Америка-мать зовёт?

Медсестра каждый час приходила измерить давление Роба, которое было 94 на 54. Не было покоя ему в палате из-за этих медосмотров. Заставляя жену спать на жесткой кушетке рядом с собой, он, осознанно или нет, лишал ее сна и хорошего самочувствия. Марина покидала его рано утром, до рассвета, на пару часов, чтоб искупаться дома, поменять одежду, накормить животных. Разговаривала с машиной, просила ее не ломаться.

Робу в больницу звонили его родственники. Марина узнала, что и его мать госпитализирована, тоже с инфарктом.

Марина мысленно возмущалась. Отпуск коту под хвост! Роб все-таки нашел метод остановить ее – своим инфарктом. Он же не хотел, чтоб она отдыхала без него. Говорил, что «хорошая жена не бросит мужа ради путешествия с подругой». Марина сердилась: «Это что, значит, моя мама – плохая жена? Она без папы ездила в отпуск одна, с коллегами по работе, или с нами, детьми».

Почему? И как Роб умудрился одновременно с матерью слечь? Вкрадчивый голос Ангела-Хранителя рассеял все ее вопросы: «Роб, как по незримой пуповине, откачал энергию инфаркта у матери и этим неосознанным подключением спас ей жизнь. Взяв часть огня на себя. Правда, он не знал, что у нее инфаркт. Он позавидовал ей, ведь его отец, ее муж, никогда без нее не ездил ни в театр, ни в отпуск, ни в гости. Ему страшно и стыдно было оставлять больную женщину дома одну надолго. Иногда болезни одного супруга становятся клеткой для другого. Только грозный диагноз может помочь привязать к себе свою вторую половинку».

Марина вдохнула и выдохнула: нет времени нырять в эзотерику и парапсихологию, и, как шелуху с лука, отбросила телепатические размышления Союзника про одновременный инфаркт матери и сына. Ведь реальность поворачивалась к ней чуть ли не темной стороной Луны!

Шунтирование. Выписка. Больничный. Диета. Обожал жирную пищу ее благоверный: чипсы и мороженое, пиццу, гамбургеры. Жена не могла заставить Роба яблоко целое съесть, разве только кусочек маленький, и то если только с арахисовой пастой. Не любил он фрукты и овощи, и точка! Арахисовую пасту любил. Особенно, когда узнал, что в ней содержатся ненасыщенные жиры, которые способствуют понижению уровня холестерина в крови и риска развития сердечно-сосудистых заболеваний. Роб ее ел ложками, с хлебом, как все американцы, иногда с яблоком.

Когда Роб стал придираться к Марине по мелочам, недочеты во всем находить, как старый дед ворчать, она не возмущалась: понимала, что когда в семье больной человек, все перед ним прыгают на задних лапках!

Марина своим девизом объявила азиатскую поговорку: «Собака лает, караван идет». Предполагая, что она – караван верблюдов, важно и медленно шагающих по пустыне, а несчастный больной муж, который потерял статус «кормилец семьи» и «здоровый член общества», – маленькая, захлебывающаяся лаем собачонка, думающая, что как-то влияет на верблюдов. Ей повезло, что муж не умер! Ведь женщина-иммигрантка, не прожившая с гражданином США двух лет, овдовев, подлежала депортации.

Босс запретил Робу выходить на работу без разрешения лечащего врача, как будто он камнями ворочал, а не за столом сидел. Трехмесячный отпуск по инвалидности ни фирма, ни государство оплачивать не собирались. Марина стала искать работу. Настоящую. Она подсчитала, что в месяц для сведения концов с концами им нужно было две тысячи долларов: за дом, бассейн, электричество, телефон, воду, канализацию платить. Две тысячи долларов! Ее программист зарабатывал почти четыре тысячи в месяц, а сможет ли она потянуть их счета?

Роб посоветовал Марине не тратить время на бирже труда, ибо это равносильно ожиданию погоды у моря. Мол, на бирже труда проще получить работу строителям и людям, у которых уже есть в руках профессия. Она объехала с полдюжины местных кафешек и магазинов, заполнила везде анкеты о приеме на работу. Что она там писала? Опыта работы нет. Кто может о ней дать рекомендации – какой она работник – никто. Пустая биография. Кратковременные ее работенки няней или уборщицей не считались, она же работала там под стол, налоги не платила и даже потеряла телефоны людей, которые, может, и замолвили бы за нее словечко. В графе «Образование» она честно писала – высшее университетское из Узбекистана…

«Пакистана? Афганистана? Это где – в Африке?» – задал ей вопрос один американец, принимающий анкету. После этого Марина стала писать, что она из России. И перестала указывать свое учительское образование. Чтобы преподавать русский в университете, нужен был хороший английский. И сертификаты какие-то.

Марина нервничала, работа нужна была срочно. Она сбилась с ног в поисках. Пружинами старой железной кровати скрипел в голове вопрос: за что такое наказание? А Ангел хладнокровно отвечал: «Тебе стало скучно в четырех стенах кровь собачью отмывать? Ты хотела перемен? Я же не фея с волшебной палочкой, чтобы тыкву в карету превратить. Стараюсь как могу».

Глава пятнадцатая
Фастфуд для Марины

Устроилась бывшая учительница русского языка в ресторан быстрого питания, где нет официантов, а вся еда делается на скорую руку. Супервайзер, полный двадцатилетний паренек с серьгами в обоих ушах, сразу нашел новенькой применение, раскусив, что Марину с ее акцентом и словарным запасом на кассу ставить нельзя.

Марина стала кем? Королевой картофельного пюре! Потому что только после восемнадцати лет можно управлять аппаратом-миксером, который размешивает картофельный порошок, а большинство работников в ресторане – школьники 16–17 лет!

Загружала в огромную алюминиевую кастрюлю воду, масло и сухой порошок, и миксер все превращал в пюре, которое она раскладывала по одноразовым баночкам и закрывала одноразовыми крышечками. У покупателей был выбор, какой гарнир к курице выбрать: пюре, фасоль, макароны, салатик. И в основном люди заказывали пюре. Поэтому Марина могла из десяти-двенадцати рабочих часов потратить восемь на изготовление и расфасовку именно этого гарнира!

В первый же день Марину научили делать фирменные сэндвичи, причем все – с курицей. Когда кассир выкрикивал заказ, она ляпала сэндвичи и заворачивала их в блестящую бумагу. Иногда кассир, нахватавшись руками денег, тоже делала сэндвичи. Марина никогда не думала, что в США бывают антисанитарные условия. Перчаток на их кухне не было! Да здравствует гепатит!

Марина теперь могла не беспокоиться о еде и напитках на рабочем месте. Выбор был широкий: два вида холодного чая, кофе, лимонады, фильтрованная вода, кола, спрайт. На ланч забегаловка куриная не закрывалась, а работники перекусывали на ходу.

Все работники имели право бесплатно есть ресторанную пищу раз в день, после того как хотя бы четыре часа проработали. Но все, по наблюдениям Марины, ели больше и чаще. Злоупотребляли своим положением! Коррупция, она начинается с малого.

Марина чувствовала себя как на крыльях, вроде куриных. Столькому научиться пришлось! Правда, зарплата была в 2000 году пять баксов и семьдесят пять центов в час без вычета налога… Курам на смех, выражаясь по-русски! Но в том заведении курам было не до смеха, потому что там знали, как их приготовить.

Марина экономила на еде для своих домашних животных. Пережаренное или уроненное на пол подлежало утилизации. И, засунув гордыню куда подальше, она поднимала и откладывала отходы в течение рабочего дня и потом тащила собачке Шоку, кошкам Жасмин и Бандитке булочки, куриные ляжки и грудинки.

Когда Марина валилась с ног от усталости, Ангел-Хранитель дружелюбно ее поддерживал: «Кормилицей стала ты, кормилицей! Содержишь мужа-американца, возишь его на физиотерапию. Можно сказать, русская жена – глава семьи».

Один из сотрудников-подростков покусывал ее каверзными вопросами: «Твоя собака еще не сдохла от инфаркта?», «Твоя собака еще не разжирела на неправильной еде?», «А ты тоже ешь эту еду с пола?»

Марина размышляла, что Роб ее был молодцом: подготовил как-никак к самостоятельной жизни. Ведь она не растерялась, когда он загибался, смогла позвонить девять-один-один, внятно по-английски сказала свой адрес, какие симптомы у мужа. Если бы не она, он бы умер от инфаркта. Сам бы он не вызвал «скорую» ни за что. Так что, вытащив ее из Узбекистана, Роб не выбросил деньги на ветер, а вложил в свою жизнь. А тот факт, что он научил Марину водить машину и ориентироваться в американском пространстве, спас его от банкротства. Ведь она садилась за руль и ехала на работу! По пятьдесят-шестьдесят часов в неделю на ногах выстаивала! Это вам не рассказики со статейками писать для иммиграционных сайтов на тему «как лучше потратить деньги, заработанные мужем, в тех или иных круизах!»

На работе в куриной забегаловке ей не только бесплатная еда и отбросы доставались, но и форма. Так что Марина занашивала ее во имя всех зажаренных цыплят.

Поначалу Марина приходила домой и лежала на диване у телика с поднятыми кверху ногами, не в силах раздеться и принять ванну. Боли в ногах и спине были невыносимыми. По ночам ее беспокоили судороги. Ступни от непривычного стояния так ломили, словно свой русалочий хвост она променяла на ноги и стала ходить по бритвам. Ведь ради своей любви к принцу (или Америке?) на что только не пойдешь.

А сны снились одни и те же, будто она снова в своем ресторане: картошка, булочки, курочки… и сотрудники… Работали дружно. Только за ночные часы ей никто не платил, а просыпалась она измученной, не отдохнувшей.

Марина не понимала, почему притягивала негатив: ситуации и людей, которые ей неприятны. У нее всегда было презрительное отношение к работникам ресторанов любого ранга. И что же? Ее взяли работать именно в такое заведение. У нее был неисчерпаемый запас презрения к американским подросткам. Так вот, ее угораздило попасть в молодой коллектив, девяносто процентов которого составляли школьники и студенты от шестнадцати до восемнадцати лет. Марина «имела честь» ежедневно общаться с ними и узнавать об их жизни. Иногда она задавала вопросы ребятам, познавала для себя американские порядки школ и колледжей, подростковой жизни. Она поражалась, что в ее собеседниках не было ни капли любознательности, они не спрашивали русскую о ее родине, о советских школах, почему она вообще ими интересуется. Отвечали как на допросе. Марина выяснила, что на домашнюю работу у ее сотрудников часто времени нет, но это не главное, они очки набирают, осваивают профессию где-либо, это им школы аризонские засчитывают. Ей, конечно, воскликнуть хотелось: «Да я в вашем возрасте книги умные читала, по театрам ходила!» А американские школьники могли бы парировать: «Ну и что, а мы зато от родителей лишнюю копейку не отрываем».

Смешно было наблюдать, как подростки могли нацепить тонкие дешевые золотые цепочки и носить их поверх своей формы, заляпанной жиром и мукой… Контраст. Марина всегда с безразличием относилась к людской безвкусице, но тут эти дети в грязных футболках ресторана, кепках и с болтающейся бижутерией вызывали в ней чувство… хорошего настроения и умиления.

Также у Марины всегда была неисчерпаемая ненависть к тараканам. Увидев насекомое, она начинала кричать: «Таракан! Убей его!» Так вот, ее угораздило попасть в тараканий рай. Марина в конце концов так привыкла к ним, что научилась не только давить гадов ладонью, но и игнорировать их, пробегающих мимо, и не трогать вообще. Новая работа сняла с девушки один из страхов перед этими международными насекомыми. Закрыть куриную забегаловку за антисанитарные условия, закрыть!

Марина пришла к выводу, что ей тяжело работать в молодом коллективе, после восьми часов работы все начинало раздражать. Она узнала, что такое, когда трясет от негодования, стресса, усталости.

Если жизнь – это театр, то работа в курином ресторане – плохая роль… Марина же думала, что она принцесса на горошине, а ее вместо горошины судьба посадила черт знает на что. Она не зарабатывала двух тысяч в месяц. А всего лишь одну тысячу. Слава Богу, у них были сбережения! Марина вспоминала, как пилила Роба на счет помощи родне, а он не хотел никому помогать, откладывал деньги для покупки дома и в их пенсионный фонд. Не на черный день, а на старость. Тогда она не понимала, зачем сбережения делать, если давать – хорошо, сторицей Бог вернет другим образом, как американские пасторы проповедовали.

Роб закрыл пенсионные счета, и благодаря этим суммам кредиторы не отняли их новый дом. А Марина поняла, что ее муж не жадноватый и эгоистичный, а дальнозоркий, практичный и умный. Хотя, может, и не совсем. Ведь если бы он был дальнозорким, то не покупал бы большой дом с бассейном в кредит и новые спальные гарнитуры? Почему он никогда не думал, что с ним что-то может случиться, а жене будет не потянуть огромные кредиты?

Несколько месяцев ощущались бегом с препятствиями. Роб поправился и вышел на работу. Жене не пришлось больше выстаивать по десять-двенадцать часов в сутки.

Помимо инфаркта и новой освоенной профессии поваренка в фастфуде, Марину продолжали трясти перемены. Неоперабельный рак кишечника прописался в организме ее отца, и врачи предсказали ему жить всего три месяца. Марина собиралась на родину повидаться с отцом до его смерти. В куриной забегаловке неоплачиваемый отпуск на два месяца ей дали без проблем, а муж закрыл последний пенсионный счет, чтобы купить авиабилеты жене.

Пообщаться с папой не удалось: отмучился до приезда детей.

За несколько дней до вылета Марина по телефону сообщала маме свой номер рейса. Папа тоже взял трубку и стал что-то дочке говорить. У него был очень слабый голос, она не расслышала слов. Но поскольку Марина была уверенна, что увидит его через пару дней, она не попыталась переспросить, вслушаться в слоги, расчлененные болезнью. Она притворилась, что все поняла, с легкостью выпалила: «Да, да, ну пока!» Ей не казалось тогда важным услышать его и понять. А он скоропостижно умер, и Марина даже на похороны не успела.

Люди не знают, когда Смерть украдет у них дорогих им людей, как бы ни пытались предсказывать экстрасенсы и врачи. Папе обещали жить три месяца, а он сгорел за три недели! Как важно услышать и понять любимого человека и быть готовым к тому, что этот разговор может оказаться последним.

Марина прилетела на поминки в мае: девять дней, сорок дней. Возня на маленькой кухне без посудомоечной машины в квартирке без кондиционера. Столы, свои и принесенные от соседей, расставленные в гостиной и на застекленной лоджии, накрывали на час дня, на три часа дня, на пять вечера. Накормить соседей, друзей, близких и дальних родственников, коллег с работы – поминки. Марина внутренне не принимала эту традицию. У людей горе, а они должны бегать за продуктами и напитками, если у них нет машины все привезти сразу, готовить на сотню людей, чтобы угодить приглашенным вкусным обедом, и непременно, чтобы было спиртное выпить за упокой души. Как будто душе покойного станет легче от алкогольного опьянения живых!

Папа ушел в пятьдесят лет. Марине было очень горько, что отец ее не познал, что такое быть дедушкой и катать внуков в коляске, ни разу не слетал к ней в Америку! У нее не было возможности побаловать его американскими вкусностями. Бедный папочка! Марина никогда не говорила ему, что он был чудесным отцом. Она обижалась на судьбу из-за того, что не успела застать его живым. Пузыри-вопросы «Почему?» лопались в ее мозгу так часто, что наконец достали ее Союзника, он не вытерпел и ответил: «Потому что отец твой не хотел, чтобы ты запомнила его умирающим, агонизирующим и мертвым. Помни его живым, а не бледным в гробу!»

…Когда люди рождаются, их сознание напоминает чистый каток – как гладь озера, скованного морозами. И все уроки-озарения на пути человека подобны узорам от коньков на этой чистой глади. С каждым годом узоры прибавляются…

Роб после двух месяцев разлуки с женой понял, что ему без нее и трудно, и скучно. У них начался чуть ли не медовый месяц. Они не могли наговориться. Стоял жаркий аризонский июль 2000 года. Термометр бассейна показывал температуру воды 30–35 градусов по Цельсию. Яркие звезды светили только им. Вечера они проводили у бассейна, ужинали во дворе, общались, пили ее любимый коктейль «Маргарита» и светлое пиво из кактуса агавы, строили планы на будущее. И цель была одна: поступить в местный колледж.

Роб признался, что у него незаконченное высшее образование и ему нужно добрать классы, чтобы получить диплом бакалавра.

Марина понимала, что ей нужно усовершенствовать английский, но определенной профессии на уме не было. Ей казалось, что стоит чуть подучить язык, как любая школа или даже университет возьмет ее с распростертыми объятиями преподавать русский язык американским ученикам, жаждущим постигнуть русскую культуру.

В конце июля они зарегистрировались в ближайшем недорогом колледже, сдали тесты, выбрали классы, внесли свой первый взнос в получение знаний – около тысячи долларов за первый семестр.

Роб объяснил жене, что, во-первых, в колледже учиться дешевле, чем в университете. Во-вторых, в США очень важно прожить по определенному адресу минимум полгода, чтобы предъявить колледжу свои счета за электричество и воду, прежде чем получишь «скидки резидента штата».

Роб и Марина вместе ходили на «эстетику живописи», а их дом превратился в студенческий бардак, так как они что-то постоянно читали и обсуждали или совали нос в домашнее задание друг друга.

Июль и начало августа 2000 года были самыми замечательными месяцами жизни Марины. Она захлебывалась от счастья. И захлебнулась.

Глава шестнадцатая
Антон и новая профессия

Вадим с американской подругой снимал двуспальную квартиру, и они впустили к себе временно пожить Антона и Василия. Лишние деньги были нужнее, чем секс на кухне и возможность ходить по квартире без трусов.

Началась новая жизнь. Следователь Василий предупредил Антона, что на родине ему минимум пять лет появляться опасно, дело старое могут открыть, в общем, сиди в Штатах и не дергайся.

Антон и Васек-Следак стали учениками Вадима в малярном деле. Сначала он помог им сделать фиктивные документы – гринкарту, личный номер – недорого через своих людей, сто пятьдесят долларов с человека. Благодаря этим липовым бумагам, которые не отличались от настоящих, Антон и Василий смогли открыть счета в банке и получать зарплату чеками! Только налоги они не платили, ибо выданные номера не числились нигде и каждый год можно было покупать новые. Это было золотое время для нелегалов: они не платили налоги в карман дяде Сэму и имели больше, чем добропорядочные легальные граждане страны.

Вадим работал на строительную компанию, которая обслуживала новые строящиеся спальные районы: стелила полы, красила белым стены. Сперва Антона научили шпаклевать по-американски американскими инструментами и смесями, выравнивать стены и потолки, красить кисточками, валиками, спрей-машинами. Причем освоившийся в американских терминах Вадим по привычке называл предметы только по-английски, и у Антона не было иного выхода, как запоминать на слух произношение инструментов, которыми он пользовался. В основном стены и двери красились водоэмульсионными красками, иногда – масляными. Он быстро постиг разницу в написании названий красок.

Антон узнал, что попкорн можно не только есть, но и наносить на потолки специальным распылителем. Этот метод был дешевле и выгоднее для строительной компании: потолки могли оставаться неровными, не нужно было прикладывать усилий к их усовершенствованию, делать, как поверхность яичка, гладкими. Распылил белый попкорн-штукатурку на потолок и всё – никаких изъянов не видать.

Вадим научил Василия и Антона наносить на стены итальянскую структуру, которая пользуется спросом у американцев. За свою работу они получали пять долларов в час. В 1998–1999 году три литра бензина и пачка «» стоили одинаково – всего доллар с копейками.

Частенько удавалось сколымить и срубить двести-триста долларов за вечер. Например, хозяин строящегося дома приходил с проверкой, осматривал однотипно-скучно белые стены и договаривался с малярами покрасить их в другой цвет. Краску поставлял, платил им наличными. Это было выгодно всем. Если бы хозяин дома заказывал через строительную фирму то же самое, с него бы содрали пять шкур, если не семь. А так он появлялся до завершения рабочего дня, печально осматривал дешевый линолеум, который заказал раньше, и договаривался с мастерами-иммигрантами, в обход строительной компании и их боссов, положить кафельную плитку. Доставлял плитку и цемент с замазкой. Очень умный подход, Антон не ожидал, что американцы могут быть такими хитрыми и находчивыми. Он был счастлив: работа, опыт, деньги, работа, опыт, деньги! В России он кайфовал от адреналина, выплескивавшегося в кровь от махинаций с колхозным зерном или скотом. Здесь, в Америке, в возрасте сорока лет Антон понял, что от честной работы можно тоже получать удовольствие. Он обнаружил в себе новые качества, о которых не подозревал. Во-первых, ему интересно было учиться всему: как устанавливать замки, дверные косяки, подоконники и двери, как работать электропилами и резать плинтуса и декоративные резные молдинги, как монтировать кухонные шкафчики и стелить линолеум да ламинат, а также познавать премудрости кладки кафельной плитки. Во-вторых, Антон оказался перфекционистом. Ненавидел что-то делать тяп-ляп, потому что ему нужно было любоваться результатом своей работы, а не просто получать за нее зеленые бумажки. Да, иногда он портачил, ругал себя вслух «мудаком», спрашивал совета у Вадима или любого мастера, кто попадался под руку: как решить возникшую проблему? Его самоуважение к себе и любовь к новой профессии росли, если не как грибы в лесу после дождя, то уж точно как прыщи на лице у подростка.

Но деньги жгли ляжку. Антон не только посылал доллары семье в Россию, покупал себе новые фирменные вещи и питался в ресторанах, но и стал снимать дорогих проституток. Ему интересно было попробовать афроамериканок и понять, за какие такие кордебалеты они берут пятьсот долларов за ночь?

Вадим открыл Антону и Василию новую Америку – американские стриптиз-бары, небольшие одноэтажные здания, которые можно распознать по фиолетовым и розовым огням на крышах. Антон пробовал разные коктейли, любовался извивающимися телами, сбрасывающими с себя лоскутки блестящих тканей. Особенно он ценил миниатюрных низкорослых азиаток, подобных фарфоровым куколкам. Когда закрывался стриптиз-бар, он показывал понравившейся стриптизерше свой кожаный бумажник и шелестел купюрами. «Сколько?» по-английски он научился говорить так же быстро, как материться. И ядреная красавица везла его на своей машине в какой-нибудь отель, где Антон платил за номер и всегда вперед – за интим. Он познал черных, желтых, коричневых женщин, даже сбился со счета. Белыми он тоже не брезговал, особенно немками.

Проститутки работали как швейная машина «Зингер». Методично, со знанием дела, профессионально. Он скучал по жене, с которой прожил почти двадцать лет. Тепло и любовь, которые дарила она, не мог ему дать никто ни за какие деньги. Он не считал, что изменяет супруге, потому что душою пребывал с ней и детьми, которые на то время были подростками. А секс-сессии были не чем иным, как удовлетворением мужских потребностей. Антон был по натуре тем самым мачо, который без секса не способен адекватно мыслить, самозабвенно работать и качественно общаться с людьми. Он праздновал жизнь, ведь вырваться из лап Солнечного Магадана дано не каждому, а только Избранным. На осуждения друзей по поводу разбазаривания ресурсов он отвечал: «Жизнь одна, лучше гореть сегодня, чем тлеть как головешка!»