Аины не дают мне покою целый день; только что сяду что-нибудь делать, непременно кто-нибудь из них явится. Теперь пришел старик, уселся на полу у моего стола и сто раз повторяет – «пори-дзкончи пирика», надеясь получить за это рюмку рому. Я продолжаю писать, отвечая по временам: «пирика, пирика». – Так вот как устраиваются аинские юрты: выкапывается квадратная яма аршина в два глубины. Для составления стен устанавливается корбасник (тонкий лес). Наклон стен довольно пологий, и потому крыша складывается из особых дерев, склоняющихся со всех сторон в середине; в правой стороне крыши оставляется отверстие для дневного света, остальное, кроме входа, засыпается все землею, так что зимою, когда нападет много снегу, можно подойти, к отверстью служащему окошком, и оттуда смотреть вниз во внутрь землянки. Перед входом, или лучше сказать, спуском в землянку устроиваются сени; вход прикрывается досчатою дверью, аршина 1½ вышины и столько же ширины; дверь эта отодвигается, и сходят в землянку по маленькому трапу. Внутри, стены юрты покрыты травяными циновками. Подле дверей устроен камин, труба которого выходит полого в сени, не поднимаясь из-под крыши; для прохода дыма в крыше над сенями оставлено отверстие. Камин этот, сложенный из глины, достаточно большой, чтобы надвешивать над огнем большие котлы. Тяга очень сильна, так что хотя дрова часто вытаскивают совершенно почти из камина, дым все-таки почти весь выносится в трубу. Впрочем, если бы и оставался дым в юрте, то аинов он не может беспокоить, потому что они сидят на полу, след. всегда ниже полосы дыма. Земляная юрта (той тисе) обыкновенно строится несколькими семьями вместе. всякий хозяин имеет свой очаг. Очаги эти фута в 1½, устраиваются между столбами, поддерживающими крышу. На них не кладут дров в землянках, а угли, и они служат не для согревания, а для закуривания трубок, которые аины почти не выпускают из рта. В землянках довольно тепло, но за то духота невыносимая, в особенности вечером, когда отверстие в крыше закрывается. Меня усадили в угловое отделение. Юрта, в которой я остановился ночевать, была одна из самих больших. Мне очень жаль было, что не проехал в юрте джанчнна Хорахпунина: юрта его находилась еще версты 1½ далее в лесу. Усталость, разбитая нарта и неизвестность, как именно близко находится жилье джанчина, принудили меня избрать первую попавшуюся юрту. Утешительный в дороге чай скоро был подан мне, и я, разлегшись у очага на медвежьей шкуре, с удовольствием принялся за усладительный напиток для прозябшего и усталого путешественника. Езда на собаках, когда сам каюришь (правишь), почти также утомительна как верховая. Легкая нисенькая нарта прыгает через бугры и неровности дороги и дает беспрерывно очень беспокойные толчки. К тому еще надо внимательно управлять ногами, чтобы неопрокинуться, да и смотреть за собаками, которых каждая птица возбуждает в погоне. Аины окружили меня, с любопытством рассматривая весь : мой дорожный препарат. Прием же их был вообще очень гостеприимен. Гостеприимство есть необходимая черта быта народа, находящегося еще на низшей степени развития. Невозможность брать с собою достаточно пищи ни для себя, ни для собак, или какого-либо товару для платы за продовольствие, заставляет дикарей, по необходимости, принять общеполезный обычай, по которому они находят везде дом и пищу. И так как аины для ловли рыбы, промыслов морских зверей и проч. – постоянно все находятся в разъездах, то взаимное угощение никому не приходится в ущерб, а женщины остаются по всем юртам, управляют все как бы общим хозяйством. Во время чая пришел знакомый аин Сирибенусь. Я тотчас угостил ею вином и чаем, точно так же как и всех аинов находившихся в юрте. Сирибенусь предложил мне провожать меня до Тоопуги и обратно в Томари. Я с удовольствием принял его предложение, и мы решили рано утром выехать в дорогу.
Напившись чаю, я лег спать. Утром рано Сирибенусь снова явился и привел двух своих собак, чтобы впречь в наши нарты для ускорения езды, и сверх того взял часть вашего груза. Тотчас после чая мы выехали. Сирибенусь ехал на своих 6-ти собаках, которые рвались, чтобы перегнать мою нарту. Я сказал ему, чтобы он ехал вперед, и он понесся с такою быстротой, что уставшие собаки мои скоро отстали от него на большое расстояние. Дорога шла по реке, названной Рудаковским Паратункою; она впадает в залив Тоопуги, цель моей поездки. Река эта шириною сажен 15, течет параллельно морскому берегу. К устью она расширяется, образуя небольшое озеро соединяющееся с заливом широким, но мелким каналом. Выехав из этого канала, мы направились поперег залива в селению Тоопуги. Залив был покрыт довольно толстым льдом. Карта, сделанная Рудаковским заливу Тоопуги, кажется, вернее карт других мест берега Анивы. Залив Тоопуги, обширный и составляет почти верный круг. Диаметр его будет, по-моему мнению, около 4-х верст, южные берега гористы, северные в стороне устья Паратунки низменны, так же и глубина увеличивается к более высокому берегу и уменьшается в низменному. На горах южного берега есть хороший лес. В залив впадает, кроме Паратунки, еще одна река у селения Найкуру и несколько маленьких речек. По берегу находятся 4 селения аинов – Тоопуги, Найкуру-Котан, Найпуру-Котан и Ёкуси. Первое и последнее я видел, в другим же не подъезжал.
Японцы имеют на кошке, ограничивающей с севера вход в залив, несколько рыбных сараев. Одна джонка их, хотевшая войти в залив, была выброшена на кошку и теперь там лежит на боку. С тех пор японские суда не входят в залив и останавливаются в море севернее входа. Переехав через залив, мы выехали на берег и направились к лесу, где находились аинские землянки. Оставив Дьячкова в юрте у джанчина готовить обед, а пошел с проводником аином осмотреть вход в залив с моря. У самого того места, где залив съуживается, чтобы влиться каналом в море, стоят летния юрты селения Тоопуги; их кажется, не более 4-х, как и вообще во всех селениях аинских. Пройдя юрты, я вышел к самому каналу и, пробираясь по наносному льду, прошел до низменного мыса, от которого низменный берег поворачивает на юг, и составляющего оконечность канала. В некоторых местах по каналу течение не дало установиться льду, оставив большие промоины, покрытые стадами уток. Течение так быстро, что видно было как утки с трудом плыли против него. Я полагаю, что канал этот могут только пароходы проходить безопасно. Море у Тоопуги не замерзает, только отдельные льдины носятся по нем. На одну из этих льдин спустился довольно большой орел, грозный враг морских птиц. На обратном пути я встретил двух лисиц. они отбегали от нас, но не в дальнем расстоянии спокойно садились и безбоязненно смотрели на нас.
Возвратясь в юрту, я нашел там походный обед мой готовым. Юрта была полна народом. Угостив всех чаем, и дав в подарок джанчину один шерстяной узорчатый платок, я поехал обратно в Хорахпуни, заехав по дороге в селение Ёкуси к знакомому мне аину. Когда мы приехали в Хорахпуни в юрту джанчина, было еще светло. Джанчин, красивый и важный старик с длинною седою бородою и греческим носом – принял меня с выражением радости. Мне отвели угол подле места джанчина, но у особого очага. В юрте этой не было так тесно, а потому и воздух был немножко почище. Вечером все аины собрались в юрту, и мы начали пить чай. Женщины не участвуют в угощении. На них лежит обязанность готовить кушанье, подавать его, подкладывать беспрестанно угли на очаги и заниматься детьми. Между последними был один преинтересный мальчик лет 2-х. Он, по обыкновению, был совершенно голый. Я заставил мальчишку лет 10-ти играть на инструменте, похожем на нашу гитару. Голый ребенок, услышав музыку, начал танцовать, прихлопывая такт маленькими рученками своими. Музыкант мой наигрывал довольно однообразную мелодию. Инструмент его, как я сказал, похож на гитару, только сверху до низу ровную, вершка в 3, без расширения книзу, как у гитары. Пять струн натянуты как на гитаре, но так далеко от дерева, что нажимать их нельзя для возвышения тонов и потому на инструменте этом играют как на арфе, – одною рукою снизу, другою сверху.
Намереваясь выехать на следующий день с рассветом, я рано улегся спать. На другой день, при прощаньи, я роздал подарки, дав джанчину Хорахпуни кусов дабы. Знакомому джанчину Найтуни, к которому я, проехав его дом, не заехал, не зная что он ему принадлежит, а за которым я от Хорахпуни посылал нарту, чтобы привезти его, я дал хороший большой шерстяной платок. Остальным аинам и аинкам я роздал пуговицы и ножи. Между аинками я уже прежде заметил одну молоденькую красивую девушку лет 15-ти. Подойдя к ней, чтобы отдать ей пуговицу, я застал ее с накинутою только на плечи шубою, так что вся передняя часть тела от головы до ног была открыта. Она, нисколько не закрываясь, протянула руку, чтобы принять пуговицу. На возвратном пути я заезжал завтракать и обедать в селения Иноскамоной и Хукуй-Котан. В последнем я встретил 2-х японцев, ехавших в Читсани. К 4-м часам я приехал в Томари.
7-го числа, воротились охотники наши в пост. Олени перешли через хребты, где нет никакого жилья, и потому охоту пришлось прекратить. Мы имели теперь свежого мяса до половины мая. Казак Томский, бывший старшим над охотниками, принес мне книжку из японской бумаги, исписанную японцем русскою азбукою и несколькими фразами. Томский полагает, что таких книг можно несколько найти в японском доме в Туотоге. Слышал уже раз от аина, что какое-то судно было разбито у берегов Сахалина, против селения Сиретоку, и что трое из матросов спаслись и что он полагает, что это были русские. Их отправили, по словам его, на Мацмай. Попавшаяся Томскому азбука ясно повазывала, что она была составлена под руководством русского. Надеясь что-нибудь открыть о судьбе спасшихся матросов и о том, что может быть они действительно били русские, я хочу сделать всевозможные розыски. При этом случае надо тайно действовать от японцев, потому что если попавшиеся к ним русские оставлены в плену, то конечно они постараются помешать мне в моих розысках. Поэтому я, ничего не говоря им, хочу съездить в Туотогу и рассмотреть находящиеся там бумаги. Более внимательно расспрашивая аинов, я услышал от них следующий рассказ.
Шесть лет тому назад, в июле месяце, большое трехмачтовое судно подошло в селению Сиретоку и высадило трех человек. Люди эти пошли в лес и долго не возвращались. С корабля палили из пушек. Прождав один день, корабль ушел, а трое матросов остались на Сахалине. Один из них был одет как русский матрос и имел белье из холста, двое других не были похожи на него ни лицом, вы одеждою, и имели вязанные подштанники. Волосы первого били черного цвета и так же подстрижени как у наших натросов, у другого – длинные и в кружок, а у третьего – курчавые, с пробором на боку, и довольно коротко подстриженные. Возвратясь в селение Сиретоку, они остались жить в юрте у джанчина. Японцы, находившиеся в Тоопуги, услышав о случившемся и дали знать в Томари, к своему джанчину. Тот приехал в Сиретоку на лодке и взял пришлецов и себе в лодку и отвез в Томари. Оттуда они были отправлены в Сирануси и жили у тамошнего старшины. Один японец учился языку у матроса, у которого была дудка. Люди эти были в то же лето увезены японцами на Мацмай, а японец, учившийся языку, остался на Сахалине и жил в Лютоге. Когда наш дессант начал входить в Томари, то он, с другими японцами, уехал на Мацмай. По словам аина, у которого жил казак Томский, русская азбука писана была этим же японцем. Итак, надо полагать, что из оставшихся на Сахалине трех человек с корабля один был наверно русский, а вероятно и двое других были из наших. Нужно будет заставить нескольких аинов рассказать этот случай, чтобы убедиться в справедливости подробностей его.
Сегодня приходил во мне японец Асануя. Мы напились с ним чаю, разговаривая про приход судов. Он меня спросил, в котором месяце придут суда русские. Я отвечал, что не знаю, что суда наши придут тогда, когда очистится залив от льда; что я слышал, что в апреле (Киучно) нет льдов совсем, что тогда в этом месяце придут и те суда наши, которые зимуют близ Японии, на Боне-Симе. Он спрашивал то же, далеко ли поехал Самарин. Я сказал, что если дорога хороша, то он поедет в русскую землю отвезя карты Сахалина и другие бумаги.
Завтра, рано утром отправлюсь непременно в экспедицию в Туотогу разведать о русских, попавшихся в плен к японцам.