Loe raamatut: «Найман»

Глава 1. Только боги знают

Руния внимательно смотрела на то, как Нурсун отделяла от крупных пучков с травами одиночные веточки и бросала их в маленький закопчённый котёл. Губы старой знахарки шевелились, повторяя слова заклинания. Руния знала: готовя отвар, Нурсун взывала к Туруну, богу жизни и плодородия. Седьмая жена вождя мучилась в родах. Ребёнок был первый и шёл ножками вперёд, повернуть его Нурсун не удалось. Воды у роженицы отошли ещё на рассвете, а солнце неуклонно катилось по осеннему небу вниз, схватки, измотавшие Варису, угасали, грозя унести в царство к Саххе и мать, и дитя.

«Турун – жизнь дающий, помоги», взмолилась про себя Руния, промакивая испарину на лбу Варисы.

Как только отвар начал булькать, закипая, Нурсун взяла черпак и наполнила до краёв глиняную чашу. Что-то шепнула, подула на жидкость и принялась тормошить роженицу. Вариса издала гортанный стон, она словно отходила от крепкого сна, силы оставляли её, но она превозмогла и, приподнявшись, коснулась губами плошки. Руния знала: отвар не обожжёт губы Варисы, заговорённый Нурсун, он был уже тёплым.

– Пей, пей же скорее, Вариса, и спасай дитя, – торопила Нурсун.

Вариса жадно выпила всё до капли и откинулась обратно на постель, застонав.

– Сейчас начнётся, – зашептала Нурсун, убирая с лица Варисы сбившиеся пряди. – Скорее, Руни, неси нам ещё воды.

Руния вскочила и стрелой вылетела из шатра. Не успела добежать до ключа, как из шатра послышались крики Варисы. Наверное, крепкий отвар сделала бабушка Нурсун, но так было нужно. Без отвара схватки угасли бы совсем, погубив ребёнка и мать. Руния вбежала в шатёр и окинула взглядом роженицу: пунцовое лицо, безумный взгляд, болезненные схватки скручивали её дугой. Девушка шустро отставила с огня маленький котел с отваром, переставила на его место больший для воды. Оставив греться, поспешила к изголовью постели. Роды ускорились, и Варисе нужна была помощь каждого, кто находился в шатре.

– Руки придержи, – скомандовала Нурсун. – Вот тут, крепко, – показала на запястья. Дышит, глупая, неправильно, как бы не задушила младенца.

– Страшно, Нурсун, – зашептала измученная Вариса, глядя на Нурсун, – сил мало. Я не смогу! – Губы её дрожали.

– А ты не бойся, – спокойно сказала Нурсун, – боги помогут, но и сама помоги, дыши! Короткий вдох, глубокий выдох.

Вариса прикрыла глаза и сделала короткий вдох, на глубоком выдохе принялась тужиться, и её лицо исказила гримаса боли. Схватка пошла, по щекам полились ручейки слёз.

– Ты всё делаешь правильно, – шептала Руния. – Мы тут, не бойся.

Превозмогая боль, Вариса снова вздохнула и, кажется, дело пошло быстрее.

– Дыши, моя милая, дыши, как научила, – подбадривала её Нурсун, – помоги же ему.

Вариса старательно дышала, но дыхание всё же сбивалось, схватки отняли драгоценные силы.

– Вот так и продолжай, недолго осталось, – скомандовала Нурсун испуганно – роды шли не по плану.

Приготовившись принять младенца, тихонько затянула ритуальную песню во славу Туруна.

Через несколько минут громкий детский крик огласил шатёр, и Руния наконец улыбнулась. Нурсун поспешила показать младенца Варисе.

– Мальчик? – взволнованно спросила осипшая мать, рассматривая плод своих стараний.

– Воин, настоящий кисит, – подтвердила Нурсун, перерезая пуповину, но на её лице не было радости.

Вариса подняла руку, чтобы коснуться мальчика, но лишь произнесла, обмякая:

– Всё плывёт, – и потеряла сознание.

– Ох, Турун, помоги! Руни, возьми ребёнка! – Нурсун спешно передала младенца Рунии и кинулась к Варисе, заявляя: – Крови много потеряла.

– Что мне делать? – задрожала Руния, видя, как под Варисой разрастается красное пятно.

– Совсем плохо дело! – Нурсун суетилась, собирая по шатру травы. – Сначала кровь нужно остановить.

Младенец беспокойно кривился и кряхтел, пока Руния омывала его над чашей. Двенадцатый ребёнок Талокая, которого приняла Нурсун. Только вот настолько сложных родов ещё не было. Грудь молодой матери чуть заметно вздымалась, показывая, что Вариса ещё цепляется за жизнь, пока Нурсун никак не могла справиться с кровотечением.

– Ох и зол будет Талокай, не сносить мне головы, – причитала она, копаясь в многочисленных горшках и мешочках в поисках нужного.

– Мальчик, главное, живой, – прошептала Руния, утирая слёзы, что катились по щекам.

– С ума сошла, – прошипела в ответ Нурсун, от ужаса округлив глаза. – Талокай в Варисе души не чает, через десять степей вёз её, каждую ночь с Варисой проводит, совсем про других жён позабыл.

Руния прекрасно понимала, что происходит. Вариса была уже на пороге царства Саххи. Она не первая киситская женщина, погибающая в родах. Такое случалось, и достаточно часто, но Варисе очень повезло, что ребёнок успел появиться на свет и остался жив-здоров, не каждая удостаивалась милости Туруна. Пока кутала мальчика, руки дрожали и не слушались. Нурсун нагнетала молчанием, только мерный стук ступки сейчас нарушал страшную, холодную тишину.

Ни один мужчина не имел права находиться в шатре во время родов, таинство рождения и покой матери тщательно оберегали, скрывая от мужских глаз и ушей. Нарушить это правило смог только Талокай. Руния наконец собралась с мыслями и хотела что-то сказать Нурсун, как в шатёр вошёл сам вождь. Он тоже мучился в ожидании пополнения, но терпение – это не то качество, каким мог похвастаться Талокай, когда дело касалось Варисы. На его грозном лице читалась тревога. Коротким безразличным взглядом он пробежался по Рунии с мальчишкой на руках и, оттолкнув Нурсун, опустился на колени рядом с Варисой. Откинул покрывало и увидел лужу крови. Руния заметила, как по грубой щеке вождя катится слеза.

– Шансов мало, о великий Талокай, – зашептала чуть слышно Нурсун, суетясь. – Сахха близко, забрать хочет Варису. Мальчик здоров и крепок, слава Туруну.

Глазами, полными горя, Талокай посмотрел на Нурсун, казалось, его боль можно было почувствовать, так сильно всё в его взгляде и движениях кричало об этом, но продлилось это буквально пару секунд. Вождь вскочил на ноги, грубой ладонью схватил Нурсун за горло и, приподняв над полом, встряхнул, словно заигравшегося щенка.

– Вариса должна жить! – рявкнул он, разжимая ладонь. Старуха кулём упала на пол. Талокай развернулся и поспешил на выход, и на этот раз не удостоив младенца вниманием.

Как только он перешагнул порог шатра, Нурсун ловко для своих лет поднялась и, отряхнувшись, приказала перепуганной Рунии:

– Уходи, Руни! Младенца передай кормилицам и не возвращайся.

Руния в исступлении посмотрела на Нурсун. Буквально в каждый ритуал старуха её посвящала, всё показывала и объясняла, кроме одного, когда в царство мёртвых ходят. Такому заранее не обучить, таким пользовались только в исключительных случаях. Неужели вот он – тот самый случай? Да быть такого не может!

– Нурсун, бабушка, нет, пожалуйста, – взмолилась Руния, хватая Нурсун за рукав, понимая, что такие раны не зашить и не залечить, ни вымолить. Разве что…

– Есть способ, нужно попробовать! – уверенно заявила Нурсун, подтвердив самые страшные опасения девушки.

– Что ты хочешь делать? – спросила, всё ещё сомневаясь, Ру.

– К Саххе пойду, за Варису просить, – ответила спокойно Нурсун, словно не в царство мёртвых собиралась уйти, а прогуляться по воду.

– Не исправить такого! Ты не должна! – выкрикивала Руния, плача, младенец на её руках беспокойно закряхтел. – Пусть умрёт Вариса! Смотри, кровь уже весь пол залила, Сахха забирает, не спасти тебе её. Что ты удумала!

Нурсун зажала её рот ладонью и сделала страшные глаза. Не дай бог, Талокай услышит, прибьёт и её, и девчонку.

– Не учи меня, как с Саххой разговаривать, – зашептала ей в ответ Нурсун и поторопила плачущую Рунию к выходу. – Собирайся сейчас же и ступай! Ребёнок твоя главная забота, у кормилиц оставайся. Талокай завтра очухается, за мальчика спросит. К народу выйду сама, как закончу, ты в шатёр ни ногой. Ясно?!

– Ясно, – заревела пуще прежнего девушка, покорно кивнув.

– Ступай! – махнула Нурсун.

Скованная ужасом, с младенцем на руках Руния покинула шатёр. Она знала: Нурсун проведёт ритуал и отдаст Саххе самое дорогое в обмен на жизнь Варисы.

***

Знахарки выходили в деревню только во время крупных праздников или в исключительных случаях. Таким был и сегодняшний день. Руния взглянула на крохотное личико мальчишки. Внутри у неё шла борьба. Зачем отдавать Саххе жизнь в обмен на благополучие Варисы, только потому что вождь так сказал? А как же остальные? Они уходили или вместе со своими нерождёнными детьми, или оставив их в этом мире одних, неужели их жизни были не так важны? Руния заплакала, не понимая, хочет ли продолжать дальше, она была почти уверена, что занимает не своё место. А если Нурсун умрёт, что она будет делать, сможет ли она заменить бабушку Нурсун? По киситским обычаям Рунию ещё девочкой забрали от родителей, она должна была обучаться и перенимать опыт, чтобы в будущем заменить Нурсун на посту. Ни мать, ни отца она не помнила, да и не было нужды, вся её жизнь крутилась вокруг трав и отваров, заговоров, ритуалов и бабушки Нурсун, которая и была её семьёй.

В шатре кормилиц было тепло и приятно пахло орехами и отварным мясом. Киприса, самая старшая из всех кормилиц деревни, взяла мальчишку на руки и понесла к другим женщинам. Они счастливо зашептались, восторженно рассматривая новорождённого. Каждая хотела прикоснуться к младенцу, подержать его на руках. Считалось, что первая ночь для дитя на земле самая важная, судьбоносная, определяющая дальнейший путь, и должна быть наполнена любовью и заботой. Роль эта отводилась законно матери, но Вариса стояла у ворот загробного царства Саххи и вместе с Нурсун вела торг за возможность пользоваться земными благами. Рунии предложили трапезу, но она отказалась. Желудок скрутило жгутом, думать о еде она не могла, это всё переживания. Неизвестно, что сделает с ними Талокай, если Вариса не выживет. Ночь прошла беспокойно, и Руния проснулась разбитой. Вождь заходил, он навестил мальчика и уже успел покинуть шатёр. Новостей от Нурсун так и не было, значит, всё и правда серьёзно.

Сидеть с кормилицами было невыносимо скучно, там у каждой были свои обязанности и дела, Руния не хотела путаться под ногами. Попрощавшись, решила отправиться в лес, погода стояла ещё тёплая, можно будет прогуляться. Решив воспользоваться случаем, пошла не по окраине, а через поселение. Ей хотелось понаблюдать за жизнью деревни. Мужчины разделывали дичь и выделывали добытые шкуры, женщины хлопотали у костров, занимались изготовлением посуды и одежды. Пёстрая и громкая, словно стайка птичек, толпа девушек пробежала мимо Рунии. В руках у них были заготовки для ривасов, ритуальных украшений, которые киситки готовили к Брачнице – большому празднику свадеб. В преддверии священного дня каждая невеста долго и кропотливо украшала и расшивала ривасы. Ободок для себя и широкий кожаный браслет на руку для мужа. Украшения эти надевались под благословение вождя, у общего костра, перед священной ночью, после их носили уже не снимая, в знак верности и принадлежности к семье. Отчего-то ей тоже вдруг захотелось так же легко рассмеяться, сорваться и побежать вместе с ними, но Руния просто пошла дальше, восторженно и вместе с тем осторожно посматривая вокруг из-под густой чёлки. С момента последнего выхода в деревню многое изменилось. Стало больше шатров и людей. Жители удивлённо провожали Рунию взглядами. Наверняка их интересовала судьба младенца, но спросить никто не смел. Всё же она слишком отличалась от жительниц деревни, в такие моменты она это отчётливо понимала. Затворническая, закрытая жизнь, которую они вели вместе с Нурсун, была для многих загадкой. Волшебный, неприкосновенный мир, хранивший много тайн. С детства Рунию учили сдержанности и терпению, в ней развивали способность видеть и чувствовать глубже, пестрота и гам деревни быстро утомили её.

Уже осеннее, но всё ещё горячее солнце разгорячило, добравшись до лесной тишины. Руния наконец расстегнула жаркий кисей и распустила тугую косу. Черные волосы мягко заструились по плечам. Ласково погладила шершавый ствол дуба и прижалась щекой, вдыхая терпкий аромат коры. Прилегла на мягкий ковёр из мха, залитый тёплым осеним солнцем, и посмотрела на кусочки неба, проглядывавшие через ветви. Там, высоко-высоко, за кудрявыми облаками, жили боги. Пышные кроны качались из стороны в сторону, роняя на траву желтеющие листья. Руния повернулась на бок и задремала.

***

Странный звук вырвал её из сна. Вскочив, принялась вглядываться в густую поросль леса, не задетую солнечным светом. Она слышала хруст ветки, шорох листвы. Может, это зверь?

Вдруг за спиной послышался мужской голос:

– Не можешь найти дорогу в деревню? – В интонации чувствовалась лёгкая усмешка.

Вздрогнула от испуга и поспешила повернуться к задавшему вопрос. Споткнулась о корень дуба и, охнув от неожиданности, упала на мягкую землю. Тут же неловко поднялась и поспешила запахнуть полы кисея, под которым было лишь тонкое платье. Рядом стоял молодой воин, держа за повод своего коня, и с любопытством рассматривал Рунию. Как он смог так незаметно подкрасться?

– Как тебя зовут, прекрасная незнакомка? – Воин подошёл ближе.

Щёки Рунии залила краска, разговаривать ей вовсе не хотелось; отшатнувшись от него, она ещё крепче закуталась в кисей и поспешила сделать шаг назад.

– Зачем же ты прячешь такую красоту?

Молчаливо рассматривала его исподлобья. Судя по одежде, воин был не из этих мест, но тоже кисит. Добротные кожаные брюки были подпоясаны широким кожаным поясом, к которому крепились ножны с клинком и крепкий кнут с сотней маленьких крючков. Традиционное оружие киситов, коварное, наносящее плохо заживающие, рваные раны. Кисей на нем был значительно длиннее, чем обычный мужской, а воротник отделан мехом рыси, что выдавало в нём умелого и смелого охотника. Под кисеем не было рубахи, только загорелый голый торс.

Воин осторожно коснулся её, убирая с лица капризные пряди волос.

– До чего красивые синие глаза! – восторженно произнёс он, наконец встретившись с ней взглядом. – Ты не из этих мест?

Обожжённая прикосновением горячей ладони, парализованная страхом, не решалась ответить. Так близко к ней ещё никто не подходил, а уж тем более не разговаривал с ней и не касался. Она испуганно думала, как выйти из неловкого положения. Может, убежать? Но как?

– Ты прекрасна, – произнёс он чуть слышно, наклоняясь ещё ближе к лицу Рунии. – Выйду за тобой в Брачницу! – зашептал он, гипнотизируя чернотой глаз. – А если придётся, буду биться за тебя, потом увезу в самый укромный уголок степи, самый большой костёр тебе разожгу, – продолжил он, заинтересованно рассматривая испуганную синеву глаз остолбеневшей Рунии.

Воин мягко провёл грубой ладонью по её распущенным чёрным волосам, откидывая их назад и любуясь маленьким треугольником между её ключиц. Словно изучая. Руния задрожала. «Беги!» – кричал разум, но тело не слушалось. Вдруг рядом раздался топот копыт, на поляну высыпали несколько всадников и с любопытством уставились на девушку и воина.

– Оставь её, Ферха! – грубо приказал один из всадников, поняв, что к чему. – Хоть знаешь, к кому пристаёшь?

Он был старше остальных, на его руке красовались целых два ритуальных браслета. Два, а значит, две жены. Только очень уважаемый воин мог иметь больше одной жены. Наверняка он среди всех главный.

– Твоё какое дело? – огрызнулся Ферха, во взгляде мелькнула злость.

– Не сыскать тебе с ней счастья! – продолжил всадник уже спокойнее. – Это ж киситская знахарка, великой Нурсун ученица, вон, взгляни, у неё и браслет шаманский.

Ферха отступил от Рунии и удивлённо уставился сначала на браслет, а потом перевёл взор на девушку, в его глазах, кажется, промелькнуло сожаление. Он хотел что-то сказать, но, видимо, не нашёл слов. Воспользовавшись возможностью, Руния поспешила отойти от воина как можно дальше.

– Прости нас, – произнёс всадник, искренне извиняясь за соратника.

Руния понимала, за что именно у неё просят прощения, и кивнула, соглашаясь. Знахарки считались неприкосновенными, за знахарку вождь мог и жизни лишить.

– Ферха из другой деревни, он не знал, кто ты. Прости ещё раз и зла не держи, – воин низко поклонился.

Под тяжёлым взглядом старшего Ферха оседлал своего коня, а девушка потихоньку пошла прочь с поляны, боязливо озираясь.

– Великую Нурсун обидишь, так она понос на тебя накликает, Ферха. Будешь в степи ночевать, даже конь твой от тебя убежит, – донёсся до неё смех других всадников, которые, воспользовавшись моментом, потешались над проступком Ферхи. – Ишь ты, на знахарку замахнулся!

Руния спешила, сгорая от прилива стыда. В голове роились мысли: вот от чего так берегла её Нурсун, ведь Ферха был красив, а её тело отозвалось на его приближение не только страхом, но и странной дрожью на грани удовольствия.

***

Сахха смилостивилась, и утром следующего дня Нурсун вышла к людям, являя чудо в виде спасённой Варисы. Молодая мать, всё ещё бледная, но уверенно шагающая вперёд, гордо несла новорождённого мальчика на руках. На радостях Талокай устроил невиданный пир во славу Туруна и щедро одарил Нурсун. Но праздник был не в удовольствие, а дары знахарке и вовсе были без надобности, и как только праздник завершился, она вернулась в шатёр и слегла обессиленная, забывшись на несколько суток глубоким сном. Отдавшая все силы на ритуал перехода в загробный мир, она должна была восстановиться, насколько это возможно. Начались непростые дни. Помимо рутинных заготовок настоев и мазей, Рунии добавилась забота о Нурсун. Отоспавшись, бабушка Нурсун лишь слабо улыбалась и говорила, что вот она, настоящая возможность Рунии попробовать свои силы во врачевании недугов. Хотя обряд с Саххой даже недугом назвать нельзя было, переход в потусторонний мир и возвращение обратно хуже пущенной в живот стрелы, так как не только лишает здоровья, но и отнимает отведённые годы, даруя жизнь тому, за кого просит знахарка. Талокай будет держать дитя на руках, согревать податливое тело Варисы холодными ночами, а Нурсун после ритуала может попросту не пережить наступающую зиму. Но такова судьба и роль знахарки, раз вождь велел, волю его нарушить нельзя. Руния понимала, что можно было ослушаться и вручить Саххе душу Варисы. Погоревал бы Талокай да забыл, мало ли прекрасных дев гуляет по широким просторам киситских степей. Но ей принять такое решение было легко, ведь Руния не Нурсун.