Loe raamatut: «Феномен зяблика», lehekülg 12
– А почему только Европа? – спросил Аркадий Октябринович.
– Потому что все враги Российского государства, испокон веку, находят теплый приют в Европе. Особенно в Германии. Революционеры, помещики, контрреволюционеры, якобинцы, отщепенцы, диссиденты, кэгэбисты, артисты и писатели. Конечно, в Америке тоже. Но это дальше, и что-то не ложится у меня Троцкий на Америку? Хотя оттуда и можно было сигануть в Мексику, – я задумался: «Троцкий – наркотики – кактусы»?
– Троцкий всю жизнь был изгоем. Когда Сталин решил выдворить его из СССР, потому что убить второго человека в партии он тогда еще не мог себе позволить, Троцкий просился в Германию. Его не пустили, и все другие страны отказали тоже. Кому нужен профессиональный революционер с мировым именем. К тому же, отвергающий идею построения социализма в отдельно взятой стране, и призывающий к мировой революции. «Пророка нет в Отечестве своем – он и в других Отечествах не нужен». В конце концов, его выперли в Турцию по следам белой эмиграции. Видимо, было решено, что последние сами там с ним расправятся.
Потом ему все-таки как-то удалось перебраться в Европу. Я знаю, что он был во Франции и там с ним случился казус. Приняли решение выдворить его из страны, но не смогли. Так как ни одна страна не дала разрешение на въезд. С Норвегией ты, Андрей, тоже угадал. Он действительно там жил какое-то время. Но норвежцы продали его за рыбу. СССР пригрозило, что не будет закупать у них норвежскую сельдь, и они отрезали Троцкого от всего мира. К этому времени в Мексике пришла к власти какая-то социалистическая партия, и Троцкий с почетом уехал туда. Там он жил, там его и убил этот Гандепас. А в Америку его так никогда и не пустили. Настоящий был Революционер, – с уважением закончил Аркадий Октябринович, – больше Сталина боялись.
– В каком году убили Троцкого? – спросил я.
– В сороковом. До этого он успел организовать 4 Интернационал, как противоположность сталинскому Коминтерну. Где теперь Сталин и где теперь Советский Союз?
– Сталин в могиле, Советский Союз рядышком, – сказал Саша, – причем здесь 4 Интернационал? Ты лучше скажи нам, в каком году ты встречался с убийцей?
– Убийцу я видел, – старик задумался. – Или в 64-м или 65-м. Он уже тоже умер. А на Западе до сих пор существует общественная организация, объявившая себя правопреемницей 4 Интернационала. Идеи Троцкого пережили всех, и в историческом плане он оказался прав. Он утверждал, что Советский Союз – это не социалистическое государство, фактически власть принадлежит не рабочим и крестьянам, а партийной бюрократической верхушке, которая сама захочет условий при которых можно копить богатство, иметь недвижимость и передавать его по наследству. Так оно и случилось. Именно сами партийные боссы развалили СССР, а не какая-то оппозиция или воля народа. Потом объявили коммунизм злом.
– Сходится, – задумчиво сказал Саша, – сорок плюс 20 получается 60, плюс несколько лет на адаптацию. В историческом плане ты действительно мог его встретить в Москве в 65-м. Ты может и с самим Троцким пересекался? Сколько тебе тогда было?
– Неужели ты решил, что я все это выдумал? – с обидой спросил Октябринович. – Когда Троцкого убили, мне было восемь лет. Я, к сожалению, с ним никак не мог повстречаться. Ну, разве родиться в Мексике.
– Меня, что в этой истории коробит, – сказал Саша. – Вот представь, Андрей, сидишь ты за своим рабочим столом, перебираешь бумажки, развиваешь, так сказать, марксистско-ленинскую идеологию. А за соседним столом сидит твой коллега и тоже делает вид, что работает. И все вроде бы хорошо, но ты-то знаешь, что когда-то этот «молодец» втерся в доверие к старику, подкрался к нему сзади и всадил в голову топор. Конечно, ты догадываешься, что вряд ли это грозит тебе, и все-таки время от времени невольно ощупываешь сзади свой последний череп.
– Видимо так люди чувствуют себя в тюрьме, когда сидят в одной камере с людоедом, и догадываются, кто он такой, – согласился я.
– А теперь, я задам вам каверзный вопрос, – вмешался Аркадий Октябринович. – Представьте, что таким, скажем прямо подлым образом, он убил бы не Троцкого, а Гитлера. Избавил мир от всеми признанного злодея. Как бы изменилось ваше к нему отношение?
– Нн-да? – только и смог вымолвить Саша.
– И мне нечего добавить, – поддакнул я задумчиво.
– Вот видите, – сказал Октябринович. А если это подать другими словами – рискуя жизнью, перехитрив охрану, ворвался в помещение и при первой возможности воткнул ножницы в шею нацистского злодея. Герой? Наше отношение зависит от того на чьей мы стороне, и меняется, когда мы переходим на другую сторону.
– Ну да, – подтвердил Саша, – при определенных условиях мы можем все оправдать. Андрей, давай лучше про волков.
– Про каких волков? – не понял я и вернул свой взгляд на излучину реки. Там разворачивался Стокгольмский синдром – козлы скакали вокруг волков. И даже мама-коза строила им глазки. А потом появилась золотая молодежь. Я с трудом вспомнил их имена: На-Фиг, По-Фиг и Нас-Рать. Как раз эта Рать и спасла остальных ленивых хрюнделей от поедания, построив крепкий дом. Глядя, как свиньи издеваются над Волком – они дули ему в уши, пытались завязать хвост узлом и даже пукнуть в хищную пасть – я вспомнил, что хотел рассказать о волках.
***
Так вот. Наш охранник жил в районе засыпушек. Его засыпушки в свое время не расселили, потому что они находились в другом районе города. Лет прошло много – я отслужил в армии, окончил университет, несколько лет попреподавал в школе и уже ступил на стезю оплачиваемых профессий. И у моего знакомого был почти нормальный дом с палисадником и огородом. Но все равно засыпушки – это разновидность трущоб, а там контингент соответствующий: пьяницы, алкоголики, безработные, воры, нарколыги, наркологи и жулики. Чуть стемнело – из дома страшно выйти. Собака там вообще не вариант.
Мужика регулярно обворовывали. И тогда друг-охотник подарил ему волчонка вместо собаки. Соседи, которые сразу не поняли разницы, ощутили ее на собственной шкуре. Но охранник не любил об этом распространяться. Зато он охотно рассказывал, что волк обучается не хуже собаки и все понимает. А еще он любил рассказывать, как он ездит в деревню. Он на «Москвиче» с обычной скоростью 60-70 километров в час, а волк спокойно трусит по обочине. И даже язык, как собака, не высовывает. Но был один интересный нюанс в этой дрессировке. Волчонка он держал два, максимум 4 года. В волке, по его словам, просыпался волк, и он зарубал его топором. Я поинтересовался, как он это определяет. Он сказал, что по глазам сразу видно. Когда «волком смотрит» – не ошибешься.
Потом друг-охотник умер, волчат стало брать неоткуда. Он пытался найти других охотников, но безуспешно. Кто-то охотился на волков, но чтобы добывать живых волчат – это оказалось очень редкой профессией. В результате последнюю волчиху он держал 8 лет. В этот период мы с ним и познакомились на работе. Второй охранник, который был с ним в смене, рассказал, что был у него дома. Вот почему, я верю, что все так и было. Пришли, говорит, посидели, выпили. Никакого волка не видать. Когда я стал собираться домой, он пошел меня провожать. Выходим в полутемный коридор, и, вдруг вижу, какая-то собака преграждает путь. Ни лая, ни тявканья. Да и я слегка поддатый, мне все равно. И тут раздается негромкое: «Ррррр-ррр». И сразу такой страх! Чувствую, волосы дыбом встали на моей лысой голове. А уж когда разглядел в темноте оскаленные белые зубы, чудом с собственным дерьмом не расстался. Хозяин что-то приказал, и волк тут же исчез. Но когда у нас выходной, мы теперь выпиваем только на нейтральной территории.
***
– Я, кстати, готов подтвердить, – сказал Аркадий Октябринович, – когда слышишь волка поблизости (через стенку, как в моем случае), страх накрывает какой-то генетический, нутро стынет. Стыдно, что боишься, и не рад, что еще жив.
– Охранник приглашал меня в гости, – продолжил я. – И мне, как биологу, очень хотелось посмотреть на матерую волчицу. Так сказать, чисто в домашних условиях. По-моему, она даже тапки ему приносила?! Но его перевели на другой склад, а когда он, через три месяца к нам вернулся, то рассказал, что волчиху пришлось-таки зарубить. Потом у него начались какие-то неприятности в семье. Не очень помню подробности. А вскоре он и сам умер. Но я не об этом хотел рассказать, а о том, как они с этой волчихой охотились. Волка хрен прокормишь колбасой. Рано утром они выходили в палисадник перед домом. Волчиха ложилась на землю и старалась не дышать, а он через щелочку забора наблюдал за улицей. Когда там появлялась какая-нибудь шавка, он отдавал команду волчихе. Та перелетала через забор, мгновенье – и Тузик сам превращался в грелку. Когда Тузики закончились, они перешли на породистых собак. Засыпушки засыпушками, но это все равно городская черта. И там хозяева любили выгуливать своих псов-убийц. Охранник, утверждал, что за восемь лет, они перепробовали все породы. И никто не смог противостоять матерой волчице, выпрыгивающей из засады. Даже отпора никакого не было. Самое интересное в этой истории, как она умерщвляла собак. Мы все почему-то, уверены, что волк перегрызает жертве горло. Ничего подобного! Она сбивала с ног и тут же вырывала сердце. Я тоже не поверил. Но он мне объяснил. Представьте скелет собаки. Свисающая к земле достаточно плоская грудь. В самом низу – грудина, от которой отходят ребра к позвоночнику. Расстояние между ребрами значительное, намного больше толщины самого ребра; вы это видели на собаках много раз. Сразу за ребрами находится сердце. И оно совершенно беззащитно, потому что ребра не являются препятствием для волчьих зубов. Во всяком случае, для зубов матерой волчицы.
Мой рассказ потряс мужиков, но волки у излучины остались безутешными. И я понял, если уж попал на парад неудачников, поздно скалить зубы. Но скрестить Красную Шапочку с пижоном Буратино мне очень хотелось. До секса дело не дошло – все они скрылись за ракитовым кустом. Может в левой части пляжа мои желания и материализовались, но я уже не был тому свидетель.
Долго никого не было. Я решил, что мои фантазии закончились. Но тут из-за поворота появились семь гномов: Двалин, Балин, Кили, Фили, Дори, Ори и Чпок-Пок. Их было больше, но имена остальных я забыл, поэтому их бригада существенно уменьшилась. Зато появилась сука Белоснежка. И почему все женские персонажи в сказках такие суки? Да потому, что все сказки пишут мужики.
А как представлялись гномы! К вашим услугам, Двалин. К вашим услугам, Балин. Кили и Фили, к вашим услугам! Я так завидовал их обходительности, что крайне сожалел, что сам не гном. Уж я-то не упустил бы Белоснежку. Грудь у нее была совсем даже ничего, правда, попа плосковата. Но это дело поправимо, вопрос питания. Главное, чтобы побольше дождевых червей. Картину подземного царства испортил вечно пьяный Чпок-Пок. Я понял, с Белоснежкой я опоздал. И почему женщины так любят пьяных мужиков? Видимо считают, что на утро они ничего не вспомнят, а вечером ничего не видят. Короче, я передумал быть гномом. Нахрена мне чисто мужская компания онанистов, гомиков и гномиков.
Сразу после гномов появился крокодайл. Я как-то сразу понял, что его имя – Геннадий. Интуиция, черт побери! Я решил, что сейчас появится Чебурашка с баяном и Шапокляк, тоже «бич», только старая. Но Чебурашка для меня персонаж святой – полное отсутствие вторично-половых признаков у сына Панды и Коалы. Поэтому он не появился, а появился второй крокодайл Гена. По форме шляпы я сразу определил, что он не русский. Шляпа не та, да и держал он в зеленых лапах две бутылки водки с ненашенским названием: «Death to Buffalo». Чем уж буйволы не угодили крокодайлам, я не знаю. Но только второй Гена так торопился догнать нашего Геннадия, что упал на четыре лапы и разбил обе бутылки. Это была трагедия – он рвал на себе волосы, съел собственную шляпу и тут только заметил, что наш Гена невозмутим как бревно – хоть пасть в голову клади или наоборот. Дрессировщики крокодилов всегда этим пользуются и разводят туристов на деньги. Он возмутился такой реакцией, как же так, он тут ссыт адреналином, а наш Гена строит из себя трезвенника. На что, наш Гена торжественно вынимает правую руку из кармана и молча, демонстрирует свое правое окровавленное яйцо. Затем медленно достает левую руку, демонстрирует свое второе окровавленное яйцо и весомо так говорит: «КАЖДЫЙ ПЕРЕЖИВАЕТ ПО- СВОЕМУ». Единственно, у него при этом борода выросла – анекдот-то был старый.
Я взял ноту «-ля» и предложил помочь зеленым мужичкам остатками нашей медовухи. Но не был услышан. Аркадий Октябринович стеклянными глазами смотрел прямо перед собой, а Александр вперил свой взгляд в небеса. Я понял – у каждого свое кино. Я посмотрел в небо. Там катились облачка в виде Амуров. Они были очень женоподобны – у них у всех присутствовала женская грудь, но внизу свисала писька, как у статуи Микеланджело «Давид». Уж и не знаю, чтобы мы делали без этой статуи, ведь порнуху-то мы все никто и никогда видели. Но я понял – Саня извращенец. Он любит толстых и садисток. То ли дело я – у меня крокодилы. А это уже ролевые игры.
За крокодилами вдоль берега протопала депутация ежиков. Я не понял, откуда они взялись, но вспомнил про своих тараканов. Видимо они уже тоже прошли строем вдоль берега, но я их, слава Богу, не рассмотрел с такого расстояния. Это меня взбодрило – значит пока не монстры. И даже появилась надежда, а вдруг не вернутся. Но лучше свои тараканы в башке, чем пришлые короеды.
Потом на берегу появилось Существо Плотной Корпуленции. Я уж было, задорно крикнул ему: «Привет, Владимир Федорович!» Но Саша жестом перегородил мой поток, видимо, чтобы не спугнуть своих небесных пупсиков.
Затем появились Авось, Небось и Как-нибудь. После них – Симметричность и ФИФО. ФИФО оказалось гигантским дождевым червем, которого переехал поезд. Передняя часть Фи, обернувшись, презрительно спросила у задней Фо:
– Ну что, жопа, не успела?
– А вот теперь поглядим – кто из нас жопа! – ответила Фо, но обе части проследовали в одном направлении.
Потом мимо нас продефилировали Абсолютная Польза и Безвредный Вред. И это еще было ничего, потому что потом появилось Эхо. Мой мозг не смог этого переварить – решил блевануть, но не смог. И я потерял сознание.
На самом деле, я ничего не терял, просто оно само меня покинуло.
Глава 23. Козлиное утро или поцелуй козы
Утро было мутным. Приоткрыв щелочки глаз, я увидел прямо перед своим носом выпученные грустные глаза. Грусть могла означать только одно: «Сейчас я тебя съем!» Я снова зажмурился, решив, лучше умру в темноте. Затем я почувствовал дыхание склоненного надо мной чудовища.
Желания жить не было никакого.
– Ешь меня, – предложил я, – только не больно.
В ответ существо лизнуло мою щеку. Запах был не противный, и даже какой-то знакомый. Я открыл глаза. Свисающая борода, а затем рога заполнили кадр.
– Черт! – воскликнул я, вскакивая.
Ухмыляющаяся рожа козы Зинки, флегматично жующей жвачку, пожелала мне доброго утра, а откуда-то сбоку послышался смех.
– Теперь понятно, грусть в глазах от чувства вины, что все родственники – козлы! – произнес я философски агрессивно.
– Что-то он с утра нелюбезный, – раздался голос Саши, обращенный видимо к Аркадию Октябриновичу, – а вчера целый вечер: «Зина, Зина! Постой!»
– Какая Зина? – не понял я. Голова гудела от пустоты. Видимо, Зинка все-таки зажевала мою ауру, пока я спал. Я попытался отогнать назойливое животное. Коза неохотно отошла.
– Вот она! Вся любовь, вся дружба… – продолжал глумиться Саша.
– Как, говорится, некрасивых женщин не бывает, – к моему удивлению, поддержал его Аркадий Октябринович.
– Да, что вы тут такое буровите? – спросил я тускло. Моя нервная система находилась в таком глубоком тормозе, что не смогла даже как следует вспылить. Хотя обычно я не переношу даже безобидной шутки в свой адрес.
– А ты что, совсем ничего не помнишь? – с удивлением спросил Саша.
– А чего я должен помнить? Я рассказал вам историю про воздушный шар, потом отключился. Под воздействием медовухи и воспоминаний прошлого. Щелчок и всё. Я даже не ожидал такого коварного эффекта. Коза-то тут причем?
– У-ууу, – начал Аркадий Октябринович рассказ. – Сначала ты попросил подоить козу…
– Да я не умею, – сказал я, хотя это было неправдой – сельский учитель может все!
– А вчера утверждал, что умеешь.
– Дай, говорил, сейчас целое ведро надою, – поддержал старика Саша. – Октябриныч пытался тебе объяснить, что это не корова, а коза. А ты все равно орал на весь лес: «Вот увидишь! Ща как надою!!! Целое ведро!
– И чё? – уныло спросил я, догадываясь, что из-за моей алкогольной амнезии, фантазия моих компаньонов ничем не ограничивается. Однако покосился на соски «тети Зины»: раз, два, раз, два – все было на месте.
– Да ни чё. Потом ты стал ловить козу, – без эмоций продолжил Саша. – Ты был пьян, а она нет. Но Октябриныч все равно за нее переживал. Тогда мы стали ловить тебя. Представляешь зрелище! Впереди бежит коза, за ней ты с воплями «Зина, Зина, родная, подожди», потом мы с Октябринычем, сзади ковыляем.
– Да, ладно? – усомнился я. – Вы же пьяные были.
– Да, шансов у нас было мало, вот поэтому и не догнали. А вот ты? Не знаю… – задумчиво закончил Саша. – Хорошо, хоть Зинка по кругу бегала, а то проснулся бы сегодня в берлоге у мишки.
– Вы, молодой человек, должны знать, – назидательно сказал Октябриныч (я понял, за козу все-таки обиделся), – что девушку сначала поят шампанским, а потом с ней танцуют. – И он разлил по кружкам утреннюю медовуху.
– Не буду! – категорически отказался я. (На душе скребут кошки – стыдно; во рту они же успели насрать, да еще и коза лижет щеку с утра – отличное начало дня!)
– Да ты что?! Глюки у тебя от грибов были, ты грибов больше не ешь, – посоветовал Саша, – а медовуха – это лекарство.
– Без моих грибов, ему не взлететь, – на полном серьезе заявил Аркадий Октябринович, обращаясь к Саше. – Ты же помнишь, он высоты боится.
– И еще холодной воды, – добавил я, смутно припоминая давешний диспут про пингвинов.
– Ты, давай выпей, – нежно сказал старик, – У тебя сразу душа с телом воссоединится. Я ведь плохого не предложу. Ты, наверное, это уже понял.
– Хорошо, – согласился я. – Предлагаю, тост за сохранность органов зрения.
Аркадий Октябринович одобрительно кивнул. Коза Зинка снова подошла ближе. И Саша предложил другой тост: «За любовь к животным». Но старик помахал в воздухе пальцем, движением дворника по стеклу автомобиля, и Саша заткнулся.
Медовуха действительно благотворно повлияла на воссоединение всего организма. Но родила мысль. Что, наверное, совсем спиваюсь, раз уж начал похмеляться. Надо, пока могу, расстаться со стариком. Иначе или сопьюсь, или он действительно превратит меня в птицу.
Глава 24. Лягушачий бог или теория созерцания
За день мы прошли километров пять не больше, так как все время тащились за козьим стадом Октябриныча, которое пыталось попробовать все, что встречалось на их пути. Уже вечером, когда мы ужинали, и снова какой-то слизью, Саша неожиданно спросил у меня:
– А куда вы дели баллон с веселящим газом?
– Сам баллон оттащили в яму подальше от берега и там выпустили остатки газа в окружающую среду. Но в нем почти ничего и не осталось после того как мы накачали палатку.
– Андрей, а ты так и не рассказал нам про воздушный шар, – вмешался Октябриныч.
– А на чем я остановился?
– Я не помню, – честно признался Октябринович.
– Откуда нам знать, – задумчиво произнес Саша, – где ты остановился? Мы сами в том же месте с тобой и остановились. Но про воздушный шар не было ни слова…
– Точно не было, – подтвердил Октябринович. – Как рыб в реке травили – было, про спутник было…
– Как вас бомбили было, – добавил Саша. – А про шар не было! По-моему, вы, вообще, спать легли?
– А кто же тогда весь вечер за козами с ведром бегал? – язвительно спросил я.
– Тонка грань между правдой и вымыслом, – философски вздохнул Саша.
– Коз не было, – признался Октябриныч, – мы это утром на ходу придумали, когда Зина полезла тебя облизывать. Извини. Похохмили. Да ты ведь все равно не поверил?
– В столь ранний приход зоофилии естественным путем я, конечно, не поверил. Но сомнения были – а вдруг она заразная, и кто-то из вас меня заразил? А грибы Аркадия Октябриновича? Это же совсем темная тема с неизвестным результатом в конце.
– Коралловых грибов около 200 видов, но среди них нет ни одного ядовитого, – обидчиво вступился Октябриныч.
– Это я и сам знаю, только что-то народ не больно их жалует.
– Это потому что их в лесу всегда мало, – вмешался Саша.
– А почему их в лесу мало? Не задумывались? – с ухмылкой спросил старик.
– ???
– Да, потому что народ их как раз таки жалует. И сильно при этом не распространяется. А умники потом думают, что грибы-то совсем не выросли.
– Октябриныч, вот тут, ты свистишь! – жестко констатировал Саша. – Про тайное общество тихой охоты. Ты тут на всю округу один грибник, а грибов твоих коралловых здесь ни как грязи и даже ни как из ружья.
– Саня! Грибов здесь тьма! Ты просто челыша от красноголовика отличить не можешь, – парировал Аркадий Октябринович.
– Все, Андрей, давай про воздушный шар, – решительно решил поменять тему Саша. – Кстати, ваш баллон я находил. Случайно наткнулся. Сначала решил, что бомба или крылатая ракета не взорвалась, да еще и в ямке, как в воронке лежала. Потом приподнял за один конец, понял – пустая, да и стабилизаторов на корпусе нет. Так и не понял, что это и что тут делает. Но на туристов не подумал.
– Вообще, это было много выше по течению? – усомнился я в правдивости Сашиных слов.
– А я там и находил, – отрезал Саша.
Я понял – Саша хочет доказать Октябринычу, что если у него здесь тьма грибов, тогда у нас бомбы, ракеты и воздушные шары. А раз эпизода с козами не было, я знал, с какого места продолжить свой рассказ:
– Следующие два дня мы мирно сосуществовали с нашей «бомбой». Слава каждое утро накачивал наши резиновые матрасы «веселящим» газом, а я упорно «выкачивал» его перед сном. Причем из всех четырех. Друзья–идиоты мне были не нужны. Кроме этого, Славик заполнял газом из баллона все гермоупаковки – мешки из прорезиненной ткани, в которые мы упаковывали спальные мешки, одежду и прочие вещи. И если бы не сам баллон, который никак не хотел становиться легче, наша байдарка действительно пошла бы быстрее.
Я с завистью смотрел на байдарку Славы и Наташи. Она явно имела небольшую осадку, поэтому они достаточно легко неслись по волнам, а мы не могли за ними угнаться, не приложив дополнительных усилий. И это несмотря на то, что все тяжелое и компактное, типа консервов, я специально складывал к ним, и плюс огромная Славкина палатка, которую, он первый раз вез сам.
На третий день мы решили сделать дневку – день без переходов. Так как рыбу мы не ловили принципиально (принцип простой – в этой реке крупной рыбы нет, а мелкая нам ни к чему), заняться нам было нечем. Сначала из носков и другой мелкой одежды мы слепили мяч и сыграли в догонялки. Водящий должен был кого-нибудь догнать и залепить мячом. Мяч не хотел летать, поэтому попасть было трудно и весело.
А потом я предложил заняться тем, чтобы избавиться от баллона в силу бессмысленности его дальнейшей компании. Варианта было два: утопить или закопать. Утопить было проще, но смеющиеся рыбы не давали мне покоя, а закапывать было особенно нечем. Но у Славы был третий план, причем, по-моему, с самого начала. Он решил превратить свою гигантскую палатку в воздушный шар.
Девушки устроили «теологический» спор и получали от него несказанное удовольствие. Очень вдумчиво, и смакуя каждый выявленный факт, они решали, на какой стадии Слава перешел из разряда людей разумных в разряд людей обычных, и остановился ли он на этой стадии или перешел в следующую – людей безумных? Я тоже немного поучаствовал в обсуждении, определив, что причина безумия все в том же веселящем газе, который достаточно легко выходил из гермоупаковок все это время. Слава их всегда в обед подкачивал, восполняя потери за переход. И если сейчас Безумный покинет нас путем улета, то пандемия сразу остановится. А потом я представил, как мы таким способом убиваем двух зайцев – избавляемся от Славкиной палатки и от Славкиной бомбы одновременно, и бросился ему помогать.
Палатка – это единственное, что мне не нравилось в обществе Славы и Натальи. Мало того, что они навязывали нам ее перевозку. Сам процесс постановки занимал полвечера, а сборки – полутра. За это время мы успевали с женой поставить свою палатку, собрать дрова, развести костер и приготовить ужин. А в промежутках поддерживали им, то левую стойку, то правую, натянуть то одну веревочку, то другую. Размером она была с хороший гараж, легковая машина легко в нее умещалась, а еще у нее был тамбур. Славик называл ее «Ангар 18».
Эта штука досталась ему по наследству от родителей, которые купили ее где-то заграницей для путешествий на машине. У ангара были двойные стенки, между которыми можно было закачать воздух – этакий зимний вариант, при такой установке не надо ни колышков, ни стоек. Вот Слава и решил закачать газ сначала между стенками, а потом заполнить весь объем. Сначала мы перевязали веревкой палатку так, чтобы отделить саму палатку от тамбура. Тамбур Слава решил использовать в качестве корзины. Потом таким же приемом отделили часть задней стенки с окном, чтобы предотвратить через него выход газа. Слава подключил шланг к трубке, торчащей из стенки палатки, и открыл клапан на баллоне. Если удалось бы накачать стенки, это бы свидетельствовало о герметичности оболочки. Палатка стала расправляться, и стало ясно, что если мы не ослабим веревку и не позволим воздуху попасть внутрь, то стенки не смогут распрямиться и принять правильную форму. Рассмотрев все варианты, мы все же решили заполнить газом сначала саму палатку, а потом докачать стенки. Газ с шумом вырывался внутрь, и я ощущал, что мое счастье может измеряться литрами. Мало того, что баллон умирал, была надежда, что и этот ненавистный «ангар» все же улетит. Я начал судорожно вспоминать школьные и нешкольные знания: «Моль любого газа занимает один и тот же объем… 22,4 литра, кажется, это называется молярный объем газа. И молярный объем любого газа составляет 22,4 литра. А моль? Это практически молекулярная масса. Водород – аш два. Атомная масса – 1. Значит, 2 грамма водорода занимают объем двадцать два и четыре десятых литра? Фантастика или я что-то путаю?! Сотни раз решая подобные задачки, мы даже не пытаемся представить, как это может выглядеть на практике в жизни. Наша бомба весит килограммов восемьдесят, не меньше. Откинем килограмм двадцать на сам корпус – не менее 60 килограммов сжиженного газа. Конечно у нас не водород, но все равно всего несколько грамм нашего газа тоже должны давать 22,4 литра». Я попытался перевести килограммы в граммы, высчитать количество молей, а потом умножить на молярный объем газа… В нулях я запутался, но мое счастье продолжало расти – палатка превращалась в огромный бесформенный мешок. Чтобы она не покинула нас раньше времени, я отвязал веревку от своей байдарки и привязал ею свое нарождающееся счастье к ближайшей сосне. Слава со своей стороны решил в качестве балласта использовать наших женщин. Они, смеясь, разлеглись на стенках тамбура. Но через несколько минут, по мере наполнения нашего воздушного «шара», девушек приподняло так, что они касались земли только попами. Я представил, как моя любимая взмывает вверх вместе с этой чертовой палаткой, и мое счастье померкло. Похоже, у Славы были другие планы на счастье.
Через пару минут «наш шар», по форме напоминающий презерватив, полностью оторвался от земли и завис на высоте полутора метров, удерживаемый веревкой.
– Слава, качай стенки, – крикнул я и, ухватившись за ткань палатки, подтянулся на руках и стал забираться внутрь тамбура. Девушки, схватив меня за выступающие части тела затащили внутрь.
Мои шестьдесят два килограмма мало изменили ситуацию, и чтобы не вывалиться обратно, я прикрыл за собой дверь молнией и присоединился к всеобщему веселью. Две стены тамбура представляли собой два огромных полиэтиленовых окна, через которые открывался прекрасный вид – Слава копошащийся внизу! А еще нас слегка покачивало как в гамаке или на качелях, в общем, действительно было весело и хотелось еще выше. А Слава закачивал газ в стенки – палатка принимала свою исходную прямоугольную форму, насколько позволяла веревка, которой мы отделили основной объем от тамбура. В тамбуре не было надувных стен и нам становилось все теснее.
– Руби конец, – я высунул голову в щель двери, не перекрытую молнией.
– Фигу, – ответил Славик, заканчивая манипуляции со шлангом. – Я с вами!
Он попытался подтянуть наше надувное сооружение за веревку, но ни веса, ни силенок у него не хватило. Уцепиться за ткань палатки он тоже не мог – «шар» висел уже на высоте более двух метров прижатый к сосне.
– Вали сосну, полетим вместе с ней! – пошутил я. – Мы в палатке, ты на дереве. По ветке будешь отрубать и регулировать высоту полета.
Славику план не понравился, он зажал нож в зубах и полез по стволу к нам. Я расстегнул молнию двери и очень приветливо крикнул: «Добро пожаловать на борт, потомок обезьян!». Славик хрюкнул и чуть не подавился ножом. Мы затащили его внутрь, и стали решать дилемму как осуществить старт? Было понятно, что как только мы разрежем веревку, шар начнет стремительно подниматься вверх через крону сосны, к которой был привязан. Сосна была не мелкая, росла на краю леса – ее веткой могло и голову оторвать, если вовремя не подсуетиться. Большинством голосов я был выбран и крайним (неправильно, видите ли, привязал – «надо было двумя веревками») и жертвой, как самый легкий и спортивный.
Сволочи! От женщин вообще не жди благородства. Слава, тот и вовсе ничего привязывать не собирался. Засунул их как кули с … вместо балласта, и все. Я же за них испугался – улетят к чертовой матери! Да и веревки больше никакой не было, Славкиной отделили палатку от тамбура. На это мне со смехом ответили, что испугался я не за них, а за себя – что останусь без женщин; а без женщин я не могу; и вообще головой надо думать. Короче Слава был герой, а мне только предстояло им стать.
Открыв молнию двери наполовину, я высунулся по пояс из тамбура, дотянулся до веревки и начал ее перепиливать. Веревка была нетолстая, но натянутая как струна, а нож тупой («как сам Славик» – мелькнула злобная мысль). Процесс немного затянулся, возможно, из-за этого мои коллеги-воздухоплаватели пропустили момент моего спасения. Да я и сам, не успел ничего крикнуть, хотя заготовил классическое: «Поехали!» Шар рванулся вверх, а я всем телом вбок, чтобы избежать столкновения с верхней веткой. Оба движения оказались неожиданными для моих товарищей: вместо того, чтобы быстренько втащить меня внутрь, как было условлено, они меня «выронили». Сердце мое оборвалось, и я инстинктивно выронил нож. Но в то же мгновение зеленое мелькание ветвей изменило направление – сначала они уходили вверх, потом стали уходить вниз. Не сразу я осознал, что это значит.
