Loe raamatut: «Феномен зяблика», lehekülg 14

Глава 25. Про научный подход

– Саша, а почему мы с тобой так бесстрашно едим эту белково-углеродную бодягу? Когда я смотрю на то, как Октябринович стряпает, всегда вспоминаю как ведьма варит зелье в первой главе «Волшебника Изумрудного города»: крысиные хвостики, лягушачьи перепонки, улиткины слезки, и тараканьи какашки. Глядя на тебя я, конечно, это все ем, но потом все время порываюсь проверить не вырос ли у меня хвост. У меня есть деньги, давай организуем Великий поход за провиантом? Купим какую-нибудь кильку в томатном соусе, и на Голубые озера.

Молча выслушав мой монолог об однотонности хлоридно-монадного рациона, Саша сказал:

– Ничего не имею против кильки в томатном соусе. Но отсутствие рядом жены не дает мне право претендовать на вкусную еду. Сам я готовить не люблю, потому что потом приходится мыть много посуды. Поэтому меня все устраивает. А вот про безопасность хочу рассказать особо. Только Октябринычу ни намека. Помнишь, чем закончилось ведьмино колдовство в этой сказке?

– Ну да. Старушка перестаралась, начался ураган, и ее прибило тем же бидоном, в котором она все это и забатварила. Потом появилась милая девочка Элли, сняла с трупа убитой старухи обувь, возможно по карманам прошлась и радостно зашагала по дороге, выложенной шамотным кирпичом. Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной, – жизнеутверждающе запел я, но Саня меня перебил.

– То же самое произошло с Октябринычем, – таинственно сказал он.

– Чего, то же самое? – не понял я. – Чёботы с него сняли, или бидоном придавило?

– Один раз Аркадий Октябринович тоже перестарался, – Саша улыбнулся.

– И много народу полегло?

– Я единственный выживший свидетель.

– Ну, тогда ты не свидетель, а соучастник. Трупы зарыли или в речку скинули? А может вы и меня, заморить хотите, своей ботвой, аборигены еловые?! – От последней мысли меня уже почти начало подташнивать, но Саша превысил границу своей невозмутимости.

– Андрей, – сказал он жестко, – если ты не перестанешь ерничать, я ничего больше не скажу. Мне Октябринович и так до конца жизни не простит, если узнает, что я тебе рассказал.

Я понял, что переигрываю. Заставить Сашу улыбнуться или даже рассмеяться легко. Он это делает с удовольствием, но заставить его что-либо рассказать личное почти невозможно. За все время пребывания в их компании, я, кроме кратких недостоверных анкетных данных, ничего про него не узнал. Я стал серьезным, и Саша начал свою историю.

Раньше, когда он только-только переехал в леса, у Аркадия Октябриновича была красивая теория, что все, что нас окружает можно использовать, если не для еды, то для чего-нибудь еще. И для этого не надо специальных знаний надо почувствовать и попробовать. Необходимые знания уже есть внутри нас, потому что мы, грибы, растения и прочее части единого целого. Он пытал древних местных старух на предмет лекарственных свойств тех или иных растений, но они называли их местные названия, и иногда, показывали ему засушенные листья или цветки. Ты по заварке, не пытался определить, как выглядит чайный куст? В общем, сам представляешь, порошок из листьев – это далеко не гербарий. Поэтому он запоминал запахи, и искал потом живые растения по запаху.

Еще у него был старинный травник, ты его видел, с описанием всех чудодейственных свойств растений, включая, я так думаю, и волшебных. Что там правда, а что нет – не знаю. Он никому не дает его смотреть. Но знаю точно, по его признанию, что в нем нет никаких рисунков, за исключением цветков папоротника и прочей хиромантии. Кстати, есть ли там что-либо про грибы, я тоже сомневаюсь. Короче говоря, Октябринович не признавал научный подход, а познавал природу «эмпирическим» путем. Это его слова. Надо сказать Октябринович быстро прогрессировал.

Все шло хорошо, он перепробовал почти все грибы и растения в округе. И как-то он добыл редкий гриб. Почему-то мне кажется что-то типа трутовика, но возможно я ошибаюсь. И затеял варево. Я ему говорю: «Давай сначала карасей отварим, а уж потом будешь варить свою отраву». А он, нет, говорит, сейчас почистим кишечник грибочком, а уж потом и ушицу сварим. Я чистить что-либо наотрез отказался, занялся своими делами и просмотрел начало действия. Гляжу только, метнулся дед в кусты. Залп и белая капитанская кепка Октябриныча взлетела над кустами, второй – и над кустами вылетает кепка с головой, третий – Октябринович чуть ли не целиком с голой задницей подлетает над кустами. Я сначала не понял, зачем он там вдоль кустов прыгает как лягушка, да еще с такой несвойственной резвостью. Потом понял, Октябринович превратился в ракету! Его так перло с грибов, что с каждым очередным выбросом отбрасывало от земли. Слава богу, что мне не пришлось его ловить – он неудачно приземлился на руки и превратился, если не в пушку, то в крупнокалиберный пулемет. Палил очередью, не переставая, по молодым березкам. Я тогда сильно испугался: думал от него вообще ничего не останется… Ну, или вылезет из кустов бородатый гном. Хорошо еще, что было уже тепло, Октябриныч уполз в реку и потом пищал оттуда: «Саня, дай мне мыльный корень, дай мне мыльный корень». Не признавал мыло. Теперь признает.

Потом он исчез, и не было его несколько дней. Вернулся с огромной книгой «Определитель растений Средней полосы». Думаю, что спер у ботаников в заповеднике.

– Саш, не мог он спереть, – возмутился я, – он же старый коммунист.

– После такого сможешь, – уверил Саша. – Да и как ты себе представляешь иначе: пришел человек к плотникам и попросил – ребята, дайте, пожалуйста, молоток, очень надо? А они – а как же мы? А вы?! А вы по памяти гвозди забивайте. Да и с чего ты решил, что коммунисты не воровали. Конкретно деньги, конечно, не брали как нынешние демороссы, потому как голимая уголовщина, а вот машину дров или мясо из спецраспределителя за пять копеек кило – запросто. Так что стырить молоток у плотников – это типичная совковая привычка.

– Папа с работы ножовку принес, – вспомнил я детский стишок.

– Во! – подтвердил Саша. – С тех пор у Аркадия Октябриновича только научный подход – пять тычинок три пестика, листья обоюдоострые – сходится? Тогда едим. Поэтому теперь не отравит. Да и сам он перестал пробовать на зуб все подряд. По-моему, он теперь смерти боится. Раньше он как ее себе представлял? Обнимется с березкой и уснет вечным сном. Лет через двадцать найдут его красивый благородный скелет, выбеленный дождем и снегом, рядом рога верной Зинки, и решат, что он неандерталец. А через понос никому ведь умирать не охота.

– Что-то после твоего рассказа я даже кильки в томатном соусе уже не хочу, – поморщился я,– пойдем-ка лучше похлебаем щи из элодеи канадианс, говорят она тоже съедобная.

Глава 26. Аркаша тут снова был

На третий день странствия вдоль реки мы прибыли в Пижну. Саша выполнил свои весенние обязательства перед Аркадием Октябриновичем, и до осени был свободен от его ульев. В охотхозяйстве тоже было все в порядке – егерь с Сашиным именем и бородой Льва Толстого, под присмотром жены, пахал в огороде с утра до вечера (по его словам). А в оставшемся интервале времени усиленно вылавливал рыбу из реки. С Октябринычем у них была давнишняя вражда, истоки которой мне не раскрыли. Возможно, из-за рыбы. Октябриныч тоже каждую ночь погружал в реку «морды». Наши лица и его слегка бомжеватая рожа в этом процессе никак не участвовали. Так старик называл корзины, сплетенные в виде греческих амфор. На широком конце было небольшое узкое отверстие, через которое рыба попадала внутрь корзины, а обратно выбраться ей уже была не судьба. Но за время нашего путешествия он так ничего и не поймал. Вода в реке была еще холодная, а лодки у старика, естественно не было, поэтому он притапливал свои ловушки, как придется. А по технологии морда всегда должна смотреть против ветра, в смысле против течения.

Мягкий Аркадий Октябринович егеря откровенно боялся, а тот вел себя как мелкая собачонка, которая чувствует, когда ее боятся, поэтому агрессивно лает и даже пытается тяпнуть исподтишка за правую ягодицу. Присутствие Саши сглаживало конфликт, а вновь отпертый музей стеклянной посуды сближал враждующие стороны. Но я понял, это только на время – как только мы с Сашей выступим в поход на Голубые озера, Октябриныч тут же оставит Пижну и уйдет вниз по течению со своим стадом. Хотя козам, после того как мы с Сашей очистили этот участок планеты от хлама, тут было раздолье. А вот жене егеря Аркадий Октябринович очень нравился. Чувствовалось, что она, по крайней мере, его жалеет, заботится и пытается как-то облегчить старику быт в его странствиях. Может, этим-то рыбу и заворачивали?

Мне было жалко расставаться со стариком, но орланы манили меня теперь с большей силой. И я начал договариваться как мне и где, его отыскать после возвращения с Голубых озер.

Вы когда-нибудь жили во времена отсутствия сотовых телефонов? Я немного застал это время. Это когда вы, каким-то хитроумным путем, заблаговременно договариваетесь о встрече с бывшим одноклассником, с которым не было связи лет пять. И он не приходит в нужное место и в установленный час. Может, вы ошиблись местом, может, он забыл, может, что-то случилось по дороге, может, он передумал, потому что нафик вы ему не сдались с вашими воспоминаниями. Пошел тогда и он. И всё – вы снова разошлись по жизни. И это самый простой вариант.

Более сложный вариант – идем в поход на байдарках, наша электричка отходит во-столько-то. Все с разных концов города и все опаздывают, следующая только через два часа. Если алгоритм действий заранее не оговорен, то кто-то вскакивает в последний вагон, кто-то остается на перроне в ожидании опоздавших. Которые уже едут в последнем вагоне. Наконец, все с опозданием воссоединяются на берегу реки. Вечереет. Отправляем налегке первую байдарку, чтобы опередить многочисленных конкурентов и занять место для ночлега (в разлив на реке стоянки в дефиците). И тут же случайно рвем «шкуру» второй прямо на берегу, не успев спустить на воду. Передние уже плывут, но без палатки, зато с клеем и надеждой, что их догонят. Задние сидят задницей на ящике с водкой, с палатками, но без клея и плыть уже никуда не собираются. Лечу на третьей байдарке вдогонку за ремкомплектом и везу ребятам палатку – 30 апреля, еще не май-месяц. А обратно по реке без берегов, вся поверхность которой горит от лучей заходящего солнца. Хорошо, рыбаки закричали и с берега скорректировали направление движения, иначе залез бы я в протоку и до утра бы уже не выбрался. Я догадываюсь, что думали рыбаки, глядя на мои маневры на закате дня. Но они не знали, как мне еще далеко предстоит подниматься вверх по течению, и солнца на весь мой путь уже точно не хватит. На следующий день нас ждала вторая серия. Вся компания приплывает в лагерь, а одной байдарки нет. Ждем час, ждем два, может больше. У парней с собой ремкомплект, с прошлого вечера мы поумнели, и теперь клей в замыкающей байдарке. Если бы даже порвались, за это время смогли бы уже починиться и приплыть. Делать нечего – снова против течения до того места, где разошлись. И снова мимо рыбаков на берегу. Ну, мужики, понятное дело решили, что пить водку и ловить рыбу в наше время уже не круто, надо подаваться в туристы – они точно знают как.

Но сплавали мы напрасно: ни ребят, ни следов кораблекрушения. Возвращаемся в лагерь они уже там – блуждали по старицам и протокам. И снова отсутствие алгоритма. Хорошо, что они вылезли в основное русло реки до лагеря, а если бы после. Не они и не мы этого бы не поняли. Сотовый телефон заменяет отсутствие алгоритма в жизни. До тех пор пока не разрядился или его оставили дома. А потом просто беда. Любая нестыковка и молчание телефона, и морально готовишься к самому худшему.

Итак, нам с Аркадием Октябриновичем нужно было выработать алгоритм столкновения в пространстве без привязки к конкретному времени. Я не знал, когда мы вернемся с Голубых озер. Старик не знал, где он в этот момент будет находиться. Вектор его движения был ясен, сначала вниз по течению, потом снова верх по течению без ограничения по времени и зависимости от погоды. На обратном пути он готов снова пройти через Пижну. Старик предложил в этот момент повесить кепку на ветку сухого дерева. По наличию или отсутствию кепки я должен понять, в каком направлении мне его искать: вверх или вниз. На кепку я был не согласен – сильный ветер, любопытный турист, ворона-клептоманка, происки ревнивого егеря – это не алгоритм. Но Аркадий Октябринович очень сильно настаивал, а я считал идею бредовой. Ему пришлось слегка приоткрыть свой тайный замысел. Кепка, повешенная на сук, символизировала чувство долга повешенного на меня – вернуть кепи владельцу, во что бы то ни стало. А там и время откачивать первый мед, окучивать картошку и другие дела по хозяйству. Я совсем не прочь был помочь старику, может еще и зимовать с ним случится, но что-то меня удержало от обещаний. Видимо неопределенность моего положения в этом мире пчел.

В итоге мы сошлись на том, что Аркадий Октябринович выцарапает ножичком на стене мира банальное «Аркаша тут снова был».

Глава 27. Трезвость разума

Перед походом Саша посвятил меня в свой план:

а) Весь путь занимает километров 40-45. В день ориентировочно проходим 20 километров. С запасом рассчитываем дойти до Голубых озер за три дня. Поэтому продуктов берем ровно на три дня, чтобы не тащить лишнего.

б) В километрах 4-5 (или 10) есть деревня (то ли Погуляйки, то ли Подкопайки, то ли Подставлялки – Саша не помнил), туда с озер ведет утоптанная тропа, там и пополним запасы съестного.

в) Берем мою палатку для голубых – она почти ничего не весит. Так ее прозвал Саша, потому что когда два мужика залезают в одноместную палатку… Только комары большее зло, чем потрепанный имидж.

г) Ружье не берем. От медведей и прочих хищников будем отбиваться силой духа.

Саша отказался брать ружье, потому что идти придется через соседнее охотхозяйство, где хозяйствуют охотовед Кабанов и его егерь Скипел Стеклозадов. Оба такие свиньи, что обязательно выпишут штраф, если не удастся с ними разминуться. Кабанов за деньги мать родную продал, как только выучился считать, и теперь по прейскуранту продает медведей, лосей, пушных зверей и прочую живность с территории своего охотхозяйства. Спасает только то, что территория действительно очень богатая, но труднодоступная для посещения. А Скипел, когда был моложе, строил из себя хэмингуэевского инструктора по охоте на львов и ублажал чужих жен, пока мужья на охоте.

– Читал «Снега Килиманджаро»? – поинтересовался Саша, чтобы выяснить в теме ли я.

– Читал. Только это не в «снегах Килиманджаро». «Снега Килиманджаро» – это про другое. Рассказ называется «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера».

– А ну, может быть, – неохотно согласился Саша. – Так вот, когда Скипел совсем скипел и стал женщинам неинтересен, он начал им мстить. Выглядело это так. В разгар застолья, когда все приезжие собирались за столом после охоты, он забирался на печку и начинал «портить воздух». В ответ на замечания в свой адрес, он начинал предаваться воспоминаниям: «Иван Петрович, а помнишь, как ты Катьку в малине драл?» Иван Петрович (или, наоборот, к примеру Петр Алексеевич) краснел и шел в отказ. «Ну, как же нашу доярку Катьку?» – настаивал свидетель и добавлял в рассказ несколько красочных интимных подробностей. Никакой Катьки, Машки, Ленки и тем более доярки там отродясь не было, да и фермы с коровами тоже. Но жене Ивана Петровича, (равно как и Петра Алексеевича), которая сидит рядом, этого ведь не объяснишь – отсутствие коров еще более подозрительно. Она или сразу лезла рожу расцарапать или убегала вся в слезах – в зависимости от природного темперамента. Мужики в это охотничье хозяйство не то что жен, любовниц перестали с собой возить. Скипел победил, но привычка пердеть осталась. Поэтому, как сказал Саша, лучше в Голубую палатку, чем к ним на кордон.

***

Первая часть пути была самой легкой. Нам предстояло пройти около 5 километров по лесной дороге, по которой охотники приезжают в Пижну. Это была почти прогулка, и я начал расспрашивать Сашу о том, знает ли он, как Аркадий Октябринович попал на Сежу. Сам старик избегал вопросов на эту тему, но и я был благородно ненастойчивым, поэтому так ничего и не узнал. Саша знал больше, так как за годы совместного существования со стариком у них уже было отнюдь не кепочное знакомство.

***

Сначала Аркадий Октябринович действительно работал на заводе имени Ульянова, но потом стал быстро подниматься по комсомольской линии и быстро стал градусным товарищем, как выразился Саша. Перестройку он встретил в должности второго секретаря обкома ВЛКСМ, курировал комсомольско-молодежные стройки. И тут началась ломка стереотипов, романтической идеологии, смена полюсов в сознании: враги – друзья, друзья – враги. Молодежные лидеры начали открывать собственные банки, фирмы, кооперативы. Аркадия Октябриновича не смыло общим потоком, и он остался стоять на берегу. Его добила семья. Жена устроилась к частному предпринимателю. Импортная электроника заполняла страну, а соединительных шнуров, кабелей катастрофически не хватало, видимо, не успевали завезти. Да и фирменные изделия были достаточно дороги. Вот предприниматель и организовал пайку шнуров в домашних условиях.

Разъемы закупались на знаменитой Горбушке, стоили они копейки, а вот шнурики уже в разы дороже. Бизнес был как будто мелочный, но высокодоходный. Жена стала правой рукой предпринимателя. Сначала торговали на радиорынке, а потом стали открывать небольшие магазины по продаже шнуров, компакт-дисков, телефонов и прочих девайсов.

Когда жена стала зарабатывать в месяц годовую зарплату секретаря обкома, Аркадий Октябринович запил. А жена купила дом в городской черте, машину и еще чего-нибудь. Отношения между ними стали совсем холодными. И тут у них пропадает сын. Горе снова сближает родителей. До тех пор пока до Октябриныча не доходит слух, что сын пропал не случайно, а для того, чтобы избежать службы в армии. В то время как раз был разгул солдатских матерей, и армию просто с дерьмом мешали. Октябриныч пытает жену, но та не признается в заговоре, заведомо зная его принципиальную позицию по этому вопросу. Но в ее горе он уже не верит и перебирается на Сежу. Много позже, т. е. сравнительно недавно, родственники оформили ему небольшую пенсию. И теперь, время от времени, он получает ее в Старом Яре. Значит, они оформили ему какую-то прописку? В общем, он уже не бомж.

– А сын, то потом нашелся? – поинтересовался я.

– Непонятно, – ответил Саша, – прямо Октябриныч не отвечает. Похоже, что все-таки нет.

– То есть зря он жену бросил? Одинокую женщину, потерявшего единственного сына? – я прочувствовал всю ситуацию.

– Либо ты относишься к своей судьбе хорошо, либо она к тебе плохо, – задумчиво произнес Саша. – По слухам, головой она немного после этого тронулась.

– Так может зря он все это? И ему просто стоит вернуться? – я был поражен собственным выводом. – Или ее сюда?

– Куда сюда? – жестко, с легкой издевкой, спросил Саша. – На Сежу?

– Ну, у Октябриныча есть дом, – замычал я неубедительно в ответ. – Козы, пчелы, хозяйство. Картошка, в конце концов, которую я ему посадил. Обещаю отличный урожай!

– Андрей! В старости нужен теплый туалет. Прежде всего.

– Да, ну? А как же сельские женщины? – усомнился я. – Моя бабушка прожила до 96 лет, она даже писала стоя, как лошадь.

– Сельский труд – это каторга. А это еще и поколение было железное: война, после войны… А до войны?! Тут даже сравнивать нечего.

– Ну да, – согласился я. – Не помню, чтобы она хоть раз меня по головке погладила, твердая была женщина. С другой стороны, если относиться к этому, как к испытанию… Да, ну нафик! Спутник жизни дороже теплого унитаза. По-любому!

– Так-то оно так. Только тогда зачем и почему ты в леса подался с кольцом на пальце? – Саша снова на лету выцепил причинно-следственную связь из звуков моего голоса, разбегающихся по воздуху. – С другой стороны, представь, Андрей. Это же момент истины! С каким наслаждением можно послать человека, с которым прожил всю жизнь, к черту на кулички, раз он сам туда хочет, и дожить остаток жизни в теплом туалете, и под присмотром врачей. Надеюсь я тебя не обидел.

***

Что мы говорим и что мы думаем – это не всегда одно и то же. Что мы говорим и что мы думаем – это, вообще, неважно. Важно только то, что мы делаем. Только наши поступки меняют мир, это и есть «преобразование окружающего пространства». И все не зря. Главное – торопиться не надо. И не я первый это сказал.