей Агриппины.

Церковный староста, белый как лунь, но еще не согбенный, встал, поклонился Кошкину, прежде чем собрать деньги.

– Сделаем по чести. Молитвы за повиновение рабы Божьей Агриппины да прольют милость небесную на ее душу, да и вашей душе наверняка зачтутся.

– Вот это щедрость! – подчеркнуто простодушно протянул Гришин. Глянул на меня быстро и остро и опять натянул маску простачка. – Вы, верно, сильно почитали Агриппину Тимофеевну.

Сотский Игнат склонил голову.

– Дай вам бог здоровья, Захар Харитонович, такое подаяние – великое дело. – В его голосе прозвучало неподдельное уважение. Правда, сев, он добавил себе под нос: – С деньгами-то оно и душу, поди, спасать легче.

– Благодарю вас, Захар Харитонович, – смиренно произнесла я. – Как любил говаривать мой покойный батюшка, любой дар ценен не дороговизной, а чистотой помыслов. Я, как и вы, буду молиться за упокой души тетушки.

– Действительно, вам только и остается, что молиться, – произнес Кошкин все с той же елейной улыбкой, но в глазах его мелькнуло что-то колкое, неприятное.

– И, надеюсь, Господь, который видит людские души насквозь, воздаст всем нам по достоинству, – кивнула я, с трудом сдерживаясь, чтобы не надеть на голову Кошкину чашу с киселем. – С вашего позволения, я пойду попрощаюсь с другими гостями.

– Глашенька, куда ты пропала! – встретила меня в буфетной Марья Алексеевна. – Крутогоров… – Она осеклась, вглядываясь мне в лицо. – Глаша, милая, что случилось?

Я через силу улыбнулась.

– Жених приехал.

– Тю, было бы из-за чего волноваться! – всплеснула она руками. – Ты как первый день на свете живешь! Сперва траур, потом пост, потом дела, потом еще какие-нибудь дела, а там…

– Или шах помрет, или ишак, – хмыкнула я.

Марья Алексеевна рассмеялась, я сделала вид, будто смеюсь вместе с ней. Может, я зря разволновалась – в конце концов, я не прежняя Глаша, неспособная за себя постоять. Но этот человек не выглядел тем, кто легко отступится от своей затеи. Если, как я предполагала, идея с «удочерением» имени и деньги на взятки – его рук дело, как и любой хороший делец, он сделает все, чтобы инвестиция окупилась.

Интересно, что за болезнь вызывает этот запах, который Кошкин безуспешно пытался замаскировать одеколоном? Хотя какая мне разница, я-то не доктор! Мне сейчас нужно думать не о чужих болезнях, а о собственных инвестициях.

– Марья Алексеевна, сделайте одолжение, проводите Дениса Владимировича с женой в гостиную. И я буду вам очень признательна, если вы поприсутствуете при разговоре.

– Непременно поприсутствую, милая! Иначе Ольга не даст вам обоим слова сказать, а меня она побаивается.

При этом побеседовать с потенциальным деловым партнером с глазу на глаз я не могу, потому что он женатый мужчина, а я незамужняя барышня. Вот же дурь редкостная!

Ольга со страдальческим видом устроилась в кресле.

– Надеюсь, вы недолго будете обсуждать ваши скучные дела.

Денис Владимирович смерил ее далеко не влюбленным взглядом.

– Душа моя, дела не зависят от наших пожеланий. Именно благодаря этим скучным беседам вы недавно получили новый выезд. Впрочем, если желаете, можете пока прогуляться в саду.

– Очарование дикости – не в моем вкусе, – фыркнула она, но все же заткнулась.

Минут пять мы проговорили о поминках, погоде и перспективах на урожай, и наконец Крутогоров перешел к делу.

– Чем могу быть вам полезен, Глафира Андреевна?

– Я слышала, у вас есть пильная мельница. Вы используете ее только для собственных нужд или продаете доски?

– Могу не преуменьшая сказать, что я снабжаю досками весь уезд.

– Я хотела бы сделать заказ. Сколько вы просите за вот такие материалы? – Я протянула ему заранее подготовленный список.

Денис Владимирович пробежал его взглядом, брови его взлетели.

– Кто составил вам этот перечень?

– Я.

– Глафира Андреевна, я настоятельно рекомендую вам обратиться за помощью к хорошему приказчику. Этот набор несколько… необычен.

Не знаю, чего уж он углядел там такого необычного. Доски потолще и покрепче для стенок, чуть тоньше для дна и крышки, рейки для рамок и внутренних деталей.

– Если вы поделитесь, что именно хотите строить, я подскажу вам.

Я заколебалась. Болтать о своих новых ульях направо и налево я пока не собиралась. Во-первых, может и не получиться. Во-вторых, конкуренты, конечно, рано или поздно скопируют идею, но чем позже, тем лучше. Однако и напрямую заявить, будто мои планы – не его дело, нельзя.

– Как справедливо заметила ваша супруга, мой дом сейчас не в лучшем состоянии. Это материалы для самого неотложного ремонта.

– Воля ваша, но зачем вам столько реек?

– Для обрешетки, – нашлась я.

Марья Алексеевна отвернулась к окну, уголки ее губ подрагивали.

Денис Владимирович светски улыбнулся.

– Простите мое любопытство. Конечно, вы вправе сделать любой заказ. Это обойдется… – Он пошевелил губами, подсчитывая. – В тридцать отрубов. Я бы осмелился посоветовать вам отложить такие траты до более подходящего времени. После недавних печальных событий, возможно, ремонт – не самый насущный вопрос.

Да уж, сумма немаленькая. Но ни пчелы, ни медоносы не станут ждать более подходящего времени.

– И какой срок займет выполнение?

– Сами работы – неделю, но сейчас у меня много заказов. Так что не могу обещать раньше двух недель.

Теперь пришла моя очередь возводить глаза к потолку, считая. Выходило, что тесать доски, по предложению Герасима, будет чуть дороже, чем заказать пиленые, – но мужики, которые копали могилу и выносили гроб, уже подходили ко мне сегодня и сообщили, что Герасим намекнул, будто барышня ищет работников, и они готовы приступать хоть завтра. А лесопилку нужно ждать не меньше двух недель. С другой стороны, чтобы вытесать нужное количество досок, понадобится месяц.

– Я очень признательна за вашу заботу, Денис Владимирович, – медленно произнесла я. – В самом деле, расходы в последнее время были существенными. Вас не обидит, если я уменьшу заказ вдвое?

– Никаких обид, Глафира Андреевна, – улыбнулся он.

– Я готова заплатить вперед, – сказала я. Марья Алексеевна закашлялась, я сделала вид, будто не заметила. – Надеюсь, добрые соседи всегда найдут условия, выгодные для обеих сторон. Тем более я рассчитываю, что это лишь начало нашего делового сотрудничества. В будущем мое хозяйство потребует и других материалов.

Я мило улыбнулась. Крутогоров искренне рассмеялся.

– Кажется, я недооценил вас, Глафира Андреевна. Вы правы, добрые соседи всегда поймут друг друга. Я готов уступить вам десятую часть.

Ольга, которая до сих пор с преувеличенным вниманием разглядывала свои ногти, вскинулась, но, встретившись взглядом с мужем, опустила глаза.

– Однако надеюсь, что, если затеете еще один… ремонт, вы обратитесь ко мне, – сказал Крутогоров.

– Непременно, – заверила его я.

– Ну а теперь рассказывай, что за ремонт ты задумала, – вцепилась в меня Марья Алексеевна, едва отъехала коляска, увозящая Крутогоровых.

– Не ремонт. Ульи, – призналась я, вспомнив, что доски мы с Герасимом обсуждали без нее. Удивительно, что Варенька до сих пор не разболтала – или просто, как Ольга, сочла дела скучными?

Эта мысль потянула за собой другую – неужели это та самая Ольга? Хороша, конечно, и был в ней тот лоск уверенной в себе красавицы, который я никогда не могла…

– Чем тебе батюшкины ульи плохи? – вернула меня в реальность Марья Алексеевна.

Я обозвала себя идиоткой. Веду себя как старая сплетница, какое мне дело до чужой личной жизни!

– Всем плохи.

Пришлось повторить вчерашние объяснения для Герасима. Генеральша кивнула.

– Интересная затея. Правильно делаешь, что никому не болтаешь. И дальше не болтай, а еще лучше – получи привилегию. Заодно, может, и деньгами сенат поможет.

– Привилегию? – переспросила я.

– Да, привилегию на право делать такие ульи, которые ты придумала. У других этого права не будет, пока твоя привилегия не закончится.

Я заколебалась. С одной стороны – идея не моя. С другой…

– Вы сказали, поможет деньгами?

– Да, если сможешь доказать, что твоя придумка полезна державе, и пообещаешь часть продукции произвести для государственных нужд.

Выходит, привилегия – это что-то вроде патента и гранта одновременно.

– Я ничего в этом не понимаю.

– Ничего, наш князюшка тоже со знаниями законов не родился, как и граф. Разберешься. Я тебе подскажу, как написать Северскому, чтобы тот помог составить прошение к императрице и приглядел, чтобы дело не затянулось.

– А без письма никак не обойтись? Я и так ему обязана.

И не хочу становиться еще больше обязанной князю, облеченному властью. Даже если как человек он замечательный, некоторые долги бывает очень сложно отдать.

– Душенька, на нашей грешной земле даже младенцы уже родителям обязаны. Дело не в том, чтобы никому не быть должной, а в том, кому именно задолжать. Вот, скажем, жених твой…

Я поморщилась.

– Он мне не жених.

– Неважно. Ему задолжать – так он из лап не выпустит, пока весь долг с процентами до последней четверти змейки не выжмет. А Северский хоть чужие долги не забывает, но и свои помнит. Значит помнит, что председателем дворянского совета его сделали не для того, чтобы он свои карманы набивал – впрочем, он и так в золоте купаться может, – а чтобы жизнь в нашем уезде лучше делалась, в интересах державы нашей. И сделали его председателем члены совета, к которым и ты сейчас принадлежишь. Так что можно сказать, будто и он тебе должен.

Я с сомнением покачала головой. Марья Алексеевна добавила:

– К тому же и ты ему свою благодарность покажешь.

– Он берет взятки?

Почему-то эта мысль была мне неприятна, Северские мне понравились, и разочаровываться не хотелось.

– Ты, Глашенька, взятки и благодарность не путай. Вот, скажем, затеялся князюшка о том годе сахар из свеклы добывать. Пока завод строили, немало мастики на воске перевели, и очень уж он сокрушался, что мужики-бортники цены на воск задрали так, что пришлось из соседнего уезда возить.

– Поняла, – медленно проговорила я, в который раз чувствуя себя безмозглой девчонкой рядом с этой женщиной. Потом сообразила еще кое-что.

– Сахар из свеклы, говорите?

– Да, кто бы мог подумать, а ведь получилось. Привилегию на этакую диковинку получил.

– И свеклу он, конечно, сам выращивает? Из своих семян?

– Как и все.

А чтобы были семена, нужно опыление.

– К чему ты об этом? – полюбопытствовала генеральша.

– Похоже, я в самом деле могу его отблагодарить, и не только продавая воск по-соседски. Но надо подумать.

– Подумать всегда полезно. А что до взяток… – Она вздохнула. – Опять же, не путай плату за покрытие злодейства или, скажем, за то, чтобы барку с солью потопить, соль до того продав, – и признательность за труды. Канцелярист в столице жалования имеет двести отрубов в год, а чтобы там жить хоть как-то, нужно не менее трех тысяч в год. Вот и идут все с подарками, понимая, что иначе чиновнику не выжить. А ведь у них семьи.

– Как будто их кто-то заставляет работать канцеляристами, – не удержалась я.

– Милая, так по закону, еще в прошлом веке принятом, дети канцеляристов ни на какую службу, кроме гражданской, поступать не могут.

Похоже, мне надо поставить свечку местному богу за то, что я оказалась дворянкой. Как бы я ни ворчала на дурацкий этикет, он все же лучше подобного бесправия.

– Хотя бывают и настоящие мздоимцы, конечно. Наш прежний исправник, говорят, целое состояние на вымогательстве сколотил. Да немного оно ему помогло, когда удар хватил. – Она похлопала меня по руке. – Не бери в голову, милая. Я подскажу, где надо.

– Да как же не брать в голову! – возмутилась я. – Ладно привилегия, могу и без нее обойтись, но мне еще в губернский суд прошение писать.

– Зачем?

– Чтобы вводный лист получить.

Марья Алексеевна открыла рот. Закрыла.

– Господи, прости мою душу грешную, еще земля на могиле Граппы, чтоб ей на том свете икалось, не осела. – Она осенила себя священным знамением. – Но ведь ни стыда ни совести, видать, у нее под старость лет не осталось. Как всем пела, будто о сироте радеет, а сама даже о главном не позаботилась. Вот уж воистину своя родня хуже чужой вражины бывает. Карга старая, чтоб ее на том свете на сковородке… – Она осеклась. – Прости, Глашенька. Я знаю, как ты тетушку любила. И за то прости, что я вовремя не разузнала, что да как, подруге поверила.

– Не за что, Марья Алексеевна. Вы и без того очень мне помогаете.

– Значит, начнешь с прошения в суд. Но и про привилегию забывать не стоит. Судейские дела медленные, так что нечего время терять. Сегодня же и напишешь.

Я кивнула. Но сперва надо выпроводить гостей.

Глава 2

На крыльцо вышли Нелидов – тот молодой человек, что явно очаровался Варенькой и она сама. В паре шагов за ними следовал Стрельцов.

Еще накануне вечером графиня успела пошарить по сусекам и раздобыть трость из темной вишни с латунным набалдашником в виде орлиной головы и латунным же наконечником. Я спросила, не слишком ли рано она отказалась от костылей, но девушка только отмахнулась: «Нога почти не болит, и так куда изящней, чем скакать на костылях, будто древесная жаба».

В самом деле, с тростью Варенька передвигалась, хоть и прихрамывая, но изящно, а сейчас, когда она шла рядом с молодым человеком, в походке и выражении лица появилось нечто трогательно-беззащитное, словно легкая дымка уязвимости, провоцирующая немедленно о ней позаботиться. Ее губы слегка подрагивали при каждом шаге, а глаза, широко распахнутые и блестящие, создавали впечатление мужественного преодоления нестерпимой боли. Варенька чуть заметно наклонялась к спутнику, будто ища опоры, но не позволяя себе ею воспользоваться – идеальное сочетание аристократической стойкости и женской хрупкости, перед которой не устоял бы ни один мужчина.

Похоже, мне есть чему поучиться у этой юницы.

– Ваша идея записать рассказы о рыбалке – великолепна, – негромко говорил Нелидов. – Сейчас мода на все природное, естественное, и чистота и простота этих рассказов вместе с красотой деревенской жизни и изяществом вашего слога наверняка найдут признание в столице. Жаль, что вам нельзя будет открыть вашего настоящего пола, хоть остротой ума вы могли бы соперничать со многими известными мне мужчинами.

Варенька стрельнула глазками в Нелидова и снова опустила пушистые ресницы.

Я отвернулась, пряча улыбку. Шустра графиня!

– Боюсь, я не заслуживаю такой высокой оценки, – прощебетала девушка.

– Нисколько! – горячо возразил он. – Подобно нимфе Эхо, вы превращаете простые слова рыбака в мелодию, достойную Аполлона. Такой дар встречается реже жемчужины в речной ракушке… и ценится еще выше теми, кто способен понимать истинную красоту, а не только блеск золота.

– Чую я, у Лешеньки появился соперник, – промурлыкала себе под нос Марья Алексеевна.

– Надо бы разузнать, что за тип и зачем он явился на поминки, если не местный, – отозвалась я.

– Я тебе скажу. О самом Сереже ничего плохого не слышала, хотя, может, из Готтенбурга не долетело. Дед его дворянство выслужил доблестью, а потом достаток рода приумножал как мог. Но правду говорят, что на детях выдающихся людей природа отдыхает, – Семен все богатство пропил да проиграл и умер не по-божески: удар хватил, когда в последний раз отыграться не смог. Так что жена его и дочь теперь из милости у дальних родичей в усадьбе живут, а сын коллежским секретарем служит.

Я снова пригляделась к молодому человеку, отмечая то, чего не заметила раньше. Жилет под сюртуком хорошего сукна был лишен даже намека на вышивку, украшавшую жилеты других дворян. Ни часовой цепочки, ни перстней. Едва заметная потертость на белоснежных манжетах. Особая тщательность человека, который следит за каждой деталью туалета не из-за модничанья, а потому, что малейшая небрежность превратит честную бедность в потасканность.

– Мало мне охотника за титулом, охотник за приданым явился, – пробурчала я.

Тут же мысленно одернула себя: я ничего не знаю об этом человеке, и нечего уподобляться всяким там, готовым осудить заочно.

– Глаша, Сергей Семенович хотел бы побеседовать с тобой о делах, – сказала Варенька. Обернулась к нему. – Я тронута вашими словами, хоть они и чересчур лестны для меня. Однако я должна откланяться. Надеюсь, сегодняшний день не станет в нашем знакомстве и мы сможем еще не раз обменяться мнениями о литературе и искусстве.

Она оперлась на подставленную руку кузена и грациозно похромала прочь. Я успела заметить, что на лице Стрельцова недовольство борется с весельем – наверняка он, как и я, насквозь видел все эти маневры. А вот молодой Нелидов проводил девушку восхищенным взглядом, кажется, даже на миг забыв, что хотел поговорить о делах.

Мне показалось, что в окне мелькнуло бородатое лицо Кошкина, но прежде, чем я успела в этом убедиться, лицо исчезло. Марья Алексеевна тронула меня за локоть.

– Пойду намекну, что кое-кому пора и честь знать. – Она улыбнулась Нелидову. – А вы с Глашей можете устроиться вот на этой скамейке и спокойно поговорить. Благо наконец-то распогодилось.

Сев на скамейку в добром метре от меня, Сергей нервно огладил папку, которую до сих пор держал под мышкой.

– Благодарю вас за уделенное время, Глафира Андреевна, – начал он. – Наверняка у вас много забот, поэтому позволю себе говорить прямо. Осмелюсь предположить, что после недавних печальных событий ваше имение требует особого внимания.

Он замолчал, явно ожидая моей реакции.

– Продолжайте, – сухо сказала я. Мало мне Кошкина, еще один помощничек просится на мою голову!

– У меня есть некоторый опыт управления делами, хоть и не столь обширный, как хотелось бы. Как вы уже поняли, я живу в Ильин-граде, но вторую неделю гощу у Татьяны Павловны, неподалеку. Мне известно, что сейчас у вас нет управляющего, и потому я позволю себе предложить вам свои услуги.

Я снова окинула его взглядом, припоминая слова Марьи Алексеевны о жаловании столичных чиновников и стоимости столичной же жизни. Как же мне понять, хочет ли парень оставаться честным, поэтому ищет другое место или, наоборот, рассчитывает поживиться, пользуясь неопытностью и плохой репутацией возможной хозяйки? Второй Савелий мне тут не нужен.

– Я не стану скрывать: мое финансовое положение достаточно затруднительно – впрочем, вы наверняка об этом слышали, – продолжал он. – Это место – если вы согласитесь – станет для меня спасением. Однако считаю, что и я могу быть полезен вам. Я готов работать за скромное жалование. При этом, уверен, смогу взять на себя значительную часть забот по управлению имением, что освободит вам время для других важных дел.

Не знаю, насколько он честен, но по крайней мере парень не пытался укрыться за витиеватыми фразами с двойным и тройным дном – и я невольно почувствовала к нему симпатию, на контрасте с Кошкиным.

– Рискну и я быть прямолинейной. Скромное жалование, жилье и питание за моим столом – это все, что я могу обещать. При этом положение мое действительно сложное, и я не могу позволить себе нанять некомпетентного человека. Сколько вам лет? Что вы знаете о ведении хозяйства?

– Мне двадцать. – Он едва заметно улыбнулся. – Молодость обычно синоним неопытности, но не всегда синоним некомпетентности. Вот мой диплом Готтенбургского университета, который я окончил с отличием два года назад.

Он раскрыл папку и протянул мне лист на гербовой бумаге.

– Постойте, так во сколько же вы поступили в таком случае?

– В пятнадцать, как все, – пожал он плечами.

Я взяла документ, глаз выхватил несколько немецких слов. Еще бы я знала немецкий или как там называется его местный аналог. Я опустила диплом на колени, внимательно посмотрела на Нелидова.

– Философский факультет… – сказал он.

В мое время вряд ли кто-то стал бы щеголять дипломом философа в доказательство своих хозяйственных познаний. Поэтому я вернула ему бумагу.

– Диплом говорит о вашей целеустремленности и работоспособности. Все же расскажите, что вы там изучали. Барышень не учат в университетах. – Против моей воли в голосе прорезался сарказм.

– Прошу прощения. Если оставить в стороне математику, историю и языки и перейти к наукам практическим – естественное право и законы общественного устройства, а также науки камеральные и экономические. Принципы организации доходных хозяйств, учет и оценка земельных ресурсов, современная агрономия, лесоразведение и лесоустройство и так далее. У меня есть рекомендательные письма от профессоров, если хотите.

Он снова открыл папку, и в этот раз пальцы его не дрожали – похоже, он был уверен в своих знаниях.

– Не хочу. Вы получили прекрасное образование, Сергей Семенович, и я верю, что и рекомендации у вас блестящие. Но это рекомендации кабинетных профессоров, а не практиков.

Да, я много раз слышала от подруг, как сложно найти место молодому специалисту сразу после диплома: всем нужен опыт работы, а где его взять, если никуда без этого самого опыта не берут? Но я не могла, просто не могла себе позволить нанять его только из сочувствия к совсем молодому по моим меркам человеку, на которого свалилась ответственность за семью.

– К слову, почему вы выбрали именно философию, а не, скажем, юриспруденцию? Разве это не более подходящий путь для благородного человека – следить за соблюдением законов и, возможно, участвовать в создании новых?

– Я думал об этом. Однако, еще когда батюшка предложил мне выбирать стезю, было очевидно, что дела нашей семьи расстроены – правда, тогда я не имел понятия, насколько сильно. – На его лицо легла тень. – Возможно, останься я дома, все повернулось бы иначе, но Господь управил так, как счел нужным. Словом, думая об образовании, я надеялся, что мои знания помогут мне восстановить хозяйство и вернуть былое достоинство нашей фамилии. Однако все пришлось продать из-за батюшкиных долгов. Мне кажется, он сам понятия не имел об их масштабах.

Внутри что-то противно заныло. Я тоже не имею понятия о масштабах родительских, теткиных, а теперь и моих долгов. Здесь никому даже не приходило в голову составлять расписки в двух экземплярах! Как бы мне самой вскоре не оказаться в положении Нелидова – но меня-то управляющей точно не возьмут.

– Буду честен, год я пытался бороться, надеясь, что доходы с земель позволят удержать их в руках. Однако долги победили. – Он невесело улыбнулся. – Можно сказать, что я знаю, как управлять чужим имуществом, потому, что извлек уроки из небрежного управления своим собственным.

– Это действительно честный аргумент, Сергей Семенович. И, раз уж мы честны друг с другом… Из-за… болезни, о которой вы тоже наверняка наслышаны, я не следила за делами, и сейчас они совершенно расстроены. Если я найму вас, вам придется второй раз разбираться с последствиями небрежного управления. И как бы это место не похоронило вашу еще не начавшуюся карьеру в качестве управляющего. – Я усмехнулась. – Знаете, как это бывает. Один все разваливает, но успевает уйти до того, как это становится очевидным, и получает славу… – тьфу, чуть было не сказала «эффективного менеджера», – хорошего управленца, а все шишки валятся на того, кто принял полуразвалившегося хозяйство и изо всех сил работает, чтобы поставить его на ноги.

Он кивнул со спокойным достоинством.

– Понимаю ваши сомнения, Глафира Андреевна. Браться за восстановление хозяйства после чьего-либо небрежного управления – задача непростая даже для опытного человека. Однако я умею быстро извлекать уроки. – Он помолчал. – Я знаю, что такое горечь потери родового гнезда из-за чужой безалаберности. И что такое ответственность, тоже знаю: на моих руках мать и сестра. Кузина матушки, Татьяна Павловна, приютила их, и за это я благодарен, но, раз уж я стал единственным мужчиной в семье… Словом, я готов поставить на кон свою репутацию – от которой, между нами, и без того немного осталось благодаря батюшке – чтобы доказать свою компетентность и честность. Если я помогу вам восстановить ваше имение – это станет лучшей моей рекомендацией.

– Я немного могу вам предложить, – сказала я, поразмыслив. – Семнадцать отрубов в месяц до начала зимы.

Как ни крути, сейчас самая горячая пора. Заканчивается посевная, потом начнется сенокос, а там и первый урожай пойдет. И пчелы, которыми некому заняться, кроме меня. Лучше сегодня нанять хоть какого-то управляющего и начать работу, чем получить идеального управляющего – которого, я, возможно, и не смогу себе позволить – к концу лета.

– К тому времени будет понятно, на что вы способны, и я буду готова пересмотреть условия, либо мы расстанемся. Еще комната и еда, как я и обещала.

Он попытался не показывать своей радости, но улыбка, которую не получилось сдержать, говорила сама за себя. Он встал и поклонился.

– В пересчете на год это всего на четыре отруба больше моего годового жалования, – сказал Нелидов. – Однако кров и стол – большое подспорье, и я смогу отправлять деньги матери. Я очень вам благодарен, Глафира Андреевна, и я вас не подведу.

– Надеюсь, – улыбнулась я. – Возвращайтесь с вещами и обсудим дела.

Хорошо, что флигели отмыты. В одном из них можно и поселить управляющего – заодно и лишняя преграда от ночных разбойников.

Нелидов ушел – пешком: родственница, с которой он приехал, укатила на коляске раньше. Я огляделась. У дверей оставался только один экипаж, вызывающе дорогой, это было очевидно даже мне.

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом. Этого гостя выпроводить будет не так легко. Но едва я подошла к крыльцу, как дверь открылась мне навстречу.

– Благодарю за гостеприимство, Глафира Андреевна. – В голосе Кошкина было столько сахара, что у меня пересохло во рту. – За любезность вашу и за верность обещаниям.

Я присела в реверансе.

– Не утруждайтесь проводами, с вашего позволения, мы с Кириллом Аркадьевичем о делах побеседуем. – Он кивнул в сторону сеней, где маячил Стрельцов.

– Как вам угодно, Захар Харитонович.

Он словно не заметил иронии в моем тоне.

– Вот, именно те слова, которые жених хочет услышать от своей невесты.