Loe raamatut: «Другие картинки»

Font:

ISBN 978-5-0062-6036-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Картинки – 1. Мыло для глаз

Пророчество.

Я шёл по лесу. Сзади меня шёл Ренат. Где этот придурок взял пистолет, я понятия не имею. Он хоть и служит Милиции, но служит он всего-навсего охранником в тюрьме. Ну наверно у него есть какие-то связи… Кстати, я не знаю, настоящий ли пистолет у него в руке, которым он угрожает мне со спины, – ну то есть не пневматический, а огнестрельный, – но мне всё равно.

Я устал жить, я не хочу жить, и этот идиот теперь хочет облегчить меня. Почему я называю его идиотом? Потому что он таковым является всю свою жизнь, – а я знаю его с детсадовского возраста.

– Ренат, а ты сильно волнуешся перед первым в твоей жизни убийством? – спросил я, откуда-то взяв смелости на такой дерзкий вопрос.

– Заткнись, ушлёпок. – сурово ответил Ренат, тоже откуда-то взяв смелости, ведь он всю жизнь меня боялся.

– Не хочешь – не отвечай. – сказал я с облегчением на сердце, – всё-таки в молчании помирать как-то легче…

Я сказал, что я устал жить, но я никогда во всю жизнь не питал мыслей суицида. Я просто устал жить, потому что мне всё в жизни понятно, и чувствуя – даже не то, что бессилии, – чувствуя временность своей жизни, я «устал жить».

– Ренат, а ты знаешь, что мне известно было, что ты меня убьёшь, ещё за двадцать лет до сегодняшнего дня?

– Хватит молоть чушь, а то я тебя здесь прямо порешаю!

Я замолчал и силы у меня вновь исчезли, – их хватило только на этот вопрос. Смерть – страшная штука, даже если ты «устал жить». Ренат сам очевидно волновался, и это было действительно первое убийство в его жизни, которое он намеревался сейчас совершить; я не следил за его жизнью, но говорю так, потому что знаю, что это человек, что называется «простой».

– Неужели тебе неинтересно, как я мог знать двадцать лет назад, что ты меня укокошишь в сорок пять?

Ренат на этот раз не огрызнулся и я решил не ждать его разрешения и стал говорить.

– Поверишь ли…

– Заткнись!

– Да не укокошишь ты меня тут! Тут слишком могут быть свидетели.

– Заткнись!

– Да и тебе выгодней. Ведь сообрази: вдруг какой-нибудь грибник здесь режет опята в кустах, и его не слышно, не видно, а мы разговариваем как два старых друга, коими мы, впрочем, и являемся. А?

Ренат опять промолчал; мне кажется у него были стиснуты зубы от злости.

– Ехал я значит в маршрутке, – начал я (Ренат не перебил), – и вдруг, то ли какой-то голос, то ли просто какое-то такое впечатление снизошло на меня, что я ясно понял – я умру насильственной смертью.

Силы у меня на этом предложении снова закончились – их хватало ненадолго от волнения и страха. Я так же боялся и Рената – вдруг он меня опять заткнёт или, того хуже, действительно выстрелит, не вытерпев.

– Не знаю, зачем Бог дал мне это знание… Кстати, ты верующий? – спросил я Рената.

Ренат молчал, запыхавшись и сопя своим клювом-носом. Нос у него был довольно длинн и он в детстве даже лечился – у него был Гайморит. Сам же Ренат «метр с шапкой», в то время как я «под два метра ростом». Мне в детстве приходило на ум назвать его Карлик нос, – это кажется из какого-то детского произведения литературы, которого я не читал, но слышал эту кличку героя произведения.

Но я не называл так его! Я же не дурак, чтобы высмеивать физические недостатки, – родители правильно меня воспитали.

– Ренат, можно я ещё скажу? Кстати, согласись – тебе приятно, что я спрашиваю у тебя разрешения?

Я хотел добавить ещё: «тогда как будь ты без пистолета, то я просто бы дал тебе пинка под зад». Но я струсил.

Ренат опять не удостоил – да, именно не удостоил – ответом. И я решил ещё пооткровенничать, – ведь я никому никогда за все двадцать лет этого не говорил, боясь, что если оно не сбудется, то меня примут за пустослова… И вот оно сбылось. Хотя конечно ещё не сбылось, но уже сбывалось.

– Ты ведь знаешь наверно, я же писатель? Знаешь что означает слово «прозорливость»? Ты книги читал вообще за жизнь?

Мне показалось, что последним вопросом я его разозлил и поэтому тут же как бы усиленно замолчал, де, я его не пытаю – ну не читает, так не читает.

– Давай направо! – вместо ответа произнёс Ренат.

Сердце моё сжалось; направо не было ни дороги, ни тропинки. Я понял, что скоро он меня убьёт.

Тут уже я ничего не ответил, так как не смог. Я повернул и мы пошли сначала просто по траве, а потом и через кусты и перешагивая бурелом.

Я не знал сколько нам ещё идти. Оказалось, что немало. Через какое-то время я снова ободрился духом и снова взял слово.

– Ну дай ты мне дорассказать хоть на прощанье? – обратился я к нему, но уже не таким смелым образом, как до.

Тишина.

– Я очень долго думал над этим пророчеством. Я ждал первые годы – не поверишь, лет пять, – внезапной смерти… Хотя я и выяснил, долго копаясь в уме, в мыслях, порой как бы даже медитируя, – ну кто же убьёт меня? И я выяснил, что это ты.

Я понимаю, это наверно невероятно. Но ты думаешь почему я не стал с тобой здороваться?

О, Ренат прекрасно должен был помнить этот день, когда я не помахал ему на его приветствие. Сказать по-правде, я не специально не стал здороваться с ним, а видимо какое-то вновь было участие Божье. Штука вышла интересная. Один знакомый должен был мне значительную сумму денег и каждый раз, как я его встречал, он любезничал со мной, обещал скоро отдать, и разумеется не отдавал. Так вот, я перепутал этого знакомого с ним, с Ренатом. Они были одинакового роста, только должник мой был черноволос, а Ренат рус. Но издалека я не заметил разницы в цвете волос. Я с ненавистью отверг приветствие должника, к тому времени намереваясь забрать у него долг другими, жёсткими методами, а не уговорами. Так что я и проехал мимо Рената, хотя и глядя на него и его искреннее приветствие.

Я потом поехал и обратно и вновь заметил Рената, – он ждал свою машину с автомойки, стоя возле неё, – и тогда увидел, что обознался. Но что-то подсказало мне, – хотя вся ситуация казалась странной, – что непросто так я обознался, что и не нужно считать Рената своим другом. С тех пор я решил вычеркнуть Рената из своих приятелей без всяких внешних поводов.

Ещё до этого разрыва я как-то раз понаблюдал за Ренатом со стороны. Дело было так: я приехал к своему другу, – Ренат тоже был его другом и стоял возле его дома вместе с ним. Я пожал руки им обоим, после чего Ренат зачем-то отлучился и полез что-то искать в багажнике своей машины. И вот, стоя с этим своим другом и общаясь с ним, я сделал такое наблюдение, краем глаза поглядыапя на Рената: лицо его из только что приветливого и лицемерно радостного сделалось злым и озадаченным без всяких причин; даже если в багажнике было что-то не так, то слишком уж он помрачнел из-за какого-то пустяка. Я мог тогда на девяносто процентов судить с уверенностью, что он очень как не рад моему визиту. Это было ещё одно доказательство, плюсом ко всем другим, что я не ошибся в своём определении Рената, как будущего моего убийцу.

Были другие случаи. Одна девчонка из нашего двора презирала его, когда он пытался к ней навязываться с ухаживаниями. Она прямо посылала его по матери и все смеялись, и все понимали, что она не просто груба, а справедливо груба, обличая Рената в низком заискивании. И что же было далее? А далее я сочёлся с этой девчонкой в паре. Я представляю себе, какие мысли были у Рената на этот счёт… Ведь я перед ней не заискивал и не ухаживал за ней, а она сама меня полюбила.

Прошло потом лет десять и я снова отбил невольно у него уже другую девушку. Вернее как, не то чтобы отбил, но ситуация была похожей, и снова я со своим ростом выиграл дамское внимание в ущерб маленькому росту Рената, оставшегося потом ни с чем, – хотя он сам привёл ту девчонку в нашу компанию… Я не виноват, что девушки предпочитают высоких – такой закон природы! И вобщем, хоть у меня никаких отношений с ней не состоялось, да я и стыдным считал уводить подруг у друзей, но она его бросила вскоре.

С тех времён прошло немало лет и убивать меня из-за юношеских обид было бы странно. Но я думаю, эти обиды – это начавшийся скатываться с детства снежный ком ненависти в мой адрес. Много чего было в детстве и юношестве, – порой был и я неправ перед ним, но чаще всего это были обиды надуманные в его злобненькой головке.

В тридцать четыре года я уехал из нашего города жить в Москву, зная что еду ненавсегда. Ренат, думаю, с облегчение вздохнул втайне, дескать наконец-то эта тварь провалилась отсюда. Я не сказал, что наши дома были на одной улице и расположены были на обозримом расстоянии.

И вот, как и планировал, прожив около пяти лет в столице, я вернулся обратно, – да ещё и как вернулся! Я вернулся, чтобы жениться. А жена моя не чета его жене, которая была хоть и помладше него, но к своему возрасту ужасно располнела и была похожа на колобок, будучи тоже невысого роста. Моей же жене чуть больше двадцати лет и она на момент свадьбы, мало того что красива в силу молодости, так ещё и от природы редкая красавица. Плюсом к этой зависти в отношении моего успеха в любви, – потому что я хоть и имел всю жизнь успех у слабого пола, но женился в таком зрелом возрасте в первый раз, так что все знакомые, которые переженились с двадцати, меня считали в этом отношении неудачником, – так вот, плюсом к этому я за жизнь добился кой-каких успехов на литературном поприще и меня кое-кто уже знал в стране…

Конечно, одной только зависти, которая несомненно имела место у Рената в сердце, слишком мало для такого шага как убийство; конечно у него был повод и куда более бытовой, – но какой это повод, я не знаю, – я описываю только то что знаю. У меня за жизнь накопилось немало врагов, как в родном районе, так даже и в городе, из-за моих резко идущих вразрез взглядов со многими бывшими друзьями и знакомыми. Так что может быть Ренат был всего-лишь исполнителем, как бы самым смелым из всех врагов, – а он, к слову, всегда отличался этим качеством, он был в этом смысле даже умён и знал замечал как над ним смеются, но усиленно не обращал на это внимания внешне и пробивал себе дорогу в жизнь, наживая денюжки и заводя связи с кем только можно. И кстати, это был ещё один камушек в мой огород, потому что меня в компаниях нередко считали лидером, тогда как я для этого ничего почти не делал, а Ренат усиленно пытался с малых лет быть чем-то вроде лидера, но на его лидерство все восновном смотрели скептически… Думаю и даже знаю, что он жизнь тоже прожил не впустую, и осуществил свою мечту, заведя себе компанию достойную, состоящую и из людей небедных, и даже из некоторых бандитов, не смотря на свой статус «мента». Но и с друзьями детства связей не утратил, и более того, сумел примириться с некоторыми своими врагами детства, которые его ни во что никогда не ставили. И вот, думаю, кто-то из этих врагов, которые ни во что не ставили и меня самого, – только я, в отличие от Рената, тоже не ставил их ни во что, и не заискивал как он, – кто-то из этих врагов и совратил его на «подвиг»… Балбесу невдомёк, что плохие люди никогда не сделают ничего хорошего, даже в статусе друга, – невдомёк, что человек, перешедший из врагов в друзья, не меняется внутренне и остаётся тем же самым, что и раньше.

Мой вопрос сейчас Ренату о том дне, когда я подло не ответил на приветствие, кажется должен был сильно задеть его. Ренат вообще человек добродушный, если не считать некоторых его пороков, которые отравили всю его светлую всё-таки душу.

Не знаю из-за чего я сказал ему следующую фразу, – наверно более из страха, чтобы устыдить как-то Рената, или действительно мне хотелось поумничать перед смертью. Я вдруг озвучил неожиданно для меня самого пришедшую в ум мысль:

– Ренат, а вот ты устроился охранником в этот следственный изолятор сразу после армии, – а ты для чего это сделал? Более ради денег или по идейным мотивам? Или и то и то соединил вместе? Ну то есть, я же знаю, что ты всегда ненавидел разного рода гопоту и наверно ты им так мстишь, потому что не в силах отомстить им в одиночку. Или ты из-за денег – не захотел работать водителем как твой брат, ведь в охране ой-ой-ой какая зарплата, а особенно для двадцатилетнего парня! И кстати, вы же с братом коледжы окончили, деньги твои родители за учёбу платили, – а чё вы по специальностям-то не работали? Ну ладно по молодости – деньги нужны, а потом-то? Ведь вы же всю жизнь так: Айнур водителем, ты охранником.

– Не твоё дело. Шагай давай.

– А всё-таки?

Ренат не стал терпеть мою назойливость и с силой пнул меня по спине, так что я упал от неожиданности. Честно говоря, дерзость этого прыща несколько меня взбесила. Я встал, оглянулся на него – его лицо имело торжествующую злую улыбочку и глаза его слезились от наглости.

– Будешь ещё бормотать и ни так получишь! – как бы пересолив свою дерзость, пригрозил мне Ренат, тогда как и он и я отлично знали, что вовсе в нём нет такой крутости, которую он попытался изобразить.

Я встал и мы пошли дальше.

– Нет, видишь, я просто хотел сказать, – не угомонялся я, – что ты татарин и в Бога не веруешь. А ведь Бог всех накажет: и тех преступников, которых ты стережёшь, и тебя, если ты меня убьёшь. Понимаешь, вот ты думаешь, что Бога нет и поэтому берёшь на себя его полномочия по наказанию грешников. То есть ты всего-лишь овца, а покушаешся на волков.

Раздался громкий щелчок, я упал без сознания лицом в траву, из затылка моего хлынул ручеёк крови. Ренат остановился и с минуту смотрел на лежащего меня, о чём-то думая или просто созерцая.

– Урод мерзкий! – с гневом произнёс Ренат и несколько раз с силой ударил ногой по моей мёртвой голове, при этом, попав по уху, надорвав его.

У Рената была припасена лопата в этом лесу и мы шли именно к тому месту, которое он заранее выбрал. Она планировал, что я сам буду копать себе могилу. И видимо поэтому он так сорвался на побои и без того уже мёртвого тела, что теперь ему предстоял долгий и тяжёлый труд по погребению меня.

Этот дурак, работая на денежной должности, видимо никогда ничего не делал своими руками, а всё за него делали наёмные рабочие, хотя и жил в своём доме. Всё представление о раскопке ям он наверно почерпнул из какого-нибудь тупого американского фильма. Так что, сходив за лопатой, и начав тыкать близ моего тела в землю, он тут же понял, что выкопать ему ничего не удастся, так как лесной грунт состоит наполовину из камней, и что даже будь у него кирка, то и в этом случае не факт, что яма увенчается.

Ренат впал в панику, это первое его преступление было такой ошибкой! Оставлять тело, чтобы приехать завтра со всем инструментом, было крайне опасно. Он попробовал ещё раз потыкать грунт своей лопатой в других местах, и снова разочаровался.

Машина его, на которой мы вместе с ним и приехали, стояла на обочине трассы, в километре от этого места в лесу. Он подумал было проехать по грунтовой дороге и загрузить труп в багажник, но тут же понял, что это вздор, и нимало не мешкая, отправился за инструментом…

Вернулся он на место убийства, с купленной киркой, уже ночью. Видимо он хорошо ориентировался в этом леске, так что без проблем дошёл с фонариком даже по темноте.

Труп был закопан под утро и Ренат, как бы с чувством выполненного долга, как бы даже героически отправился отсыпаться домой.

Опишем напоследок его кошмар и завершим рассказ.

Сразу нужно оговориться – есть сны хоть и непонятные, в которых происходит какой-то абсурд, но сны действительные, сны реалистичные, в которых человек как бы натурально живёт, – а сон, который приснился сорокапятилетнему Ренату, пока он дрых весь день после ночного подвига и пока его жена подозревала, что он опять завёл себе любовницу, этот сон был больше бредом, больше какой-то смесью произошедшего в действительности и его волнения о последствиях; ну и можно добавить, что роль сыграли ещё и тупые американские фильмы, от которых Ренат с своей женой Эльвирой были без ума и смотрели их вместе с своими двумя детьми всю свою и их жизнь, так что те выросли в самых настоящих ненавистников русских в итоге…

Снится Ренату будто он недоконца закопал мой труп, – а ему действительно пару раз хотелось остановиться и не копать слишком глубокую яму, когда он уставал. Но он вырыл-таки натуральную могилу, – всё-таки страх перед уликами был выше усталости. И вот снится ему, будто я на глубине полуметра, – на той глубине, на которой он хотел бросить копать, – лежу под землёй и что-то бормочу. По его ощущениям во сне я что-то долго бормотал, но вот запомнил он из всего моего ропота одну мысль:

– Ренат, ты же знаешь, я же писатель. Ты знаешь что означает термин «провИдение»? А что если я со своим «провидением» взял и записал весь наш с тобой сегодня вечер? А? как ты думаешь?

И вот дальше уже пошла чистая фантазия Рената про каких-то зомби, то есть живых мертвецов из американского тупого фольклора. Он тревожно спал и морщился, когда во сне вдруг зачем-то взял и побежал, даже не захватив фонарик – прям как в глупом кино. Он представлял этот безмозглый вымысел, то есть зомби, будто они за ним гонятся, – вобщем жуть для дурачков. В итоге он проснулся и первой мыслью подумал не о зомбях, а о той мысле, мол, а вдруг я и правда что-нибудь накарябал до вчерашнего дня? Вдруг и правда в моих словах, как наяву, так и во сне, была не только блажь?

– Нет, бред. – заключил тут же Ренат. – Этот утырок даже если и накарябал какую-нибудь ерунду, то всё равно ему никто не поверит, – кто будет верить шизику, лежавшему в психушке?

Впоследствии у меня в записках дома действительно найдут описание того вечера моего убийства, – найдут не милиционеры, ибо милиционеры подобными глупостями не занимаются, это не «копы» и «детективы» из радужных экранов, – а найдут мои родственницы, то есть жена, которая покажет затем это моей матери и моей сестре.

Но я не был таким подлецом, каким считал меня Ренат, – я описал момент уже после самого убийства. Я описал, как успел услышать хруст собственного черепа, когда его пробила пуля, я описал, что мне стало очень страшно в момент перехода души из этой реальности, я описал человека, а вернее, существо, которое меня встретило, и что оно меня знало, и оно заботилось обо мне. Но сам вечер я описывать не стал – ибо какая мне разница, накажут Рената или нет, если меня уже нет на Земле? Я ему про то и хотел растолковать, что мол жизнь человека, как говорят шутя – «родился, потерпел и умер». А он решил, видимо, что я морочу ему мОзги, чтобы спасти свою шкуру. Не знаю, отчасти наверно это было и так, но всё же, только отчасти.

Tasuta katkend on lõppenud.