Радомир же друга все время подбадривал, мол, как женишься, так сразу и слюбится, девка-то пригожая. А как детишки появятся, так и забудешь свою Святославу. На то Волк и сам надеялся, что женка молодая из памяти прогонит образ красавицы златовласой. Не давал тот ему покоя, постоянно пред глазами стоял, сердце тоской обволакивая.
На Купалов день собрался весь народ киевский. Важные да женатые с семьями подле столов сидели, медовую пили да о чем-то сказывали. Неженатые вовсю веселились, плясками да шутками люд потешая. Ближе к вечеру костры разожгли. По обычаю все желающие молодые пары на Купалов день могли пожениться. Надо было только через костер прыгнуть рука об руку, чтоб они не разжались, венки на воду опустить и еще раз перепрыгнуть через костер, а уж потом перед волхвами предстать. Те и объявляли их мужем и женой.
Ярослав же, свою нареченную за руку взяв, через костер прыгать не стал. А сразу пошел к волхвам да к князю, что подле был.
– А через костер прыгнуть? – спросила его невеста обиженно. Хотела перед подругами своими покрасоваться, мол, вон жених у нее какой, и сотник княжеский, и красавец статный, да сотник не захотел, чем и расстроил девицу.
Когда же подошли они к волхвам, сотник сказал сурово:
– Это жена моя, в том хочу, чтобы и вы засвидетельствовали.
Волхвы удивились такому равнодушию к ритуалу старинному.
– А через костер кто прыгать будет? Таков обычай.
– Я сотник княжеский. Мне через костры не гарцевать! – ответил Волк, нахмурив брови густые грозно.
Тут князь вступился за воя своего.
– Да не разумеет он в весельях людских да в обычаях, что простому люду дороги. Он только меч да кровь знает. Пожените его. Они уже давно сосватаны, чай, завтра пир свадебный на весь Киев будет.
Волхвы подумали да согласие дали, в день Купалы руки молодых соединив. И князь тому свидетелем был.
Волк сразу же свою молодую жену в терем повел, чай, первая ночка у них впереди, но Радмила все не утихала.
– Меня все подруги засмеют. Будут говорить, за кого я замуж пошла, что Купалов день не чтит!
Ярослав на причитания жены внимания не обращал. Не мог же он ей сказать, что уже прыгал однажды через костер с девицей, что его сердцу мила была. Что тот обряд ему вовек не забыть, как стали они одним целым, огнем соединившись. Только сильное чувство могло его на такое снова сподвигнуть. А к жене своей Ярослав пока любви не чувствовал. Может, со временем придет?
Так и шли к терему. Радмила все причитала, а Волк ее за руку вел да люд хмельной отгонял.
А когда к хоромам уже подошли, он развернулся к жене и сказал сурово:
– Тебя Радмила зовут, что значит заботливая и милая. Вот и будь ею! Тогда уживемся. Я муж твой. И коли сказал – не будем прыгать, значит, так оно и будет. Воле моей никогда не перечь. Не потерплю того более!
Жена сразу затихла, пораженная суровостью мужа в первый же день свадебный. А Волк спокойно открыл дверь в терем и рукой пригласил войти. Девица покорилась.
Ночкой же первою Волк старался быть нежным да осторожным. Радмила была послушна и тиха. На ласки откликалась да целовала в ответ, покоряясь воле мужа. Тело ее было спелое и славное, что в любом могло разжечь желание. Да и послушание девичье польстило бы любому. Но только не Волку. Ему это не по душе пришлось. Он огня хотел, а она покорна была да улыбалась. Недолго думая, сотник сделал свое дело, да и заснул тут же.
***
А на следующий день играли свадьбу всем Киевом, чай, не простой холоп женится, а сотник прославленный. Сам князь гостем почетным был.
Все веселились, кроме самого Ярослава. Холоден был и суров. Вон как радуются, что поженили его, а ему от того веселья мало. На всех глазами волчьими смотрел. Да никто не обращал на это внимания. Радмила же с подружками трещала да на мужа глазками сверкала, видно, хвалилась, какой он у нее. Ей-то прошлая ночка сладкой была, а вот для Волка первая ночь прошла, как будто ее и не было. Может, он просто устал от гуляний Купалы? Может, сегодня все по-другому будет? Вон как жена-то довольна!
Но ни в эту ночь, ни в следующую не ощутил Волк того пламени, что молодцев до безумия разжигает. Просто выполнял свой мужицкий долг, и все. А у самого на душе холод да вьюга.
И как-то раз он решил напиться медовой, думал, так лучше пойдет. Стал лезть на жену хмельным. Та отбрыкивалась. Волк разозлился и заломил руки Радмиле. Только сейчас девица поняла всю силу его мужицкую. Раньше-то он нежен был да осторожен. А теперь вон как неистов, будто разорвать ее хочет. Не могла узнать она мужа своего. Будто зверь пред ней предстал, ранее затаившийся. Заплакала Радмила от обиды, да Волк на то внимания не обращал. Разжигало его сопротивление девицы. Наконец-то он возьмет свое, как ему хочется. И вдруг очи изумрудные ему почудились да волосы златые. Смеется ему Святослава, призывно улыбается. Волк еще большей страстью воспылал от увиденного. Не стал глаза жмурить, чтоб образ сладкий его не покинул. Так и овладел своей женой, не заметив, что Радмила под ним, а не та, другая девица. А когда дрема его брать стала, произнес, словно в бреду:
– Славочка…
На следующее утро женка скандал сотнику устроила, мол, полюбовница у него есть. И что именем чужим он ее во сне звал, и что ночкой с ней мыслями был, а не с женой. Ударилась в слезы Радмила тут же, причитая, что не любит он ее. Волк хотел как-то жену успокоить, вину чувствуя. Да та его только отгонять от себя стала.
– Никогда больше к себе не подпущу! – крикнула, не подумав.
Волка это зацепило. Взглянул на нее гневно.
– Думай, что говоришь, баба! Покричала на меня и хватит. Уймись уже!
– А я не уймусь! Я дочка боярская, чтоб ты мне рот затыкал, – взыграла гордость в девице. – Вон, иди лучше девку крестьянскую низкую да подлую лобызай, Славочку!
Не выдержал Волк и ударил жену по щеке. Кровь на пол брызнула из губы разбитой. Радмила опешила. Никогда и никто на нее руку поднять не смел. Она сама кого хочешь побить могла, чай, слуг у нее много было, на ком она свой гнев выплескивала. А тут муж, да еще и не ровня ей по статусу. Знала, что хоть и сотник прославленный, да из обычного люда был новгородского. А она дочь боярина, и не такому ее бить!
– Ты, холоп новгородский! – крикнула зло. – Да как ты посмел на меня руку поднять, на дочь боярскую?!
Волк еще больше в ярость впал от слов уничижающих. Подбежал к жене, схватил за волосы да стал таскать из стороны в сторону.
– Ах ты змея, будешь меня еще попрекать, что не боярин я? Да я таких бояр, как батюшка твой, на кол сажал! Да баб пославнее твоего видывал. Вон и хазарка главная мне сапоги в Саркеле облизывала. И ты облизывать будешь, коли я скажу!
– Отпусти! – взмолилась жена. – Больно же! Отпусти!
Волк выпустил волосы ее чернявые, подумав, что такой трепки достаточно, чтобы она гордость свою смирила. Радмила же с глазами заплаканными тут же бросилась из дома. Да так быстро умчалась, что Волк и догнать не смог.
На следующий день пришел вестник к нему от боярина Суслова, мол, Радмила сейчас в доме родительском и с ней все в порядке. От известия такого нахмурился сотник. Вишь, гадина, решила за спиной отца своего спрятаться. Да не на того напала!
Волк тут же вызвал к себе Мстислава, отпустив слугу боярина без ответа.
– Пойди и возверни жену мою из дома Сусловых, – дал указ десятнику своему.
– А сам чего не хочешь? – спросил Мстислав.
– Не по мне честь такая, жену свою собственную выкликивать, будто я жених незваный, а не муж.
– Ну а коли не выйдет она из дому?
– Скажи, что я приказал ее за волосы притащить, коли сама не пойдет. А для устрашения возьми с собой еще молодцев.
Мстислав все так и сделал. И когда боярин Суслов подле забора своего дружинников с мечами увидел, сам дочку из терема выпихнул, мол, муж он твой, вот и иди к нему.
Когда же Радмила в дом сотника возвратилась, тот ее так избил, чтобы на всю жизнь запомнила, как от мужа сбегать. Но с тех пор и не жили они более как муж и жена. Каждый в своих покоях почивал. Волк наведывался к Радмиле только по крайней надобности.
Мать же Радмилы все пыталась дочку уговорить, чтобы пошла она навстречу мужу своему. Ей всю жизнь с ним жить да детей растить. Радмила упиралась, гордость боярская не позволяла первой пойти к сотнику мириться. Чай, он ее унизил и оскорбил смертельно, именем другой девки назвав да побоями жену честную встретив.
– Ты послушай, доченька, – продолжала мать уговоры, – ну, назвал он тебя по пьяни другим именем, и что с того? Ты жена его законная. Ты лаской и послушанием действуй. Вот и полюбит он тебя со временем.
– Нет, никогда не прощу! – отрезала Радмила. – Он меня на грязную крестьянку какую-то променял. А когда упрекнула его в том праведно, еще и побил. Такого позора не прощу вовек!
Мать только вздохнула:
– Глупая ты у меня, Радмила, ох и глупая. Разбаловали мы тебя с батюшкой, вот и получаешь теперь все, что мы должны были преподать.
– Ты на меня не злись, – продолжила мать, когда дочка на нее обиженно фыркнула, – но истина такова, что если баба против мужа своего пойдет, плохо той житься будет. А ты еще такая молодая, у вас еще все впереди.
– Вот именно, матушка, все впереди! Чай, уйдет он на ратное дело да погибнет там, вот и заживу тогда весело.
– Да что ты говоришь такое, Радмила? Отцу своих будущих детей смерти не желают! Никто воспитывать чужих детей не станет. Может, муж он и плохой, да отцом будет хорошим, а это самое главное.
– Посмотрим, – ответила дочь и попрощалась с матерью. Той уже уходить надобно было. Скоро Волк возвратится с княжьего двора, не обрадуется гостье незваной. Вот и не успела Радмила сказать матери главного, что понесла уже.
***
Когда же Волк в очередной раз по нужде мужицкой к ней в покои вошел ночкой темною, Радмила, отвернувшись от него, призналась, что понесла. Сотник замер, сидя на ее перине. О чем-то подумал, а потом засиял от радости. И погладил ее ласково по волосам.
– Какая новость славная, Радмила. Теперь не буду я тебя бить да обижать. А когда сына мне родишь, все переменится. За все прощу, и заживем славно.
Не притронулся уже той ночью к ней Волк, да и в другие тоже. Решил не беспокоить жену, пока не разродится. Похоть свою мужицкую сдерживал, ни на ком не срывал. Не до девок теперь было. У него скоро сын родится! Гордый ходил среди дружинников. Сиял весь от радости.
– Скоро догоню тебя, Радомир, – шутил над другом. – Чай, и у меня богатырь появится!
Радмила же не разделяла с мужем радости. Не хотела она ребенка от зверя этого. Да никуда уже не денешься. Скинуть ребенка значило то же самое, что помереть. Волк никогда ей того не просит. А вдруг матушка права, может, действительно славным отцом сотник станет? Но сердце девичье тому не верило. Вон как зубы скалит да улыбается холодно. Не будет он хорошим отцом во веки вечные. Сурово с детьми обходиться начнет да бить, как ее когда-то. Вот и решила жена, что не подпустит Ярослава к ребеночку. Всячески огораживать да защищать малыша станет.
Так и носила дитя Радмила, только своим и называя, будто Волк к жизни, что в животе матери билась, вовсе непричастен. Ярослав же почувствовал, что жена еще холоднее стала к нему относиться, в себе больше замыкаясь. Даже живот не давала гладить, мол, придавит еще ребенка грубой своей рукой. Но сотник не отчаивался. Знал, что как родится сын, так сразу все и переменится.
Однако Радмила разродилась девочкой, когда срок пришел. Дочка была копией матери, ничего от Волка не взяла. Вот Радмила ее сама и назвала Велиславой, даже не спросив согласия мужа. Но Волк решил на это внимания не обращать, не хотел спорить, что жена неуважительно с ним поступила. Расстроился лишь поначалу, что не сын родился. Но девочка тоже хорошо. Если дочка уже есть, значит, и сыновья со временем появятся.
Когда же сотник пришел в покои Радмилы на девочку в первый раз посмотреть, жена нехотя отдала ему младенца. Взглянул на дочку Волк, думал порадоваться, но сердце лишь неприятно екнуло. Ничего в девочке от отца не было, вся в мать пошла. Да тут еще малышка в руках сотника сразу заплакала и стала носик морщить да отворачивать.
«Вон как я ей не люб. Прямо как матери», – только и подумал Волк да вернул девочку Радмиле. Та схватила ее и спрятала за своей спиной.
– Не бери больше, ты ей больно сделал, – и к дочери отвернулась, стала грудью кормить да успокаивать.
Волк с понурой головой из покоев жены вышел. Ничего не переменится! Дочка хоть и его по крови была, да по духу не его, вся в мать. И Радмила под себя воспитывать станет, такой же пустой и взбалмошной.
Одиноко на сердце стало у сотника княжеского. Нет в мире ни единой души, что понимала бы его да радовалась. Друзья только остались, но не все им расскажешь, не обо всем поведаешь. Вот и хотелось волком выть от тоски всепоглощающей. Правда, был еще один человек, кто мог его понять, но тот сам давно в небытие канул.
От воспоминаний о Святославе сердце Ярослава заныло, застонало болью тягучею. Он резко встрепенулся. Обещал себе более не вспоминать о девице красной. Ради новорожденной дочери обещал, ибо надеялся, что рано или поздно заживут они вместе с Радмилой, как семья крепкая. Вот и отогнал от себя образ призрачный, чтоб не мешал жизнь налаживать, прошлое поминая.
Глава 19
967 год от Р. Х.
В Киев прибыли послы из Византии, толк вести с великим князем о соседях их общих, болгарах.
Посланник самого императора, Калокир, выложил пред очами князя, его сотниками да боярами огромное количество золота, чтобы намекнуть, сколько они еще получат, когда болгар разгромят.
– Не верь ему, князь, – сказал Волк Святославу. – Они нашими руками да кровью молодецкой хотят решить конфликт свой с болгарами. А нам лишь золото останется? Мы ослабнем в той войне, а Византии это лишь на руку, вон как их посол улыбается лживо, чай, выгоды уже подсчитывает.
Князь внимательно слушал сотника своего, да глаз от золота не отводил.
– Подумать надобно, – только и ответил Святослав.
А Калокир, золото выложив, попросил, чтобы его один на один с князем оставили. Святослав поначалу удивился, но всех из покоев отослал. Видно, хитрый ромей о чем-то важном толк вести хочет. Калокир, как все вышли, к Святославу ближе подошел да стал уговаривать пойти на болгар, а затем ему, послу византийскому, помочь престол занять в Царьграде. Чай, у князя Киевского дружина большая и славная, чтоб дворцовый переворот помочь совершить.
– Уж больно много-то просишь, посланник, – усмехнулся князь. – На такие просьбы у тебя злата не хватит.
– А ты земли себе забери болгарские, что в бою добудешь. Все забери!
Князь задумался. Давно он хотел рубежи Руси раздвинуть, а тут посланник византийский сам ему земли предлагает.
– Все золото возьму, что обещано, и землю болгарскую, что завоюю кровью дружинников своих! – ответил решительно.
Калокир согласился.
О сговоре своем с послом византийским Святослав поведал только сотнику Волку да воеводе главному Свенельду. И попросил молчать о сказанном, так как болгары не должны были прознать о договоренности Руси с Византией. Волк и воевода главный решили своих дружинников тренировать пуще прежнего, готовя к походу по весне предстоящей.
Волк же в тот день домой возвернулся в хорошем настроении. Наконец дело ратное предстоит! Наконец он вырвется из Киева тесного да из терема, где ему жить совсем не в радость стало. С женой решил пока не откровенничать, хоть она и спросила, отчего он такой веселый. Не была Радмила из тех баб, кому довериться можно. Вот и промолчал в ответ.
Сели за стол. Во главе Волк сидит, как и положено, подле него жена с дочкой на руках – мала еще та была, только ходить начала. Ели тихо, не разговаривая, будто чужие сидят. Но в этот раз Ярослав того не заметил, все о болгарах думал, как бить их станет славно. Не мог он более сдержать в себе радости. Хоть кому-то должен поведать, поделиться вестью. Как доел, поблагодарил жену да вышел из терема. Направился к Радомиру, что рядом жил.
Тот был рад гостю, а жена его, Мила, тут же стол накрывать стала. Чай, привыкла уже, что Волк к ним чаще ходит, чем в терем собственный.
– Приветствую тебя, Ярослав, сотник прославленный. Кваску отведаешь? – спросил Радомир, приглашая друга в горницу.
– Угу, – ответил тот, за стол усаживаясь.
Мила, свежего кваса на стол поставив с пирогами сладкими, к мужу обратилась:
– Мне надо сбегать к кумушке, забрать платок, что на расшивку дала. Позволь детей принесу, чтоб присмотрел.
– Приводи, Мила, присмотрю.
И тут же на кухне появилось двое мальцов. Старшему уже два годика, а младшенький только родился, еще в пеленках был. Мила вручила мужу прямо в руки младшего и стремительно за дверь выпорхнула. Радомир стал подкидывать сынишку да улюлюкать. Малец хоть и мал был, да улыбался во весь свой беззубый рот. Старший же, вскарабкавшись на стул подле отца, важно на нем уселся, снисходительно взглянув на братишку.
Волк смотрел на счастливого друга своего да грустил в сердцах. У того два сына уже было, а у него только дочка. И Радмила не хотела еще рожать, как он ее ни уговаривал. Знал, что пила она тайком настои, чтоб не понести, но уличить пока не получалось в этом деле скверном. Вот и приходилось мириться с ее выбором.
Радомир заметил, что друг погрустнел.
– Чего ты так? Аль опять с женой не ладится?
– Нет, не ладится. Как с самого начала не пошла у нас жизнь славная, так до сих пор как чужие живем.
Друг промолчал. А что тут скажешь? Ему жизнь семью хорошую послала, не на что жаловаться. А вот новгородца счастье обошло стороной.
– Да не кручинься так, – решил успокоить товарища. – Время пройдет, потихоньку сладите.
– Я тоже так думал, да время все идет, а ничего не налаживается. Надеялся, что когда сын родится, все переменится. Да нет сына у нас пока. А дочка от меня нос воротит, будто чужой я ей вовсе. Все к мамке бегает на руки.
– Ну, сын – это дело нехитрое. Еще все впереди. Да и дочка с возрастом переменится.
– Не переменится. Кровь моя, да душа не моя. Вся в мать. Не чую в ней от себя ничего. А сына, видно, тоже у нас не прибавится. Не хочет понести еще раз Радмила, травы пьет.
– Не может быть! Так ты ее за это накажи! – воскликнул Радомир.
– Я бы наказал, если б поймал. Да так наказал, что кожа посинела бы. Вот только поймать не могу. А бить лишь из подозрения не желаю, и так меня дичится.
– Да, друг, знал бы ты тогда, что так судьба сложится, не женился бы вовек. Да что мы все о грустном? Лучше рассказывай, с чем пришел, был ведь таким радостным.
– А-а-а! – вспомнил Волк о вести, что сказать хотел. – Дело ратное нам предстоит после зимушки. На болгар пойдем! Только о том никому не сказывай.
– Не скажу, – ответил друг, но теперь пришла его очередь грустить.
– Не хочешь от женки с детьми уходить? – прочитал его мысли Волк.
Радомир только вздохнул глубоко.
– Так не иди! Все поймут и простят.
– Как это не иди! Ты думаешь, о чем сказал? – Радомир по столу кулаком ударил, детей напугав. – Чтоб мои сыновья потом вспоминали меня как труса да срамили память отца своего, что тот службу оставил доблестную ради юбки бабьей да сопляков малолетних? Не бывать тому! Пойду и наравне с тобой болгар бить стану, не тебе же одному славу стяжать на поле ратном.
Волк лишь рассмеялся от гнева десятника. Рад был, что друг из-за бабы не намерен дома свою молодецкую удаль просиживать.
– Вот и славно. Тогда пойду я Мстислава порадую. Ты только Миле не говори, вдруг всем растрещит.
– Не растрещит, она не из болтливых. Но все равно не скажу, а то плакать всю зиму станет да провожать начнет уже сегодня. Даже я такого не выдержу.
И друзья вместе рассмеялись. Теперь им снова в бой идти бок о бок, как когда-то в Хазарии. У обоих на сердце хорошо стало. Мстислав тоже обрадовался, когда узнал о походе. В тот же день точить меч стал да шлем натирать до блеска.
Так прошла зима. Радмила продолжала сторониться мужа своего да с дочкой играть не давала. А Волку уже все равно было. Понял, что ничего не изменить, чужим стал в собственном доме. Оттого еще пуще рвался в дело ратное. Тщательно готовился. Постоянно сам тренировался да другим спуску не давал. А чтобы жажду свою мужицкую утолить, стал к крестьянке одной похаживать. Та вдовой жила, муж в Хазарии погиб. Вот и ласкала девка сотника славного, всю себя отдавая. Да так ласкала, что Волку и на жену уже смотреть охоты не было. Раз сама не хочет, значит, и он настаивать не станет. Так и жили в разных покоях да виделись только по утрам за обеденным столом. Дочка же еще больше отца чураться начала. Однако тот не обижался. Нет в ней ничего волчьего, вот и не признает кровь родную.
Глава 20
968 год от Р. Х.
Великий князь Святослав со своим славным войском под болгарским Преславцем стоял. Он хотел во что бы то ни стало град захватить, ибо именно к нему стекались все товары с разных концов света и именно он находился посередине земли. Князь надумал сделать Преславец своей новой столицей.
Болгары же бойко от русов отбивались, но сдавали свои позиции. Уж больно свиреп враг был, вот и вынуждены были бежать. Сначала Доростол отдали, теперь и до Преславца очередь дошла. Но болгары бились за него отчаянно, ведь далее отступать уже некуда, за спиной столица только оставалась. Сам болгарский царь Петр I возглавлял войско с сыновьями своими, принцами Борисом да Романом. Осели они с войском в Преславце крепко, не подкопаться.
– Вот бы взять их, как Саркел, – сказал князь, но сам же себя отговорил: – Как Саркел не получится, уже прознали болгары про ту затею нашу с воротами. А ты как думаешь, Волк? Ты у меня самый хитрый, вот и скажи, как поступить надлежит.
Сотник тут же вперед выступил.
– Пока голодом морить, чтоб духом пали. И послов отправить.
– А послов зачем?
– Чтоб град изнутри осмотреть, какие места есть слабые, да языка найти, если получится.
– Хорошо придумал. Но ведь от послов град нашим не станет?
– Не станет, но на Преславец изнутри посмотреть надобно, с Волком согласен, – поддержал своего сотника воевода главный, Свенельд.
На том и порешили. Волка тоже к послам приставили, якобы для охраны. Переодели его в дружинника обычного да шапку до носа натянули, чтоб болгары своего главного врага не признали. Хорошо Волк их под Доростолом побил, славно. Вовек того не забудут.
Русские послы вошли на улицы Преславца без помех. Царь Петр и принцы уже ждали переговорщиков. Приняли русов без почестей, но достойно. Ведь враг сильный был, не стоило унижать попусту. Когда Волк с послами в хоромы каменные царские входил, так и ахнул. Все шелками покрыто да златом украшено. На стенах узоры жемчужные с тканями редкими, коих он и у хазар не видывал. Если болгары так славно живут, что же тогда в Царьграде? Но не смутился сотник от богатств увиденных. Хоть они богаты, а землю свою защитить не могут. Что толку от того богатства? О том и послам сказал, чтобы носы вверх подняли.
Стали говорить послы русские о мире, но только если Преславец останется князю Киевскому. Болгары наотрез отказались град отдавать, но на мир согласны были без Преславца. Послы снова стали уговаривать, мол, и окружен болгарский град, и долго не протянут. Зачем лишнюю кровь проливать? И пока послы с царем говорили, Волк остальных присутствующих внимательно оглядывал. Принц Борис показался ему тщеславным да заносчивым, вон как голову высоко держит и ноздрями презрительно трепещет. Да Ярослав только улыбнулся увиденному. Знал, как эти принцы славные пощады просить начинают, как только нож к горлу приставишь. Роман показался совсем хлипким да неуверенным. Он здесь явно ничего не решал. Стал далее к знатным воям да советникам присматриваться. Кого же языком сделать? Кто ради шкуры своей готов град родной предать? Упал взгляд сотника на советника одного, что чуть в сторонке стоял. Тот внимательно слушал разговор царя с послами да от каждого упоминания русов об осаде и голоде вздрагивал нервно. Боится, значит! Что ж, с ним тогда стоит один на один потолковать.
Послы же русские так и ушли ни с чем. Мира не смогли на условиях князя заключить. Да на это никто и не надеялся, цель другая была.
– Дай мне их перебить, царь! – сказал гордо принц Борис отцу своему величественному, когда за русами двери закрылись. – Как у них наглости хватило просить Преславец отдать? Да у самого царя о том просить! Не чета они нам, эти варвары.
– Ты лучше пыл свой для поля боя оставь, Великий принц, – ответил отец спокойно. – Мы не в том положении сейчас, чтоб послов убивать. Русы еще больше от этого разъярятся. У меня другие мысли на их счет. Мы им богатства свои показали да крепость города. Поняли варвары, на кого идут войной. Вот и усмирят свою спесь немного. А может, кто-то из них на богатство польстится? Надобно бы предателя среди русов поискать. Вот этим и займись, Борис, – и царь поднялся с трона своего.
Стар уже был да хвор. Но в политике еще многое понимал, поэтому и властвовал. Слово его все уважали, прислушивались. Даже Борис заносчивый терпел отца, знал, что по мудрости того не переплюнет.
Когда же послы русские покинули хоромы царские, Волк за ними шел и все о языке думал. Хотел с советником болгарским переговорить, коего в палатах каменных приметил. Но как в Преславце остаться незамеченным? Тут увидел он около ворот, что из подворья царского в град вели, повозку с сеном распряженную, и мгновенно решение принял. Подговорил он послов, чтоб те шумиху устроили, к примеру, спорить начали из-за неудавшихся переговоров и бить друг друга. Охрана царская на них отвлечется и не заметит, как сотник княжеский за стог сена улизнет. Послы выслушали его и все сделали, как он им сказывал. Да так славно сделали, что охранники не только отвлеклись, да и сами в драку полезли. Волк тут же бросился к повозке и схоронился там незамеченным. Сел между стеной и повозкой на сено мягкое да стал советника болгарского поджидать для разговора тайного.
***
Охрана царская, когда послов русских со двора выкинула, стала уже ворота закрывать, как вдруг со стороны града их голос девичий окликнул. Да такой властный, что те наперегонки ворота открывать обратно стали. А как открыли, так и поклонились в пояс девице, что заехала верхом на коне белом. Волк присмотрелся внимательно. Интересно стало, что же за птица такая важная прибыла. Та к нему спиной на коне сидела, но шелка дорогие да сапожки золоченые, что на ней надеты, и со спины нетрудно было разглядеть. Девица сама с коня спрыгнула, слуг не дожидаясь, да так смело и юрко, что даже Волк ее ловкости подивился.
– Отведите в стойла! – приказала она по-господски.
Один из охранников тут же к ней кинулся и взял уздцы из ручек холеных, перстнями богатыми покрытых.
«Вишь какая девка важная, вон как вои перед ней прыгают!» – подивился сотник княжеский картине увиденной. «Я бы так не прыгал», – сказал про себя Волк. Теперь понятно ему стало, почему болгар под Доростолом побили и еще побьют в скором будущем. Ни один витязь русский не позволит над собой бабе командовать, да еще так неприкрыто.
А девица, коня отдав да хлыстиком по его крутым бедрам слегка ударив, чтобы пошел за охранником, к остальным воям обратилась:
– Ушли русичи?
– Ушли, госпожа, взашей вытолкали послов-варваров.
Рассмеялись охранники, и девица вместе с ними. Волка от злобы так и передернуло. Ничего, он им еще покажет, как над русскими смеяться да варварами называть.
А девица дальше стала спрашивать:
– Зачем они пришли?
– Да вроде мира просили.
– Мира? Странно это. Они и так под Преславцем стоят как победители. Не верю я им. Русичи не заключают мира, если не проигрывают. Видно, град пришли посмотреть да слабину в нем изыскать.
Волк поразился услышанному. Вот девка умная, сразу их план разгадала. Надобно будет от нее первой избавиться, когда град возьмут, а то такая молодица прозорливая может серьезной помехой стать. Но пока сотник решил отогнать эти мысли, стал далее прислушиваться.
– Нет слабины в Преславце, прочны стены его, да и вода всегда будет, –рассмеялся один из охранников.
– Глупец! – закричала девица и стегнула хлыстом с размаху по его туловищу сильному. – Ты бы еще к русам пошел и рассказал все про воду!
Болтливый вой тут же кинулся ей в ноги, стал сапожки целовать:
– Прости, госпожа, прости, не ведаю, что говорю!
Та лишь отпихнула его сапожком царским да крикнула:
– Пошел вон с глаз моих! И вы все пошли, – махнула хлыстом другим стражам, – толку от вас как от ослов! И чтоб не слышала, как вы о стенах да о воде толкуете, уши везде найдутся, дай только повод. А у нас повод есть, русичи за стенами стоят да глаза свои жадные таращат на богатства наши. И еще смотрите в оба, они своих молодцев засылать станут, чтоб предателя искать. Теперь идите!
Стражники дворцовые, поклонились в пояс, ушли со двора, как было приказано.
Девица, оставшись одна, вздохнула глубоко, да и сказала себе под нос:
– Все самой делать надобно, все самой… С такими олухами не устоять нам пред князем Киевским.
Махнула отчаянно хлыстиком в воздух, будто прогоняя кого-то, и развернулась, чтоб к палатам царским уйти.
Волк смирно сидел за сеном, чтоб девица его не заметила, да соображал мучительно. Схватить бы ее сейчас да в заложницы взять. Чай, из царской семьи, вон как командует. А там можно будет попробовать и Преславец за нее выторговать. Да и опасна она. Очень уж умная, если сразу догадалась о его планах на языка.
Когда девица с Волком поравнялась, он уже хотел было выскочить из засады своей, чтоб схватить болгарку знатную, да что-то в ней неожиданно заставило сотника остановиться. Ярославу вдруг показалось, что он уже где-то ее видел. Присмотрелся повнимательнее. Девица стройная, как лань, роста среднего, вся в шелках да золотом увешанная. Но ни шелка, ни золото не смогли скрыть глаза ее изумрудные, которые и удержали Волка от задуманного. Сердце его сильнее застучало, когда вдобавок увидел он профиль ее греческий да губы алые.
«Не может быть! – подумал про себя. – Может, просто похожи? Вот если б волосы ее увидеть».
Но голова девицы была полностью шелком белым покрыта, до талии ниспадавшим. Так и проводил взглядом Волк ее до палат царских, пытаясь высмотреть еще черты знакомые. Но со спины было уже не признать.
«Значит, не она», – решил про себя.
Тут из палат каменных принц Борис вышел. Хмурый весь был, но, как девицу увидел, засиял радостно.
– Тодорка, наконец-то ты вернулась! – обнял ее за талию да в лоб поцеловал. – Русичи у нас были, о мире толковали.
– Да знаю я уже обо всем, Великий принц. Вот только не о мире толковать они пришли, а град наш смотреть, слабину искать.
Борис рассмеялся и посмотрел на девицу ласково.