Легенды города 2000

С электронным замком на двери, которая вела на лестницу, рыжая справилась играючи, нажав на несколько кнопок. Мне уже начало казаться, что выбраться из лечебницы будет достаточно несложно, но, когда Полуночница взялась за дверную ручку, желание выйти наружу внезапно испарилось.

Ему на смену пришло жгучее желание сесть прямо на пол, обхватить колени руками, спрятать туда лицо и замереть в позе эмбриона на ближайшие несколько тысяч лет. Апатия окутывала меня, точно дурной запах, пускала колючие корни в каждой клетке моего тела, душила и повергала на колени.

– Вот так, мой дорогой, – проворковал женский голос где-то совсем рядом. – Не борись с этим, дай тетушке отнести тебя в кроватку… Наденем чистую пижамку, и ты поспишь…

Коридор поплыл, заморгал, замерцал, веки слипались, а тело стало таким мягким и невесомым, будто из него исчезли все кости.

Пощечина Полуночницы огрела меня по лицу с такой силой, что я не сразу сообразил, что это всего лишь ладонь, а не раскаленный утюг. Я больно врезался в стену плечом и сполз на пол. Дурман от лекарств все еще не проходил, и подняться удалось с трудом.

Весь отрезок коридора, который мы уже прошли, поглотила прозрачная студенистая масса, которая сантиметр за сантиметром продвигалась вперед, как паста из тюбика, с чавканьем всасывая в себя пространство. Внутри нее, как в невесомости, покачивались стулья, шприцы и, будто призрак, болтался медицинский халат с широко распахнутыми нам навстречу полами.

– Что это за дрянь? – спросил я, поднимаясь.

Желе подкрадывалось неторопливо, но до нас ему оставалось уже метра четыре. Наваждение, похожее на действие сильного седативного, ослабло, но где-то в темечке все еще ощущалась сонливость.

– Это причина, по которой я сказала, что у северного выхода только один охранник, – мрачно ответила Полуночница. – Встань за мной, будь добр.

– Это магия?

Тело начало вырабатывать адреналин, и отсиживаться в сторонке мне не хотелось. Как долго я не чувствовал себя таким живым и настоящим! Я огляделся в поисках чего-нибудь увесистого, но тут же сообразил, что против желейного монстра этот номер не пройдет. Так они не просто хотели знать о магии. Они умели ее применять.

– Это магия, – как-то нехотя признала Полуночница, и ее появление в моей палате начало обретать подлинный смысл.

Ну конечно. Если в этой чокнутой Вселенной существует магический мир, по закону жанра там должен быть баланс темных и светлых волшебников, две враждующие стороны. Я предпочел считать, что на моей стороне те, кто сильнее.

– Если чем-то срикошетит прямо в твою дурью башку, пеняй на себя.

Пока мы переговаривались, желе подползло еще ближе, и в нос ударил его запах.

Остро воняло безнадежностью зайца, умирающего в пасти волка и прелой осенней листвой. От желе несло формальдегидом морга, пластиковой зеленью погребальных венков, и по рукам у меня поползли мурашки, заставляя волосы встать дыбом. Эта тварь явно была чем-то живым, и мне очень захотелось, чтобы она оставалась живой уже как можно меньшее количество времени.

Полуночница откинула рыжую гриву за спину, и доски пола противно заскрипели, когда она расставила ноги пошире, чтобы занять более устойчивую позицию.

– Слово есть в Солнце, Слово есть в Луне. И вот мои Слова: Логос, повинуйся мне. 

Она простерла перед собой правую руку, а левой вытащила из кармана увесистую зажигалку.

– Нарекаю тебя отправиться туда, где всегда холодно.

С этими словами она одним движением большого пальца откинула крышку зажигалки в стальном корпусе, напоминавшей «Зиппо», и дунула на огонек.

Я не мог поручиться, был у нее во рту обыкновенный воздух или все-таки бензин, потому что спустя секунду маленький огонь зажигалки взорвался целой струей ревущего янтарного пламени, такого сильного и могущественного, что от его жара у меня вспыхнули брови, усы и борода. Пламя разъяренным тигром скакнуло вперед, очищая воздух от смрада уныния и смерти. Огонь пах теплом, летом, свободой и полем с солнечными одуванчиками. Нечто подобное, наверное, испытывают верующие, когда их охватывает молитвенный восторг, и я, как первобытный человек, впервые познавший благость огня в очаге, согретой пещеры и тушеного мяса, наблюдал, как он рвет на куски и растворяет кровожадный студень.

Мне хотелось, чтобы очищающий огонь проглотил это здание, стер его вместе с моей памятью, и на миг я поверил, что он способен изменить мое прошлое, сжечь дотла все его страницы, которые не хотелось ни переживать заново, ни хотя бы время от времени перечитывать.

Но огонь схлопнулся обратно до размеров светлячка и с жужжанием вернулся в недра зажигалки. Полуночница закрыла крышку, стерла рукавом бисеринки пота со лба и спрятала опасную игрушку обратно в карман.

– Не уверена, что это последний сюрприз, который нам приготовили, – сказала рыжая и открыла дверь на лестницу. – Ты идешь или так и будешь стоять?

Больничные шлепанцы звонко хлопали меня по пяткам, не давая спускаться так быстро, как я бы того хотел, и я то и дело оглядывался назад, чтобы проверить, нет ли за нами погони. Магия. Магия. Она все-таки существует.

На последнем пролете, возле двери, наполовину заваленной рухлядью, нас уже ждали.

– Procrustes vulgaris, какая редкость в наших краях.

Моего слабого знания латыни хватило, чтобы понять, что сказала Полуночница: Прокруст обыкновенный.

Герман Петрович стоял спокойно, я бы сказал, даже расслабленно, одной полуулыбкой намекая на угрозу.

От двух существ, которых он держал на поводках, кровь стыла в жилах: тонкая пергаментная кожа плотно обтягивала их черепа, и было заметно, что зубов в нижней челюсти не хватало, а черные как горошинки перца глаза так сильно ввалились в глазницы, что я невольно вспомнил «Крик» Мунка. На этом сходство с людьми у них заканчивалось. Сумасшедший хирург пришил каждому по четыре дополнительных ноги и по паре острых спиц, и из-за этого чудища стояли, чуть накренившись, и напоминали пауков. Швов на их телах я не заметил, но не сомневался: вот куда девались некоторые пациенты лечебницы.

Мы застыли на верхних ступеньках лестницы, и я снова обратил внимание на выражение лица Полуночницы. Меня мутило от вида препарированных и собранных по усмотрению Германа Петровича тел, но ее, казалось, это не трогало. На вид ей было максимум лет тридцать – что она пережила в своей жизни, если при виде подобного зрелища она спокойна?

– Париж тысяча девятьсот тридцать пятого, – Полуночница оперлась на перила и отбросила волосы назад. Мне почудились отблески огня. – Десять убийств. Концлагерь в Богдановке в сорок первом, доказанных семнадцать, вряд ли реальная цифра, вы ведь специалист по штучной работе, верно?

Герман Петрович склонил голову, как бы соглашаясь. Полуночница продолжила, а я не сводил глаз с тварей, которые то и дело дергались и шипели, неспособные произнести ни единого настоящего слова. Этот псих, Герман Петрович, то ослаблял, то натягивал поводки, из-за чего эти существа начинали задыхаться и поскуливать.

– Почему же вы исчезли на столько лет, не несли свое извращенное искусство в массы, а осели в далеком российском дальневосточном городе?

Герман Петрович наконец улыбнулся шире, и один из угрей на его щеке лопнул, испуская несколько капелек бело–желтого гноя:

– Я искал место, где будет легко дышаться, а я получу свободу для творчества. Вы уводите весьма ценный экземпляр. Полагаю, у Светлова большие планы на молодого человека?

– Больной садюга, – вздохнула Полуночница и неожиданно прыгнула вперед.

Алый зонт в ее руке с хлопком раскрылся и исчез, уступая место короткому обоюдоострому мечу с тусклым лунным камнем на рукояти.

Человекопауки не ждали смиренно на месте, а тоже ринулись в атаку: один – к ней, другой – на меня. Шесть босых ног с двумя спицами наголо метнулись ко мне по-паучьи – не по лестнице, а по стенке, разбрызгивая во все стороны серебристую слюну. Я заорал и сделал первое, что пришло мне в голову, – кубарем скатился по лестнице вниз.

Полуночница уже успела раскроить одно страшное творение Германа Петровича на две неровные половинки, которые продолжали извиваться на полу в лужах синеватой крови, а дверь, которая вела наружу, в ночь, стояла нараспашку, бросая мне навстречу запахи свободы и большого города, – паров бензина, пыли и жареного мяса из безымянного ларька с шаурмой за углом.

На второго «паука» рыжая даже не стала замахиваться мечом, а просто шикнула ему:

– Вернись туда, откуда ты пришел.

Он рассыпался в серый дымчатый прах.

– Герман Петрович сбежал? – уточнил я, пытаясь унять бешеное сердцебиение. – Нас пытались убить уже второй раз за двадцать минут, может быть, ты расскажешь мне поподробнее о том, что происходит?

– Третий, – коротко поправила меня рыжая и вытерла оружие салфеткой.

Она подбросила меч в воздух, отблеск убывающей луны сверкнул на лезвии, и в руку ей снова упал красный зонт–трость.

Ступив на улицу, я невольно глубоко вздохнул, и, хоть времени на рефлексию и не было, все же задрал голову, чтобы на минутку взглянуть на черное небо с белыми плевочками звезд.

Через маленькую парковку, заваленную деревянными брусьями и стертыми покрышками, Полуночница привела меня к неприметной калитке.

За калиткой проходила дорога, которую мы второпях перебежали. Было очень темно, и фонари не просто не горели, а отсутствовали, и единственным источником света были светильники на билборде – том самом, который я видел из окна своей палаты каждый день. Машина Полуночницы была припаркована как раз под ним, серая пятидверная «Тойота RAV4» в старой комплектации и с аэрографией знака Бэтмена на крыле. «Рафчик» в этом городе хотели многие, но даже старая модель стоила довольно прилично.

Я сел на переднее сиденье по левую руку от водителя и провел пальцами по приборной панели над бардачком. Полуночница торопливо завела машину и, одной рукой пристегиваясь, а вторую держа на руле, выехала на дорогу. Зонт она вставила в специальный держатель рядом с карабином ремня безопасности.

– Не думал, что мы поедем на машине, – сказал я, завороженно разглядывая огоньки в заливе, которые теперь были гораздо ближе и то и дело исчезали за домами и деревьями.

Чувство было такое, словно с меня сняли ошейник, который мешал дышать, и мне требовалось разобраться с объемными массами всего кислорода планеты, которые разом ринулись ко мне в легкие.

– А чего ты ожидал? Телепортации? – Полуночница хмыкнула и нацепила очки на нос.

Машина отличалась чистотой: коврики идеально вычищенные, отутюженные чехлы, ни пылинки на решетке кондиционера и едва уловимый запах ароматизатора, и не стандартной «елочки» за сто рублей, а хорошего японского, который тонко-тонко пах луговыми цветами. На зеркале болтался брелок с черной летучей мышью в желтом овале.

– Ну, не «бэтмобиль» точно.

Рыжая фыркнула, вытащила смартфон и нажала на кнопку быстрого вызова.

– Алло, Емар? Привет, мой дорогой, как хорошо, что сегодня дежуришь ты, – заворковала девушка в трубку. – Как и докладывал Патрокл, эту лечебницу на Калинина давно следовало взять в оборот, у них весь пятый этаж – просто рассадник дерьма. Прикинь, там Прокруст завелся. Да. Да. Парня я забрала, все, как и говорила Карина. Едем к Латыпову. Выбью у него постановление и помчим за город. Да. Да. Бывай.

Она положила трубку и засунула телефон в подставку.

– Зачем нам к мэру? Это же тот самый Латыпов?..

– Без его подписи я не могу прийти и предъявить твоему папаше обвинение. Видите ли, в таких случаях нужно согласие всех членов Триптиха. Как самочувствие? Голова не болит? Не тошнит? Имей в виду, в этой машине я тебе блевать не дам, лучше сразу говори, и я тебя высажу, – пригрозила Полуночница, плавно петляя по дорожной развязке, чтобы выехать на Золотой мост.

– На мосту запрещено останавливаться, и тем более высаживать пассажиров, – напомнил я ей, разглядывая плоский брелок, болтавшийся возле моей головы. На нем было написано: «Тише едешь – дальше выйдешь».

– Есть некоторые запреты, которые на меня не распространяются.

Она обогнала «Фит», который тащился впереди нас чересчур медленно, и на большой скорости нырнула в тоннель.

– Вот об этом я и хотел поговорить в первую очередь. Так кто ты и на кого работаешь?

Вместо ответа Полуночница потыкала пальцами в кнопки на магнитоле, и из колонок негромко полилась музыка – хриплый голос незнакомого парня на новый для меня мотив пел про «седую ночь».

– Да, это все-таки стоит выяснять до того, как садишься к незнакомой девушке в машину, – заметила она, постукивая пальцами по рулю в такт песне. – Полуночница – мое боевое имя, и я работаю на Бюро жаров – организацию, которая защищает жителей Владивостока от магических чудовищ и несанкционированной магии. Твой отец уже обвиняется в убийстве двух претендентов на кресло мэра Владивостока и покушении на убийство третьего. На его руках также кровь нашей сотрудницы, которая осуществляла слежку под прикрытием. Карины. И жен своих несчастных наверняка убил он же.

– Все перечисленное мало похоже на магию, – заметил я. – С чего вы решили, что этим делом должно заниматься ваше Бюро?

Полуночница завела руку за спину и вытащила из кармана на чехле сиденья плотную папку.

– Посмотри на фотки. Первая убитая, Антонина Новик, получила на свой юбилей в подарок собаку – щенка алабая. Полгода спустя ее тело нашли на пороге ее загородного дома с разорванным горлом. По официальной версии, она жестоко обращалась с собакой, садила на цепь под палящим солнцем и оставляла без еды и воды, била, и когда алабай сумел вырвать цепь вместе с кольцом и колышком, то первым делом решил отомстить хозяйке. Новик изначально была главной претенденткой на кресло мэра, любимица жителей города, а это, согласись, труднодостижимая величина для российского политика. Она из своего кармана оплатила операции нескольким детям в Корее, вложилась в ремонт подпорной стены на Нейбута, отказалась печатать предвыборные листовки, а сумму, эквивалентную стоимости печати, отдала на нужды ветеранов войны. Она обещала сократить представительские расходы администрации, а деньги передать в помощь людям, оставшимся без работы.

– Если вы считаете, что это было преднамеренное убийство, то я не удивлен.

Я помнил из газет о необычайной популярности Новик и очень хотел посмотреть, что же будет, если такой человек, как она, придет ко власти. Ей и ее семье неоднократно поступали угрозы, причем вдвое чаще, чем остальным кандидатам. Часть угроз поступала из-за ее политических взглядов, часть поступала из-за того, что она была женщиной.

В папке было несколько фотографий трупов, и в одном из них я едва узнал бодрую рыжую женщину, которой всегда представала перед массами Новик.

– Я не специалист, но горло не просто разорвано – оно перекушено пополам, причем с необычайной аккуратностью, – заметил я. – А что произошло со вторым кандидатом?

– Арсений Глаголев, кандидат от очень крупной партии. Участвовал еще в предыдущих выборах, но был замешан в весьма грязной истории о вбросе бюллетеней. Найден мертвым в своей квартире, запертой на ключ изнутри. Кроме него, в доме никого не было, и, если бы не тот факт, что у него между лопаток торчал нож, дело закрыли бы как самоубийство. Собственно, именно на этом этапе дело передали нам.

– Согласен, все это звучит очень загадочно, но я все еще не понимаю, как тут могла быть замешана магия.

– Оперативники не нашли в квартире людей, – с нажимом проговорила Полуночница и бросила в рот пару драже «тик-така». – Но там была любимая собака Глаголева, померанский шпиц.

Я вообразил себе шпица, эдакое облачко шерсти на коротеньких ножках, с ножом в зубах, и едва не рассмеялся:

– Вы считаете, что его тоже убила собака?

– Не собака, Костя. А дальневосточный оборотень, самый опасный мыслящий хищник планеты, за исключением чарожоров, – Полуночницу передернуло. – В случае с Глаголевым мы нашли в квартире следы борьбы – уже раненый, он пытался убежать от своего убийцы и опрокинул на него тяжелый стеллаж. С одной стороны стеллажа торчали белые собачьи ножки, а с другой – голова девушки с кровавым месивом вместо лица.

– Разве оборотня можно убить, просто уронив на него что-нибудь вроде шкафа? – я искренне пытался отбросить все стереотипы об огромных клыкастых волках, воющих на луну.

– Нет, но у Глаголева был огромный шкаф, набитый бутылками с алкоголем – от дешевых маленьких флакончиков с виски из дьюти-фри до вполне серьезных напитков многолетней выдержки. Как и все творения Нерушимого Дракона, оборотни не выносят спиртосодержащие продукты. При падении бутылки, естественно, разбились, осколки порезали кожу оборотнессы, и адская смесь вина, коньяка, водки, кальвадоса, абсента и Нерушимый знает, чего еще залилась в свежие раны. В агонии она пыталась снова превратиться в собаку и выползти из-под шкафа, но оборотнесса умерла раньше, чем ей это удалось.

– А разве оборотни могут превращаться в собак? Это же вроде большие волки.

Полуночница закатила глаза.

– Оборотни бывают разные: и волки, и тигры, и медведи. Но если волк-оборотень съест сердце собаки, то он может в нее перекинуться. Оборотная магия действует не вечно  – от восьми до двенадцати часов, пока тело не переварит съеденное. Тигры при желании могут перекинуться в кошек, а вот медведи хуже всех – эти могут превращаться в других людей.

Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова, и опустил стекло, чтобы немного подышать.

– А что случилось с Кариной, и с чего вы взяли, что это мой отец?

– Карина помогала благотворительному фонду «Мамонтенок», который спасает, лечит и пристраивает бездомных кошек и собак. Она хорошая оперативница и обладает… обладала редким даром ладить с любыми животными.

Полуночница вдруг замолчала и продолжила говорить лишь после небольшой паузы, и я заметил, что в ее голосе появились хриплые нотки.

– Бюро понимало, что если за убийствами стоят оборотни, то остальные кандидаты тоже находятся под ударом. К тому же из «Мамонтенка» регулярно пропадали собаки и кошки. Поэтому Карине поручили войти в ближний круг твоего отца, и поскольку у тебя уже была на тот момент девушка, ей пришлось его охмурять.

– А она не переборщила со внедрением? – удивился я. – Все-таки они даже поженились.

– А вот это и вызывает у меня вопросы. Последний отчет в Бюро она отправила накануне свадьбы, а умерла она через полторы недели после вынесения тебе приговора. – Руки Полуночницы крепко сжали руль и побелели. – Собственно, так мы и узнали, что у Кулика есть сын под другой фамилией, Константин Гердов.

– А что произошло с третьим кандидатом? – я решил перевести тему.

– А мы к нему сейчас как раз едем, – отозвалась Полуночница, щелкая поворотником. – На заднем сиденье есть большая черная толстовка, накинь.

Глава 3. СИНЯЯ БОРОДА

Той же ночью

Мэр Владивостока жил в трехкомнатной квартире в районе Чкалова – улицы на севере города, неподалеку от знаменитой фабрики «Заря» и паре километров от городского автовокзала.

Лифт в доме был сломан, а я так устал от впечатлений, что подниматься по лестницам я изрядно отвык, так что отстал от девушки и пришел на площадку четвертого этажа уже тогда, когда Полуночница препиралась со здоровенным охранником возле двери в квартиру, угрожающе постукивая зонтиком по плитам пола.

– Уже за полночь, приходите завтра, – ровным голосом вещал ей бритый налысо мужчина с гарнитурой в ухе.

Его костюм был идеально черного, глубокого оттенка, а ботинки отливали лаком, но все впечатление портил (или, наоборот, усиливал?) багровый рубец, пересекавший его лицо от брови до подбородка.

– Мэр уже спит, а войти в квартиру без приглашения вы не можете.

Полуночница в очередной раз помянула какого-то Нерушимого Дракона. В это время открылась дверь, и на лестницу вышел тщедушный седеющий мужчина в белоснежной пижаме в полоску. Он зябко задрожал на сквозняке, потирая заспанные глаза:

– Василий, пропусти их. Спасибо. Приглашаю вас в дом.

Охранник наградил нас ледяным взглядом и посторонился.

Свет в квартире горел только на кухне, но я все равно успел заметить, что господин Латыпов живет достаточно скромно. В прихожей стоял низенький советский шкафчик, старенькие цветастые обои подпирал синий велосипед со спущенной шиной. Я мельком посчитал пары обуви на подставке. Выходило, что в доме живет двое мужчин и двое женщин, скорее всего, жена, сын и дочь мэра. Над дверной притолокой висел маленький резной замочек.

Я неловко сел на табуретку, борясь с искушением попросить поесть. Впрочем, мужчина деловито налил нам чай и поставил на стол вазочку с печеньем.

– Это ваш коллега? – мэр надел очки и теперь мог разглядывать меня в упор без прищура.

– Это наш пропуск в особняк Кулика, – ответила Полуночница, бросив в рот сразу два печенья.

– Вы говорили, что без кровного родственника вы не сможете открыть некоторые из тайников.

Под взглядом Латыпова аппетит у меня исчез. И чего он так на меня уставился?

– Я его сын.

Щека Латыпова дернулась, и я сообразил, что мужчина страшно напуган.

– Насколько я знаю, сын Всеволода – убийца и содержится в сумасшедшем доме, – с подозрением сказал Латыпов. – Если это и есть он, то прошу найти какой-то другой способ и убрать этого молодого человека из моего дома. За стенкой спит моя семья!..

– Если бы вы хотели, чтобы ваша семья спала сладко и в безопасности, – Полуночница небрежно оседлала табуретку, продолжая поглощать печенье (в вазе уже оставалось всего несколько штук), – или действительно боялись убийц, то не шли бы в политику. Насчет того, что Костя действительно убил свою невесту, у Бюро серьезные сомнения.

Я воззрился на нее. Она говорила искренне?

– Покойная Бастет, Карина, на суде заявила, что Константин убил Агату у нее на глазах на семейном ужине. Бедняжка умерла мгновенно, – Латыпов смотрел на меня с отвращением и ненавистью.

Когда мой взгляд упал на фотографию на обеденном столе, я вдруг узнал хмурого очкастого парня, который даже на семейном портрете не мог выдавить подобие улыбки. Я частенько видел его на трибунах, когда играла команда Агаты, и пару раз паренек дарил ей цветы – огромные букеты удушающе ароматных белых лилий. Тогда я и не догадывался, что это был сын мэра.

– В последние месяцы жизни у Бастет было много странностей, – сказала Полуночница, и я догадался, что Бастет было боевым именем Карины.

Я помнил, как девушка стояла за трибуной и рассказывала, как я несколько раз ударил Агату ножом, но тогда не придал особого значения тому, что, рассказывая о страшном убийстве, Карина была очень спокойна и даже отстраненна. Может быть, с ней и правда был что-то не так?

– Это все ваши домыслы.

– Карина никогда не интересовалась мужчинами, но все-таки вышла замуж за Всеволода, – на этих словах Полуночницы Латыпов подавился чаем, и я со мстительным удовольствием наблюдал, как он пытается промокнуть полотенцем коричневые разводы на своей дорогущей пижаме. – Это было не по плану Бюро, но она слала письма, что все в порядке, просто ей нужно больше времени, а Кулик уже начинает что-то подозревать.

– Возможно, девочка просто сделала выбор в пользу правильных семейных ценностей, – сдержанно проговорил мэр. – Я пойду переоденусь.

Когда он вышел, Полуночница сказала мне:

– Мы правда считаем, что ты не убивал Агату. Скорее всего, это сделал твой отец, чтобы от тебя избавиться и окончательно наложить лапу на твои деньги. У тебя фамилия матери, Костя, и я видела твою больничную карточку. Ни один указанный там диагноз к тебе не относится. Ты Гердов, сын Марии Гердовой. Это было условие твоих покойных бабушки с дедушкой. Они ненавидели твоего папашу и хотели, чтобы ты носил родовое имя.

– Сейчас двадцать первый век, Полуночница, – напомнил я ей. – Какое еще родовое имя?

– Ну, покопаться в твоей родословной мы еще успеем, – ответила рыжая. – Но твоя прабабка, княжна Надежда Гердова, бежала из Польши во время Гражданской войны и припрятала в корсаже золотые монеты и алмазы. Во время перестройки твои бабушка с дедушкой вложили деньги то тут, то там, и в итоге по завещанию твоей матери тебе отходит кругленькая сумма, акции в крупной нефтяной компании и небольшой участок земли на острове Елены.

– О да, участок земли в заднице Владивостока стоит того, чтобы завещать его единственному внуку, – саркастически усмехнулся я.

– Ты бы не говорил так, если бы знал, что по плану этот участок земли должен быть задействован во время строительства нового моста с пляжа Токаревской кошки на остров Елены. Естественно, участок предложат продать, и предоставлю тебе шанс прикинуть, каких денег он может стоить.

– Прикинул.

– А теперь умножь на два, – посоветовала Полуночница.

Вернулся Латыпов, к удовольствию рыжей, с собственной авторучкой.

– Где подписать? – он неотрывно смотрел на меня, и я сильно подозревал, что документ он подписывает только для того, чтобы мы убрались из его дома поскорее.

– С ним тяжело работать, – вздохнула Полуночница уже в машине.

Свет в квартире номер семнадцать горел до тех пор, пока «Рафчик» не скрылся за деревьями.

– Что такое Триптих? – я рефлекторно повернул голову направо, когда по железнодорожным путям загрохотал слабо подсвеченный товарняк.

– Поскольку в городе уживаются сразу три разумных расы, пришлось создать совет, который сообща решал бы конфликтные вопросы. Интересы людей представляет мэр города, сейчас это известный тебе Артем Павлович Латыпов. Мы – раса жаров. От нас в совете раньше участвовал Борис Борисович Светлов, – она произнесла это имя с улыбкой, по которой я понял, что они явно были близко знакомы, – один из самых талантливых жаров современности. Открыл утерянное наречие ускорения роста растений, оно считалось давно утерянным, написал кучу научных трудов, чемпион Жарких игр по мечу две тысячи третьего.

– Жарких игр?..

– Ну, это что-то типа ваших Олимпийских игр, только с мечами и раз в два года. Теперь от нас в Триптихе Владимир Лисовский, – ее лицо помрачнело. – Детей Нерушимого представляет Катерина Блут, вампирская принцесса.

Я почувствовал, что мозг начинает вскипать.

– Так… Это я вроде понял. А почему ты в принципе делишься со мной информацией? Зачем это тебе?

– Ну, ты уже и так впутался в это дело по самую макушку.

Мы выехали на трассу, и машина заметно прибавила в скорости. Из колонок по-прежнему негромко играла музыка. Я чувствовал, что она недоговаривает.

– С тобой явно что-то не то. Бельмо на моем глазу наследственное, у всех женщин моего рода такое есть. Я хорошо вижу во тьме, могу сквозь толстую бетонную стену разглядеть, что происходит в доме. Играя против меня, маскироваться бесполезно.

Девушка помолчала, как бы размышляя, говорить что-то дальше или нет. И все-таки продолжила:

– Конечно, от моего дара есть защита. Но на тебе никакой защиты нет. Сердца жаров я вижу оранжевыми, сердца людей – красными, сердца оборотней, вампиров и прочих – серыми. Но твое, черт побери, двухцветное – черно-белое.

– Может, стоит сделать рентген или МРТ и убедиться, что сердце у меня нормальное? – попытался пошутить я.

Разноцветные сердца, магическая система, в которой еще предстояло разобраться. Как вообще могло выйти, что эти маги, точнее, жары, сидят, кажется, чуть ли не в подполье?

– Так или иначе, покончим с твоим папашей, и я покажу тебя Светлову. Он знает больше моего.

– А мое мнение учитывается? – поинтересовался я.

Полуночница отлично дралась, владела магией и кучей знаний, которые я пока не получил, и, чтобы добраться до них, стоило в нужные моменты помалкивать и дать ей выговориться, поскольку она была склонна рассуждать вслух, но, несмотря на это, мне порядком надоело ей подчиняться. Последние два с половиной года я и так провел, выполняя чужую волю. Хотя со Светловым, похоже, стоит пообщаться. Даже Герман Петрович упомянул эту фамилию.

– Отрадно видеть, что за столько лет ты не потерял способность спорить, – отозвалась Полуночница. – Буду надеяться, что и трезвым мышлением, и навыками работы в команде ты тоже не обделен.

Машина свернула с асфальта на небольшой участок грунтовки, а затем шины снова уютно зашуршали по заасфальтированной поверхности. Я увидел указатель на базу «Комета», самое популярное в городе место зимой для катания на сноуборде, лыжах или коньках, и сообразил, что мы выехали на дорогу к Шаморе, пляжу бухты Лазурной. За два с половиной года развязки за городом сильно изменились, и я не сразу понял, правильно ли мы едем. Но дорогу, которая вела к месту, которое я большую часть своей жизни называл домом, я все еще мог узнать.

Полуночница прижалась к обочине и включила «аварийки». Снова покопавшись в заднем кармане водительского кресла, она вытащила два листа бумаги и протянула один мне.

– Где ты раздобыла план дома? – я разгладил лист на коленях.

Чертеж был явно сделан в хорошем графическом редакторе и представлял собой очень подробный план двухэтажного дома со всеми его пристройками. Ноготь невольно царапнул прямоугольник, отмечавший мою комнату на плане. Этот дом не ассоциировался с теплом домашнего очага, и после смерти матери я редко чувствовал себя счастливым в его серых стенах. Он стал для меня просто зданием. Иногда казалось, что за высокой оградой нет ничего, кроме столетнего леса, и когда я покидал пределы коттеджа «Белладонна», то неизменно испытывал облегчение.

– Это один из документов, который Карина успела передать Бюро. Не знаю, насколько этот план соответствует нынешним реалиям.

– Я запомнил дом таким же, – пожал плечами я. – Вот тут, в домике охраны, по ночам всегда два человека, и по территории ходит еще один. Ворота управляются с пульта, который находится там же. По ночам спускают собак.

– Ну, через ворота мы вряд ли пойдем, – Полуночница водила пальцем по своему экземпляру карты. – Охрану лучше застать врасплох, чтобы не успели подать в дом сигнал.

Мимо с ревом клаксона пролетел черный «Ленд Крузер». Я успел разглядеть молодую девушку, которая высунулась из окна с бутылкой вина в руках. Фонарей на Шаморовской дороге отродясь не было, и в темноте даже при включенных фарах стоило ехать более внимательно.

– А если не через ворота, то как? Ограда высотой четыре метра, через нее дом-то едва-едва видно.

– В доме установлена новейшая система сортировки мусора, – начала объяснять Полуночница. – У всех оборотней пунктик по экологии, и в эту систему было вбухано несколько миллионов рублей. Во дворе стоит несколько огромных баков с умными сенсорами, которые анализируют, распределяют и упаковывают мусор. Этот мусор в итоге по огромным трубам попадает за ограду, где его забирают на переработку. Мы попадем во двор по одной из этих труб.