Жить настоящим. Истории ветеринара о том, как животные спасли его жизнь (от звезды сериала «The SUPERVET»)

Но это его не останавливало: он обладал сердцем льва и был готов к любым приключениям. Постепенно его лапки окончательно отказали: в точках, где они касались земли, мышц не осталось, и у котенка начали образовываться язвы. Дениза умела обращаться с самыми несчастными и больными животными, потому что была профессиональной медсестрой и обладала большим сердцем из чистого золота. Она убедила себя, что шесть пушистых комочков нуждаются в ней, и стала заботиться о них, хотя сама нуждалась в спасении не меньше, чем ее подопечные.

Через два дня после прибытия Пината Дениза решила сходить к местному ветеринару. Тот сказал, что у Пината есть два варианта – усыпление или чудесная операция. Поскольку такой операции не существует, он рекомендовал усыпление. Дениза успела привязаться к малышу, да и пришла она к ветеринару не для того, чтобы убить котенка. Она чувствовала, что выживание Пината неразрывно связано с ее собственным. Конечно, никогда не следует сохранять жизнь животному любой ценой, несмотря на его страдания. Дениза это понимала. Она влюбилась в малыша, но в то же время оставалась рациональной и упорной женщиной. Очень упорной.

Она отнесла котенка к другому ветеринару, и тот сделал для него шины, которые защищали хрупкую кожу, но в то же время позволяли довольно свободно двигаться. Как только его опустили на землю, он принялся носиться по лестницам, залезал на диваны, а винтовую лестницу использовал в качестве личного тренажера. Но даже с шинами раны на лапках кровоточили, и Дениза понимала, что котенок их просто не чувствует. Нервы в них не могли развиваться правильно. Когда она сажала его в манеж, котенок начинал возмущаться, высовывал свои несчастные лапки и изо всех сил молотил ими, стараясь выбраться. О себе он не думал – он жаждал свободы и приключений. Выбравшись из манежа, он быстро понял, что, если держаться поблизости от других котят или от кого-то из четырех кошек Денизы, можно выбраться и из дома. А там можно было исследовать огромный лес и соседний карьер. Настоящий рай для любопытного растущего котенка – настоящий ад для деформированных передних лапок Пината. Котенок был очень ласковым. Он терпеливо переносил ежедневные процедуры, но инфекция не заставила себя ждать. Ветеринар пытался его вылечить, но, что бы ни делала Дениза, Пинат проявлял чудеса изобретательности и ухитрялся сбежать. Состояние лапок этого кошачьего Гудини стремительно ухудшалось. Прогноз был неблагоприятным. Дениза пришла в отчаяние, и тут ветеринар предложил ей обратиться ко мне. Дениза объявила сбор средств на операцию в социальных сетях еще до прихода в нашу клинику.

У нас существуют строгие правила относительно сбора средств. Мы не хотим, чтобы люди бездумно тратили деньги. Очень важно, чтобы наша клиника не упоминалась, ведь каждое животное в Великобритании заслуживает равных возможностей. Кроме того, важно, чтобы люди не использовали для сбора средств имена ветеринаров, в том числе и мое.

Осмотрев котенка, я понял, что лапки спасти невозможно. Сменные протезы тоже не подходили из-за тонкой кожи, пораженной инфекцией, и страсти котенка к приключениям. Единственным вариантом оставались эндопротезы. Насколько я знал, мы остаемся единственной английской клиникой, где проводятся такие операции, хотя начали мы это делать более десяти лет назад и опубликовали немало научных статей о результатах операций первого поколения. С того времени многое изменилось. Мы постоянно учитывали научные достижения и этические соображения. Прогресс был значителен. Думаю, что широкому использованию этой технологии мешает многое. Такие операции все еще считаются «экспериментальными», и это совершенно понятно, потому что делают их очень немногие. Большинство кошек и собак спокойно живут на трех лапах. Это доступно даже некоторым крупным собакам. Но некоторым это не удается. И уж точно четвероногое животное не может жить всего с двумя лапами. Кроме того, подобные операции стоят дорого. На каждом этапе лечения Пината Денизе приходилось защищать свое решение перед друзьями, которые желали ей только добра. Считается, что из-за дороговизны этой операции ветеринарам не следует рекомендовать ее. Но, честно говоря, хирурги-ортопеды гораздо больше зарабатывают на коротких, рутинных операциях, а не на сложных процедурах эндопротезирования. Зачем тратить столько сил и средств на одно животное, когда можно спасти многих других? Зачем тратить столько денег, если котенка можно просто усыпить? Я вырос в Ирландии, в сельской местности, как и Дениза. У нас 30–40 фунтов считались большими деньгами, и никто не стал бы тратить столько на кота. Местные фермеры, в том числе и мой отец, сочли бы такие траты чистым безумием. Они зарабатывали на жизнь тяжелым трудом и не собирались платить за операцию больше, чем стоит само животное. Даже сегодня большинство клиентов не готовы оплачивать процедуру эндопротезирования. Сама стоимость протеза для многих слишком велика. Восприятие ценности животного и приемлемых (по мнению общества) для него процедур меняется очень медленно, хотя столь же продвинутые операции для людей считаются даже необходимыми.

Дениза сказала мне, что все ее соседи и друзья выступают против операции – с практической, финансовой или этической точки зрения. При этом все они были добрыми людьми и явно думали о благополучии Пината. Они считали, что подобная операция довольно нова, гарантии на успех никто не дает, а кот в процессе восстановления будет страдать от боли и дискомфорта. Даже если эти сомнения были справедливы и операция могла закончиться неудачей, друзья и родственники Денизы делали свои заключения, не зная реальных фактов. Мне это было совершенно понятно: мы все делаем подобные заключения о тех, с кем никогда не встречались, или о совершенно незнакомых ситуациях. Дениза же все решила: она попытается сделать для котенка все, в противном случае его ждет усыпление. Она чувствовала, что кот ей доверяет и нуждается в ней, и была готова горы свернуть, чтобы оправдать это доверие.

Я ни секунды не думал, что я лучше, талантливее и способнее тех ветеринаров, которые лечили Пината раньше или высказывали свое мнение. Разница заключалась лишь в том, что я занимался эндопротезированием. Если бы мне нужна была операция на запястье, к гастроэнтерологу я вряд ли обратился бы. Для каждого дела есть свой специалист. Дениза обсуждала возможность «чудесной операции» со многими ветеринарами и с теми, кто занимался животными в ее местности – лошадьми, сельскохозяйственными животными, мелкими животными, животными из приютов и центров спасения. Многие выступали против любых новых «непроверенных» операций. Когда-то кошкам не меняли тазобедренные суставы, но сегодня такие операции проводятся с прекрасными результатами, хотя некоторые ветеринары все еще не одобряют эту технику, считая, что достаточно просто удалить головку бедренной кости и результат будет тем же. Время показало, что они ошибались. Другие считали, что ветеринары должны следовать клятве «не навреди». Поскольку импланты не проходят должной проверки, операция связана с большим риском и может причинить Пинату сильную боль и дискомфорт или даже привести к смерти. Возможно, эти люди были и правы, но ситуация такова: в отличие от человеческой медицины, ветеринарные импланты для спинальной или ортопедической хирургии действительно не проходят однозначной проверки – любой ветеринар может в любое время использовать любой имплант, даже не имея специализированной подготовки, если готов обеспечить необходимый уровень ухода, какой может оказать другой ветеринар, имеющий аналогичный уровень опыта. Я много раз сталкивался с последствиями неправильно выполненных операций после однодневных курсов. Такие операции действительно причиняли животному лишнюю боль, вели к ампутации и даже к смерти. Все ветеринары должны учиться, но любители животных имеют право на доверие. Мы должны честно говорить о том, что делаем, почему делаем именно это, и как часто мы делали нечто подобное в своей карьере. И тогда решение будет приниматься в атмосфере цельности и прозрачности.

Отвечая своим добросердечным, но скептически настроенным друзьям, Дениза спрашивала, дали ли бы они такой же совет, если бы речь шла не об операции для кота, а о ее собственном лечении от рака. Должна ли была она сама отказаться от рискованной торакотомии для удаления опухоли из-за возможных осложнений, сильной боли, дискомфорта и даже угрозы для жизни? Ведь она могла умереть как без операции, так и после нее? Мне Дениза говорила, что все поддерживали ее операцию, потому что она человек, а Пинат – кот, и сравнивать их нельзя. Ее аргументы никак не меняли их точку зрения. У Денизы был сосед Стюарт, ветеринар-пенсионер, обучавшийся в начале 70-х годов. Я глубоко уважаю таких ветеринаров, потому что, как и многие мои наставники в ирландской глубинке, они были замечательными клиницистами. Я бесконечно благодарен этим людям, которые научили меня тщательно осматривать пациента, используя для этого все органы чувств и не полагаясь только на анализы и снимки. Стюарт работал в те времена, когда антибиотики еще только появились. В 70-е годы в этой местности не было ветеринаров, которые занимались только мелкими животными. Чаще всего им приходилось работать с крупными сельскохозяйственными животными, а всякая мелочь была лишь побочным занятием. В те времена пластины и винты в костях для кошек и собак были относительно новой техникой, и Стюарт считал, что потенциальная «новая» операция может повредить Пинату, ведь в его кость следовало установить металлическую конструкцию, а это может привести к инфекции. Конечно, он был прав. Спустя сорок лет после начала его ветеринарной карьеры эта проблема была так же актуальна, как и сегодня. И я сам, и мои коллеги отчаянно стараются ее решить. Исходя из своего опыта, Стюарт считал, что операция неоправданна. Такова была его истина, и я ее уважаю.

Другой друг Денизы, студент-ветеринар, считал операцию неэтичной, потому что Пинат будет страдать, как те животные, на которых проводились эксперименты по применению эндопротезов и которых впоследствии усыпляли. Такая точка зрения сильно меня расстроила, потому что студенты – это наше будущее. Тем не менее мне не раз приходилось слышать одно и то же: причинять «контролируемую» боль здоровому животному в ходе экспериментальной процедуры испытания импланта или препарата во время испытаний, а затем усыплять его – это нормально, потому что пойдет во благо человека, но выполнять «непроверенную» операцию больному животному неэтично, потому что животное будет страдать. Удивительно то, что в обоих случаях животными занимаются ветеринары. И ни один из студентов, высказывавших такое мнение, никогда в жизни не видел эндопротеза и животных после таких операций.

Как же может развиваться ветеринария? Должны ли мы испытывать импланты на экспериментальных здоровых животных, чтобы потом использовать их для животных больных? Или мы просто не должны развиваться, а должны наблюдать за развитием человеческой медицины? Конечно, нужны этические принципы, никто не возражает. Но убедительны ли такие доводы для Денизы? Готова ли она отказаться от операции Пината? Если Пинат все равно умрет, должны ли мы усыпить его немедленно или попытаться спасти с помощью проверенной операции, для выполнения которой я обладаю необходимым опытом? Отказали бы мы в подобном выборе человеку? Нет. Если бы человеческая медицина и ветеринария работали рука об руку и развивались параллельно, то у нас наверняка уже давно были бы гораздо более качественные импланты. Ветеринарам нужны серьезные решения относительно доступа и правил новых технологий. Производство имплантов должно быть прозрачным и стандартизированным. Необходимы стандарты подготовки специалистов и правила доступности имплантов для разных пациентов. Например, будет ли более «этично» полностью ампутировать лапу собаки или кошки вне зависимости от размеров, или у опекунов должен быть выбор – ампутация или эндопротезирование? Должны ли быть разные протоколы для животных с более медленным процессом заживления, например для черепах, поскольку те могут слишком долго «страдать» в процессе восстановления?

То же относится и к другим сферам ортопедии. Можно ли позволять проводить сложные операции ветеринарам, прошедшим краткий курс подготовки? И как определить «сложность» – идет ли речь о физической природе импланта или операции или менее опытным хирургам следует работать с более простыми имплантами? Есть ли разница между уровнем опыта неспециалиста, имеющего за плечами сотни часов клинического опыта, и специалиста, только что окончившего университет? (Я сам выполнял сложные операции в качестве неспециалиста, пока не сдал специальный экзамен в 2013 году.) Доверие обычно основывается на доказательствах, а доказательства основываются на самой актуальной на данный момент истине.

Этичность или неэтичность определяется регулирующим органом, опирающимся на свою истину, и общество должно доверять этой истине. Но, как я уже говорил, в ветеринарии животных-компаньонов такого органа еще не существует, как и нигде в мире. Я бы всячески приветствовал создание подобного органа. Если бы он решил запретить определенные процедуры для животных-компаньонов любого вида, то я, конечно же, подчинился бы и жизнь моя стала бы яснее и проще. Но это лишило бы выбора животных, которым необходимо лечение. В ветеринарии нужно принимать серьезные решения, и принимать их следует совместно с опекунами животных – во имя общего блага.

Но регулирующего этического органа у нас не существует, и судьбу Пината следовало решать срочно. Если решение не будет найдено, он вскоре умрет. Я начал обсуждать с Денизой практические и этические аспекты и дал ей время для принятия окончательного решения. Кроме того, Пинат был слишком мал, и кости его должны были еще вырасти.

В ветеринарной медицине мы сталкиваемся с теми же дилеммами истины и доверия, что и общество в целом, и мы сами в своей личной жизни. Кому же мы можем довериться? И достойны ли мы доверия других? Я каждый день задаю себе эти вопросы. Спросите себя, готовы ли вы изменить свое мнение о себе или о своих знакомых, если появятся новые доказательства, и готовы ли вы учитывать эти доказательства?

У каждого своя истина – все зависит от точки зрения. Но многие никогда не пытаются пересмотреть факты и изменить свои убеждения. Они просто уверены, что не хотят менять свое мнение. Тем не менее я уверен, что каждый из нас может и должен быть готов к этому. Хотя я твердо убежден, что всегда действую во благо своих пациентов, и совершенно не хочу отказываться от своих убеждений о справедливом отношении ко всем животным, я все же готов выслушать рациональные и беспристрастные аргументы об ошибочности своих утверждений. Говорят, что «черного кобеля не отмоешь добела», это физиологический факт. Но мы не кобели, и мы не обязаны определять себя по своим мыслям. Мы создаем свои мысли и убеждения, которые заставляют нас говорить и действовать определенным образом. И эти мысли и действия определяют нашу личность. Но мы можем перехватить контроль, изменить процесс мышления и свою истину – даже изменить свое представление о себе и представление о нас других людей. Подумайте, что вы хотели бы изменить, и доверьте самому себе сформировать новую истину.

Сколь бы болезненной ни была перемена, вам нужно постоянно напоминать себе, что боль от отказа от перемен будет сильнее.

Вы то, что вы делаете, и вы способны это изменить. Если какие-то действия или ситуация делают вас несчастным, если вы жалеете, что чего-то не сделали, если друзья постоянно вас критикуют или воспринимают как должное и это причиняет вам боль, то только вы сами можете произвести «чудесную личную операцию». Найдите план и цель, которые ценны для вас, сосредоточьтесь на реалистичной цели, которая подтолкнет вас действовать по своему искреннему желанию. Будьте на сто процентов честны с собой, примите личную ответственность за собственные мысли и действия. Измените свою истину. Больше занимайтесь физическими упражнениями, питайтесь здоровой пищей, займитесь любимым видом спорта, научитесь играть на гитаре, хоть как-нибудь, запишитесь на курсы и получите диплом, который поможет осознать свою ценность. Порадуйтесь возможности путешествовать, несмотря на коронавирус, и постарайтесь увидеть все то, чего вы никогда даже не мечтали увидеть. Будьте тем, кем всегда хотели быть, а не тем, кого хотели видеть в вас другие. Не пытайтесь никому угодить. Найдите внутри себя ребенка с бесконечными возможностями. Учитесь мечтать, как в детстве. Заставьте себя найти новых друзей и окружите себя исключительно позитивными людьми. Измените свою истину. Сегодня, если возможно.

* * *

Когда я пытался изменить свою истину в разгар серьезного эмоционального кризиса, я поднялся среди ночи и перечитал письмо Дэвида. По его собственному признанию, он утратил веру в себя и потерял истину. Это заставило его совершить преступление, которое привело его в тюрьму. Вскоре после освобождения он, как и весь остальной мир, столкнулся с локдауном из-за коронавируса. Дэвид писал, что очень благодарен за мир, в котором мы живем, и даже за локдаун. Он счастлив, что может смотреть на небо из своего сада, что может выглянуть за ограду. Он писал, что хочет подняться на Эверест. Дэвид чувствовал, что может воплотить любую свою мечту, потому что, находясь за решеткой в пучине отчаяния и жалости к себе, он понял, что должен заглянуть внутрь себя, осознать свои главные ценности и не искать одобрения и подтверждения в других. В заключении ему пришлось признать истину своих поступков. Он понял, в кого превратился, и обрел новую истину. Он знал, что должен стать лучше, – ради своих жертв, своей семьи. Ему нужно было научиться вновь доверять себе.

Дэвид многому меня научил. Принять истину тяжело, но если я не приму собственной истины, то как другие смогут доверять мне и моей правде? Каждая мечта возможна, нужно лишь поверить, что перемены к лучшему достижимы. Нужно хранить абсолютную верность себе и своим главным ценностям.

Микаэла подарила мне двух больших золотых рыбок для пруда в саду моего дома. Двадцать лет этот пруд оставался пустым – только тритон Ноэль жил в нем какое-то время. Своих рыбок я назвал «Истина» и «Доверие». Теперь я знаю, что истина и доверие реальны, что я ухаживаю за ними. И это помогает мне жить в тюрьме собственного разума. Рад сообщить, что рыбки чувствуют себя прекрасно – им достаточно всего лишь нескольких крошек добра от меня. И я каждый день дарю им эти крошки, чтобы они жили долго и счастливо.

4
Сочувствие

”Если судишь людей, то у тебя не остается времени, чтобы любить их“.

Мать Тереза

Животных не волнует наша раса, цвет кожи, религия, сексуальность или политические взгляды. Им неважно даже, как мы пахнем. Им даже нравится, если от нас чем-то пахнет. Уверен, что кошки и собаки умеют ощущать наши чувства. Они проникают в саму нашу душу и понимают, что для нас по-настоящему важно. Многие люди считают, что это невозможно. А вот людям сочувствие дается с трудом, хотя, по моему мнению, это основа этичной жизни.

Сочувствие – это способность поставить себя на место другого человека, представить и понять, что переживает другое живое существо, человек или животное. Мне кажется, что в созданном нами мире сочувствия хронически не хватает, даже к людям, не говоря уже о других видах.

В переводе с латыни, Homo sapiens означает «человек разумный». Впервые этот термин в 1758 году применил Карл Линней, отец таксономии видов. «Архаичный» термин Homo sapiens означал неандертальца, а самих себя мы высокомерно называли Homo sapiens sapiens, то есть «человек очень разумный», хотя следовало бы назвать нас Homo stutulus (человек глупый), Homo pravus (человек аморальный) или Homo egoisticus (перевод, полагаю, не требуется!). Когда что-то не соответствует нашей эгоистической программе, мораль идет лесом. Отсутствие сочувствия порождает ненависть, предубеждения, несправедливость и бесчеловечность. Уверен, что мы должны учиться у наших четвероногих друзей. Они могут научить нас справедливости и сочувствию друг к другу и к окружающему миру. В природе существует внутреннее равновесие, которое мы разрушаем своим стремлением к доминированию и выгоде. Наша слепая приверженность принципу «чем больше, тем лучше» – больше земли, больше продукции, больше потребления, больше богатства – ведет к уничтожению джунглей, загрязнению рек, лесным пожарам и сокращению полярных льдов. Хуже того, в вечном стремлении к большему мы оставляем меньше нашим детям и еще меньше животным, которых ставим на грань исчезновения, приближая нашу общую планету к гибели.

Достаточно просмотреть социальные сети, чтобы заметить полное отсутствие сочувствия. Я часто думаю, а были бы сетевые тролли такими же жестокими, если бы могли встретиться со своими жертвами лицом к лицу? Но это проблема сети. В развоплощенном, странном безличном мире тролли могут говорить что угодно и кого угодно безнаказанно оскорблять. Они пишут свои тексты, не думая о чувствах другого человека, объекта их жестокости и критики. Но мне интересно, что происходит в жизни этих людей, раз им приходят в голову такие мысли. Я пытаюсь пробудить в себе сочувствие к их обстоятельствам, воспитанию и восприятию, хотя сам вижу мир совершенно иначе.

Думаю, если бы на наших смартфонах и компьютерах кнопка «пауза» была крупнее кнопки «отправить», если бы экран на мгновение замирал, прежде чем мы успевали бы отправить то, о чем впоследствии пожалели бы, это было бы хорошо. Я сам раньше отправлял ответные письма, о которых позже жалел. Теперь я стараюсь отойти от экрана, поставить себя на место другого человека, а потом ответить спокойнее и уважительнее. Недавно я ушел от компьютера в ванную в процессе написания электронного письма. И это было довольно жестко. Пока меня не было, Рикошет прогулялся по клавиатуре и много раз нажал на кнопку «Х». Я поразмыслил над своим письмом в туалете, вернулся, согнал Рикошета со стола, где он любит развалиться и понежиться, и нажал кнопку «отправить». Через пять минут я получил ответное письмо: адресат выражал сожаление, что я с ним не согласен, но радовался, что я все еще люблю его – Рикошет поставил в конце письма массу поцелуев! Его крупные лапы невольно направили меня к сочувствию самым верным и надежным образом.

Конечно, я реалист и живу в реальном 2020 году. Если человеку нужны социальные сети (а сегодня они нужны и для жизни, и для бизнеса), то всем нам нужно объединиться в надежде на создание позитивного фона, который заглушил бы поверхностные и жестокие посты разнообразных троллей. Конечно, в более широком контексте буллинг в социальных сетях – всего лишь отражение глобальной проблемы сочувствия. Во всем мире людей преследуют, пытают и убивают из-за культурных, религиозных, сексуальных и расовых различий, и так было всегда. Хотя все страны мира на ассамблее ООН 2005 года подписали обязательства по защите граждан от геноцида и этнических чисток, в Мьянме ежедневно убивают мусульман рохинджа. Их женщин насилуют, а деревни сжигают. На севере Сирии убивают курдов, этнические чистки продолжаются в Южном Судане. К берегам Англии устремились беженцы со всего мира в поисках убежища. Эти несчастные, нещадно эксплуатируемые люди стремятся к нам в последней надежде на лучшую жизнь для себя и своих семей. Это такие же люди, как и мы. Они могли бы быть нашими сестрами или братьями. Они могли бы быть докторами, учителями, адвокатами или механиками. Они могли бы говорить на разных языках. Кто-то мог стать первоклассным футболистом в Иране или блестящим пианистом в Афганистане. Мы не знаем этого, потому что лишь немногие задумываются, какую жизнь эти люди могли вести в родных странах. Поток безликих беженцев вскорости не ослабеет, я не могу не думать об этом.

Прежде чем сказать, что у меня выдался ”тяжелый день“, я останавливаюсь и думаю: мне не на что жаловаться, сравнивая свою жизнь с жизнью многих других.

Мне хотелось бы вселить в вас сочувствие к людям через единственное, что у меня есть – через любовь животных. Не знаю, удастся ли мне это, но моя книга – это первый шаг.

В своей работе я веду постоянную войну с физиологией пациентов, стараясь создать покой и гармонию там, где царит анархия и раздор. Каждый день в своем кабинете я вижу, что животные могут научить нас смирению и пониманию. Проявляя доброту к своей собаке или кошке, мы становимся добрее друг к другу. Я никогда не встречал дурного и злого человека, который бескорыстно и всей душой любил бы собаку или кошку и получал ответную любовь. Животные могут научить нас смирению, пониманию и сочувствию – к ним и к людям. Мне часто хочется, чтобы мы учились на сочувствии к животным и ставили столь же высокую планку в своем отношении к другим людям. Если бы я мог перевести любовь и доброту, которые я каждый день вижу в своем кабинете, в некий общий язык, в мире не было бы ханжества, предубеждений и ненависти – только сочувствие.

Ужасные кадры беззаконного убийства американца Джорджа Флойда^[1] потрясли весь мир. Миллионы людей впервые увидели проявление расизма – чернокожего мужчину повалили на землю, белый полицейский коленом придавил его шею, а другие полицейские смотрели на происходящее, не обращая внимания на стоны: «Я не могу дышать». Убийство Джорджа Флойда не просто привлекло наше внимание, оно пробудило эмоции и отозвалось в нашем чувстве благополучия. Если кто-то сомневается, что подобное возможно в Британии, давайте вспомним смерти Шона Ригга, Уэйна Дугласа, Кристофера Олдера и Ибрагима Сея. Все они были убиты полицейскими в нашей стране. У меня есть друзья полицейские. Я счастлив, что в нашем обществе большинство полицейских, как и большинство ветеринаров, стараются делать все, что в их силах, для тех, кого доверили их заботе. Эти люди заботятся о нас. Но невозможно отрицать, что это наш мир, мир, с которым мы неразрывно связаны, и в этом мире расизм остается реальным и проявляется в самых разных сферах жизни. Что бы ни совершили эти люди – дурное или хорошее, – они остаются людьми, и в их венах течет красная кровь. Это реальная жизнь, и все это происходит в нашей жизни. «Что я могу сделать? Я всего лишь ветеринар», – могу сказать я. «Что я могу сделать? Я всего лишь продавец», – скажет кто-то другой. Если так скажут все, нам никогда не научиться сочувствию.

Между нашим отношением друг к другу и отношением к животным можно провести параллели. Мы – нация любителей животных. Думаю, мы можем с той же теплотой относиться и к людям и проводить социальную политику, которая устранит расовые, религиозные и сексуальные предубеждения в отношении наших братьев и сестер. Рикошета и Киру я считаю своим братом и сестрой. Когда Рикошет запрыгивает мне на колени и тычется носом в подбородок, выпрашивая поцелуй, я говорю, что люблю его и всегда буду с ним. Когда Кира лижет мне лицо, я говорю, что люблю ее и всегда буду любить. Когда мы в последний раз говорили «иному» человеку, что любим его? Я постоянно слышу «это всего лишь собака» или «это всего лишь кот», но для меня в этих словах звучит невысказанное предубеждение против людей другого «типа». Ведь и тогда мы можем сказать: «Это всего лишь человек». Страдаем ли мы все, когда страдает один из нас? Можем ли дышать, когда кто-то не может?

Мой соотечественник, политик и философ Эдмунд Берк, сказал однажды: «Единственное, что необходимо для триумфа зла, это бездействие добрых людей». Как и многие ирландцы, в том числе и Эдмунд Берк, я покинул родной дом и стал жить и работать в Великобритании. Мне посчастливилось жить и работать с коллегами разных национальностей в стране, где большинство людей делают лучшее, на что способны. Я бесконечно благодарен, что мне позволили реализовать свою мечту и работать с прекрасными людьми, обладающими прочными этическими убеждениями и сочувствием к животным и семьям, которым мы служим. Я искренне убежден, что моя небольшая группа братьев и сестер может изменить мир и меняет его, делая все необходимое для тысяч животных и их семей. Нашим телевизионным шоу мы позитивно повлияли на жизнь животных и людей, научив их сочувствию.

Сочувствие можно разделить на четыре категории: когнитивное, аффективное, эмоциональное и соматическое. Когнитивное сочувствие – это способность понимать точку зрения другого человека и ставить себя на его место. Аффективное сочувствие – способность понимать чувства другого человека и действовать соответственно. Эмоциональное же сочувствие – это не просто понимание чувств другого человека, но и переживание тех же эмоций – стресс от чужой боли или счастье от чужой радости. Соматическое сочувствие означает, что вы можете физически почувствовать ощущения другого человека, его боль или мучительное смущение. Я знаю тех, кто в разных местах одновременно испытывал одинаковую физическую боль или начинали рыдать, когда их братья, сестры, дети, родители или друзья переживали травму или с ними происходило какое-то несчастье. Такая физическая реакция, скорее всего, основывается на зеркальных нейронных реакциях соматической нервной системы. В моем кабинете плакали очень многие – часто эти слезы были связаны не со стрессом или жалостью к себе, а с сочувствием к любимому страдающему четвероногому другу. И это хорошо: это делает нас людьми.

Я переживал соматическую синергию со всеми животными с раннего детства. Когда у Рикошета болело ухо, мое ухо тоже неприятно ныло. Конечно, это полное безумие. Скорее всего, все дело было в моем воображении. Но в тот момент моя боль была вполне реальной. Помню, как впервые ощутил острое сочувствие к животным. Я рос на ферме, и к животным здесь относились прагматично: Пират должен был загонять овец, кошки ловили мышей, коров доили и забивали на мясо, овец стригли или тоже съедали, на лошадях ездили. Отец не одобрял моего мягкосердечия и постоянно твердил, что мне нужно стать более жестким. Однажды я нашел в сенном амбаре маленьких котят. Их писк так тронул меня, что я стал каждое утро и каждый вечер кормить их свежим молоком от коровы, которую отец доил для нашего стола. Отец ничего не знал об этом, пока котята не выросли и не выбрались из амбара. А тогда делать что-то с ними было уже поздно. Помню, как горько я рыдал, слыша скулеж крохотных щенков в мешке: наш сосед решил их утопить. Я до сих пор это помню, потому что, как бы ни старался, в моей душе нет сочувствия к этому человеку. Порой жестокость и злоба человеческая достигают таких масштабов, что этого невозможно понять и принять, и сочувствие в такой ситуации становится невозможным.