Loe raamatut: «Бессмертие: Ад или Рай?»
От автора.
Привет, читатель. Какого бы ты возраста и пола не был бы, я думаю, что тебе будет интересно прочесть это произведение, написанное в полном беспамятстве, сумбурно и очень быстро. О чем оно?
Герой произведения представится сам, но я тебе скажу то, чего он не скажет: прототип персонажа – я сам. Его мысли, взгляды, размышления: все его качества срисованы с меня самого, с элементами фантазии конечно.
Спасибо я хочу сказать паре человек, которые также присутствуют в произведении, но имена или не названы, или изменены, но безусловно эти люди поймут то, что это о них.
Подруге, о которой говорится в одиннадцатый день, отдельное спасибо, потому что только благодаря тебе, Огонек, я продолжаю писать, показывать людям то, что я делаю. Я никогда не был уверен, что моя писанина чего-то да стоит, до сих пор думаю, что в этом нет ничего такого, а порой это и полнейший бред. Но только благодаря твоей поддержке я не сдаюсь и иду дальше, развиваюсь и уже не прячу то, что делаю. Спасибо, что продолжаешь быть рядом, не отрекаешься от меня и сколько бы времени ни прошло в разлуке, ты всегда со мной. Спасибо, Огонек.
Мой герой будет много чего тебе рассказывать, объяснять, но помни, что твой выбор – это твой выбор. Ты можешь слушать это, менять свое мнение, взгляд, но прошу, делай выбор осознанно, действительно подумав и переварив ту информацию, которую дает тебе он.
Нет ничего невозможного, если иметь сильных дух и веру, помни об этом. Не все, что ты читаешь – выдумка, во всем есть своя тайна и скрытый смысл.
День первый.
Привет, товарищ, не против если я буду звать тебя так?
Позволь представиться – Версалеc. Имя почти никто не помнит. Почему? Узнаешь позже. Но сам я свое имя помню – Никола, это практически все, что я помню из своего детства, да и вообще начала своей жизни. А все потому, что прожил я немного больше, чем людям положено: в этом году юбилей праздную, жаль, что один, девятьсот восемьдесят лет. Но я неплохо сохранился. Постараюсь описать для тебя.
Закрой глаза, смелее, и представляй. Я довольно высокий мужчина, больше двух метров в высоту, крепкий, широкие плечи, длинные сильные руки; очень длинные волосы (почти до поясницы), их так любила заплетать Кая, но о моей семье позже; у меня довольно большие глаза голубого цвета, но такие они не всегда были, да и сейчас временами можно увидеть в них другой цвет: они меняются от моего настроения и чувства на душе.
Если я чувствую радость – они ярко-желтые, почти светящиеся, как летнее солнце. Это невероятно красиво, правда.
Когда на душе мир и какое-то неземное спокойствие, они зеленые; такими они были часто, когда я смотрел на свою жену и дочерей.
Кроваво-красными они горят, когда я в ярости, такое бывает, когда происходит борьба не ради борьбы, а именно за что-то или кого-то. Ты ведь знаешь это чувство? Когда тебя переполняет, ты готов шею свернуть любому, кто встанет перед тобой, по жилам течет огонь и выдыхаешь с особым жаром, а сам становишься в разы сильнее и опаснее. В такие моменты глаза светятся красным, бойся, если увидишь их, никому бы не пожелал в них заглянуть.
Серые – довольно редкие, но и такое было, они не такие, как у людей, это действительно очень четкие серые глаза, будто цвет отменили в этом мире, и ты смотришь в их глубь. Это откровение, когда я вдруг понимал что-то… постараюсь объяснить это чувство. Мир замирает, но не совсем: он становится очень медленным, и ты смотришь на то, как с неба неохотно падают капли дождя, будто парят в воздухе, и с неохотой приземляются вниз. Казалось бы, капля летит не больше одной-двух секунд, но в моменты серых глаз они могут парить до получаса. В такие моменты ты видишь все иначе, ситуация, которая казалась обреченной, находит свое решение, но бывает и наоборот. Это время на размышление: мысли становятся подобны молниям, а время замедляет свой ход, уступая это право тебе, чтобы ты смог принять роковое решение, которое кардинально изменит, если не мир, то твою жизнь уж точно.
Фиолетовый – это уже будет тяжело объяснить, но я попытаюсь. Фиолетовый ведь не свойственен человеку, так? Вот оно и есть, это те моменты, когда я чувствую особое пробуждение силы, особую связь с этим миром, а также этот цвет может означать то, что образовалась связь с человеком (я – часть его сознания), но об этом подробнее я расскажу в другой день.
Карие. Не так интересно? Нет, друг, ты просто не видел этих глаз. Это яркий, глубокий цвет, а сами глаза при тусклом свете начинают будто светиться и порой пугать тех, кто замечает их в полумраке. Это смесь зеленого и желтого на самом деле, если так порассуждать. При этом цвете я чувствую себя особенно: спокойствие, но в то же время несвойственная мне резкость движений от тени к тени, потому что бывает подобное чаще всего в темноте, но не всегда. Порой это красные, но без крови: жажда есть, но более спокойная, нет особого прилива сил и нет огня, это тихая ненависть.
И, наконец, голубые. Что первое всплывает в твоей голове после этого слова? Океан? Небо? Нет. Лед. Да-да, именно лёд. Это момент опустошения, когда ничего уже не способно согреть, а сердце обращается в кусок застывшей воды… Ты знаешь это чувство? Чувство потери? Мы поговорим о нем завтра, но это именно то, что заставляет мои глаза гореть голубым. Таким холодным и мертвым…
Больше никаких внешних особенностей у меня нет, но вот теперь вернемся к тому, зачем я вообще взялся писать дневник, и к моей главной особенности.
Ты ведь слышал о философском камне, ведь так, приятель? Магический камень, с помощью которого можно сварить эликсир молодости и стать бессмертным, любой металл обращать в золото. Да, обращать металл в золото я не умею, а вот с первым…
Много веков люди пытаются обрести одно и то же. Власть, деньги, чтобы эту самую власть получить, и вечную жизнь, чтобы иметь влияние бесконечное; но у смерти на этот счет другие планы: самые сильные и влиятельные люди в любом случае умирали, как бы они ни пытались продлить свою жизнь хоть на мгновение. Смерть – это то, что настигнет каждого человека, кого-то раньше, а кого-то позже, но никто не будет обделен ее вниманием. Увы…
Здравствуй, я тот, о ком смерть забыла, а вспомнить не может уже девять сотен лет. Я стал заложником этой жизни, и как бы ни пытался, я просто не способен умереть. Вроде такое простое действие, столько способов есть для того, чтобы лишить человека жизни, многие правители веками создавали самые изощренные способы умертвить неугодного государству человека, а те, кто потерял всякий вкус к жизни и больше не видит смысла в ее продолжении, перенимали эти методы и создавали по их подобию свои. А я просто не могу умереть: в огне я не горю, раны затягиваются, яды не берут, веревки рвутся, а шея слишком крепкая, чтобы переломиться. А знаешь, как порой хочется все это наконец закончить. Ты понимаешь, сколько я уже живу? Я видел крестовые походы, освоение Америки, крещение Руси; я видел, как полыхали огни инквизиции, а чума забирала тысячами жизни, будто бы не замечая мое присутствие; видел восхождение Наполеона, был лично знаком с Теслой, обедал вместе с царем, а также с теми, кто правил Россией до и после него; я лично помогал Ньютону с формулировкой его законов, а еще был рядом с Пастером, когда тот поборол бешенство. Это список можно продолжать бесконечно, потому что я присутствовал на каждом значащем событии в истории человечества, был знаком с каждым из тех, на чьих открытиях строилась наука и сама цивилизация. Страшно даже подумать об этом.
Тебе кажется, что это круто? Я приглашаю тебя прожить со мной две недели и услышать рассказ того, кто смог победить смерть. Может быть, после прочтения этого дневника твое отношение к жизни и смерти переменится. Если это случится, значит я прожил почти тысячу лет не зря.
А сейчас… Свеча догорает, а я отправляюсь спать, чтобы снова встретить свой кошмар. Но об этом утром. Доброй ночи, товарищ, наше путешествие по моей долгой жизни начинает.
День второй.
Доброе утро, товарищ, как спалось? Мне снова снилось все то же, хочешь расскажу? Для понимания всей ситуации, думаю, тебе стоит это услышать. Слушай внимательно, в этом есть что-то, что может быть именно ты сможешь разгадать.
Началось это довольно недавно, всего около полугода или год назад, (я, честно говоря, уже и со счета времени сбился) и происходит это каждую ночь за очень редким исключением. Так вот, сон начинается с выхода меня из тела, это именно то, с чем я могу сравнить это чувство погружения в мой таинственный сон, который позже переносит меня постоянно в разные места, но сводится к одному: я прогуливаюсь по просторам какого-то уголка нашего мира и через время: начиная от пары минут, заканчивая парой часов, я слышу пронзительный крик, который заполняет меня полностью, переполняет череп, проникая в глубины мозга, сотрясает каждую частичку моего тела настолько сильно, что я падаю на колени и меня выворачивает назад дикой болью по позвоночнику. Слух становится в сотни раз чувствительнее, даже учитывая, что в реальном мире он и без того обострен. Но в определенный момент я могу перебороть эту боль и начинаю сопротивляться: я бросаю свое тело вперед, выгибая спину, и за моей спиной раскрываются два крыла (это сон, все в порядке вещей), в этот момент боль отступает и появляется свобода, я взмываю ввысь и лечу в сторону, с которой доносился крик. Я не понимаю, почему именно я слышу это, но времени на раздумья нет: человек в беде и ему нужно помочь. Прилетая на место, я понимаю, что я один это слышал, потому что никто больше не пришел на помощь окруженной душе. Да, именно окруженной.
Каждый раз пытка разная: когда-то человек прикован цепями к камням или прямо к земле и медленно истязается ножами; когда-то это просто избиение, а когда-то они еще ничего не успевают сделать, я прилетаю раньше. Так кто они? Я точно сказать не могу. Может быть демоны, может духи, черт его знает, но могу тебе описать их внешность и поведение, если тебе интересно. Готовься представлять.
Эти существа размером с человека, немного выше, но ростом до меня не достают, хотя может это все потому, что прямоходящих среди них немного (большинство ходит горбато или вообще в виде дуги, неся свою голову почти около коленей). Они одеты, но в изорванные одежды, которые кое-как прикрывают их. Тела красного цвета, но не яркого, скорее что-то близкое к металлу, который только-только начал раскаляться и теплится темно-малиновым цветом, или можно сравнить это с тем цветом, который ложится на небелые стены, проникая сквозь темно-красные плотные шторы. Жуть, одним словом. Пальцы безобразны, похожие скорее на ржавые лезвия ножей, сточенных под конус; они будто не из костей и кожи, а из камня с вкраплениями железа. Ужасны их спины и руки, которые выбиваются из-под одежды: они покрыты шипами и зарубками, а кожа вовсе не похожа на кожу человека или какого-либо известного человечеству животного: грубая, волнами, и будто совсем не тянется, а просто лежит по телу, как одежда, неотделимая от хозяина, а выглядит, на самом деле, это зрелище мерзко, всего передергивает, когда вспоминаю это и записываю. Ходят твари на босу ногу, но ноги еще более или менее похожи на человеческие за одним исключением: вместо ногтей у них длинные когти, которые такие же плоские на конце как у человека, но сделанные будто из камня и ужасно острые.
Когда я приземляюсь, поднимается жуткий ветер и твари сразу замечают меня, в большинстве своем отрываясь от прошлого предмета истязания, а моя попытка высвободить жертву побуждает каждого обратить свой взор на меня и броситься вперед с диким ревом. Говорить они почти и не могут, всего одного я за это время встретил, который смог вымолвить хоть пару слов, остальные же бессвязно ревут и безобразно рычат, лишь только разбрызгивая слюну, но ничуть не пугая меня.
Жертвы делятся на два типа. Первые делают ноги сразу, как я сбрасываю с них оковы, даже не оглядываются, в лучшем случая могут скоро поблагодарить и так же скоро сбежать. Вторые никак не соглашаются покинуть поле, уверяя, что смогут помочь и не желают оставлять меня на погибель; самые упрямые так до конца и остаются, но по моему указу в бойню не лезут, просто стоят в сторонке и посматривают на происходящее, так и норовя кинуться поднимать меня, если я упал, даже учитывая, что я в два, а то и три раза выше и крепче самоотверженного храбреца.
Бой продолжается по-разному: это может быть и десять минут, а может быть и час, но исход всегда один – смерть. Каждый раз я умираю в этом страшном сражении за беднягу, которого мучали эти твари, но каждый раз я огорчаюсь тому, что все-таки просыпаюсь и понимаю, что это был всего лишь сон и мой очередной день бесконечной жизни начался. Я могу умереть прямо в бою, забитый толпой этих безобразных шакалов, а могу всех их изничтожить, но от полученных ран скончаться на руках спасенного.
Знаешь, я не первый день, неделю или месяц пытаюсь понять, почему именно это снится мне каждую ночь, почему ничего другого я не способен видеть, и почему, учитывая всю свою силу и мощь там, я не могу пережить сражение? Какого черта? Это какая-то насмешка жизни надо мной? Умереть не может по-настоящему, так умирай каждую ночь, а смерти все равно не сыщешь. Это довольно странно и загадочно. Может, это моя миссия, которую я выполняю и к которой готовился девять сотен лет? Но самое интересное не это…
Как-то раз я все же смог встретить, а самое главное вспомнить лицо человека, за которого бился накануне (даже в силу своей всеобъемлющей памяти, я почему-то не способен помнить человека, которого видел во сне этой же ночью; единственное, что я помню, это то, что человек каждый раз разный). Это была юных лет дама по имени Шерил (на вид ей было около двадцати пяти, не более). Абсолютно свежа и красива, она встретила меня взглядом в одном из заведений Лондона летним утром. Что-то во мне дрогнуло, когда я посмотрел в ее глаза, в ее бездонные глаза… Я вспомнил. Принимать решения я научен этой жизнью довольно быстро и твердо, потому решил подсесть к ней и поговорить, чтобы быть точно уверенным в том, что это именно она, или же в том, что это мое сознание меня обманывает.
У нас завязался разговор, ее голос был очень нежен и звонок, как звуки арфы. Говорили мы о многом да так, что промчалось уже более трех часов, а мы все еще находились на летней террасе с чашкой кофе в одной руке и ладонью друг друга в другой. Я будто бы снова влюбился, да, после стольких лет… О своей семье расскажу чуть позже: на это рассуждение стоит выделить отдельные день, по моему мнению. Но самое интересное случилось после: она мимолетно сказала, что видела этой ночью странный сон и вот тут я насторожился, принялся ее расспрашивать. Она рассказала именно то, что видел я прошлой ночью, но со своей перспективы… я был шокирован. Хотя даже это слово не может в полной мере описать моих чувств в тот момент, когда она раз за разом попадала в цель описывая каждую деталь сна. Или уже не сна…
Представь себе: то, что я видел каждый день, не было сном, это была реальность… это то, что вижу не только я; эти люди – не просто образы, созданные моей фантазией, а реальные души людей, а бой реально случался. Суть еще в том, что это, видимо, все не случайно: у нее начались ужасные трудности и внутренняя борьба, чувство обреченности и будто что-то пожирало её изнутри, а после этой ночи каждое из этих чувств просто отступило и, по ее словам, она смогла снова дышать полной грудью и смотреть на мир ясными глазами. Но самое интересно еще впереди.
Прости, товарищ, они пришла, я вернусь к тебе вечером и тогда уже расскажу о другом своем открытии, которое было сделано, кстати, с помощью Шерил. До встречи!
Вечер второго дня.
И снова здравствуй, я ведь говорил, что напишу еще кое-что сегодня, чтобы тема сновидения была на данный момент исчерпана, потому что это именно то, что поможет мне вести рассказ дальше, а тебе понимать происходящее лучше. Так вот…
Шерил стала для меня ключом не только к моему новому счастью (об этом позже), но и разгадкой таинственных снов: отчасти их связи с реальностью, да и мной тоже. Как выяснилось, многие из тех, кого я видел и спасал – люди, которых я вскоре встретил, но сам я запомнить их не мог: минут через десять после пробуждения я помню слова, действия, но никак не могу вспомнить лица или голоса этих людей. Выход из ситуации оказался и прост, и сложен одновременно, снова помогла Шерил.
К моему большому счастью, Шерил одно время работала дизайнером, поэтому совсем недурно могла рисовать. Да что уж там! Ее рисунки людей порой тяжело было отличить от реальности, портреты оживали и выглядели действительно объемными, будто перед тобой не плоский лист бумаги, а человек, на которого ты смотришь через черно-белый фильтр. Следующие пару месяцев после встречи мне предстояло выучиться рисовать, да так, чтобы за меньше, чем десять минут, успеть запечатлеть лицо максимально достоверно и узнаваемо, дабы после этого суметь узнать человека при встрече и быть готовым помочь ему после. Моя миссия на это столетие начала становиться понятной.
Знаешь, теория десяти тысяч часов и правда работает, в этом я смог убедиться сам. Каждый день, утром и вечером, Шерил давала мне новое понятие, новый навык, который нужно было отработать, а я все оставшееся время трудился над этим сам. Горы листов неудавшихся работ, перерастающая в еще большую гору эскизов, зарисовок лиц, тел, рук. Это была одержимость делом, я работал постоянно, ни на что больше не отвлекаясь, но самое удивительное было то, что я совсем не чувствовал усталости. Каждый новый лист, взятый в руки, давал мне новый прилив сил, потому что я знал, что к шести сорока придет Шерил, моя милая Шерил, и увидит то, что я сотворил за это время. Когда она приходила, я первым делом вел ее посмотреть на работу, проделанную за день; она долго рассматривала рисунки, вглядывалась в каждую линию, в каждый штрих и улыбалась, в ее глазах была настоящая гордость, а это служило лучшей в мире мотивацией продолжать творить.
С каждым днем линии становились все увереннее, штрихи четче, а лица правдоподобнее, я сокращал время до минимума, пытаясь успеть нарисовать узнаваемое лицо в максимально короткий срок. Получилось. Как-то раз теплым летним вечером мы вышли с Шерил в то самое место, где мы впервые встретили друг друга и за соседним столом сидела пара, это был тот момент, когда я чувствовал то, что наконец смогу это сделать. В руках спутницы секундомер, в моих блокнот и карандаш. Раз. Два. Три. Рисуй! Я начал очерчивать лицо, плечи, руки, стол и стоящие на нем предметы, пытаясь схватить всю сцену целиком именно так, как учила меня девушка. Да, вот оно… еще немного… Готово! Шерил взяла блокнот в руки, пересела на мою сторону, посмотрела на пару, на лист и сказала: «Ты готов, я горжусь тобой!».
Навык было решено проверить на практике следующим же утром. Перед сном была подготовлена стопка листов, пара карандашей и невероятная решимость вперемешку с любопытством. Ложимся спать, очередной сценарий и новый человек. Забывая напрочь о плане, я бросаюсь в бой, просыпаюсь, протираю глаза… Черт! Увидев подготовленные с вечера материалы, я вспоминаю и хватаю с тумбы карандаш, опрокидывая стакан, в котором стоял еще десяток таких же; карандаши катятся по полу, бумага летит за ними, а я, словно одержимый безумец, с закрытыми глазами пытаюсь цепляться за те обрывки памяти, на которых еще есть лицо человека. Я рисую быстро, размашисто, не замечая ничего вокруг себя, не замечаю и Шерил, проснувшуюся от падения того, что стояло на тумбе, смотрящую на меня с недоумением, но в то же время восхищением.
– Да, черт возьми, да! – кричу я, размахивая листом, на котором запечатлено было лицо человека, бросаюсь в объятья Шерил.
– Ты смог это сделать, молодец! Я горжусь тобой, мой Ван Рейн – улыбнулась она.
Так у меня накопилась целая папка рисунков того, что я видел ночью. Сначала я рисовал только лица, но со временем понял, что после рисования лица я мог более четко вспомнить другие детали, поэтому через какое-то время создавалось до пяти и даже десяти зарисовок одного и того же сна, но с разных сторон. Это именно то, что в будущем помогло мне в моих работах: Бестиарии и Некрономиконе, но об этом позже. О Бестиарии я расскажу завтра, а также о том, что случилось с моим именем.
Друг, спасибо, что ты все еще со мной; приятных снов тебе, пусть кошмары обходят тебя стороной. До встречи, впереди еще много интересного. Пожелай мне удачи, товарищ. Спокойной ночи…
