Loe raamatut: «Легковерие и хитрость»

Эраст был знатен, богат и молод; ум, воспитание, любезность в обществе, сердце доброе, чувствительное делали его одним из первых молодых людей столицы. Живучи в лучшем кругу людей, он имел в виду много выгодных партий: всякая мать желала иметь зятя, подобного Эрасту, всякая девица отдала бы охотно ему руку и сердце, от него зависело быть совершенно счастливым; но романизм его удалял от мыслей такие союзы. Ему хотелось иметь жену, воспитанную не в вихре городской жизни, но в сельской простоте, столь же невинную, кроткую, как и сама природа.

Эраст поехал в деревню и был столько счастлив, что нашел все эти качества в Эмилии, дочери одного очень небогатого дворянина. Природа (говоря языком романистов) ничего не могла создать лучше. Прекрасный стан, черные огненные глаза, а более всего любезность Эмилии пленили Эраста. Он открыл ей страсть свою, невинная Эмилия не скрывала пред ним чувств своих, и невольное люблю вырвалось из ее сердца.

Первые дни супружества были непрерывные восторги. Эраст никогда не наслаждался с таким удовольствием жизнью, никогда не воссылал к богу таких искренних благодарений. В объятиях нежной Эмилии он наслаждался тем счастием, которое многим кажется химерою, счастием, неизвестным для людей, которых союзом был интерес, а не любовь.

Весна и лето прошли неприметно для молодых супругов. Наконец настала осень. Листья опали, трава пожелтела, цветы увяли; что делать в деревне? Эраст, живший всегда в городе, в первый раз еще наслаждался приятностями сельской жизни. Любовь заглушила на время мысль о городских удовольствиях; но с переменою времени Эраст переменил свои мысли. Угрюмый вид полей не утешал его, ему хотелось быть опять в городе, может быть, по привычке к рассеянной жизни, а может быть, и тщеславие побуждало его показать свету Эмилию.

Эраст сказал о своем намерении жене своей – Эмилия, хотя и с сожалением, согласилась на его желание, и чрез неделю молодые супруги были уже в М-е.

В числе многих приятелей Эраст имел одного друга (по крайней мере, он так думал), они жили и воспитывались вместе; но характеры их были совершенно различны. Сколько Эраст был добр, столько Эдмон был коварен и хитер. Он знал слабую сторону своего друга и, пользуясь его легковерием, умел совершенно овладеть его умом и извлекать для себя пользу. Эраст стремился к одной добродетели. Эдмон предпочитал всему интерес, Эраст, менее проницательный по свойству добрых душ, видел в Эдмоне одну только добрую сторону и любил его от чистого сердца, Эдмон любил его потому, что находил в том свои выгоды.

Приехав в М-у, первое старание Эраста было видеть Эдмона. Он обнял его со всею горячностью истинной дружбы.

– Мой друг, – сказал он, – наконец я тебя вижу! Мне прискорбна была разлука с тобою; но ангел красоты и добродетели утешал меня.

– Радуюсь, мой друг, радуюсь, – отвечал Эдмон, – хотя и жалею о том, что другой заступит в сердце твоем место, которое я занимал прежде.

– Нет, нет! – сказал с жаром Эраст. – Сердце мое будет делиться между любовью и дружбою, они составят счастие моей жизни!

Назавтра Эдмон был представлен Эмилии. Эраст, сидя за столом между женою и Эдмоном, с чувством сказал:

– Как тот счастлив, кто имеет друга верного и жену любезную! Слезы сердечного удовольствия навернулись на его глазах, и эти слезы были первые, которые он пролил после своей женитьбы.

Всякий день друзья были вместе, всякий день более и более утверждалась связь любви и дружбы. Эраст и Эмилия не предвидели бури, которая скоро должна была грянуть над их головами и разрушить их блаженство.

Эдмон, которому имя друга давало право быть всякий день у Эмилии и Эраста, Эдмон, столь же сластолюбивый, сколь и коварный, с первого дня еще почувствовал страсть к Эмилии и не только не старался обуздать оной, но твердо положил под личиною дружбы достигнуть своей цели и разрушить счастие супругов. Ежедневные примеры доказывали ему любовь Эмилии к Эрасту, ее невинность и добродетель, но, имев порочное сердце, мог ли Эдмон верить добродетели? Воспитанный без правил, без веры, без чести, предположив цель, он жертвовал всем для достижения оной. Спокойствие людей почитал безделкой, счастие супругов – химерой. Некоторые удачи в интригах с женщинами, ему подобными, утвердили его в пагубной мысли, что верность не есть удел женщин. Бывая ежедневно у Эраста, он более пленялся Эмилиею. Сто раз хотел открыть ей страсть свою, и всегда невинный вид Эмилии его удерживал. Он удивлялся своей робости. «Неужели, – думал он, – эта провинциалка будет противиться стрелам моего искусства в интригах, когда и славнейшие кокетки не могли противостоять им? Нынче же решу эту неизвестность…» С твердым уверением садился он в карету, скакал к Эмилии – один взгляд ангельской невинности его обезоруживал.