Loe raamatut: «Братья Кеннеди»
ПРЕДИСЛОВИЕ. ПРЕСТУПИВШИЕ ГРАНЬ
Историку очень соблазнительно и увлекательно описать, как происходили события, особенно если речь идет о событиях, современных ему. Рассказ историка в таком случае особенно близок и понятен читателям, в конечном счете все они живут в одну эпоху. Профессиональное исследование современности, однако, ко многому обязывает – историк не конкурирует с публицистом, зачастую воздействующим главным образом на эмоции, а применяет известные научные методы, делает акцент на попытке показать, почему происходили события. Это различие обычно и отличает историческое исследование от публицистического очерка, пусть самого» блестящего, а по размерам иной раз достигающего книги средней величины.
Советская американистика достаточно ярко осветила Соединенные Штаты 60-х годов. Особое внимание уделялось трагической судьбе братьев Кеннеди: старший, Джон, погиб, пробыв в Белом доме тысячу с небольшим дней, а следующий по возрасту, Роберт, пал на относительно короткой дистанции на пути к возможному занятию президентского кресла – до выборов оставалось около 150 дней. Что это – случайность или заговор? Трудно сказать, получит ли современное поколение исчерпывающий ответ на этот интригующий вопрос.
Отсутствие ответа или спекулятивные предположения, однако, никогда не останавливали работы профессиональной исторической мысли. Можно с порога утверждать, что рок, преследовавший братьев Кеннеди, не причина, а следствие коренных процессов, происходящих в США. Если так, они вполне доступны нынешним методам исторического исследования. Профессиональный историк имеет в своем распоряжении отработанную и проверенную жизнью методологию, массу материалов, поток которых не иссякает, и, наконец, не последнее по важности, он опирается на здравый смысл. Короче говоря, анатомия американского общества не представляет загадки, окутанной тайной. Его можно и нужно изучать. Во всяком случае, возможна удовлетворительная интерпретация событий, потрясших США в 60-х годах.
Когда в январе 1969 года на пост президента вступил Ричард Никсон, в США не было недостатка в различного рода рекомендациях, как надлежит действовать новому правительству в лабиринте политических развалин, оставленных администрацией Л. Джонсона. Один из самых уважаемых тогда в США публицистов – У. Липпман откликнулся на приход Р. Никсона и республиканцев к власти статьей в «Нью-Йорк пост». Он заявил: «Дефляция, которую должен проводить Никсон, должна начаться с нашей внешней политики, ибо инфляция в этой политике качалась еще с тех пор, как президент Вильсон объявил, чаю наше вмешательство в первую мировую войну преследует цель не только защитить себя и атлантическое сообщество от агрессии, но и, кроме всего этого, сделать весь мир безопасным для демократии, которой в Азии, Африке, основной части Европы и Америки еще никогда не было. Эту вильсоновскую инфляцию продолжал Франклин Рузвельт, обещавший не только разгромить нацистов и японцев, но и освободить весь мир от «страха». Гарри Трумэн еще более раздул эту инфляцию, посвятив американские ресурсы и жизни защите антикоммунистов везде и всюду. Президент Кеннеди в своей речи при вступлении на пост президента превзошел все это. Линдон Джонсон поставил на карту все, что он имел, взявшись выполнить эти глупые обещания».
Но в годы первой мировой войны не кто иной, как У. Липпман, будучи доверенным .советником президента, стоял у истоков «вильсоновской инфляции». Теперь, на склоне лет, публицист звал к другому: пусть Америка живет по средствам. Разумеется, трансформировалось не мировоззрение американской буржуазии, к которой принадлежала душа и перо Липпмана, а мир. Соединенные Штаты не всемогущи, как представлялось В. Вильсону, а мир преследует идеалы, отнюдь не совпадающие с американскими. Впрочем, все это общеизвестно, для целей данной работы представляет интерес другое – указание на роль идей Вильсона в формировании политического курса Соединенных Штатов, точнее методов руководства Вильсона.
Он был президентом в то время, когда Великий Октябрь открыл новую эру в истории человечества. Перед лицом сил новых и морально подавляющих Вильсон воззвал к миру капитала – объединяйтесь, проводите коренные изменения, иначе революция настигнет и вас. Набатный бой вильсонизма услышали, но он не пробудил самодовольное буржуазное общество, надеявшееся справиться с революцией традиционным средством – насилием, но не хлопотливой трансформацией своих основ, какова бы ни была практическая конечная ценность рекомендаций В. Вильсона, он оказался непонятым пророком. Он надорвался, спасая в доступной ему сфере капитализм, был отвергнут власть имущими в США, разбит параличом и вскоре умер. Здание традиционалистского американского общества оставалось и после него в своей основе неприкосновенным, хотя Ф. Рузвельт основательно перестроил его надземные этажи.
4 октября 1957 года запуск первого в мире искусственного спутника Земли Советским Союзом и последующие наши успехи в освоении космоса вызвали повальный шок и панику в капиталистическом мире. Советский Союз в тот эпохальный ход предстал лидером мирового научно-технического прогресса, что, заключили мыслящие на Западе, отражало социальную систему пашей страны. В обстановке всеобщего замешательства раздался голос нового пророка – Джона Ф. Кеннеди. В иных исторических условиях оп повторил призывы Вильсона, с трудом добился избрания президентом и стал действовать, спасая на свой лад обветшалые ценности капитализма. В интересах победы над социалистическим миром Д. Кеннеди попытался влить новую кровь в склерозированные артерии капиталистического порядка. Он предложил перестроить Америку сверху донизу, применив крутые методы руководства. Плечом к плечу с президентом Дж. Кеннеди за его идеалы дрался министр юстиции Р. Кеннеди, убежденный сторонник еще более решительного образа действия. Итог их деятельности – лишь острие клинка, который они пытались вбить, чтобы расколоть тяжелое на подъем американское буржуазное общество.
Теоретические воззрения В. Вильсона и Дж. Кеннеди не были результатом произвольных построений, а явились попыткой внести данные, добытые буржуазными общественными науками, в хаос капиталистической действительности. Оба они видели успехи новых сил – революции в 1917 году и социализма на рубеже 50-х и 60-х годов, справедливо считая, что переделка старого мира, начатая Великим Октябрем, идет по строго научному плану, выработанному революционной марксистско-ленинской теорией. Американские президенты, разумеется, отвергали марксизм, но поняли значение науки. Они стремились поставить свою американскую науку на службу капиталистическому государству, добиться синтеза научной теории и политической практики, мобилизовав лучшие умы на службу Вашингтону.
Еще до прихода в Белый дом сенатор Дж. Кеннеди сокрушался: «Сегодняшний американский писатель и ученый не только не знают, но и презирают работу в политике с энтузиазмом Вудро Вильсона». Далеко не случайно президент Дж. Кеннеди избрал местом произнесения своей известнейшей речи 10 июня 1063 года Американский университет в Вашингтоне. Напомнив о том, что президент В. Вильсон открыл этот университет в 1914 году, Дж. Кеннеди сказал: «Профессор Вудро Вильсон как-то заметил, что каждый выпускник университета должен принадлежать как своей стране, так и своему времени, и я убежден, что мужчины и женщины, удостоившиеся высокой чести быть выпущенными из этого университета, будут продолжать отдавать значительную часть своей жизни и талантов служению государству».
Служение государству – в этом суть вопроса, ключ к мировоззрению и политике, основанной В. Вильсоном и развитой братьями Кеннеди. Безукоризненное выполнение своих обязанностей перед государством на практике означало подчинение все и вся воде правящей верхушки, введение высокой дисциплины и принесение жертв, иной раз ощутимых, ради высших интересов класса капиталистов в целом. Только на этих путях Вильсон и братья Кеннеди усматривали возможность устоять перед лицом нового мира. Им, однако, не удалось совладать с людьми, с молоком матери всосавшими приверженность к капиталистическому строю в традиционном понимании – с его анархией производства и стремлением к наживе. Отсюда личная трагедия этих людей, до конца преданных делу капитала, – паралич В. Вильсона, убийство президента Дж. Кеннеди и гибель Р. Кеннеди, очень может быть, на пороге Белого дома.
Бесславный уход Вильсона в политическое небытие навсегда глубоко травмировал лично знавшего его Франклина Д. Рузвельта. Большой знаток его жизни профессор У. Лехтенбург напомнил в 1983 году слова биографа Рузвельта Р. Шервуда: «Тень Вудро Вильсона… стояла за его плечами», а от себя добавил: «После просмотра президентом фильма «Вильсон» в 1944 году его кровяное давление подскочило с 130 до катастрофических 240». Оно и понятно, Ф. Рузвельт за год до смерти, видимо, осознал: как была неподъемна Америка для Вильсона, такой она осталась спустя четверть столетия. Отсюда, от бессилия страшный подъем давления.
Примерно через другие двадцать пять лет, после убийства Дж. Кеннеди, его соратник, историк, профессор А. Шлезингер, сетовал в 1986 году: «Как решить генеральную проблему современного капитализма, обеспечить полную занятость без инфляции – по-прежнему загадка из загадок. Наши последние президенты – Форд, Картер, Рейган не смогли выдумать ничего другого для снижения инфляции, кроме введения массовой безработицы, а затем не нашли иных методов для стимулирования экономики, кроме инфляции. Администрация Рейгана снизила инфляцию ценой миллионов безработных. Восстановление при нынешней структуре экономики приведет в конечном счете к новой инфляции. Мы в недавние времена уселись в чудовищный вагон на аттракционе американской горки – прибегаем к спаду для борьбы с инфляцией, а затем к инфляции для борьбы со спадом. Так ездить нельзя, не провалившись в ад. Единственный путь – сочетать высокую занятость со стабильными ценами – обратиться к мерам в области доходов, координируя зарплату, цены и прибыли с производительностью. Кеннеди понял это двадцать лет назад. Нам придется вернуться к его пониманию, если нам суждено покинуть этот вагон и вернуть стабильность в экономическую жизнь…
А между тем курс президента Кеннеди кажется экзотическим в самодовольной Америке Рональда Рейгана. Мы ненавидим стоны об униженных и бедняках. Мы ненавидим напоминания о временах, исполненных благородства и требовательных. Мы ненавидим самую идею, что мы не должны спрашивать, что наша страна может сделать для нас, а что мы можем сделать для нее. Коль скоро мы не можем вынести вызова, который олицетворял Кеннеди, мы укрылись в цинизме и унизительных сплетнях».
По всей вероятности, эта эпоха все же уходит в прошлое, хотя остается открытым вопрос, не идет ли речь об очередном «цикле» в истории США. Еще один американский профессор истории, Р. Макелвен, по осени 1987 года анализируя «комплекс Кеннеди» на страницах «Нью-Йорк таймс», обнародовал свои выводы: «Большинство американцев обеспокоено и разочаровано панацеями правых, которые в последние 10 лет выдаются под обманчивыми ярлыками «консерватизма»… Совершенно очевидно требование выдвинуть вдохновляющего лидера, который сможет восстановить доверие к нашей политической системе… Опросы общественного мнения последних лет указывают: среди прошлых президентов громадное большинство американцев хотело бы видеть снова в Белом доме Джона Ф. Кеннеди». Но, предупреждает историк, нужен не какой-нибудь нынешний деятель, «читающий инаугурационную речь ДФК», ибо «коль скоро американцы хотят, и я верю в это, чтобы их еще позвали на «новую границу», то речь идет о проблемах, вызовах и возможностях девяностых, а не шестидесятых годов… Нужен президент, способный восстановить веру в наши институты и вдохновить нацию перспективами XXI века».
Хотя как суждения Ф. Рузвельта, так и профессоров А. Шлезингера и Р. Макелвена окрашены в первом случае воспоминаниями о В. Вильсоне, а во втором – о Дж. Кеннеди, они подводят к идее, которую автор попытался воплотить в этой книге, а именно – тот строй нередко круто обходится с теми, кто, стремясь оставить в неприкосновенности здание капиталистического общества, пытается перестроить его фундамент. На первый взгляд парадоксальная постановка вопроса, но книга, надеется автор, убедит в ее правомерности.
«ДОРОГА ОТ РЕВОЛЮЦИИ»
В 1917 году в России свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Президентом Соединенных Штатов тогда был Вудро Вильсон (1913—1921 гг.). Подвиг российского пролетариата потряс до основания весь мир, а В. Вильсон был потрясен вдвойне. Если для большинства государственных деятелей Запада раскаты грома Великого Октября раздались неожиданно, то он давно пытался оценить густоту туч, собиравшихся над капитализмом. Вильсон не сомневался, что гром грянет, оставалось определить срок и место. Теперь дело прояснилось. Социальная революция вырвала из системы капитализма великую страну. Случившееся в далекой России породили общие условия, созданные в мире капитализмом. И в государстве, где правил В. Вильсон, – Соединенных Штатах в начале XX века назревало громадное недовольство существовавшими порядками. Был ли путь Октября заказан для США?
Еще до того как в Петрограде взвилось победоносное знамя российского пролетариата, В. Вильсон давал положительный ответ на этот вопрос. На близких подступах к своей политической карьере В. Вильсон в январе 1910 года выступил на банкете банкиров в Нью-Йорке. Обращаясь к ним и сидевшему рядом в президиуме Джону П. Моргану, В. Вильсон наставительно произнес: «Беда в том, что вы, банкиры, узколобы. Вы не знаете страны, что происходит в ней, а страна не доверяет вам… Вы, банкиры, не видите дальше своих непосредственных интересов… Вам следует шире взглянуть на вещи и усмотреть, что лучше для страны в конечном счете».
Выдвинутый в 1912 году кандидатом в президенты от демократической партии, В. Вильсон по долгу и внутреннему убеждению бил тревогу: «Может ли кто-нибудь сомневаться в том, что страна охвачена серьезнейшим недовольством? Можно ли сомневаться, что есть все основания для этого недовольства? И вот какие: сложилось нетерпимое положение… в последние годы наше правительство контролируется главами крупнейших корпораций». Положение масс ухудшается – «средний класс выжимается все больше и больше в результате процессов, которые мы называем процветанием… Мы все в лапах безжалостной громадной экономической системы… Законы страны не защищают слабых от сокрушения сильными».
Буржуазная демократия, рассуждал В. Вильсон, исчерпывает свои возможности в обстановке открытой и наглой политической коррупции. «Люди говорят: «Мы голосуем, нам предлагают нужную платформу, мы выбираем человека, стоящего на этой платформе, и ничего не получаем». Поэтому они начинают спрашивать: «Какой смысл в голосовании? Мы знаем, что машины обеих партий субсидируют один и те же люди и поэтому бесполезно обращаться к любой из них». Пролив безжалостный свет на политические порядки в США, В. Вильсон делал выводы на будущее, с его точки зрения, убедительные.
«Разве вы не знаете, – гремел он на предвыборных митингах, – что иные красноречивые, но бессовестные люди, которым безразлична судьба нации, могут ввергнуть страну в огонь. Разве вы не знаете, что весь народ считает: что-то делается неверно. И это дает возможность бессовестному человеку встать и сказать: «Вот – дорога. За мной!» – и повести по пути разрушения. Если так случится, тогда мы окажемся на пороге революции, да мы и стоим перед лицом революции».
Кандидату в президенты в узкопрактических целях подобает быть бесстрашным, и уже по этой причине В. Вильсон, мужественно напрягая голос (микрофонов не было), возглашал: «Я не боюсь революции!» Так кем же был Вудро Вильсон? Мессией, провидцем? Вовсе нет. По основному роду занятий он был профессором истории и права. Но, усевшись в президентское кресло в Белом доме, В. Вильсон стал надзирать за постройкой по собственным чертежам поразительного сооружения, названного впоследствии им самим «Дорога от революции».
По всей вероятности, он был единственным американским президентом XX века, пришедшим к власти с твердо очерченными взглядами на роль государства в жизни современного буржуазного общества. Вильсон верил и убежденно учил других, что только сильная государственная власть дает достаточный и разнообразный набор инструментов для претворения в жизнь политических программ. То было не внезапное озарение, а результат глубокого изучения и развития буржуазной политической науки. Человек, разделяющий ее постулаты, неизбежно становится интеллектуально свирепым и морально безразличным. Так случилось и с Вильсоном.
Происхождения В. Вильсон по американским меркам был самого благонадежного. Сын священника и дочери священника, он родился в штате Вирджиния 28 декабря 1856 года. В семье не угасал трепетный огонь кальвинизма, и отец, несший Слово прихожанам, в глазах маленькою Томми Вильсона был образцом. Детство и юность В. Вильсона прошли на Юге во время гражданской войны и последующей Реконструкции. Его не слишком трогала сущность дела – впечатляла эффектность голой силы и возможность быть безжалостным. Тайфун «марша к морю» прошел чуть ли не на глазах мальчика. Он видел, как соотечественники передрались насмерть, северяне вели войну против мирного населения Юга. В одной из ранних статей молодой Вильсон заметил: «Терпимость – неоценимый интеллектуальный дар, который, однако, почти бесполезен в политике. Политика – война убеждений, схватка принципов. Правление – слишком серьезное дело, чтобы допускать обмен бессодержательными любезностями». Таковы истоки его кредо.
Л рано проснувшееся честолюбие терзало. «У меня неприятное ощущение, – признавался молодой человек, – внутри меня бушует вулкан. Единственное спасение – пусть меня полюбят… Никогда и нигде не было человека, для которого любовь была бы столь важна, как для меня». Вулканические страсти скромно материализовались в визитные карточки, на которых значилось: «Вудро Вильсон, сенатор от штата Вирджиния». Крылья фантазии подняли его не выше Капитолия. На деле Вильсон занимал куда более скромное положение: неудачно попытав свои силы в юридической практике, он избрал путь преподавателя в колледже. В 34 года он – профессор истории и права Принстонского университета.
Здесь, пусть в привилегированном учебном заведении, он нянчился со студентами, тщетно пытаясь пробудить интерес к науке у юношей, увлеченных спортом. А страной, по мнению профессора, правили ничтожные люди. «В восьми словах можно подвести итог деградации наших политических партий, – с отвращением писал он, – нет руководителей, нет принципов, нет партий, нет политики». Посещавшие его лекции в 1887—1897 годах подметили некую страсть, придававшую необычный накал академическому материалу. Он начинал оттачивать мастерство оратора, разъезжая с лекциями по стране и добиваясь искомой «любви».
Уже в начале 80-х годов он торжествующе заметил: «У меня появляется ощущение силы, когда я имею дело с массой людей». Однако при том уровне развития средств массовой коммуникации единственную возможность собрать вокруг себя громадную аудиторию давало печатное слово. В центре изысканий автора с самого начала – возможности государственной власти в организации общества.
Острое недовольство вызывала у Вильсона американская демократия и как она функционировала после гражданской войны. Конгресс и особенно его комитеты оттеснили исполнительную власть – кабинет и президента. Мучительные словопрения по необходимости подменяли быстрое принятие решений. В результате силы правящего класса были распылены, а в стране поднималось мощное движение, пестрое по окраске, но, несомненно, склонявшееся к социальному перевороту. Анархию в ведении государственных дел необходимо преодолеть, размышлял он, обратившись к опыту английского господствующего класса, возложившего всю полноту исполнительной власти на кабинет, члены которого – депутаты парламента. Какая жалость, что отцы-пилигримы, отправившиеся за океан из Англии еще в начале XVII века, не захватили с собой парламентской мудрости родины.
Эти положения и составили суть книги В. Вильсона «Правление конгресса», вышедшей в 1885 году. Книга прославила автора и, по существу, стала самым известным из его трудов. Хотя предложенной автором конституционной реформы не последовало, книга к началу века выдержала пятнадцать изданий. К этому времени изменилось многое. США вступили на путь империализма, классовые конфликты в стране обострились. Соответственно автор корректировал взгляды на предмет своего исследования.
В XX век В. Вильсон принес свою книгу с существенными оговорками. В предисловии к 15-му изданию, вышедшему в 1900 году, он писал под свежим впечатлением первой войны за передел мира – американо-испанской войны: «Самые важные изменения, которые можно усмотреть, это – значение войны с Испанией для осуществления власти внутри нашей федеральной системы. Значительно увеличились власть и возможности для конструктивного руководства президента в результате нашего выхода на международную арену и необходимости управления отдаленными владениями».
Вильсон имел все основания торжествовать: захватническая война против Испании создала больше возможностей для осуществления его предложений, чем надеялся профессор. Еще недавно он рассуждал всего-навсего о важности кабинета, теперь же выдвинул на авансцену президента. Обнаружилось, что незачем менять обветшалые рамки конституции, она написана так общо, что без особых хлопот предоставляла президенту громадную свободу действий. «Президент США ныне, конечно, вершит все дела», – с удовлетворением заключил В. Вильсон предисловие.
Приверженность принстонского профессора к доктрине сильной власти не укрылась от внимания тех, кто подбирает кандидатов на высшие политические посты в Америке, – незримого, по всесильного «истеблишмента». Вне всяких сомнений, именно там решили испытать деловые качества теоретика, громогласно твердившего о приятных во всех отношениях истинах.
В 1902 году его избрали президентом Принстонского университета. Он преуспел на первом в жизни административном посту, сумев поднять скромные распоряжения по внутреннему распорядку университета до уровня волнующего крестового похода. Вильсон распорядился расселить студентов по менее привилегированным общежитиям, за что получил славу демократа. Спор о местонахождении колледжа для аспирантов ввел его в конфликт с опекунами университета (лицами состоятельными), отчего родилась популярность человека без страха и упрека. В эту борьбу он внес моральную страстность и вышел из нее поборником прав «простого человека».
Вероятно, В. Вильсон понимал, что пока его главное оружие – перо. Он написал около десятка книг, в том числе шеститомную «Историю американского народа», а в 1907 году выступил с последним курсом лекций, которые были опубликованы в 1908 году под заголовком «Конституционное правление в Соединенных Штатах». Оно заключается в том, открыл Вильсон, что президент – потенциально неоспоримый лидер правящей партии и выразитель национальных интересов. Президент, утверждал он, «является политическим вождем народа или имеет возможность стать таковым. Его избрала нация в целом, и совершенно очевидно, что страна не имеет иного политического руководителя. Только он может говорить языком всей нации. Стоит ему завоевать восхищение и доверие страны, и тогда никакая сила не сможет остановить его, ни одна коалиция в США не сумеет легко одолеть его… Если он правильно интерпретирует воззрения нации и смело настаивает на этой интерпретации, он непобедим».
Партийные боссы не могли не оценить завидного постоянства профессорских взглядов и их рассудительного развития. Чтобы разобраться в хаосе, нагроможденном свободным предпринимательством, нужна была сильная рука, наводящая порядок в интересах класса капиталистов в целом. В этих условиях выбор В. Вильсона и переход его в сферу политики был логичен. В 1910 году его выбирают губернатором штата Нью-Джерси. На этом посту можно было продемонстрировать, какую участь речистый профессор готовил для всей страны. Вильсон оказался на высоте положения, пресек кое-какие лиходейства капитала в штате, которые вызывали недовольство всей капиталистической системой. Принятое по его инициативе легислатурой штата законодательство широко рекламировалось как забота о благополучии абстрактной социальной категории, названной «народом».
Политик буквально вырастал на глазах, облекая довольно крутые методы руководства изысканными рассуждениями о демократии и бессодержательными проклятиями в адрес крупного капитала. Если принять во внимание, что Вильсон еще вызвал из небытия милые сердцу американского либерала тени джефферсоновской демократии, тогда понятно, почему и необразованные боссы бездушной партийной машины не могли не отдать должного важности образования для государственного деятеля. Наверное, так и нужно, рассуждали они, в просвещенном XX веке. Инстинктивно и не разбираясь в хитросплетениях учености, они понимали то, что не всегда видели прекраснодушные либералы, ослепленные словесной мозаикой В. Вильсона, – он все же был ближе к консерватору Э. Бёрке, чем к апостолу аграрной демократии Т. Джефферсону. Э. Бёрке, одобрительно заметил В. Вильсон по поводу его книги «Размышления о французской революции», показал, что «ненавидит французскую революционную философию и считает ее непригодной для свободных людей. Действительно, эта философия в корне порочна и развращенна. Ни одно государство не может строиться на ее принципах».
Вудро Вильсон говорил тогда о том, что государственную власть надо употребить для восстановления древних идеалов американского буржуазного общества. Иногда оп выражался достаточно прозрачно: «Если бы я не считал, что задача прогрессиста состоит в сохранении наших коренных институтов, то я бы никогда не был прогрессистом». Попутно он изложил свои взгляды на способы обращения с крупным капиталом. Вильсон уподоблял гигантскую корпорацию автомобилю.
Если она злоупотребляет своим положением, то нужно наказывать не автомобиль (тысячи мелких акционеров), а безответственного водителя. «Чтобы реформы были настоящими и глубокими, – заверял Вильсон, – лучше законно посадить в тюрьму одного действительно ответственного человека, одного истинного организатора махинаций, противоречащих общественным интересам, чем обложить штрафами тысячу корпораций». Нет ничего удивительного, что к знамени, поднятому В. Вильсоном, монополисты сбегались толпами. У его древка они чувствовали себя в безопасности. Среди них были влиятельнейшие финансисты востока и запада страны, организованные полковником Д. Харви – издателем «Харперз уикли» и младшим партнером дома Моргана.
На выборах 1912 года усилиями крупного капитала и партийной машины демократической партии В. Вильсон был выдвинут в президенты Соединенных Штатов. Воспользовавшись расколом среди республиканцев, В. Вильсон уверенно провел кампанию под сверкающим лозунгом «Новой Свободы», специально отчеканенным интеллектуальными подмастерьями партии. Мастером был В. Вильсон, и публично он относительно точно взвесил содержание «Новой Свободы». «Что такое свобода?» – спрашивал В. Вильсон и тут же отвечал: «Вы говорите о паровозе, что он свободно движется. Что вы разумеете? Вы имеете в виду, что все части паровоза так собраны и приспособлены, что трение сведено до минимума, создана самая совершенная конструкция. Вы говорите о лодке, скользящей по воде: «Как свободно она идет!» – имея в виду, что лодка великолепно приспособлена к воде, прекрасно повинуется силе ветра…
Свобода в делах человеческих состоит в совершенном приспособлении друг к другу человеческих интересов, деятельности и энергии». В этом и состояла «Новая Свобода», по Вильсону, разумеется, расточительно украшенная и ссылками на «маленького человека», «демократию» и т. д. Бутафория увлекла избирателей. У. Липпман, кокетничавший тогда с социалистическими идеями, обнаружил, что «Новая Свобода» означала «усилия мелких бизнесменов и фермеров использовать правительство против крупной коллективной организации промышленности». Вильсонисты принимали и такую интерпретацию – куда важнее было практически отвести недовольство в каналы, открытые «Новой Свободой». Придя в Белый дом, В. Вильсон решил сам изложить свою программу в конгрессе. В духе христианских миссионеров он явился в Капитолий, неся Слово американцам, которых предстояло обратить в свою веру.
Неслыханное нарушение традиции, продержавшейся свыше 100 лет! В начале XIX века Т. Джефферсон установил прецедент – он считал, что личное обращение к конгрессу напоминает тронную речь монарха. Для Вильсона не прецедент, а собственные взгляды были много важнее. Разве не он утверждал в книге «Конституционное правление в Соединенных Штатах»: «Президент свободен по закону и по совести быть столь великим человеком, каким он только может. Президент выше конгресса, ибо за ним, а не конгрессом, стоит нация». Когда в назначенный день – 8 апреля 1913 года – Вильсон предстал перед объединенным заседанием американского конгресса, то в тоне его речи можно было безошибочно уловить мессианские нотки: «Я хочу своим появлением подтвердить, что президент Соединенных Штатов является живым человеком, а не просто неким правительственным ведомством, приветствующим конгресс с изолированного островка соперничающей власти».
В первое президентство В. Вильсон без больших хлопот провел в жизнь различные меры, именовавшиеся «Новой Свободой». В совокупности они были приступом к реорганизации законодательства и государственного управления в интересах крупного капитала. Речь шла главным образом о хозяйственной сфере, социальная область затрагивалась относительно мало. Вильсону США обязаны современной финансовой системой. Создание в 1913 году федеральной системы дало возможность мобилизовать финансовые ресурсы страны, более гибко приспосабливать денежный рынок к нуждам экономики. Тариф Унтервуда, введенный в 1913 году, уменьшил абсурдные ввозные пошлины. В 1914 году с большой помпой был принят антитрестовский закон Клейтона и учреждена межштатная торговая комиссия, что в какой-то мере обуздывало эксцессы в конкурентной борьбе монополий. Фермеры из рук президента получили закон, установивший скромную систему кредитования в сельском хозяйстве.
