Сад Истязаний

Скучно. Больше половины книги нам рассказывается предыстория к самому Саду Истязаний,но рассказывается не динамично, а, напротив, очень степенно. Главный герой слаб и не интересен, характер Клары слишком нечеток, все ее странные метания остались мне совершенно непонятны.

Часть про Сад была достаточно неплоха, но в ней описаний самих Истязаний гораздо, гораздо меньше, чем описаний цветов. Я понимаю, что автор хотел передать контраст, и ему это, можно сказать, удалось, но немалую часть упомянутых названий цветов я даже не слышала никогда, так что визуально представить то, что описано, было трудно.

Кроме того, главгерой был чересчур слабым. Плохо ему было везде: на корабле, в Китае, в Саду. Все время читать о том, как он мучается от жары и еле идет, невероятно надоедает. Ничто не могло сильнее убить динамичность сюжета, которой и в принципе было немного.

Таким образом, я весьма разочарована. Мне не хватило того, что было так красочно рассказано в описании.

Очень своеобразная книга. Она начинается в светском салоне, где праздные интеллектуалы смакуют смерть и убийство, как важнейшие проявления общества и цивилизации. А заканчивается где-то далеко в Китае, в причудливом вертепе, где приходит в себя женщина после экстатичного наблюдения за самыми изобретательными пытками в великолепном тропическом саду.

Вся книга написана странно, толчками, кусками. С наслоением разных языков, в прыгающем экстазе. Она прерывается восклицаниями главного рассказчика о глубине своего падения, упитывается куцыми, гротескными диалогами, разливается в приторных и отвратительных описаниях. В чудном аквариуме экзотических запахов, смешанных с запахами смерти, гниения и похоти. В благоухании и вони. Ослепительной роскоши природы, дошедшей до такого исступления, что ничего более живого, чем мясную тухлятину она не может воспроизвести. И в этой точке смерть становится жизнью, потому что жизнь исчерпывает себя.

Книга вдавливается, вползает в сознание, переплетая явления механистической смерти запада, упоенной количеством, и явления изысканного умерщвления востока, одержимого качеством. И достигает своей цели. Весь этот набор картинок и фраз причудливо собирается в один ансамбль. Ансамбль неистовой пляски смерти и завороженного наблюдения за ней. Мирбо удалось погрузить меня в этот тошнотворный бассейн, из которого я наблюдал за его причудливой фантазией, надеясь (не скрою), что скоро все это кончится.

Книга и кончилась. Но просто так отряхнуться и пойти дальше она не дает. Перед глазами вскакивают, как в дьявольском кукольном театре то фигура тупого солдафона, то неистового охотника, то растратчика и пожирателя-политикана, или жирного палача, изъязвленного узника, перемазанного кровью торговца, прекрасной и безобразной самки, одуревшей от смерти. Этот хоровод крутится в псилоцибиновых видениях расцветающих садов. Ненасытных цветов, душных и ослепительных деревьев, немыслимых лиан. В салонах сводников и министерских кабинетах. На залитой солнцем палубе корабля и в чреве темниц с трупообразными заключенными.

Слог Мирбо иногда нарочит, иногда даже смешон, но схвачен гипнотический ритм, а значит опереточные выкрики не особенно мешают. Мирбо безжалостен к современной ему цивилизации, возвеличившей смерть в культ. И построенной на этом культе. Это чудовищно и душераздирающе. Поэтому мы заслужили «Сад мучений».

Вроде как где-то в чем-то стало лучше. Но не в основах. Цивилизация так и стоит на смерти. Физическая смерть – это крайняя черта, инструмент, который применяется для относительно немногих, чтобы другие не переживали за собственную личностную смерть. А вот она нужна, потому что такому обществу нужны воины, производители, потребители, слуги. Личности же не особенно нужны, скорее, даже не нужны вовсе. Заблуждается тот, кто думает, что смерть сейчас не самый ходовой товар. Экзистенциальная смерть – одно из самых массовых требований времени. Да и физическим умерщвлением государства совсем не брезгуют, как мы видим.

октав мирбо (1848) был рождён в период, когда европу сотрясали незатихающие революции. от своей семьи он унаследовал консервативные буржуазные ценности провинциального среднего класса, основательно закрепленные иезуитами, к которым он был отправлен на обучение в 1859 году. однако, несмотря на благие побуждения иисусова общества, насколько побуждения римско-католической церкви вообще способны быть благими по отношению к малолетним французским мальчикам хехе, страдания, претерпленные юным мирбо в стенах ордена, настолько потрясли его неопытную душонку, что в сердце его решительно расцвели цветы возмущения, обиды и перемены убеждений. его бунт не был сиюминутным: сначала он отправился в париж обучаться юриспруденции, потом записался офицером в армию луара во время франко-прусской войны, а дальше началось самое интересное: он устроился работать художественным критиком в бонапартистскую газету l’ordre, набрал вес в литературном сообществе и ушел в радикализм, полностью отказываясь от привитых ему воспитанием взглядов и убеждений.

его карьера во многих отношениях шла в параллель с карьерой анатоля франса, который так же, как и мирбо отказался от своего консервативного наследия и принял яростный радикализм. оба были лютыми анти-клерикалами, оба во всеуслышание поддерживали несправедливо осуждённого капитана дрейфуса. были у них и отличия. карьера франца происходила из штольни академических институтов, в то время, как мирбо начинал с популярной журналистики, отчего их сильные стороны носили абсолютно разный характер. в свете этого факта, совершенно неудивительно, что франц, в итоге, был увлечён коммунистической доктриной, а мирбо стал анархистом.

анти-клерикализм франца впервые вступает в силу в его короткой новелле “la tragedie humaine”, где добродетельный священник жестоко разочаровывается, обнаружив, что единственное пристанище милосердия и прощения в мире, где господствует безнадежно развращенная церковь, это объятья сатаны. нельзя представить более сильного контраста между этим лаконичным и трогательным сюжетом и «аббатом жюлем» мирбо, который рисует сложный и отчасти парадоксальный портрет его эпонимического анти-героя; истого чудовищного воплощения бесчестного священника. интенция мирбо кристально ясна, он хочет показать, что гнусный жюль, на самом деле, жертва общества, отражение морального разложения, свойственного его окружению. все бы хорошо, если бы не гротескные гиперболы, используемые им для того, чтобы мелодраматизировать его доводы и аргументы. спишу это на его религиозное прошлое, страсть как любят эти фанатики драму и водевиль. хлебом не корми, дай только всяких небылиц пустословных понапридумать с пердящими кровью единорогами и патлатыми оборванцами, умеющими ходить по воде. вот эта гилатрагедическая экстравагантность, в итоге, и стала непрерывным бременем мирбо.

разница между деликатностью франца, всегда очень педантичного и скрупулёзного, когда дело касалось имплицитно шокирующих посылов и скандальностью мирбо - вопрос метода. метод франца сделал его нобелевским лауреатом, метод мирбо взбудоражил публику и заставил ее говорить о его работах, как о похабной и непристойной макабрической порнографии. его даже с маркизом де садом сравнивали, так, на минуточку. запахи уборной смешиваются с запахом бойни, крыса вгрызается в анус заключённого, ощущение летаргического оцепенения сжимает грудь, глухие жалобы, звон цепей, прерывистые вздохи, как кузнечные меха, странный и протяжный рев диких зверей, ужасные миазмы трупов, аммиачная едкость которых режет глаза, хирург срезает кожу с лица каторжника, женщина на лодке в китае бьется в истеричном оргазме - это все мирбо. скандальный и бесстрашный, он поистине один из самых поразительных, оригинальных и интересных продуктов великой французской традиции философского романа.

вероятнее всего, «сад истязаний» стал одним из самых сложных для написания произведением мирбо, так как это был его первый роман, не опиравшийся на автобиографический материал, которые многие годы подпитывал его прежние работы. это также его первый и единственный роман, соединяющий в себе несколько литературных традиций: традицию утопического романа, традицию критического conte philosophique, и традицию французского ориентализма.

по своей конструкции, «сад истязаний» - как мне кажется, вполне осознанно - вторит «утопии» мура. у мура было предысловное письмо, знакомящее читателей с рассказчиком, у мирбо - вводная часть, представляющая «манускрипт». у мура был диалог, критикующий современное ему общество, и следующая за ним основная часть, повествующая, отчасти в сатирическом, отчасти в гомилитически-проповедническом тонах о воображаемом острове утопия. у мирбо тоже есть это разделение: первая часть являет собой сатирическое исследование современного общества через сокращённую автобиографию автора манускрипта, вторая - детальное описание аллегоричного сада истязаний, куда рассказчика привезла его удивительная любовница клара, которую, кстати, можно назвать идеальным примером конносье садизма. а все потому, что у «сада...» и де садовской «жюльетты» очень много похожих эпизодов. это объясняется природой обеих работ, которая требует подробных дескрипций методов пыток и экзекуций. тем не менее, эти сходства тают при выявлении чрезвычайно очевидных различий философских дискурсов, с которыми оба писателя связывают свои тезисы.

идею «жюльетты» можно расколоть так же просто, как куриное яйцо: как только человек осознает (по мнению героя де сада, к этому должен придти каждый мыслящий человек), что бога нет, фундаментальное зерно нашей морали как бы развеется по ветру. если не существует никакого бога, способного наградить нас за мучения или наказать за злодеяния, то не существует и никаких оснований для того, чтобы мы предпочитали добру злу. в таком случае, как только страх воздаяния элиминирован, выбор между ними контролируется исключительно чувством вкуса, деспотичными эстетическими предпочтениями.

у мирбо же совсем другие соображения. он изобличает наш мир, такой ухоженный, аккуратный и лощённый, с его красивыми белыми фасадами, ханжеством, лицемерием и европейской цивилизованностью. он выписывает аналитический диалог (в предысловии), сатирическую карикатуру (на первый страницах основного рассказа), и фантастическую аллегорию (в конце первой части), срывая все маски и иллюзии с традиций и философии, таким образом раскрывая все бездушие и извращенность всего того, что лежит в основе «цивилизованного» человека. там, где де сад подготовил почву для моральной смуты, мирбо прямолинейно возвал к нравственному поруганию.

сердце «сада...» - это отношения между рассказчиком и его любовницей кларой, которую он встречает во время своего «изгнания» из франции. как и многие другие анти-герои мирбо, рассказчик - типичный развращенный испорченный продукт социума, в котором все моральная власть - родительская, образовательная, юридическая и политическая - шоу и фарс. здесь, единственный мотив всех человеческих пробуждений - это ничто иное, как стремление получить выгоду и нажиться за счёт других людей. рассказчик, мнящий себе аташе дьявола, проводит параллели между собой и циничным эженом мортеном, сумевшим стать министром франции, но вскоре обнаруживает, что он не способен идти по головам. он - рядовая пешка, не умеющая воспользоваться возможностями, которые предоставляет ему судьба. жалкое зрелище.

это понимает и сам рассказчик. испивший чашу позора, он поджимает облезлый хвост, закатывает губу и надевает халат. эжен убедил бедолагу отправиться в экспедицию на цейлон под видом ученого, пока не стихнет парламентёрская буря. там он и встречает клару, femme fatale, которая ещё заставит его попотеть в самых неожиданных местах. именно посредством клары мирбо ставит рассказчика в открытую конфронтацию с теми силами, которые вылепили его натуру, не только в форме сада, то и в форме реакций на него, которые представлены в виде сплава из викарного возбуждения от увиденной жестокости и эротического возбуждения плоти, против которых наш отважный герой, кстати, даже пытается бунтовать. после того, как клара теряет сознания от оргазма, полученного во время оргии, рассказчик встаёт на дыбы и сопротивляется. этот бунт, такой смешной, такой нелепый - совершенно очевидно - дело трусости, а не прозрения, ибо деревья гнили и разврата уже пустили свои корни в его слабое сердечко.

книга эта, конечно, непристойная, так как она нападает на саму идею пристойности и клеймит ее, как пустую симуляцию. это хоррор, не в лавкрафтовском смысле, здесь нет леденящей кровь угрозы, разжигающей саспенс. это просто страшная история. по-настоящему страшная. у лавкрафта герои могут убежать от источника ужаса, так как он внешний, у мирбо данная возможность исключена. здесь герои вынуждены смотреть в лицо своим самым пугающим секретам

Очень разочаровательно. Первые несколько страниц с классичным зарядом типа Золя, но потом пошли истязания читателя. Пустые описания пыток и полупорнушные сцены - ради этого можно и де Сада почитать, там хотя бы поугарать есть над чем. Тут уныль