Loe raamatut: «Толкование сновидений»
Пролог
Когда остается дюжина пар до конца, на финишной площадке уже плюнуть некуда, не то что эффектно развернуться. Прессу отсюда вежливо гоняют, но она вновь обратно просачивается. Еще бы, здесь же все фавориты – толпятся у бортика, нервно переступая с ноги на ногу. Лыжи поставили вертикально, головы дружно повернули к табло. На каждой лыже крупный логотип производителя, на каждом лице непередаваемое словами полуобморочное выражение. У меня в альбоме куча таких снимков. «Элан» и я маленький, «К2» и я постарше, «Хед» и я, уже похожий на себя нынешнего. Теперь акценты немного другие – скорее это я и «Россиньоль». Все-таки если раньше фирма получала меня оптом, в пакете со всей командой, то сейчас я лыжник эксклюзивный и сам могу выбирать. Как это называет Илюха – «мальчика произвели из шлюх в куртизанки». Ничего, пусть издевается. Он на самом деле не завистливый, просто хамло.
Вот мы, «призовые пары», смотрите на нас, восхищайтесь. Болгары уже скатились до бронзы, но все еще надеются, что выйдет дубль. Стоят, пыхтят, быстро переглядываются между собой, перебрасываются короткими фразами – и снова глазами к табло. Не дай Бог кто-то сейчас прискачет с лязгом и скрежетом, и «разломает» пару. Болгарская команда вся сидит внизу, поправить ситуацию некому. Да и нет таких героев все равно, лучшие их лыжники застыли у бортика, впившись глазами в цифры. Еще одна пара наверху у американцев, но им тоже вряд ли светит. А вот чехи, которые только начали разминаться, меня слегка нервируют.
В принципе мы профессиональные горнолыжники. Но обычно про нас говорят – «челленджеры». Формулу «Ски Челлендж» придумали двадцать лет назад, и с каждым годом число делающих ставки возрастает на миллион человек. Удлиненная трасса, очень злая, очень быстрая, флаги разнесены почти как в слаломе-гиганте1. Требует в первую очередь выносливости и отваги, причем в количестве поболее, чем у обычного мастера спорта. А условия выигрыша на тотализаторе – как везде, нормальные коэффициенты по ставкам. И лишь для тех, кто ставит на пару – супервысокие. Казалось бы ерунда, подумаешь, мужчина и женщина из одной команды должны взять одно и то же призовое место. Две бронзы, два серебра… А ты угадывай и ставь денежки. Но в том-то и фокус, что за всю историю наших тараканьих бегов по снегу «золотых пар» сложилось лишь девятнадцать. Иногда аж по три за сезон. А иногда три сезона кряду вообще без дублей – одни поломанные ноги…
Я же говорю – злая трасса. Сегодня еще ничего, тошнотная, но проходимая. А бывает, такую отгрохают, что только на схему посмотришь и думаешь – все, пардоннэ муа, я здесь не поеду. Но потом вспомнишь, что в «Ски Челлендж» не каждого обладателя Кубка Мира приглашают, а тебя вот позвали, соберешь душу в кулак, перекрестишься – и на старт. Безумие. Экстремальное шоу с непредсказуемым исходом. Раз в месяц по одной и той же горе несутся парни и девчонки, снося флаги, вылетая, кувыркаясь, сшибая иногда публику… На видео очень зрелищно. Диски с записью самых эффектных моментов идут нарасхват. Даже я там отметился – это когда у меня от перегрузки лыжа расслоилась. Тьфу! Зачем мы это делаем? А все гордыня неуемная. В том же самом Кубке Мира я ни разу выше третьего места не вскарабкался. Тамошняя слаломная трасса для меня – частокол. Теряю на каждом флаге по одной-две тысячных просто из-за того, что темпераментом не вышел.
Бешеные деньги сегодня получит тот, кто поставил на нас с Машкой. Если, конечно, результат продержится.
Жжжах! Вздымая снежный бурун, разворачивается девчонка из Лихтенштейна. Четвертый результат. Теперь можно и расслабиться, ее напарник в этом сезоне ни разу больше пятого места не привозил. Фавориты переводят дух. Особенно глубоко дышат болгары. Кто-то истерически хихикает. Но впереди еще чехи и австриец. При жеребьевке их отнесло в конец, трасса ребятам достанется разбитая, но и ноги у этой компании золотые. Будем надеяться… Шмяк! В пролете Лихтенштейн. Трибуны визжат. Одного из букмекеров схватили под руки и понесли – сердечный приступ. Наверное, впарил лихтенштейнца какому-нибудь азартному мафиозо за «темную лошадку». Ну и дурак.
Вокруг девчонки из австрийской команды вьются репортеры. Знаю я эту Ханну, слова из нее не вытянешь. Вся она сейчас там, наверху, где уперся палками в снег ее возможный напарник. Привезет он ей серебро, или нет? Второй мужик-австрияк висит на бортике и с отрешенным лицом таращится, куда и все. Откатали хорошо, выложились до последнего, но… Впечатление такое, что цифр на табло ребята не видят. Просто смотрят. Устали. Ни мышц, ни нервов, ни воли. Оставили на трассе всё целиком. Мне их жаль. Почти как себя.
Эттеншн! Гоу! Снежная пыль, кланяющиеся до земли флаги. Один не удержался в «стакане», намертво вмороженном в покрытие, и улетел куда-то в толпу, когда его срубил австриец. Отменно парень атакует. Отменно. Но серебра ему не видать. Слишком лихо начал – до того за здравие, что с середины трассы начнется упокой. Дружный вздох на трибунах – промежуточный финиш у этого деятеля лучший. Ерунда, сейчас он начнет уставать и ошибаться. Машка сильно толкает меня плечом. Я на миг оборачиваюсь и дарю ей взгляд, полный вдохновенного пренебрежения. Это не для нее, для камер, что впились объективами в мое лицо, ищут отголоски страха. Машка фыркает. Глаза у нее блестят – на подходе слеза. Ничего удивительного. Закрытие сезона. Полный моральный и физический износ. В таком состоянии не то, что расплакаться – застрелиться впору, когда твои основные конкуренты съезжают.
Вжжжж!!! Австрияк первым делом срывает лыжи и ставит их торчком, честно отрабатывая контракт. Да, с нервной системой у парня все нормально. А может понял уже, как обманулся со своим резким стартом. Чуть-чуть ему поровнее съехать, придержать себя поначалу – было бы серебро. А так – спекся на второй половине трассы. Ханна качает головой. В женском зачете второе место, в мужском третье. Австрийского серебряного дубля не сложилось, зато бронзовый сломан, болгарский. Опять. Как в прошлый раз и позапрошлый. Братья-славяне затравленно озираются. Нет, коллеги, жесткий слалом не для честолюбивых. Он только для лучших. Для таких, как мы с Машкой. Кстати, пора бы ей и разрыдаться. Телевидение обожает такие штуки. И спонсоры, те просто тают. Боссы корпораций, как правило, малость сумасшедшие, и истеричные натуры им близки по духу. Садомазохистское занятие жесткий слалом. Что кататься, что инвестировать в него, что делать ставки. Одна фигня.
А я спокоен как вымерший динозавр. Я совершенно чужой на этом празднике жизни. Парю над ним и удивляюсь – какого черта меня сюда занесло? Мне ведь не нужно себе ничего доказывать, мне отлично известно, что я лучший. Для чего же я здесь? Деньги зарабатываю? Ох, вряд ли. Горжусь тем, что если в классическом слаломе торможу, зато тут молодец? Застарелый комплекс неполноценности залечиваю? М-м… Нет, конечно, приятно стоять у бортика и ждать, когда принесут медаль и чек. Но это совсем не главное. Дело просто в том, что я люблю съезжать. Так мы это называем – «съезжать». Богатая формула. На трассе случаются иногда моменты временного умопомешательства, когда ты становишься богом. Не с заглавной буквы, конечно, а вроде того придурка из Старшей или Младшей Эдды, который ходил с кувалдой и всех лупил по головам. Да, именно съезжать. Катаются чайники. Купаются э-э… купальщики. Хард-слалом задает лыжнику слишком жесткие рамки, чтобы называть сие действо «катанием». Вот мы и съезжаем потихоньку. Это как в F1, где нет водителей, только пилоты. Кстати, у нас и задача та же самая – носиться по узкой дорожке, которую тебе навязали.
Так, стартовала наша Мисс Америка. Злосчастный флаг, убитый австрийцем и наспех засунутый в «стакан», опять летит кому-то в морду. Нет, Штаты сегодня явно не в форме. От напряжения в горле пересохло, свистну-ка я ребятам, чтобы подбросили водички. Мне самому к бортику отходить нельзя, маркетинговая стратегия не велит. Обязан красоваться перед объективами, возвышаться и царить. Машка что-то говорит нашему комментатору, и интонации у нее на грани срыва. Бедная Машка. Когда она объяснялась мне в любви, у нее был примерно такой же голос. Если ей вступит в голову, что заполучить меня удастся только убив Кристи, она это сделает без промедления. Хотя вру. Мы с Марией оба страдаем комплексом превосходства. Убивать какую-то мелкую и худосочную француженку, которую в наш лихой «Ски Челлендж» никогда не пригласят, это по Машкиным понятиям моветон. Примерно то же, что для меня ревновать Кристи к ее прежним любовникам. Поэтому Маша искренне считает, что я просто временно заблудился, и это скоро пройдет.
«Ну что, Павел, как вы думаете, вас уже можно поздравить?» – «Нет». – «Это горнолыжное суеверие, или вы просто ждете выступления чехов?» – «Да». – «Сейчас на старте лучшие спортсмены чешской команды, вы полагаете, они могут улучшить ваши результаты?» – «Сомневаюсь. Золотой пары у чехов не будет. А вот Боян в принципе может разломать наш дубль. Конечно, трасса очень сильно разбита. Но вы же знаете, Влачек уже несколько раз из безнадежных внешне ситуаций вывозил отличное время. Это безусловно талантливый лыжник. Горжусь, что могу назвать его своим другом». – «Он лучший на сегодня, как вы думаете?» – «Я не сказал, что он лучший. Сегодня лучшие – Мария и я. А Влачек просто талантливый. Он еще не так ровно выступает, чтобы считаться лучшим. Извините, мы следим…»
Вот так, и только так. Спонсоры плачут. Народ стонет. А что же ты, милая Кристи? Что ты скажешь мне после? «Поль, ты неисправимый пижон». Умница. «Но я все равно тебя люблю». Правильно. Я тоже.
Нужно будет потом извиниться перед Бояном, если мое заявление пойдет в эфир. Потому что наврал я, ох, наврал… Ладно, через несколько лет я сам буду носиться с микрофоном, и мне будут врать другие лыжники. Элементарная физика – закон сохранения вранья в информационном поле.
Мисс и Мистер Америка, он четвертый, она пятая, вне себя от раздражения, но все равно с улыбкой идут к нам говорить комплименты. Злы они не на нас с Машкой, только на себя. «Пол, Мэри, сегодня ваш день». Ну, это мы еще посмотрим… «Когда сделаете круг почета, не целуйтесь слишком долго, можете замерзнуть! Ха-ха!»
Ха-ха-ха. Машка уже передумала рыдать, она хищно буравит глазами мой висок. Круг почета – забавная церемония. Но при этом удивительно торжественная. Представьте себе окружность. Нижняя ее точка – финишный створ, верхняя у подножия центральной трибуны, возле пьедестала. Золотая пара встает спина к спине в нижней точке и разъезжается коньковым ходом в разные стороны вдоль бортика, чтобы в верхней точке встретиться. По дороге победители радостно машут толпе, а им на головы сыпятся градом примороженные цветы, очень жесткие и травмоопасные от холода мягкие игрушки, какие-то флажки дурацкие и прочая дребедень. Под трибуной победители на приличной скорости заходят друг другу в лоб, но в последний момент чуть подтормаживают и мягко въезжают один другому в объятья. Вот, собственно, и все. А дальше уже всякая ерунда типа пьедестала, медалей, дипломов, чеков и душа из шампанского. Главное – круг почета. В жизни «челленджера» он случается только раз. Во всяком случае, пока исключений не было. Тяжело это сделать – чтобы два золота в одной команде. Чересчур жесткие трассы, чересчур мощная конкуренция.
Я кошусь на столпотворение у букмекерских терминалов. Ставки, которые собираются прямо с трибун, ничто по сравнению с денежными потоками, идущими по сети. Но для серьезных контор эти кабинки – элемент престижа. А лыжнику они напоминают: ты на ипподроме. Ты скаковая лошадь и жокей в одном лице. Десятки миллионов людей надеются на тебя, и миллиарды юро стоят на кону. Боян как-то признался, что иногда ему бывает стыдно. В самом деле, вот ты привез себе медаль, а в каком-нибудь Гондурасе у человека инфаркт. Я ему в ответ: а сто инфарктов не хочешь? А двести? Он даже в лице переменился.
А вот, кстати, и пошел Боян Влачек. Наши шибко образованные комментаторы, уверенные, что как пишется, так и слышится, упорно называли его «Влчек», пока я им не сделал внушение. По-русски фамилия Бояна будет Волков. М-да, стильно шпарит господин Волков. Тресь! Опять этот флаг улетел.
Машка инстинктивно жмется ко мне вплотную. Есть чего бояться, дружище Боян опасный соперник. В будущем сезоне он меня точно сделает. А если поднапряжется как следует, то и сейчас все может быть. У мужика на самом деле талантище, не хуже, чем в свое время у Стенмарка или нашего Жирова. «Продвинутый интеллект нижних конечностей», как это называет острослов Илюха. Для Бояна фактически нет чрезмерно разбитых трасс. Он в любой канаве выписывает идеальную траекторию. Мне часто приходится драться с горой, Бояну никогда. Я побеждаю не столько мышцами, сколько бешеным напряженеим мозгов. А этот талантливый чех подкачал мускулатурку – и ездит себе, посвистывая. Сам видел. И слышал. Пока что моя голова умнее, чем его ноги. Пока еще… Ох, красиво чешет! Впрочем, ему же хуже. Старый уговор – если разобьет мой золотой дубль, подарит мне свой «Порш». Уговору лет десять, мы тогда еще ни о каком золоте и ни о каких «Поршах», естественно, не мечтали. А сегодня все реально. Ох, как прет! Лучший результат на промежуточном. Машка шмыгает носом. Эй, старик! Полегче! Да что же ты делаешь?!
Казалось, мир взорвался, когда он упал.
За последними стартами уже никто особенно не следил. Боян, хромая, протолкался ко мне сквозь толпу репортеров, и я его расцеловал. «Катайся пока на „Порше“, старик. Я еще подожду». – «Договорились. В будущем сезоне он тебе достанется». – «Что с ногой?» – «Ерунда. Давайте, мои хорошие. Круг почета. Эй, Мария! Мысленно я с тобой! В смысле – на месте Павела. Ха-ха-ха!»
Ха-ха. Бронзовые и серебряные призеры уже начали распихивать толпу. Самые титулованные в мире «челленджеры», невзирая на прошлые заслуги, бегали по финишной площадке, оттирая прессу к бортику. Тоже в некоторой степени ритуал. Для золотой пары стараются все. Ну, вот и занавес. Финита. Поднимайте флаг. В году две тысячи двадцатом русские сделали «трижды двадцать». Мы – юбилейная, двадцатая золотая пара за всю двадцатилетнюю историю жесткого слалома. И Машка вовсе не собирается плакать. Она уже представляет, как мы обнимемся там, в верхней точке окружности.
Как это было красиво, наверное, со стороны! Чуть подтанцовывая, чтобы движение казалось легким и естественным, я пошел «коньком» вдоль бортика, хлопая рукой по подставленным мне ладоням. Лыжи скользили так легко, будто меня толкала в спину невидимая крепкая длань. Я разогнался даже больше, чем нужно, и не хотел ни останавливаться, ни даже немного подтормозить. Я хотел, чтобы это длилось вечно.
У Машки в руках набрался огромный букетище, и она небрежно отшвырнула его. Вороная грива, яркий чувственнй рот, огромные зеленые глаза, полыхающие неземным огнем. Мы все-таки чуть-чуть погасили скорость. Но все равно наши тела грубо столкнулись, и у обоих перехватило дыхание. Машка впилась в мои губы, мы плавно заваливались на бок, это падение оказалось бесконечным – наверное из-за поцелуя, в который моя партнерша вложила все то, о чем уже тысячу раз мне говорила. Наконец мы, не разжимая объятий и не размыкая губ, рухнули, и сквозь вселенский рев толпы пробился восторженный щенячий визг. Это русская команда рванулась от бортика – у каждого в руках целый сугроб, – и принялась исступленно нас хоронить. Ритуальное омовение снегом. Не захлебнуться бы. Хуже, чем утонуть в снегу, наверное, только в песке. Я в снегу тонул. Мерзейшее ощущение.
Я открыл глаза и увидел сомкнутые длиннющие Машкины ресницы. Я оторвался от нее на миг, перевел дыхание, и чуть не поцеловал снова. Она была прекрасна. А вокруг плясали люди.
Вот сказать бы сейчас: «Мария, я тебя люблю». И все. Преданная, верная, готовая для моей пользы любому голову оторвать, рожать от меня детей, вести хозяйство, глядеть собачьими глазами… Впрочем, можно не говорить ничего, все так и есть на самом деле. Только руку протяни. Но в том-то и дело, что мне нужно произнести эти слова в первую очередь для себя. Это как обменяться кольцами. Просто символ. Но в нем чертовски глубокое содержание. Во всяком случае, так это я понимаю. Наверное, поэтому я еще ни с кем не обменивался кольцами.
А с другой стороны – ведь когда придет время расставаться, Машка отвернет голову мне. Наверное поэтому, как я ни старался, мне так и не удалось проникнуться к ней ответной глубокой и всепоглощающей страстью. Мария льнула ко мне с самого начала, еще в юниорской группе. Потом демонстративно шастала по мужикам с таким видом, будто назло. Пару раз я пытался с ней серьезно поговорить, но все мои аргументы разбивались об ее уверенность в том, что рано или поздно мы будем вместе. Ужасная женщина. Никто меня не заставлял так угрызаться совестью. Вот Боян из-за каких-то инфарктников казнится, а мне перед Машкой стыдно. За то, что хоть зарежься – не смогу я ее полюбить. Мне с ней даже насчет переспать, и то подумать страшно. Даже спьяну. Знаю, чем это кончится. А потом, я такой странный тип… Кто это сказал, мол умри, но не дай поцелуя без любви? Не помню, но это про меня. То ли молодой еще, то ли слишком романтик, то ли все тот же комплекс превосходства во мне играет. Вообще-то, сами подумайте, какой смысл в сексе с человеком, который тебя не интересует как личность? Может, тогда за деньги честнее будет? А резиновых женщин сейчас насобачились делать таких, что от живой не отличишь.
Короче говоря, так я ее и не поцеловал. Наоборот, даже слегка встряхнул. А она наконец-то заплакала. Все решили, что это на радостях, и бросились нас откапывать.
И тут наступил какой-то провал в сознании, потому что вдруг оказалось, что я сплю и вижу удивительный сон. Мы с Кристи бок о бок неспешно катились по одному из знакомых мне с раннего детства склонов в подмосковном Туристе, и вокруг были люди, вынырнувшие откуда-то из далекого прошлого, те, кто учил меня, совсем несмысленыша, стоять на лыжах – в основном родственники и их друзья. Что удивительно, все они были молодые, какими их запечатлело мое детское «я». Светило яркое солнце, и ноги сами писали дугу, и совершенно неожиданно я почувствовал скользящей поверхностью какую-то жидкость. Опустил глаза – под лыжами действительно плескалась абсолютно прозрачная вода, тонкой пленкой лежащая поверх непрочного льда. Это был замерзший пруд, слегка подтаявший сверху. Я не испугался, инерции вполне хватало, чтобы докатиться до берега. Кристи тоже не выглядела беспокойной, только чуть нахмурилась, стараясь держать баланс. В принципе катание по воде совсем не такая отчаянная забава, как это выглядит со стороны. Мне довелось однажды присутствовать на зимнем альпийском карнавале, и черт меня занес посмотреть, как подвыпивший народ штурмует с разгонной горы вырубленную в реке полынью. В этом трюке главное – трезво оценить, каким окажется перепад в скольжении, когда ты вылетишь со снега на воду, и не потерять равновесия. Трезвых на карнавале днем с огнем не сыщешь, так что зрелище выходит презабавное. Недаром большинство стартующих из одежды на теле оставляют только лыжи и трусы. Я тоже был тогда, признаться, здорово навеселе. Слово за слово, ну и… И ничего особенного не произошло. Холодный расчет, обжигающий глинтвейн (а в нем лошадиная доза русской водки) – и мне пришлось даже активно тормозить, когда полынья осталась позади. А опыт запомнился, поэтому и во сне я скользил по воде смело, дотянул до берега и даже выскочил на него почти на полную лыжу. Пришлось толкнуться палками, чтобы выдернуть задники, и все проблемы. А Кристи уже стояла впереди и улыбалась мне.
Почему-то были сумерки, и я сразу узнал это место – родная территория Московского Университета. Слева ощущается громадина того, что понимающие люди зовут «ГэЗэ». Вот первый гуманитарный, а вот и спорткомплекс. Дорожки оказались залиты льдом, слегка припорошенным снегом. Я оглянулся – пруда уже не было, да и негде ему здесь поместиться. Но тем не менее, мы это сделали. И Кристи уже стояла у меня за спиной. Ну что ж, на перекрестке особенно не разгуляешься, так ведь и мы не Наполеоны – верно, Кристи? А то, что почти голый лед под ногами, это ерунда. Канты такие, что бриться можно. Гоу! Круг почета. Не знаю, почему, но чувствую – мы его заслужили.
И мы степенно, не спеша, заложили круг. Мягко, с ювелирной точностью сошлись грудь к груди. Я заглянул в ее глаза и чуть не задохнулся от прилившей к сердцу нежности. У вас бывало так – всем телом вдруг ощутить, насколько же ты любишь? И насколько любят тебя… Мы даже не поцеловались, мы просто обнялись, прижались друг к другу, вложив в это объятие столько доверия и верности, сколько бывает лишь между самыми близкими людьми. «Я люблю тебя, Кристин». Во сне мой французский оказался гораздо чище, нежели на самом деле. «Я люблю тебя, Поль». Вот так. Именно так. И никак иначе.
Тут-то я и проснулся.
И ничего не понял. Ну совершенно.
Я сидел на жесткой табуретке в лифтовом холле какой-то провинциальной гостиницы. В аккурат между двумя лифтами, прижавшись щекой к холодной стене. Перед носом торчала старомодная пластиковая кнопка вызова. Неподалеку стояла еще одна табуретка самого простецкого вида.
Я не без труда отодрал щеку от стены и попытался разобраться, что, где и когда. Сразу испытал некоторое облегчение – на мне оказался мой любимый джинсовый костюм от Манчини, в карманах прощупывались документы, кредитки и наличные. Уже проще. Только как-то непривычно в ногах. Я посмотрел вниз – ого! А ботинки? Ладно, хотя бы не совсем босиком, все-таки в носках. Но э-э… м-м… почему? Зачем?
Послышались шаги. Повернуть голову оказалось неожиданно трудно, поэтому я решил просто дождаться развития событий. «Лифта ждешь?» – деликатно поинтересовались сверху. Ну, глаза-то меня слушались.
Совсем молодой парнишка, стажер, только что перешедший к нам из юниорской лиги. Взяли на пробу. Черт побери, ну почему явился этот салажонок, который просто не поймет, что я не в себе? Из деликатности, так сказать… Почему не Генка? В крайнем случае Илюха или Димон… Что же мне теперь делать?
Он утопил кнопку вызова и присел на табуретку напротив, стараясь не глядеть на мои ноги. «Я с тобой прогуляюсь, ладно?» – вот и все, что пришло в голову. «А?… Да, конечно». Ну и отличненько. Мне бы только оценить для начала обстановку, там уж я как-нибудь… Ничего не понимаю. Неужели меня накачали какой-то дрянью? Кто? Где? Чего ради?
Подошел лифт, парень встал и шагнул в кабину. Я тоже поднялся, довольно легко, и последовал за ним, какого-то хрена ради прихватив с собой обе табуретки. Их оказалось совсем не трудно пристроить сиденье к сиденью и ухватить одной рукой. Новобранец по-прежнему старательно отводил глаза. Ладно, малыш, не тушуйся, сейчас выберемся на улицу, там я мигом сориентируюсь.
Черта с два! Как только двери на первом этаже открылись, у меня перед глазами все поплыло. И очнулся я уже посреди здоровенного супермаркета, по-прежнему босой и с дурацкими табуретками под мышкой. Н-да, положеньице… Где-то впереди маячит салажонок, и даже по спине его понятно, до чего он рад от меня отделаться. Удрал? Или я его того… попросил? Не помню. Ничего не помню. Мама! Куда это меня занесло? Ну-ка, оглядимся. Медленно. Не упасть бы с перепугу, оглушительно грохоча табуретками – поджилки так и трясутся. О-о! У-у… Молодец, Поль. Это ж надо так надраться! Чудовище ты горнолыжное!
Продавцы в мою сторону подчеркнуто не глядят. Да идите вы! Зато теперь я знаю, куда меня зашвырнуло. Наверное, пока сюда шли… Шли? Ноги сухие, носки чистые. Ну ладно, пока мы сюда э-э… перемещались, я сумел-таки шестым чувством просечь рельеф местности. И как только до меня дошло, какой это город, сразу пошли на ум и некоторые подробности. Итак, я торчу с этими кретинскими табуретками прямо в геометрическом центре задрипанного, но милого австрийского городишки Кица (то есть Китсбюэля, но русские между собой говорят «Киц» – видимо, бессознательно уходя от рвотных ассоциаций). Хоть какая-то явная сцепка с реальностью. Уффф… В целом не худший вариант. Случись со мной такой конфуз дома – сидел бы уже в ментовке. Проба на наркотики, вежливый звонок менеджеру… Б-р-р! А Киц все-таки Европа, место культурное, граждане уважают право личности на самовыражение. Выйду сейчас на улицу, влезу на табуретки, будь они неладны, и стихи начну читать – никто глазом не моргнет. Хотя к русскому горнолыжнику могут и сбежаться послушать – нас в городе знают, мы поблизости арендуем тренировочную базу. И вообще, Киц только лыжами и живет. Так, а что, собственно говоря, тут сегодня делают русские? Тренируются? Ага, в употреблении психоактивных средств! Ладно, подключим голую логику. Если зеленые юнцы лазают по дорогим магазинам, а я достаточно косой, дабы разгуливать босиком… Естественно! Финальный этап «Челлендж»! Мы просто закрыли сезон. И сегодня… Ой, сегодня приезжает Кристи. Да, это будет, как говорит Илюха, «пассаж»! В хор-рошеньком состоянии встречу я свою возлюбленную. Клянусь, не виноват. Но кто меня так накачал?… И чем?! В жизни ничего крепче пятидесяти градусов в рот не брал. А уж про коноплю или там галлюциногены всякие разве что понаслышке знаю. Впрочем, разберемся. Да и Кристи не девочка, поймет.
Теперь два неотложных вопроса. Табуретки эти мне, судя по всему, очень дороги, так что расставаться с ними подождем. Вдруг на самом деле пригодятся. Обстановка-то непредсказуемая. Черт его знает, куда меня через минуту забросит, и какие чудеса я там обнаружу. Может, пресс-концеренцию, а может и групповую драку наших с ихними. В обоих случаях лучше приходить со своими табуретками… И обязательно добыть что-нибудь приличное на ноги. Конечно, если ты в джинсе от Манчини, то можешь, наверное, и с расстегнутой ширинкой по улицам фланировать, сочтут за экстравагантного миллионера. Но я не люблю босиком, мне дай волю, всю жизнь бы в горнолыжных ботинках рассекал. Так, где тут обувной?…
Следующий всплеск сознания оказался гораздо ярче предыдущего. Если в первый раз я очнулся просто невменяемым, а во второй был все-таки здорово ушиблен, то сейчас я чувствовал себя приблизительно на четыреста граммов крепкого. То есть сильно пьяным, но никак не сумасшедшим. Мягко расслабленным и на своем месте. Место являло собой уличное кафе, где столики размещались прямо на мостовой, отгороженные легким барьерчиком. Я сидел, развалясь, в пластиковом кресле и боролся с желанием пойти за сигаретами. Трезвый я не курю, да нам и не положено, но вот когда выпью – обожаю это дело.
Оглядываться было страшновато, но пришлось. Табуретки мои драгоценные обнаружились неподалеку, рядом с сервировочным шкафчиком. На ногах ощущалось что-то мягкое, но прочное, наверное, какие-нибудь новомодные мокасины. А вокруг смутно угадывались знакомые лица. Наши. Русские «челленджеры». Я огляделся снова, на этот раз намного увереннее. Было очень тепло – какое, на фиг, закрытие сезона, больше похоже на альпийские тренировочные сборы, – но мне уже надоело удивляться. Ребята вокруг оживленно беседовали. То, что я пребываю в совершенно зоологическом состоянии, их никак не трогало. Это слегка обнадежило – значит, при беглом поверхностном осмотре у меня все в порядке. Что ж, тогда не будем форсировать события. Посидим, оглядимся, покурим, а там посмотрим.
А может, это глюки у меня были? И на самом деле пребывал я здесь, за столом, в полном ферфлюхтере, то есть отрубе. Сначала просто спал – кстати, нужно будет обсудить с Генкой этот сон про катание по воде, – а потом радостно галлюцинировал. Бывает. Но какой же, извините, дряни я накушался? И кто мне ее подсунул? Вычислю, кто – удавлю паразита.
А сон был интересный. В общем-то я и без психолога могу разобраться в его знаковой системе. Катание по воде… Момент преодоления. И заслуженная награда потом. Так, а что же я такое, собственно говоря, преодолел? Сделал золотой дубль? Не то. Не было там никакого чрезмерного напряга. Само вышло. Просто удачно карта легла, особенно Боян подыграл с этим своим падением. Классический поворот «оверкант», коронный номер самоуверенного чайника. О собственную лыжу споткнулся. Нет, хоть убей, не помню ничего особенного в ближайшем прошлом, что могло бы инспирировать этот сон. А если он, что называется, вещий? Может же быть такое в принципе… Во всяком случае, Генка это не отрицает. Носятся в воздухе сгустки информации, и остро восприимчивые натуры, вроде меня, их отлавливают. Но тогда получается, что ничего хорошего впереди не ждет. И чтобы произошло то блаженное воссоединение, которое мне приснилось, нам с Кристи придется основательно упереться. Во что? Какие такие преграды у нас на пути? Да никаких. Пусть хоть война с Францией. Эмигрируем в какую-нибудь Новую Зеландию, и все дела.
Курить хотелось дальше некуда. Ребята оживленно болтали между собой и меня по-прежнему не замечали. Я встал, пошатнулся, но быстро поймал равновесие, и тут же всей стопой прочувствовал новую обувь, буквально каждый миллиметр. Нет, уважаемые коллеги, не опустился я до ультрамодных мокасин, фигушки. Конечно, не так удобно, как «Россиньоль-Про», но все же совсем недурно. А стоит небось… В который раз пришлось опустить глаза и посмотреть на ноги. Действительно, стоит определенной суммы. Короткие остроносые сапожки из темно-синей замши, мой любимый фасон. Ну-ка, чуть шевельнем нашим золотым голеностопом, застрахованным на пятьсот тысяч «юриков» от потери трудоспособности… Судя по колодке, сапоги явно итальянские. Лень снимать, чтобы разбираться, угадал я фирму или нет. Успеется.
Я подошел к загородке, шагнул через нее и оказался на улице – хотя какая улица, мы и так на ней сидим. И остолбенел. Навстречу мне, сияя, как рождественская елка, топал по осевой линии Илюха. Сначала я не понял, что с ним такое – он весь переливался и сверкал. Приглядевшись, я увидел, в чем дело. Наш главный хохмач и «вечный третий» русского жесткого слалома был облачен в наимоднейший вечерний туалет, и с каждой из многочисленных деталей костюма свисала бирка, украшенная огромным радужным логотипом Юденофф.
На почтительном расстоянии за Илюхой крался розовощекий юноша с сантиметром на шее – приказчик. Увидев, что к Илюхе подхожу я, приказчик мгновенно затормозил и уткнулся в витрину ювелирной лавки. Молодец. Ценю профессионалов. Другой бы на его месте бросился и меня окучивать, но этот, хотя и молод, четко знает, что парень в джинсах от Манчини не оденется в Юденофф даже задарма. И даже в классический смокинг. Да какой там смокинг, я у него и трусы-то не куплю. Хотя шьет мужик толково, но все равно это одежда русских нуворишей. Впрочем, подобные тонкости Илье не по зубам, а костюмчик ему и на самом деле к лицу.
