Американская разведка против Гитлера

Между тем часть левого крыла очередного съезда соцпартии США (82 делегата из 21 штата, в том числе Джон Рид) основала 31 августа 1919 года Коммунистическую рабочую партию Америки (КРПА). Другая часть левого крыла (128 делегатов), которая с самого начала хотела выйти из соцпартии, образовала 1 сентября 1919 года Коммунистическую партию Америки (КПА). Никаких идейных разногласий между обеими партиями не было. В КРПА (примерно 15–20 тысяч членов) преобладали англоязычные «коренные» американцы, а в КПА (25–30 тысяч человек) – бывшие национальные федерации соцпартии (плюс «англоязычная» мощная организация соцпартии из Мичигана). Примечательно, что сам учредительный съезд КПА прошел в здании Русской федерации соцпартии в Чикаго, а само это здание прозвали «Смольным».

Дело в том, что после Октябрьской революции в России авторитет всех русских в США сильно вырос. Хотя они долгие годы жили в Америке, их априори считали представителями их далекой революционной родины. Число членов Русской федерации соцпартии выросло к 1919 году почти до 4 тысяч человек – их называли «ноябрьскими большевиками» (т. е. вступившими в соцпартию после Октябрьской революции в России).

На конец 1919 года в КПА было 7000 «русских», 4000 украинцев (т. е. членов отдельной Украинской федерации бывшей соцпартии), 1200 латышей, 4400 литовцев, 1750 поляков, 2200 «южных славян», 1000 евреев, 100 венгров, 850 немцев, 280 эстонцев и примерно 3000 «англоязычных»^[36].

Для министерства юстиции США все это было желанным доказательством русского следа во всей «красной подрывной деятельности» в Америке. И реакция власть предержащих не заставила себя долго ждать.

Американские власти стали преследовать коммунистов прямо с момента образования обеих компартий. Уже во время съезда КПА в зал ворвались полицейские и сорвали с трибуны кумачовые транспаранты. Лидеру мичиганской организации Батту предъявили обвинение в нарушении «закона о шпионаже» штата Иллинойс. Когда одна из женщин-делегаток попыталась протестовать против явно срежессированного ареста Батта, полицейский заорал на нее: «Заткнись – женщины и так виновницы всех бед!»^[37]

На самом деле радикализация общественного мнения в США (да и во всем тогдашнем мире) имела своей причиной отнюдь не тайных большевистских эмиссаров или шпионов, а начавшийся после окончания Первой мировой войны экономический кризис. Правительство резко сократило свои заказы промышленности, и масса трудящихся осталась без работы. Естественно, что люди были этим крайне недовольны.

6 февраля 1919 года первая в истории США всеобщая забастовка полностью парализовала Сиэтл. Под лозунгом «Вместе мы добьемся лучших экономических условий» в ней приняли участие 100 тысяч человек – от пекарей до учителей. Хотя никаких контактов у бастовавших с Советской Россией не было, власти немедленно окрестили стачку «революцией». Мэр Сиэтла Хансон заявил, что все происходящее напоминает ему «революцию в Петрограде». Конгрессмен Ройял Джонсон отметил, что среди лидеров стачки много подозрительных людей с такими именами, как Иван Керенский. Видимо, малограмотный Джонсон считал Керенского опасным большевиком.

На улицы Сиэтла вывели усиленные наряды полиции с пулеметами, хотя бастующие вели себя мирно.

В 1919 году генеральный прокурор США Палмер заявил в конгрессе, что США находятся на пороге красного переворота, и попросил, естественно, увеличить расходы на федеральную полицию с 1,5 до 2 миллионов долларов. Эту традицию – пугать в целях наращивания ассигнований общественность «красными» и «русскими» – американские спецслужбы сохранили и по сей день. Не случайно, что перед каждыми выборами в США – президентскими и т. н. «промежуточными» – в Америке разоблачают «русских шпионов».

Таким образом, именно «красные» (а точнее, развязанная вокруг них истерия) фактически создали ФБР США – американскую политическую полицию и контрразведку. 1 августа 1919 года Палмер назначил 24-летнего клерка Эдгара Гувера шефом специального «политического» подразделения Бюро расследований – Отдела общей разведки (Division of General Intelligence). Именно с тех пор и до 1972 года Гувер считал основной своей целью борьбу с коммунизмом в США, утверждая при этом, что мафия (и вообще организованная преступность) – всего лишь выдумка газетчиков.

Гувер в чем-то походил на Ярдли – он страстно мечтал выдвинуться и для этого сделать своим «коньком» нечто, чего в американском правительстве еще не было. «Красные» и «русские шпионы» для этого пришлись весьма кстати. Как и Ярдли, Гувер позиционировал себя как трудоголика и честного госслужащего, и, как и в случае с Ярдли, за этим благопристойным фасадом скрывались тайные пороки. Если Ярдли не мог жить без покера и сильно пил, то Гувер брал взятки и был гомосексуалистом. Причем в то время в демократической Америке его «каминг аут» означал бы немедленное и позорное увольнение с госслужбы.

Как и Ярдли, Гувер происходил из весьма скромной семьи, и родители ничего не могли дать ему в плане карьеры. Джон Эдгар Гувер родился 1 января 1895 года в Вашингтоне, третьим ребенком в семье Дикерсона Нейлора Гувера, работавшего в ведомстве геодезии и картографии. Причем на госслужбе работал не только отец, но и дед Гувера. Предки отца и матери прибыли в США из Германии и Швейцарии. При этом на протяжении всей жизни Гувера ходили слухи, что у него есть и афроамериканские корни.

Отец часто страдал от депрессий, и его несколько раз направляли в психиатрические клиники. Вся семья была на плечах матери, которую Гувер нежно любил и жил вместе с ней до ее смерти в 1938 году. Он никогда не был женат. Всю свою жизнь Гувер прожил в Вашингтоне.

Все свое имущество Гувер позднее завещал своему помощнику в ФБР Клайду Томсону, которого многие считали настоящей «женой» Гувера.

В школе Гувера дразнили «маменькиным сынком» (как и Гитлера), и он сильно заикался, но преодолел этот недуг, научившись говорить быстро. Школьная газета отмечала его железную и холодную логику.

В 1917 году Гувер, работая в библиотеке Конгресса США, окончил вечерний юридический факультет университета Джорджа Вашингтона. В 1917 году он поступил на работу в министерство юстиции США и после Октябрьской революции в России возглавил бюро по регистрации «враждебных иностранцев». На самом деле на основании упомянутого выше закона о шпионаже бюро Гувера могло арестовывать и содержать в тюрьме любого подозрительного иностранца без санкции суда.

В 1918 году Гувер составил список из 1400 подозрительных немцев, из которых были немедленно арестованы 98, а еще 1100 были классифицированы как «подлежащие аресту».

В августе 1919 года рвение молодого клерка было замечено, и (как уже упоминалось выше) он стал шефом Бюро расследований в составе только что созданного Департамента общей разведки (General Intelligence Division) министерства юстиции. Департамент неофициально называли «департаментом по делам радикалов», так как он должен был следить главным образом за «красными».

Свою первую операцию Гувер наметил на 7 ноября 1919 года – вторую годовщину Октябрьской революции в России. Незаконно собрав досье на более чем 100 тысяч «красных», в этот день полиция штатов и люди Гувера в присутствии прессы и часто без санкции судов арестовали сотни «подозрительных», в основном опять-таки иностранцев. При этом почти всех жестоко били. Только в Нью-Йорке было задержано 650 «красных». Однако даже суды этого штата смогли признать виновными и депортировать из США лишь 43 человека.

Абсолютное большинство арестованных Гувером никаких законов США не нарушили.

На самом деле Палмер и Гувер провели рейды (которые получили название «рейды Палмера») для того, чтобы сорвать намеченную на ноябрь 1919 года забастовку шахтеров и железнодорожников, к организации которой Москва не имела ни малейшего отношения. Но депутаты конгресса от затронутых забастовкой районов потребовали от Палмера «проявить жесткость», что и было сделано. Депутатов же в свою очередь попросил вмешаться «большой бизнес».

В декабре 1919 агенты Палмера и Гувера арестовали 249 человек, включая известных радикальных активистов Эмму Голдман и Александра Беркмана, посадили их на пароход и выслали в Советскую Россию (пароход «Бьюфорд» американская пресса окрестила «советским ковчегом»).

Так как с точки зрения пиара успех арестов был сомнительным, то 2 января 1920 года началась новая серия полицейских рейдов против «красных». За 6 недель было арестовано более 4 тысяч человек, причем многих неделями держали в тюрьмах, не предъявляя никаких обвинений. Даже Гувер позднее признал «несколько случаев жестокости» по отношению к арестованным^[38].

Для дальнейшего нагнетания антикоммунистической истерии весной 1920 года Палмер и Гувер предсказали, что 1 мая в стране начнется коммунистическая революция. Газеты запестрели аршинными заголовками типа «Грядет царство террора, говорит Палмер» и «Общенациональное восстание начнется в субботу». Некоторые штаты провели мобилизацию в Национальную гвардию. Полиция была приведена в состояние повышенной готовности. Например, в Нью-Йорке 11 тысяч полицейских непрерывно дежурили 32 часа. В Бостоне полиция установила на свои автомашины пулеметы.

29 апреля 1920 года Палмер истерически провозгласил, что в его руки попал список лиц, которых коммунисты обязательно убьют во время Первомая. Но 1 мая 1920 года в США не произошло ни одного инцидента, и газеты вовсю потешались над Палмером, советуя ему лечиться от галлюцинаций.

Гувер вынес из этих событий важный урок – надо было лучше «работать» с прессой. Следующие годы своей жизни этот человек посвятил созданию мифа о самом себе, и, надо признать, изрядно преуспел на этом поприще.

16 сентября 1920 года серия взрывов потрясла деловой центр Нью-Йорка – Уолл-стрит (так называемая бомбардировка Уолл-стрит). Погибло 38 человек и около 400 было ранено. Виновные в этом преступлении найдены не были, хотя его и пытались связать с анархистами, в основном итальянскими.

Палмер использовал свои «успехи» в борьбе с «красными» для выдвижения своей кандидатуры на пост президента США на выборах 1920 года, но предвыборный съезд демократической партии его не утвердил. Палмер позиционировал себя как «самый американский кандидат»: «Я сам американец и я люблю проповедовать свои взгляды лишь перед чистокровными и стопроцентными американцами, потому что моя платформа в одном слове – это чистый американизм и бессмертная лояльность по отношению к этой республике». Однако ксенофобская антииммигрантская истерия Палмера в стране иммигрантов выглядела нонсенсом.

Всего в 1919–1920 годах в ходе борьбы с «красной угрозой» в США задержали более 10 тысяч «подозрительных», из которых власти смогли депортировать лишь 556 человек. Более 2000 арестов впоследствии были признаны судами откровенно незаконными. Никогда ранее в истории США не было столь массовых репрессий.

Таким было начало славной деятельности американской контрразведки.

Если незадачливый Палмер «сгорел» в огне критики СМИ, то остававшийся в тени Гувер только наращивал свои позиции в госаппарате. В 1924 году его назначили исполняющим обязанности директора Бюро расследований^[39], а 10 мая 1924 года президент США Кулидж назначил молодое дарование полноправным директором. Свой пост Гувер занимал до 1972 года (!), став самым главным долгожителем на американской политической сцене. С 1935 года ведомство Гувера официально называлось Федеральным бюро расследований (ФБР).

В 1924 году Бюро расследований насчитывало 650 служащих, в том числе 441 специального агента. К концу многотрудной деятельности Гувера штат ФБР перевалил за 30 тысяч.

Главной заповедью агентов ФБР была безусловная лояльность шефу – все знали, что Гувер может легко уволить человека хотя бы за то, что он не понравился ему внешне. Агента могли выставить на улицу, например, за то, что по мнению директора ФБР, он выглядел «глупым, как водитель грузовика».

Рецепт политического долголетия Гувера был довольно прост – с самого начал Гувер собирал досье компрометирующего характера на всех основных американских политиков (включая президентов), и с ним предпочитали не ссориться. К тому же с помощью СМИ Гувер исподволь, но неустанно создавал себе образ беззаветного идейного борца против всего «неамериканского» – главным образом против «красных» и «русских». Даже «знаменитую» мафию 30-х годов ФБР Гувера пыталось представить общественности как «неамериканскую» и «итальянскую» организацию, якобы совсем чуждую американскому образу жизни.

Заметим, что до 1940 года Гувер не мог похвастаться никакими успехами в борьбе против иностранного шпионажа.

Он занимался только тем, что приносило ему популярность. Например, в 20-е годы Гувер самозабвенно боролся с бутлегерами, нарушавшими сухой закон. При этом и тогда и потом шеф ФБР не сильно утруждал себя соблюдением американского законодательства. Например, люди Гувера ловили бутлегеров, незаконно прослушивая их телефонные разговоры. Но суд «деликатно» прикрыл ФБР, заявив, что права граждан США не нарушены, если при прослушивании агенты федеральной полиции не проникли в частное жилище человека (!).

«Сухой закон» отменили в 1932 году, и в 30-е годы газеты больше писали о мафии. ФБР немедленно объявило о «войне против организованной преступности». Скромный труженик Гувер не сходил с газетных полос и с экранов кинотеатров. Шпионаж в те годы был непопулярен и не давал газетным магнатам желанных тиражей.

Все изменилось, когда в 1939 году в Европе опять заговорили пушки. Как и в годы Первой мировой войны, шпионы опять стали «популярны», и Гувер не мог не оседлать этой благодатной темы.

Что касается реальной разведывательной деятельности СССР на территории США до Второй мировой войны, то следует подчеркнуть следующее.

И Ленин, и Сталин (последний особенно) были решительно настроены на установление и поддержание самых добрых отношений с США. Америка рассматривалась в Москве как источник прогрессивных технологий для модернизации и индустриализации Советского Союза. Исходя из этого, категорически запрещалась любая подрывная деятельность советской разведки (как политической, так и военной), а также Коминтерна на территории США.

Ленин, например, принял 15 июля 1921 года сенатора от штата Мэриленд Франса, который ходатайствовал об освобождении арестованной ВЧК своей землячки, сотрудницы американской военной разведки Маргарет Харрисон. Глава Совнаркома решил вопрос быстро, и Харрисон вышла на свободу уже 4 августа.

Сталин учитывал и особые интересы американцев в Латинской Америке. Например, когда между СССР и Мексикой в 1924 году были установлены дипломатические отношения, Сталин лично инструктировал первого советского полпреда в Мехико Пестковского насчет недопустимости поддержки любых антиамериканских революционных движений в Западном полушарии.

Что касается утверждения Гувера о том, что любой американский коммунист автоматически является агентом советской разведки, то как минимум начиная с августа 1923 года это было абсолютно неверно. Именно в этом году на совещании руководства Коминтерна^[40], ИНО ОГПУ^[41] и советской военной разведки^[42] было решено не привлекать членов зарубежных компартий к работе на советскую разведку. Если Коминтерн и рекомендовал кого-нибудь из коммунистов для этих целей, то кандидат должен был выйти из компартии и прекратить всяческую связь с партийной организацией. Именно таким образом на работу в Разведуправление штаба РККА и перешел бывший немецкий коммунист Рихард Зорге.

Первая нелегальная резидентура НКВД в США появилась лишь в 1934 году, и ее возглавил бывший резидент в Берлине Б.Я. Базаров^[43]. В созданную Базаровым сеть (работал в США до 1937 года) входил Исхак Ахмеров^[44]. Ему удалось быстро легализоваться в Америке и приступить к разведывательной работе. Он завербовал ряд агентов в госдепартаменте, министерстве финансов, от которых в Москву стала поступать довольно важная информация.

Вместе с Ахмеровым работала его жена Хелен Лоури (псевдонимы «Ада», «Эльза»), племянница генерального секретаря ЦК компартии США Эрла Браудера.

Руководителем секретного аппарата компартии США в 30-е годы был Шандор (Александр) Гольдбергер^[45], использовавший такие псевдонимы, как «Петерс», «Стивенс», «Бурстейн» и т. д.

Свою сеть в США до войны создал и выдающийся советский разведчик Яков Голос^[46]. В конце 1934 года с Голосом устанавливает связь оперативный сотрудник ИНО ОГПУ советский медицинский работник Григорий Львович Рабинович (известный в США как «доктор Грегори Рабинович»), направленный в Америку в качестве представителя Советского Красного Креста (оперативный псевдоним «Луч»). В 1938 году Голос стал фактически заместителем резидента ИНО Г.Б. Овакимяна^[47] и активно занимался поиском источников научно-технической и политической информации среди американских коммунистов и им сочувствующих. Большинство источников Голоса оставались в неведении относительно конечного назначения их информации, считая, что они предоставляют ее компартии США или Коминтерну. «Крышей» Голоса с 1932 года было туристическое агентство, созданное при помощи компартии – «Уорлд Туристс. Инк.», занимавшееся отправкой групп и индивидуальных туристов в СССР.

Голос был исключением из упомянутой выше практики советской разведки не привлекать к оперативной работе членов иностранных коммунистических партий. На сей счет глава внешней разведки А. Слуцкий заметил: «Вообще мы, как правило, избегаем людей, активно работающих в партии, но так как со “Звуком” (псевдоним Голоса) мы связаны давно, можно осторожно его использовать».

Источники Голоса работали в аппарате президента Рузвельта, в министерстве финансов, департаменте военной промышленности и в других государственных учреждениях, крупных промышленных корпорациях. Среди источников Голоса было много журналистов, сотрудников иностранных организаций, действовавших в США, а также американских инженеров различного профиля, поставлявших высококачественную научно-техническую и военно-техническую информацию. При этом ничего, что навредило бы интересам самих США, организация Голоса не делала.

Например, резидент ИНО в США Гутцайт^[48] смог привлечь к работе директора крупнейшей киностудии США Бориса Морроса, о котором он так сообщал в Москву: «…во время беседы с Морросом у меня сложилось впечатление, что его можно использовать для внедрения наших оперативников в офисы “Парамаунта”, расположенные в каждом графстве и в каждом большом городе».

Характерно, что в Москве решили использовать Морроса не для работы против США, а против нацистской Германии. Овакимян попросил Морроса внедрить советского агента в офис «Парамаунта» в Берлине. По сообщению Овакимяна, «Моррос заявил, что готов устроить это, как только представится возможность… и он порекомендует этого человека как своего хорошего знакомого». 21 августа 1934 года Моррос сообщил Овакимяну, что готов выполнить свое обещание при условии, что агент не будет евреем. Это было понятно, учитывая антисемитский характер нацистского режима. В результате пост получил видный советский нелегал Василий Зарубин.

Моррос считал себя не агентом, а политическим другом Советского Союза и предоставлял свои услуги совершенно бесплатно. Именно из таких, в основном искренних, друзей СССР и состоял в 30-е годы круг информантов нашей разведки (причем не только в США), которые не подписывали никаких документов о сотрудничестве, не получали жалованья, а действовали исходя из своих политических и нравственных убеждений. Главный мотив был весьма прост – многие в мире рассматривали СССР как единственный барьер на пути фашизма к мировому господству.

В Москве неоднократно указывали своим резидентам в США, чтобы их работа никоим образом не отягощала двусторонние отношения Москвы и Вашингтона. Например, Гутцайта предупредили 14 сентября 1935 года, чтобы он был очень осторожен в подборе агентов и источников информации: «Малейшие проблемы в этом направлении могут вызвать серьезные последствия международного характера, влияющие на отношения не только между нами и страной Вашего пребывания… Работа требует учета следующих оперативных характеристик: (a) максимальная осторожность; (б) соблюдение правил безопасности; (c) осторожность и целесообразность при отборе агентов»^[49].

Москва настраивала Гутцайта на противодействие нацистскому влиянию в США, особенно среди большого бизнеса и тесно связанных с ним СМИ.

Одной из мишеней советской разведки в этой связи был крупнейший американский газетный магнат Уильям Рэндолф Херст. Когда Гутцайт сообщил в Москву, что, по его мнению, Херст находится под «германским влиянием», ему приказали «собрать компрометирующий материал на Херста в отношении его связей (особенно финансовых) с нацистами». Гутцайт ответил, что он «попытается найти внутренний источник (информации) в организации Херста, стоящий близко к главе концерна». В результате Москва получила искомые сведения со ссылкой на неназванного корреспондента газеты «Нью-Йорк пост».

Нечего и говорить, что такая деятельность Гутцайта и советской разведки в целом была и в национальных интересах самих же США, так как по крайней мере Рузвельт прекрасно сознавал, что мечты Гитлера о мировом господстве не ограничиваются Европой.

Надо сказать, что Москва пыталась бороться с нацистским влиянием в США и обычным, официальным путем.

В декабре 1937 года конгрессмен Сэмюэль Дикстейн встретился с советским полпредом в США Трояновским. Последний сообщил в Москву, что «…конгрессмен Дикстейн – председатель комитета палаты представителей по расследованию нацистской активности в США… сообщил, что, расследуя активность нацистов в США, его агенты вскрыли их связь с русскими фашистами, живущими в США». Дикстейн изъявил готовность предоставить информацию о русских фашистах, но не бесплатно, а за 5–6 тысяч долларов. Резиденту НКВД в Нью-Йорке Овакимяну дали задание собрать материал на самого Дикстейна – боялись провокаций с его стороны. Овакимян отрапортовал, что Дикстейн возглавляет целую преступную группу, замешанную в теневом бизнесе, продаже паспортов, нелегальном перемещении людей через границу и продаже всем желающим американского гражданства.

Тем не менее глава НКВД Ежов разрешил Трояновскому пойти на сделку с Дикстейном. Последний просил за свои услуги уже 2,5 тысячи долларов в месяц (большие деньги по тем временам), но НКВД был согласен поначалу лишь на 500. Наконец после длительных переговоров Дикстейн согласился на 1250 долларов в обмен на помощь, которую он, по его словам, был готов оказать исключительно из чувства симпатии к Советскому Союзу. В НКВД были в немалой степени раздосадованы таким очевидным лицемерием и дали Дикстейну характерный псевдоним Жулик.

Курировать Жулика поручили Гутцайту, и тот сообщал в Москву 25 мая 1937 года: «Мы полностью сознаем, с кем имеем дело. Жулик полностью оправдывает свое имя. Это беспринципный тип, жадный до денег, очень хитрый обманщик… Поэтому нам очень сложно гарантировать выполнение намеченной программы, даже в той части, которую он нам сам предложил»^[50].

Между тем в 1938 году на смену комитету Маккормика – Дикстейна пришел комитет Дайса по расследованию антиамериканской деятельности, который сосредоточил свое внимание не на нацистах, а на коммунистах. Дикстейну в новом комитете даже не предоставили места.

Такой оборот дела подтвердил былые сомнения Гутцайта и разочаровал Москву. Гутцайт сообщал, что Дикстейн «не сможет выполнить намеченные совместно с ним меры». Он предоставил стенограммы заседаний своего комитета, списки американских нацистов и некоторые данные по военному бюджету США, но ничего секретного в этих сведениях не было. В НКВД чувствовали, что зря платят Жулику. Тот в свою очередь «обиделся» и высказал все Гутцайту: «Если мне нет доверия, то работать невозможно. Для сравнения он сказал, что несколько лет работал на Польшу, и все было ОК. Ему платили деньги без всяких вопросов. Пару лет тому назад он работал на Англию, и ему опять-таки платили хорошие деньги без всяких вопросов… А с нами одна морока… Видимо, ему и правда удалось одурачить поляков и англичан – т. е. пообещать им нечто существенное, а на самом деле отделаться мусором».

Гутцайт жаловался в Москву, что Дикстейну не удалось добиться осуждения судом (или хотя бы привлечения к суду) ни одного нацистского агента. Когда Гутцайт наконец сообщил Дикстейну в июле 1938 года, что тот не оправдывает свое жалованье, тот «возмутился и пригрозил порвать с нами, если мы перестанем давать ему деньги… (Он говорил) что на него якобы работают люди и он обязан им платить, а ему самому ничего не нужно». Гутцайту пришлось напомнить Дикстейну о том, что, по его же собственным словам, на другие страны он работал ради денег, а на СССР якобы ради идеологических соображений, «исходя из необходимости бороться против общего врага – фашизма».

Правда, по просьбе Гутцайта Дикстейн в сентябре 1938 года публично осудил то, что комитет Дайса вместо нацистов борется с коммунистами. Кроме того, он передал НКВД списки потенциальных полезных источников информации в американских фашистских организациях. Он даже предоставил расшифровки тайно записанных разговоров нацистского лидера США Фритца Куна^[51] и его любовницы, которая якобы и работала на самого Дикстейна. Одновременно публично Дикстейн требовал прекращения работы комитета Дайса.

Между тем в 1937 году Голос приезжал с чужим паспортом в Москву на празднование годовщины Октябрьской революции. По рекомендации руководителя резидентуры ИНО в США Гутцайта он был принят начальником ИНО Слуцким. Обсуждались обстановка в США и перспективы дальнейшей работы. Заслуживает внимания характеристика резидента внешней разведки в Нью-Йорке Гутцайта^[52], данная «Звуку»: «Когда резидентура нуждалась в проверенных и преданных людях, мы обращались к “Звуку”, и он подбирал нужных людей. Никаких провалов за все годы нашей связи с ним не было. Каких-либо подозрений или сомнений он никогда не вызывал… Жалованья от нас “Звук” не получал»^[53].

Примечательно, что ФБР следило за советским резидентом Овакимяном практически сразу же после прибытия того в США. В досье американской контрразведки отмечалось: «Овакимян вербовал людей от Мексики до Канады… Американцы, которых Овакимян завербовал или контролировал, описывали его как приятного, серьезного и симпатичного, хорошо знакомого с английской (имеется в виду англоязычной. – Примечание автора) литературой, знакомого с наукой, и как человека, вызывавшего доверие у своих агентов…»

Стоит подчеркнуть, что ФБР не могло предъявить ни Овакимяну, ни кому-либо из его сети никаких обвинений, так как подрывной деятельностью против США советская разведка не занималась.

Лишь в октябре 1939 года ФБР произвело налет на туристическое бюро Голоса и обвинило последнего в нарушении закона о регистрации в качестве агента иностранной державы. Причем под словом «агент» имелся в виду не разведчик, а представитель. По законам США лица, легально действующие в интересах иностранных государств, должны регистрироваться соответствующим образом. Т. е. нелегальной деятельности Голоса ФБР так и не смогло доказать.

Люди Гувера обратили внимание на Голоса лишь тогда, когда его турфирма стала обеспечивать переезд американских добровольцев в Испанию, что никоим образом не противоречило американским законам. Все, что смогли инкриминировать Голосу, – так это то, что его фирма получала денежные средства от советской государственной компании «Интурист», что было абсолютно законно и логично, если учесть, что компания Голоса легально направляла американских туристов в СССР.

Опасаясь за ценного сотрудника, резидентура поставила перед Москвой вопрос о вывозе Голоса из США. Однако уезжать Голос отказался, а Центр также не настаивал на его отъезде.

В марте 1940 года по решению компартии США Голос предстал перед «буржуазным судом», который приговорил его к штрафу в 1000 долларов и 12 месяцам тюремного заключения условно. Нарушив, таким образом, конспирацию, Яков Голос начал жить со своей связной Элизабет Бентли (оперативный псевдоним «Умница»)^[54]. Именно «Умница» взяла на себя все предыдущие обязанности Голоса, прежде всего связь с источниками информации. Но информация эта не носила кого-либо нелегального характера и, во всяком случае, не использовалась Москвой во вред самим США.

Следует отметить, что особого искусства убеждения советским разведчикам в 30-е годы в США не требовалось. Это время вошло в историю Америки как «розовая декада». Популярность СССР в США в то время была невиданной (прежде всего среди творческой интеллигенции) благодаря двум причинам:

– на фоне всеобщего мирового экономического кризиса (из которого США так и не вышли до начала войны) СССР демонстрировал невиданные темпы роста;

– СССР оказался единственной страной мира, словом и делом поддержавшей легитимное правительство Испании перед лицом интервенции фашстских Германии и Италии в 1936–1939 гг.

Общественное мнение США, к неудовольствию Гувера, явно симпатизировало Москве.

В 1930 году пионеры Нью-Йорка для своего слета сняли самый вместительный зал страны – Мэдисон-сквэр гарден. Во время первомайских демонстраций в школах города отсутствовало до 20 % учеников. В компартию США вступили видные деятели американской культуры, например писатель Теодор Драйзер.

Однако для американского истеблишмента и спецслужб (прежде всего ФБР) причины роста авторитета коммунистов и СССР были, конечно же, другими – вся компартия США была-де усеяна хитрыми советскими шпионами, которые вербовали доверчивых американцев на деньги из Москвы.

Для противодействия росту рядов компартии США (партия формально была абсолютно легальной с момента своего основания) решили прибегнуть к проверенному методу – запугиванию.

В мае 1930 года конгресс США создал специальный комитет по расследованию коммунистической деятельности. Его назвали по имени председателя – конгрессмена и ярого антикоммуниста Гамильтона Фиша. Фиш пытался представить угрозой для США даже обычный импорт советских товаров, например древесины.

Комитет стремился «раскрыть» гнездо коммунистического шпионажа в США – государственную советскую внешнеторговую компанию «Амторг», легально работавшую в Нью-Йорке с 1924 года. Сам «Амторг» был учрежден по предложению известного американского бизнесмена Арманда Хаммера, которое он в личной беседе высказал Ленину. В отсутствие дипломатических отношений между СССР и США компания выполняла фактически функции торгпредства, а также через СМИ вербовала в Советский Союз на работу страдавших от массовой безработицы американских специалистов.