Loe raamatut: «Друг мой – Беркут_3»
А жизнь велит: иди!
Иди – и не сворачивай с дороги.
И что бы не случилось впереди -
Увидишь солнце на пороге.
П. Комаров
Скорый поезд №1
Велика и необъятна матушка-Россия. А до чего она хороша, слов нет! В двадцать лет хочется везде побывать и всё посмотреть. Да отпуск маловат. Можно сесть на самолёт и просвистеть над лесами и горами. Только много ли увидишь сквозь плотные тучи? Да и дороговато получается: половина зарплаты улетучится за четыре часа.
Нас выручил скорый поезд №1 "Владивосток-Москва", который с моей молодой женой выбрали для нашего свадебного путешествия из Хабаровска до Новосибирска в 1973 году. Четверо суток провели безотрывно у окон в плацкартном вагоне под перестук колёс, поражаясь красоте родных просторов.
Дым паровозный часто мешал рассмотреть интересные моменты: то уснувшего рыбака на берегу озера, то лису-огнёвку, спешащую из деревни к своим лисятам. Мимо проплывали простенькие вокзалы на маленьких станциях и полустанках, белоснежные гуси на зелёных полянах, загорелые ребятишки, резвящиеся в прудах и речушках.
Во всей красе раскрывались перед нами большие города, сказочный Байкал, могучие реки, дремучие леса, восхитительные горы, исчезающие в облаках. Иногда на помощь нашему паровозу добавляли второй, а то и третий.
Чтобы подняться на перевал Яблоневого хребта, наш поезд, выбиваясь из сил, тянули три паровоза, извергая из своих труб огромные тучи чёрного дыма. Четвёртый паровоз толкал сзади. После такого путешествия нам ещё целую неделю везде чудился паровозный запах.
Булочки-бараночки
Студенческие годы – это самое золотое времечко в нашей искромётной жизни. За 5 лет надо успеть прочитать сотни книг, исчиркать своими каракулями тысячи тетрадей, прослушать 10 тысяч лекций, придумать 100 тысяч правдивых отговорок за свои опоздания и пропуски занятий…
От сессии до сессии живут студенты весело, а сессии два раза в год! И надо перед экзаменом, всего за одну ночь, выучить науку, о которой до этого не имел абсолютно никакого понятия!
Почему-то одни предметы нравятся нам до безумия, другие вызывают скуку невероятную. Откуда наши золотые головушки знают, что нам пригодится в дальнейшей жизни, а на что можно махнуть рукой?
Беда в том, что на экзамене надо что-то уверенно говорить, что-то изобретать и делать вид, что знаешь всё на 5 баллов! Поэтому приходится проводить бессонную ночь за чужими конспектами и незнакомыми учебниками.
Утром кладёшь пятак в ботинок и идёшь на Голгофу, надеясь только на чудо и свою лёгкую руку, которая должна вытянуть счастливый билет. По дороге клянешься всеми святыми, что в следующем семестре забудешь о глупостях всяких, будешь учиться, учиться и учиться!
Через два-три часа летишь по лестнице на выход, счастливый и беззаботный. В руках – синяя зачётка с очередной пятёркой и витиеватой подписью преподавателя. Все клятвы тут же улетучиваются бесследно. Через полгода всё повторяется…
Жизнь молодая бурлит. Столько всего полезного надо успеть помимо учебы: сводить девушку в кино, достать билеты в театр, что-то и где-то поесть, успеть на тренировку в спортзал, проснуться в пять часов утра и стрелою лететь на завод, чтобы до занятий очистить полсотни пожарных колодцев от метровых сугробов, наметённых за ночь. Надо же на жизнь зарабатывать золотые дублоны. Поэтому вечерами приходится дополнительно грузить и разгружать вагоны.
Вы спросите, а когда же студенту спать? Ответ простой. Спим на занятиях, слегка прикрывая рукой глаза и стараясь не храпеть.
Почти все ребята и девчата в нашей учебной группе подрабатывали там, где смогли устроиться. Парни дежурили по ночам в детских садах, в пожарных частях или играли в оркестрах. Я трудился подсобным рабочим на телевизионном заводе.
Наши девчонки в основном работали в ночную смену на хлебном комбинате, пекли хлеб, булочки, плюшечки, баранки и сухари. От них всегда так вкусно пахло свежей выпечкой по утрам, что я завидовал им страшно. Однажды девчата сказали, что им на комбинате нужен крепкий парень, чтобы вынимать противни с горячими булками из печи.
Я согласился с великой радостью, подумав, что расстанусь со снеговой лопатой и тысячами тяжеленных кинескопов. Мне тоже захотелось лёгкой и вкусной жизни. Как же глубоко я заблуждался!
Новая работа оказалась настоящей каторгой. Я выдержал всего одну смену. Всего одну! Только представьте, открываешь дверцу жарочного шкафа, а тебе в лицо пышет нестерпимым жаром, дышать нечем, ресницы и брови тут же начинают пахнуть палёным поросёнком. Да ещё и руки обжигаешь раскалённым железом.
Девчонкам хорошо, они привычные, сами шустрые, и руки у них проворные. Не угнаться за ними. Лучше я буду бороться на воле с двухметровыми сугробами, чем плавиться в этой преисподней.
Утром попрощался с подружками, с ванильными булочками, творожными ватрушками, сибирскими шанежками на сметане, маковыми баранками и вернулся к любимой совковой лопате и родным кинескопам. За одну ночь поумнел. Когда в следующий раз девчата позвали меня на кондитерскую фабрику, ответил не раздумывая:
– Ни за что! Свою зимнюю сказку не променяю никогда на сладкие завлекалочки. Плавали – знаем!
Соболев
Подобно яркой комете в небе, усыпанном звёздами, пролетели годы учёбы в университете. Началась увлекательная работа в Сибирском Отделении Академии Наук. Специализированное конструкторское бюро раскрыло передо мной свои дубовые двери.
Токи и напряжения, индуктивности и ёмкости, микросхемы и печатные платы, криогенные установки и космические аппараты, сложнейшие расчёты и бессонные ночи закружили-завертели молодого инженера. Радужные планы на светлое будущее немного поблекли после неожиданного разговора с Заместителем Главного Конструктора, заставшим меня на работе поздним вечером.
Умнейший мужик, со светлой и доброй душой, раскрыл мне глаза на то, что моей карьере не суждено сбыться, потому что у академиков есть свои дети, которым надо где-то работать, и все приличные должности уже давно распределены под них, и мне достанется рутинная работа простого исполнителя до самой моей далёкой пенсии.
Ведомость зарплаты подтверждала его слова. Вместо обещанных 135 рублей в месяц плюс премия мне полагались 49 рублей в день аванса, 49 рублей в день получки. Тоска. Было о чём задуматься, да и стоило ли так хорошо, так много и долго учиться. Во время учёбы в университете я получал повышенную стипендию 55 рублей, и ещё вечерами подрабатывал на телевизионном заводе во вторую смену за 120 рублей в месяц.
С большим трудом удалось уволиться, потом год пришлось работать и учиться в небольшой конторе.
В поисках дальнейшей работы за этот год перетряс всех своих друзей и знакомых, пока через них не вышел на одного из руководителей особого конструкторского бюро "Кулон".
Разговор с ним был короткий и жёсткий. Меня принимают, дают оклад 130 рублей, и поручают в кратчайшие сроки наладить нормальную работу и вывести из глубокого прорыва конструкторскую группу.
Несколько дней уходит на ускоренное оформление необходимых документов и ознакомление с базовым предприятием, на территории которого и расположилось ОКБ.
Моё рабочее место – канцелярский стол в небольшой комнате со стеклянными стенами и высоченными шкафами с бесчисленными чертежами. Рабочий инструмент – карандаш, логарифмическая линейка и ноги, переносящие меня из одного заводского цеха в другой, из ангара в ангар.
Вскоре начались постоянные поездки, сначала в Москву на головную фирму, потом на различные полигоны, разбросанные по всей стране, где испытывались новейшие боевые самолёты.
Совместную работу с сотнями талантливейших инженеров нашей страны я считаю своим третьим университетом. Они научили меня искать и находить наилучшее решение любых проблем, научили принимать молниеносное решение в различных критических ситуациях.
Один из них – это Заместитель Главного Конструктора, Олег Павлович Соболев, руководитель Особого Конструкторского Бюро.
Наблюдая за его работой, я поражался необычайному техническому чутью. Из предлагаемых нескольких вариантов он, буквально на ходу, выбирал оптимальный. Однажды большая группа инженеров надолго зависла в сборочном цеху у высотного самолёта-перехватчика, пытаясь установить новый бортовой аккумулятор. Ничего не получалось. Размеры аккумулятора были больше, чем сам аккумуляторный отсек. Незаметно сзади подошёл Олег Павлович.
– Что, пацаны, призадумались? Не помещается ваш прибор? Дайте взглянуть, – похлопал он по нашим понурым плечам.
– Да вот никак не хочет, проклятый! – отвечаем.
– А вы вот так попробуйте, – показал руками, как надо сделать, и тут же удалился наш шеф.
И ведь получилось!
Очень плотно мне пришлось поработать с Соболевым, когда начали отработку на новых самолётах системы дозаправки топливом в воздухе. В пустом конструкторском бюро засиживались допоздна вдвоём, ломая голову, как решить очередную головоломку.
Чтобы отдохнуть немного, и дать волю свежим мыслям, он в перерывах рассказывал о своих походах на яхте по Балтике, а я про шлюпочные походы по Амуру.
Когда я пожаловался, что не смог в Москве найти человека, придумавшего тяжёлый истребитель СУ-27, он, улыбаясь, предложил ещё раз плотно поработать с основными отделами головного конструкторского бюро. Что я и сделал.
Вскоре пришла пора мне двигаться дальше по служебной лестнице. Предстоял перевод в Москву. В столице вопрос был решён, все документы подписаны. Я зашёл в скромный кабинет Соболева попрощаться.
– А ты нашел того, кто создал СУ-27? – озадачил меня Олег Павлович.
– Нет, – честно ответил я.
– Тогда я не отпускаю тебя никуда, – огорошил меня шеф, – И не надейся на помощь столицы!
В итоге мой перевод из Новосибирска затянулся на целый год. Три раза я оформлял все документы на перевод, и три раза они бесследно исчезали. Весной 1986 года Соболев неожиданно сдался.
– Упорный ты мужик, Николай Сергеевич, отпускаю тебя, но не в Москву, а на Волгу. Общее дело ведь делаем. Больше твои документы не будут исчезать. Счастливо тебе, и желаю хорошо устроиться на новом месте. Если останешься, то я тебе зарплату приличную и должность хорошую дам! – сказал и с грустной улыбкой пожал Палыч мою мозолистую руку…
