Loe raamatut: «Разделенные»

Font:

Neal Shusterman

UNWHOLLY

Печатается с разрешения Simon and Schuster Books for Young Readers, подразделения Simon and Schuster Children’s Publishing Division

Серия «#YoungThriller»

* * *

Посвящается Шарлотте Руфи Шустерман.
Я люблю тебя, мама!

Благодарности

Я и представить себе не мог, что роман «Беглецы» когда-нибудь превратится в трилогию, но странный мир, разросшийся на страницах первой книги, захватил меня и не желает отпускать. Я глубоко обязан Дэвиду Гэйлу, Наве Вульф, Джастину Чанде, Анне Зафиан и другим редакторам издательства «Саймон энд Шустер» и не могу подобрать слов, чтобы достойно выразить свою благодарность. Мне также хочется сказать спасибо Полу Крайтону и Лидии Финн за организацию рекламной кампании и туров с целью продвижения книги, Мишели Фадлалла и Ванессе Вильямс, – за работу на школьных и библиотечных конференциях, Кэтрин Грувер – за организацию редакционного процесса, Шаве Волин – за предпечатную подготовку, и Хлое Фолья – за дизайн издания.

Благодарю моих детей за бесконечное терпение, с которым они дожидались, пока отец вернется из очередного путешествия в себя. Спасибо моей помощнице Марсии Бланке за то, что я все еще не сошел с ума и местами даже ухитряюсь не выбиваться из графика. Огромное спасибо Венди Дойл и Хайди Столл за неустанный труд над новостной рассылкой Shustermania. Спасибо Венди и еще раз спасибо моему сыну Джареду, которые расшифровывали и набирали отрывки, записанные под настроение на диктофон. Спасибо группе критиков Fictionaires, помогавшей мне выдерживать единый стиль. В особенности я благодарен Мишель Ноулден за восхитительную совместную работу над рассказом UnStrung, а также моей «старшей сестренке» Патриции, которая неизменно помогала мне подняться каждый раз, когда я падал.

Я в неоплатном долгу перед всеми учителями, которые используют мои книги в образовательном процессе, и перед многочисленными поклонниками, рассказавшими мне о том, как повлияли на них мои истории, – такими, как Вероника Кныш, которая прислала мне письмо, заставившее меня расплакаться и вспомнить, зачем я вообще начал писать.

Спасибо Андреа Браун, Тревору Энгельсону, Шепу Розенману, Ли Розенбауму, Стиву Фишеру, а также Дебби Дюбл-Хилл – моим «ангелам-хранителям», направляющим мою карьеру твердой и верной рукой (и не позволившим мне разрушить ее в одночасье). Спасибо Марку Бенардо, Кэтрин Киммел, Джулиану Стоуну и Шарлотте Стаут, чья непоколебимая вера в ценность первой и второй книг трилогии определенно приведет к тому, что фильм, снятый по ним, будет великолепен!

И напоследок я хотел бы поблагодарить своих родителей – Милтона и Шарлотту Шустерман – за то, что они всегда оставались со мной, даже когда это было невозможно.

А теперь правильный ответ…

Коль скоро в мире, описанном в первых двух книгах трилогии, все перевернуто с ног на голову, чем еще можно заинтриговать читателя, как не ответом, появляющимся перед глазами раньше, чем прозвучал вопрос? Читайте ответы и проверяйте себя – сколько правильных вопросов к ним вы сможете поставить самостоятельно?! Чем больше вопросов вы подберете, тем больше у вас будет шансов отменить запрос на собственную разборку! (Внимание: не стоит пропускать эту игру, иначе потом вдруг почувствуете, что в процессе чтения вас самих слегка разобрали…)

Процесс расчленения человека на части для последующего использования их в качестве трансплантов в телах других людей. По закону 99,44 % тканей и органов разобранного подростка должно быть использовано для трансплантации, чтобы обеспечить ему продолжение жизни в телах других мужчин и женщин.
Что такое разборка?

Вторая Гражданская война в Америке (известная так же как Хартланская война) закончилась после того, как армии сторонников и противников разборки заключили соглашение. По этому соглашению жизнь ребенка считается неприкосновенной до тринадцати лет. Однако, если ребенок, достигший этого возраста, демонстрирует признаки, позволяющие классифицировать его как «трудного подростка», родителям выдается ордер на так называемую «ретроспективную аннуляцию».
Что такое «Соглашение о Разборке»?

Этим словом принято называть детей, оставленных биологическими родителями. Если мать не желает сохранить новорожденного, в соответствии с законом она может оставить ребенка на пороге чьего-нибудь дома. В этом случае ребенок официально переходит под опеку людей, проживающих в доме.
Кто такие подкидыши?

Ввиду того, что органы и ткани тела после разборки по большей части остаются формально живыми, разобранный человек официально считается не умершим, а продолжающим жить в этом состоянии.
Что такое состояние распределенности?

Это официальные заведения, в которых подростков, предназначенных родителями для разборки, готовят к переходу в разобранное состояние. Каждое учреждение подобного рода отличается своими особенностями, но все ставят своей целью подготовить детей к предстоящей разборке в максимально позитивной обстановке.
Что такое заготовительные лагеря?

Это заготовительный лагерь на севере Аризоны, в городе, названном в честь своего основателя – веселого дровосека Джека. В недавнем прошлом лагерь пришлось закрыть по причине террористического акта.
Что такое «Веселый Дровосек»?

Этим жаргонным выражением подростки называют разборочную клинику, расположенную в заготовительном лагере.
Что такое «Лавка мясника»?

Эти юные террористы вводят в кровеносную систему химикат, не поддающийся обнаружению и превращающий кровь во взрывчатое вещество. Такое прозвище они получили потому, что взрывчатое вещество в крови детонирует от сильного хлопка в ладоши.
Кто такие «Хлопки»?

Так обычно называют приставов, работающих в Национальном комитете по делам несовершеннолетних. В их задачи входит переправка подростков в заготовительные лагеря.
Кто такой инспектор по делам несовершеннолетних?

Лишить человека сознания, введя в организм химическое вещество, содержащееся в специальных пулях или дротиках. Этим способом пользуются инспекторы по делам несовершеннолетних при необходимости усмирить подростка, так как стрелять в детей боевыми патронами считается не только незаконным, но и расточительным: пули причиняют вред органам, снижая ценность генетического материала.
Что значит «вырубить»?

Вполне возможно, что этот термин связан с выражением «пушечное мясо». Так называют новобранцев или крепких подростков, избравших службу в армии.
Кто такие «мясные телята»?

Это словечко появилось в армейской среде для замены длинного и громоздкого выражения «отсутствовать в расположении части без увольнительной». В последнее время чаще всего его применяют в отношении подростков, сбежавших по дороге в заготовительный лагерь.
Что такое «самоволка»?

Эта организация борется с разборками, спасая подростков от заготовительных лагерей. Считается, что в ее рядах царит жесткая дисциплина, однако на самом деле это не так.
Что такое «Сопротивление»?

Это секретное (хотя, как показали последние события, не такое уж и секретное) место, которое представляется землей обетованной каждому подростку, ушедшему в самоволку. Оно расположено на обширной территории кладбища списанных самолетов в Аризонской пустыне.
Что такое Кладбище?

В глазах общественного мнения этот беглый подросток из Огайо, в настоящее время считающийся погибшим, – главный зачинщик террористической атаки на лагерь «Веселый Дровосек».
Кто такой Беглец из Акрона?

Этим словом в древности обозначали тех, кто был обречен на заклание. Теперь так называют тех, кому с рождения предопределено отправиться на разборку (как правило, по религиозным соображениям).
Кто такие «предназначенные в жертву»?

Этот мальчик, предназначенный в жертву родителями, стал Хлопком, но не хлопнул в ладоши, когда должен был это сделать. В результате он стал кумиром Сопротивления.
Кто такой Лев Калдер?

Эту фамилию по традиции присваивают детям без родителей, воспитывающимся в государственных интернатах.
Кто носит фамилию «Сирота»?

Бывшая воспитанница государственного интерната, спасшаяся от разборки после теракта в заготовительном лагере «Веселый Дровосек». Прикована к инвалидному креслу по причине паралича нижней части тела, потому что отказалась от трансплантации части позвоночника, заготовки из тела подростка, попавшего на разборку.
Кто такая Риса Сирота?

Пусть эта книга лишит вас покоя и сна! Читайте, грызите ногти и размышляйте над судьбами персонажей!

Нил Шустерман

Часть первая
Нарушители

«Единственный способ жить свободным в несвободном мире – освободиться настолько, чтобы само твое существование стало бунтом».
Альбер Камю

1
Старки

Когда за ним приходят, ему снится кошмар.

Гигантские волны захлестывают землю, а посреди всемирного потопа его рвет когтями медведь. Но он не столько напуган, сколько раздражен. Темные глубины его подсознания явно перестарались: как будто одного потопа недостаточно, так еще и этот злобный гризли!

Но тут его кто-то хватает и тащит ногами вперед из челюстей смерти и из пучины водного Армагеддона.

– Подъем! А ну вставай живо! Пошли!

Он открывает глаза. В спальне, где сейчас должно быть темно, горит яркий свет. Два инспектора по делам несовершеннолетних заламывают ему руки, пресекая любую попытку к сопротивлению, хотя куда ему сопротивляться – он еще даже не проснулся толком!

– Нет! Перестаньте! В чем дело?

Наручники. Сначала на правую руку, затем на левую.

– Встать!

Его вздергивают на ноги рывком, словно он пытается упираться, – а впрочем, он бы и упирался, если бы его не захватили врасплох.

– Отпустите меня! Что вам нужно?

Но в следующую секунду до него уже и так доходит, что им нужно. Его похищают. Хотя нет… похищением назвать это нельзя, коль скоро документы подписаны в трех экземплярах и все происходит строго по закону.

– Вы – Мэйсон Майкл Старки? Подтвердите устно.

Один инспектор – мускулистый коротышка, второй – высокий, но тоже мускулистый. Наверное, были мясными телятами, собирались воевать, да передумали и пошли конвоирами в Инспекцию по делам несовершеннолетних. Чтобы работать конвоиром, мало быть просто безжалостным, как все сотрудники Инспекции, – нужно родиться вообще без души. Осознав, что его сейчас увезут на разборку, Старки приходит в ужас, но решает не выказывать страха: он знает, что конвоирам приятно смотреть, как дергается перепуганная жертва.

Коротышка, который, похоже, в этой паре за главного, наклоняется к Старки.

– Подтвердите устно, что вы – Мэйсон Майкл Старки!

– А с какой стати я должен это делать?

– Парень, – вступает в беседу второй конвоир, – по доброй воле или силком, но ты с нами пойдешь.

Высокий говорит тише и мягче, и Старки обращает внимание на его губы – наверняка чужие. Явно принадлежали раньше какой-то девушке.

– Ничего сложного от тебя не требуется. Просто делай, что мы тебе скажем.

Он говорит так, словно Старки заранее должен был знать, что они придут. Но разве кто-то предупреждает подростков, что их отправят на разборку? Даже если кто-то подозревает, что к тому идет, в глубине души все равно верит, что у родителей хватит ума не поддаваться рекламе в сети, на телевидении и на уличных щитах, назойливо твердящей: «Разборка: разумное решение».

Но кого он пытается обмануть? Даже без всей этой рекламы Старки оставался потенциальным кандидатом на разборку с той самой минуты, как его нашли на крыльце перед домом. Удивительно еще, что родители ждали так долго!

Лицо коротышки придвигается совсем близко.

– В последний раз повторяю: подтвердите устно, что вы…

– Да я это, я. Мэйсон Майкл Старки. Отодвинься, у тебя изо рта воняет.

Получив необходимое устное подтверждение, второй конвоир – тот, что с девичьими губами, – достает три цветных бумажки: белую, желтую и розовую.

– Так вот как вы это делаете? – дрожащим голосом спрашивает Старки. – Арестовываете меня? А в чем я виноват? В том, что мне шестнадцать исполнилось? А может, просто за то, что я живу на этом свете?

– Молчи-а-не-то-мы-тебя-вырубим, – скороговоркой отвечает коротышка.

В глубине души Старки был бы не прочь, если бы его вырубили пулей с транквилизатором: тогда он уснет, и, если повезет, никогда уже не проснется. По крайней мере не придется страдать от унижения из-за того, что его вырывают из жизни так бесцеремонно, посреди ночи. А впрочем, нет: он хочет посмотреть в глаза родителям. Вернее, даже не так: он хочет, чтобы родители посмотрели ему в глаза, а если его вырубят, все сойдет им с рук слишком легко.

Конвоир с девичьими губами, поднеся ордер на разборку к глазам, начинает зачитывать позорный девятый параграф «Отказ от ответственности».

– Мэйсон Майкл Старки! Подписав этот ордер, твои родители и (или) законные опекуны подвергают вас ретроспективной аннуляции, задним числом датируемой шестым днем после зачатия, в результате чего вы автоматически становитесь нарушителем Кодекса о существовании № 390. В свете вышесказанного Калифорнийская инспекция по делам несовершеннолетних передает вас в заготовительный лагерь для последующей разборки.

– Бла-бла-бла…

– Все гражданские права, которыми вы были наделены от имени округа, штата и федерального правительства, с настоящего момента считаются официально и окончательно отозванными.

Дочитав, инспектор складывает ордер и убирает его в карман.

– Поздравляю, мистер Старки, – произносит коротышка, – вы больше не существуете.

– Тогда зачем ты со мной разговариваешь?

– Больше не буду.

Его начинают подталкивать к двери.

– Ботинки я могу надеть, по крайней мере?

Его отпускают, но не сводят с него глаз.

Старки зашнуровывает ботинки, стараясь протянуть время. Затем его выводят из комнаты на лестницу и вниз, к входной двери. Инспекторы обуты в тяжелые сапоги, и деревянная лестница испуганно дрожит под их шагами. Грохот стоит такой, словно по дому проходит стадо коров.

Родители ожидают в прихожей. На часах три утра, но отец и мать одеты. Они не спали всю ночь, ожидая прихода инспекторов. На лицах у них – страдальческие гримасы, хотя, быть может, это и облегчение, трудно сказать. Старки старается держать себя в руках, скрывая чувства за натянутой улыбкой.

– Привет, мам! Привет, папа! – жизнерадостным тоном говорит он. – Знаете, что сейчас случилось? Даю вам двадцать попыток, попробуйте угадать!

Отец набирает полную грудь воздуха, собираясь произнести Великую Речь перед Разборкой, которую каждый родитель трудного подростка готовит заранее. Даже если речь так и не приходится произнести, родители все равно репетируют ее, раз за разом повторяя слова, пока торчат в пробках или слушают очередную чушь, которую несет их начальник по поводу курсов акций, или какую там еще белиберду принято обсуждать на собраниях в офисе.

Что там говорит статистика? Старки однажды слышал цифры в теленовостях. Каждый год мысль о разборке приходит в голову одному из десяти родителей. Из этого количества каждый десятый задумывается о разборке всерьез, а из них, в свою очередь, каждый десятый принимает решение отдать свое чадо в заготовительный лагерь. В семьях с двумя или тремя детьми вероятность, естественно, удваивается и утраивается. Если перевести эту сложные расчеты на человеческий язык, получится, что на разборку попадают двое из тысячи подростков в возрасте от тринадцати до семнадцати – и это за один только год. Причем информация по питомцам государственных интернатов в статистику не входит.

Отец, не делая попытки подойти к нему, начинает речь:

– Мэйсон, неужели ты не видишь, что у нас нет другого выхода?

Конвоиры крепко держат парня под руки, но на улицу не выводят. Им известно, что родители имеют право на прощальную отповедь: своего рода виртуальный пинок под зад, изгоняющий из дома проблемное чадо.

– Драки, наркотики, угнанная машина… и тебя опять исключили из очередной школы. Что будет дальше, Мэйсон?

– Да черт его знает, пап! На свете так много всякой дряни, которой я еще не попробовал!

– Ну уж нет, на этом точка. Мы заботимся о тебе. И мы покончим с твоими дурными привычками прежде, чем они покончили с тобой.

Услышав это, Старки не выдерживает и начинает смеяться.

Вдруг сверху раздается чей-то голос:

– Нет! Нельзя с ним так поступать!

Это его сестра Дженна – родная дочь его родителей. Она стоит на верхней площадке в пижаме с игрушечными медвежатами, слишком уж детской для тринадцатилетней девочки.

– Возвращайся в постель, Дженна! – командует мать.

– Вы отдаете его на разборку, потому что он – подкидыш, а это нечестно! Да еще и в канун Рождества! А что, если бы подкинули меня? Вы бы и меня на разборку отдали?

– Обсудим это позже! – рявкает отец под аккомпанемент рыданий, которыми разражается мать. – Немедленно в постель!

Но Дженна не уходит. Сложив руки на груди, она садится на ступеньку и продолжает наблюдать за происходящим. Вот и хорошо: пусть знает, с кем имеет дело.

Мать рыдает совершенно искренне, но непонятно, плачет ли она по Мэйсону или от огорчения за дочь.

– Все, что ты вытворял… Все говорили, что это твой крик о помощи, – произносит она. – Но почему ты не позволил нам помочь тебе?

Вот теперь Мэйсону и вправду хочется кричать. Как можно объяснить что-то людям, которые просто отказываются понимать? Да разве они могут почувствовать, что это такое – прожить шестнадцать лет нежеланным ребенком, невесть откуда появившимся на крыльце перед домом, в котором живут люди с кожей такой белизны – ни дать ни взять вампиры? Когда ему было три года, мать под воздействием болеутоляющих лекарств, которые ей пришлось принимать после родов, закончившихся кесаревым сечением, отвела его в депо к пожарным и умоляла их забрать его в государственный интернат. И он, Мэйсон, прекрасно это помнит. Да разве могут они знать, каково это, проснувшись рождественским утром, понимать, что подарок ему куплен не по желанию, а по обязанности? И что его день рождения на самом деле вовсе не день рождения, потому что никто не знает настоящую дату: он всего лишь отмечает день, когда его нашли на коврике с надписью «Добро пожаловать» – приглашением, которое его биологическая мать, похоже, восприняла всерьез?

А дети, дразнившие его в школе?

В четвертом классе Мэйсон столкнул одноклассника с верхушки гимнастической лестницы в спортзале. Парень сломал руку и получил сотрясение мозга, а родителей Мэйсона вызвали к директору.

– Зачем ты это сделал, Мэйсон? – спросили его родители прямо в директорском кабинете. – За что ты столкнул его?

Он рассказал, что дети дразнят его подкидышем и этот мальчик начал первым. По наивности Старки думал, что родители защитят его, но те пропустили его слова мимо ушей.

– Ты мог убить мальчика, – отчитал его отец. – И, спрашивается, за что? За то, что он тебе что-то сказал? Слова не могут ранить.

Отец солгал Мэйсону, и ту же великую ложь слышат от родителей миллионы других мальчиков и девочек. Слова могут ранить – еще и как! Порой они причиняют боль посильнее физической. Мэйсон с удовольствием ходил бы с сотрясением мозга и сломанной рукой, лишь бы его никогда больше не дразнили и не называли подкидышем.

В итоге его перевели в другую школу и предписали в обязательном порядке ходить на консультации к психологу.

– Подумай над тем, что ты натворил, – напутствовал его директор прежней школы.

И Мэйсон послушался, потому что был хорошим маленьким мальчиком. Он как следует подумал и решил, что нужно было скинуть того парня с большей высоты.

И как это все можно объяснить – тем более теперь, когда времени уже не осталось? Как объяснить, что его жизнь была полна несправедливости и заканчивается под конвоем инспекторов по делам несовершеннолетних, выводящих его за дверь? Ответ прост: не стоит и пытаться.

– Прости, Мэйсон, – говорит отец, и в глазах у него тоже стоят слезы, – но так будет лучше для всех. Включая тебя.

Старки осознает, что ему никогда не достучаться до понимания, но право на последнее слово у него никто не отнимал.

– Да, кстати, мам… Папа говорил, что задерживается на работе. Так вот, на самом деле он не на работе был в это время. Он был у твоей подруги Нэнси.

Но прежде чем он успевает насладиться выражением ужаса на лицах родителей, ему приходит в голову, что грязная тайна, которую он хранил, могла стать его козырем в игре с отцом. Если бы он сообразил это раньше и намекнул отцу, что знает о его похождениях, то получил бы стопроцентный иммунитет против разборки! Он был просто идиотом, раз не подумал об этом, когда все еще можно было изменить!

Но теперь оставалось лишь горько улыбаться своей небольшой запоздалой победе, пока конвоиры выводят его на улицу в холодную декабрьскую ночь.

Реклама
В вашей семье есть трудный подросток? Он не находит себе места? Апатия чередуется со злостью? Он часто ведет себя импульсивно и бывает опасен для себя и окружающих? Вам кажется, что ребенок не может найти общий язык даже с самим собой? Вполне вероятно, это не просто подростковый бунт. Не исключено, что ваш ребенок страдает нарушением функционирования биосистемы, иначе – НФБ.
Мы знаем, как вам помочь!
Компания «Хэвен Харвест Сервис» располагает сетью пятизвездочных заготовительных лагерей по всей стране, в которых самые опасные и склонные к насилию подростки, страдающие НФБ, находят успокоение и максимально безболезненно переходят к существованию в телах других людей.
Позвоните сейчас и получите бесплатную консультацию – наши менеджеры ждут вашего звонка!
«Хэвен Харвест Сервис»: если вы любите свое дитя так сильно, что готовы его отпустить.

Старки сажают на заднее сиденье, отделенное пуленепробиваемым стеклом, и машина отъезжает от дома. Коротышка сидит за рулем; второй конвоир, тот, что с девичьими губами, держит в руках объемистую папку и перелистывает подшитые документы. Старки и представить себе не мог, что на него набралось такое толстое досье.

– Здесь сказано, что у тебя были отличные отметки по всем экзаменам в средней школе, – замечает инспектор.

Сидящий за рулем напарник пренебрежительно качает головой.

– Стоило так напрягаться.

– Да нет, отчего же, – возражает конвоир с девичьими губами, – ваши умные мозги послужат людям, мистер Старки.

От этих слов у Мэйсона по спине бегут мурашки, но он не подает вида.

– Клевые у тебя губки, брат, – говорит он. – А зачем они тебе? Жена сказала, что с женщиной целоваться приятней?

Коротышка усмехается; обладатель женских губ никак не реагирует.

– Хотя ладно, не будем о пластической хирургии, – говорит Старки. – Ребят, вы есть не хотите? Я бы съел чего-нибудь, даром что ночь на дворе. Может, заскочим за гамбургерами? Что скажете?

Конвоиры не отвечают. По правде говоря, Старки ответа и не ожидал. Просто приятно предложить служителям закона нарушить должностные инструкции и проследить за тем, как они отреагируют. Если ему удастся взбесить их, он выиграл. Как там говорил Беглец из Акрона? Ах да: «Клевые носки у тебя». Просто, элегантно и всегда помогает выбить из колеи любого персонажа, облеченного сомнительной властью.

Да, Беглец из Акрона… Он погиб во время теракта в «Веселом Дровосеке» уже почти год назад, но легенда о нем жива. Старки многое бы отдал, чтобы прославиться так же, как Коннор Лэсситер. Сейчас ему кажется, что призрак Коннора Лэсситера сидит рядом с ним и одобряет все, о чем он думает и что делает, – даже не просто одобряет, а ведет его руки в наручниках вниз, к левой ноге, помогая выудить из носка спрятанный нож. Старки держал его при себе на экстренный случай, и вот такой случай наступил.

– Я бы, пожалуй, от гамбургера не отказался, – внезапно соглашается конвоир с девичьими губами.

– Классно, – отзывается Старки, – здесь как раз есть закусочная. Сюда, налево. Мне двойной острый и картошку с острым соусом. Зверски острым, потому что я и сам зверь, – добавляет он, с удивлением наблюдая, как автомобиль сворачивает с дороги и выруливает к круглосуточной закусочной. Когда они оказываются у окошка выдачи, Старки чувствует себя мастером тонкого внушения, хотя особо тонким это внушение не назовешь. Но какая разница? Главное, конвоиры у него под контролем… вернее, ему так кажется до тех пор, пока они, заказав еду себе, не берут ничего для него.

– Эй, что за дела? – возмущается он, упираясь плечом в стекло, отделяющее заднее сиденье от переднего.

– Тебя покормят в заготовительном лагере, – отзывается коп с девичьими губами.

Только сейчас до Старки наконец доходит, что пуленепробиваемое стекло отделяет его не только от инспекторов – это барьер между ним и всем остальным миром. Ему больше не поесть любимых блюд. Не побывать в любимых местах. По крайней мере, не в оболочке Мэйсона Старки. Неожиданно его начинает нестерпимо тошнить: кажется, будто все, что он съел за свою жизнь, начиная от шестого дня после зачатия, вот-вот фонтаном вырвется наружу.

За кассой стоит девчонка, знакомая по предыдущей школе. При виде ее Старки охватывает целая буря эмоций. Что делать? Вжаться в сиденье и надеяться, что она не заметит его в темном салоне? Но нет, это слишком жалко. Если уж ему суждено исчезнуть, то пусть все запомнят, как он это сделал!

– Эй, Аманда, пойдешь со мной на выпускной?! – кричит он, чтобы девочка услышала его сквозь толстое стекло.

Аманда, сощурившись, старается различить, кто сидит на заднем сиденье, и, узнав его, презрительно морщит нос, словно в гамбургер попала тухлая котлета.

– Не в этой жизни, Старки.

– Почему?

– Во-первых, ты не в выпускном классе, а во-вторых, ты неудачник, которого везут на заднем сиденье полицейские. А что, в исправительной школе выпускного нет?

Господи, ну до чего она тупая.

– Ну, как видишь, я уже закончил школу.

– Прикуси язык, – требует конвоир с девичьими губами, – или я тебя прямо здесь разберу на бургеры.

Аманда начинает понимать смысл происходящего, и на лице ее появляется виноватое выражение.

– Ой! Прости, Старки. Мне очень жаль…

Но жалости в свой адрес Старки не потерпит.

– А чего тебе жаль? Да ты со своими друзьями всегда нос от меня воротила. А теперь жалеешь? Не стоит.

– Ну, мне жаль… в смысле… ну, это… жаль…

Вздохнув от огорчения и злясь на себя, Аманда сдается и замолкает, передавая конвоиру бумажный пакет с едой.

– Кетчуп нужен?

– Нет, спасибо.

– Эй, Аманда! – кричит Старки, когда автомобиль трогается, – если действительно мне сочувствуешь, скажи всем, что я не сломался, когда меня взяли! Скажи им, что я – как Беглец из Акрона.

– Скажу, Старки, – соглашается Аманда. – Обещаю.

Старки почему-то кажется, что к утру она обо всем забудет.

Через двадцать минут автомобиль останавливается у окружной тюрьмы. Никто не входит и не выходит из нее через главный вход, а уж те, кого определили на разборку, и подавно. В тюрьме имеется отделение для несовершеннолетних, а в самом конце отделения – двойная камера, в которую помещают на передержку будущих постояльцев лагерей. Старки не раз бывал в тюрьме для малолеток и отлично понимает: стоит попасть в эту камеру – и все, каюк. Пиши пропало. Даже смертников не охраняют так тщательно.

Но он-то еще не там. Он еще здесь, в машине, ожидает, пока конвоиры отведут его внутрь. Здесь, снаружи, этих дураков-охранников меньше всего, и если уж пытаться бежать, то здесь, по дороге от машины до служебного входа окружной тюрьмы. Пока эти олухи готовятся «проводить» его в камеру, Старки пытается сообразить, есть ли у него шанс. Раз уж даже родители пытались заранее прикинуть, как вести себя в эту ночь, он-то и подавно загодя разработал с десяток безумных планов спасения. Он буквально грезил побегом наяву, но проблема в том, что каждый раз в этих бредовых фантазиях, полных тревоги и страха, его ловили, всадив пулю с транквилизатором, а просыпался он уже на операционном столе. Да, говорят, никого не разбирают на следующий день, но Старки в это не верит. Никто на самом деле не знает, что происходит за стенами заготовительных лагерей, – точнее, тех, кому это известно, уже нет на свете, и поделиться знаниями они не могут.

Конвоиры выводят Старки из машины и встают по обе стороны, крепко схватив его за предплечья. Да, к «проводам» им не привыкать. Тот, что с девичьими губами, держит в свободной руке толстую папку с делом Старки.

– Так что, – спрашивает его Старки, – в этом досье описаны мои увлечения?

– Наверное, – рассеяно соглашается конвоир, явно не придавая значения вопросу.

– Возможно, тебе стоило внимательней его почитать. Там есть кое-что любопытное, – продолжает Старки, ухмыляясь. – Видишь ли, я неплохо владею магией.

– Да что ты? – спрашивает конвоир, иронически улыбаясь в ответ. – Жаль, что ты не умеешь исчезать.

– Кто сказал, что не умею?

С этими словами Старки жестом, достойным самого Гудини, поднимает правую руку, не скованную более наручниками. Они висят на левом запястье. Пока конвоиры таращатся, разинув рты, Старки выхватывает из рукава перочинный нож, которым открыл замок, и полосует лезвием по лицу конвоира с девичьими губами.

Тот вскрикивает. Кровь хлещет ручьем из длинного разреза на щеке.

Коротышка цепенеет – вероятно, впервые за все время, проведенное на службе. Наконец он тянется к кобуре, но Старки уже бежит по темной улице широкими зигзагами, чтобы не дать конвоиру прицелиться.

– Эй! – орет ему вслед коротышка, – Тебе же хуже будет!

Но что они могут с ним сделать? Накажут, прежде чем разобрать? Улица резко сворачивает влево, затем вправо, и все это время Старки бежит вдоль массивной кирпичной стены окружной тюрьмы. Но, в конце концов, свернув в очередной раз, он замечает вдалеке другую улицу. Старки припускает еще быстрее, но, выбежав на улицу, сталкивается нос к носу с коротышкой, который как-то умудрился его опередить. Старки удивлен, но понимает: надо было это предвидеть. Едва ли он первый, кто пытался сбежать отсюда. Наверняка они специально соорудили здесь настоящий лабиринт, чтобы беглецы петляли, теряя время, а конвоиры получали преимущество.

– Все, Старки! Отбегался!

Коротышка хватает Мэйсона за руку и заставляет опустить нож, воинственно потрясая заряженным и готовым к бою пистолетом с усыпляющими пулями.

– На землю, или влеплю тебе пулю в глаз!

Но Старки не спешит падать на землю. Он не станет унижаться перед этим убийцей на службе у государства.

– Стреляй! – кричит Старки, – Давай, прямо в глаз, а потом расскажешь в лагере, почему ты подпортил их собственность.

Коротышка, резко развернув, прижимает его к стене так сильно, что Мэйсон ударяется лицом о кирпич, царапая и сдирая кожу.

– Ты меня достал, чертов подкидыш, – рычит коротышка.

Кровь вскипает в жилах Мэйсона. Развернувшись, он с размаху бьет коротышку в живот и вцепляется в его пистолет.