Loe raamatut: «Метапсихология социализма»

От авторского коллектива

«Декабристы разбудили Герцена.

Герцен развернул революционную агитацию».

(Владимир Ульянов-Ленин, «Памяти Герцена»)

«… – А когда они, наконец, разбудили Герцена…

– Как же! Разбудишь его, вашего Герцена! – рявкнул вдруг кто-то с правой стороны.

Мы все вздрогнули и повернулись направо…

– Ему еще в Храпунове надо было выходить, этому Герцену, а он все едет, собака!..»

(Венедикт Ерофеев, «Москва-Петушки»)

Работа над этой книгой была довольно трудна по двум причинам.

Во-первых, непросто описывать тропический оазис, сидя на льдине. То есть весьма сложно доносить до людей, выросших в идеологии последовательного расчеловечивания, и подчинения любых начинаний идее личного материального успеха, как выглядит, снаружи и внутри человека, другая жизнь. Жизнь вне пирамиды.

Во-вторых, трудно говорить обычным голосом посреди орущей толпы. Осознавая, что с вероятностью в 99% твой голос не будет услышан. В мире, где миллиарды людей ежедневно и ежечасно пишут, причём, опять-таки, пишут в основном на тему личного успеха, материального благосостояния, и собственной исключительности, пишут в разных форматах, от постов с соцсетях, до развёрнутых монографий, – в таком мире сама по себе попытка написать нечто противоположное примерно соответствует идее поместить иголку в стог сена. Вернее, в стог иголок.

Ключевой в преодолении этих трудностей стала следующая мысль.

Мир меняют единицы.

Разговаривать с толпой – бессмысленно. Толпу нужно просто направлять: её невозможно сбить с пути, ей всё равно, куда идти…

Разговаривать надо – с одним.

Эта книга – для одного. Этот один, прочитав её и приняв, откажется от идеи собственного превосходства и богоизбранности, перестанет служить глобальному золотому телёнку, и начнёт строить свою жизнь по иным принципам.

А обращаться к миллионам – удел Будды, Христа, и им подобных. Чем они, собственно, уже много лет (к сожалению, не всегда успешно), и занимаются. В том числе – на страницах этой книги.

Мы пойдём другим путём.

…Кажется, это уже кто-то когда-то говорил?

И кого-нибудь тоже, наверняка, разбудим. Хотя бы одного.

На чём, собственно, и посчитаем свою миссию выполненной.

В этой книге нет ни политических прений, ни исторических разоблачений.

В ней нет ни революции, ни индустриализации, ни коллективизации, а приватизация упоминается только мельком.

Аббревиатуры СССР, ГУЛАГ, ФРС США, ЦРУ и ФСБ в ней встречаются лишь для описания отдельных аспектов видимой реальности – тех, что наилучшим образом ассоциируются именно с этими буквами.

Сложный историко-психологический анализ фигур В.Ленина, И.Сталина, Н.Хрущёва, Л.Брежнева, А.Солженицына, М.Горбачёва, Б.Ельцина, и прочих так или иначе ассоциируемых с построением и разрушением социализма в России персон, в книгу также не вошёл.

Зато в книге много экономики и идеологии. Правда, с известными нюансами. Экономику в ней обсуждает Буратино после неудавшегося рейда на Поле Чудес. За идеологию отвечает странствующий дервиш Ходжа Насреддин: причём отвечает он за неё своему ослу в понятных собеседнику терминах (беседа с ослом – главный тест на профпригодность для всех идеологов). Ну, и тому подобное.

Ибо для целей настоящей книги и экономика, и даже идеология – суть инструменты вспомогательные. Главный инструмент (он же и главный духовный выбор) – мировоззрение. Выбор картины мира.

Ведь возвращаясь домой, вы при взгляде на окошко собственного дома задаёте себе только один, главный вопрос: есть там свет, или его нету?

Если он есть, вы не пытаетесь понять, что именно является источником света. Важно само наличие света в окне, будь то электрическая «лампочка Ильича», пламя свечи на ветру, Вечный огонь, или просто огонь в тесной печурке…

Равным образом, тьма в окне вашего дома не вызывает у вас вопроса о том, что же такое там не горит: результат ли это веерных отключений лампочек Ильича от РАО ЕЭС Борисовича, ликвидации Вечного огня в силу неуплаты за газ, или результат задувания огня в печурке бородатым лагерником Иваном Денисовичем.

Вам, повторяем, важен мета-вопрос: есть ли в окошке свет? Ждут ли меня?

Или мой дом встречает меня постылой темнотой одиночества?

Если обсуждать социализм именно так, метапсихологически, как мировоззренческий выбор, то все нюансы экономического, исторического, и даже идеологического характера отпадают, и предметом рассмотрения остаётся лишь вопрос о свете и тьме.

Витя Алябьев, советский учащийся.

Эрегорд Харальд Агер, шаман.

Виктор Павлович, сновидец.

Олег Герт, писарь.

***

Никто, конечно, не рождается на свет с уже готовыми понятиями о праве и справедливости, но человеческая природа устроена так, что в известном возрасте эти истины естественным образом вырабатываются.

(Вольтер)

…Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрест

Ни один не мерцает маяк.

И тому, кто не понял вещания звезд,

Нестерпим окружающий мрак.

И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,

Что грядущего ночь не пуста,

Затуманила сердце усталость и месть,

Отвращенье скривило уста…

Не стучись же напрасно у плотных дверей,

Тщетным стоном себя не томи:

Ты не встретишь участья у бедных зверей

Называвшихся прежде людьми.

Ты железною маской лицо закрывай,

Поклоняясь священным гробам,

Охраняя железом до времени рай,

Недоступный безумным рабам.

(Александр Блок)

«Вы, возможно, не в курсе – в русском языке "голубой" означает "гомосексуалист". Меня давно вопрос занимает, почему на всех штабных картах стрелочки всегда синие и красные.

Как будто главное содержание истории – борьба пидарасов с коммунистами.

Я думал, может, вы знаете?»

(Виктор Пелевин)

Предисловие

Эту рукопись я получила при странных обстоятельствах.

Сначала всё шло как обычно, и как было запланировано. Накануне я созвонилась с автором, и мы договорились, что я приеду к нему на дачу в Малые Березники между десятью и одиннадцатью часами утра. С автором я работала не первый раз, он и сейчас предварительно уже присылал мне отдельные куски текста нового романа: я планировала в этот приезд забрать полный вариант рукописи и согласовать кое-аспекты будущего издания.

Скажете, есть «емеля», Скайп и всё такое? Ну, а что делать, если писатель – старовер и текст набивает на пишущей машинке? Да-да, на таком трофейном «Ундервуде», с вжикающей кареткой и пафосными круглыми клавишами. И да, перевод напечатанных таким образом листов в электронный вид – это проблема редакции. Спасибо ещё, что не гусиным пером от руки пишет, Хэмингуэй хренов…

В общем, в десять я прыгнула в машинку, а примерно в половине одиннадцатого была возле ворот его дачи. Ещё выруливая из соснового бора на опушку, я набрала на мобильнике его номер, но в ответ услышала «Абонент не отвечает или временно недоступен». Ничего, подумалось, сейчас абонент ответит за необходимость моего персонального приезда за тридцать километров от города: ответит хотя бы чашкой хорошего чая…

Но не тут-то было.

Подъехав к воротам, я остановила машинку и осталась сидеть. Огромные окна на фасаде дачи должны были показать хозяину, что моё высочество подъехали, а вылезать и топтаться возле забора мне как-то не комильфо: выйдет, встретит. Посидев таким образом минут пять без ожидаемого результата, я, естественно, взбеленилась и, подчёркнуто обиженно кликнув пультом сигналки, всё же подошла к забору. Калитка, как я сразу заметила, была приоткрыта, так что я вошла и громко, нараспев, прокричала какое-то приветствие – типа, встречай гостей, хозяин! – топая по дорожке из гравия к дому.

Однако навстречу мне никто не вышел, и дверь в дом никто не открыл.

Я девушка деликатная, и степень моей наглости хоть и позволяет мне впереться без приглашения в чужой сад, но всё же недостаточно высока для проникновения без оного в чужой дом. Поэтому, стоя на крыльце и разместив на лице гримаску «Раздражение лёгкой степени», я снова набрала номер и снова услышала про то, что абонент не абонент.

Потоптавшись на крыльце, я взялась за ручку входной двери, в тоже время рассеянно повернув голову в сторону сада, и тут произошли сразу два события: входная дверь, щёлкнув замком, отворилась, а в глубине сада мне показал себя похожий на теремок деревянный сортир с настежь распахнутой дверью.

Две двери, таким образом, отворились передо мною одновременно. Ну разве не чудо?

Разумеется, воспитанная девушка без придури в башке вошла бы в дом, предварительно покашляв и громко известив хозяев о своём таки прибытии. Однако девушка-литературный редактор, в чьём сознании причудливо сочетаются элементы мистицизма с практическими надеждами на жизненный комфорт, а гормональные вихри так и не смогли окончательно вытеснить детские мысли о сказочных дверях в неизведанное, выбрала второй вариант. Да и в туалет уже хотелось, честно говоря.

Поэтому, аккуратно прикрыв входную дверь, я рысью пробежала по садовой дорожке к теремку и заперлась там. Ключевой подробностью этого визита стала следующая: всё время пребывания мне пришлось любоваться толстым томом книги Гюстава Лебона «Психология социализма», лежащем на удобной полочке рядом с рулоном туалетной бумаги.

Примерно треть листов из книги была выдрана, что вкупе с девственной нетронутостью рулона дало мне очевидные основания предположить, по какому именно назначению использовалась книга хозяином.

«Однако!», подумала я, дав себе слово выяснить у самого хозяина причину такой личной неприязни к вполне проходному социально-философскому труду. Прикольно же, или нет: так возненавидеть книгу, что исправно подтирать её страницами задницу?

Впрочем, загадка разрешилась скоро, хотя, как вы увидите, и без непосредственного участия хозяина.

Войдя через пару минут в ту дверь, в которую мне, собственно, и было надо с самого начала, я наконец поняла, что что-то не так. То есть я осознала, что в доме никого нет, никто меня не встречает, не ожидает, и вообще, как говорится в известном куплете, то ли лыжи не едут, то ли я перепутала время встречи. Или его перепутал хозяин. Домик был небольшой, так что тишина, сквозившая изо всех углов, доносившаяся даже со второго этажа, ясно показывала, что встреча редактора с автором под угрозой срыва.

Покряхтев и покашляв для приличия (воспитанная девушка думает о приличиях в любой точке времени и пространства), я вышла на крыльцо и в очередной раз набрала телефонный номер. Окончательно убедившись в отсутствии хозяина и в эфире тоже, я состряпала на лице гримаску «Скептическое размышление» и стала перебирать варианты, оказавшиеся в моём распоряжении.

Первым и наиболее очевидным стал вариант обойти-таки внутренности дачи, чтобы убедиться в отсутствии где-нибудь за письменным столом застигнутого внезапным инфарктом писателя, или явных следов насилия и борьбы, или других причин трясущимися руками звонить в МЧС. Аккуратными шажками, почти на цыпочках, я прошла внутрь. На то, чтобы заглянуть во все четыре помещения дачи – две комнаты внизу и две наверху – у меня ушло пару минут. После того, как я убедилась в отсутствии страшного, моя походка окрепла, и я вполне уверенно начала раскачиваться на каблуках в дверях писательского кабинета, констатируя наличие непонятного.

Итак, он договорился со мной о встрече, пригласил, но его самого дома нет, дверь при этом не заперта, на даче идеальный порядок… Но главное – вы, конечно, будете смеяться, но мне всё равно, смейтесь, – я не могла отделаться от странного ощущения, что тут вообще очень давно никого не было. Ну, знаете: когда человек только что был здесь и недавно вышел, или когда он тут был хотя бы вчера, что-то такое висит в воздухе, какое-то чувство обитаемости помещения, как если бы на время нашего кратковременного отсутствия вместо нас оставался тёплый душевный домовой, временно замещающий хозяина и одновременно заменяющий кота. А тут – остывшая такая тишина. На дачах, в отличие от квартир, это особенно чувствуется.

Я, как вы уже поняли, девушка творческая и с фантазией, к тому же блондинка, поэтому именно в этот момент мне в голову пришла совсем уж нехорошая мысль, частично ставящая под сомнение моё психическое здоровье, и я поспешно полезла в сумку. Да нет же: вот, во вчерашних вечерних звонках его фамилия и даже тайминг разговора, 02:17. Мы ни о чём таком долго не говорили, он просто назвал адрес и поинтересовался удобным для меня временем, а я сказала, что найду по навигатору, и уточнила, во сколько приеду. С допустимой для блондинки погрешностью в полчаса-час.

Итак, я здорова, мне не показалось. Ура. А что же Хэмингуэй?..

Как я уже упомянула, всё это происходило в дверях писательского кабинета (почему кабинета? а что же это за помещение, где три стеллажа с книгами, а у окна письменный стол с пишущей машинкой? туалет? так в туалете я уже была), и только в этот момент я увидела на столе толстенную рукопись. Подойдя, я взяла в руки аккуратно сброшюрованную бумагу и прочла на титульном листе заглавие: «Метапсихология социализма».

Кажется, где-то я уже только что видела нечто похожее, нет?

Тут же рядом с «Ундервудом» на столе лежал ещё один лист, уже исполненный от руки. Просмотрев его, путём несложной девичьей дедукции я сделала вывод, что на сём листе писатель последовательно выводил и уничтожал возможное название своего эпохального труда. Первые семь-восемь строк были вымараны полностью, так что прочесть их не было никакой возможности.

Предпоследним значилось «Психология социализма».

Оно было вычеркнуто уже небрежно, и ниже него написано «Метапсихология социализма».

Вот так. «Вишнёвый сад». Нет, пожалуй, лучше назову «Большой вишнёвый сад».

Короче, я взяла рукопись. Редактор приехала за рукописью, редактор её забрала: всё, как договаривались с автором. Ну, а то, что автор лично не присутствовал при её передаче, и девушка получила рукопись не из его натруженных рук, а с его письменного стола, ведь договорённости не отменяет, верно?

Но было в этой комнате и ещё кое-что весьма интересное: то, что заставило меня серьёзно пересмотреть своё представление об авторе как об архаичном мастодонте, застрявшем в начале двадцатого века, который только и делает, что печатает рукописи на антикварной пишущей машинке и пользуется деревянным туалетом с выгребной ямой.

На небольшом диванчике в углу валялся открытый ноутбук: его я увидела, уже повернувшись к двери, чтобы выйти из кабинета. Ноутбук был дорогущий, последней модели, какой-то там многоядерный: я такой видела только в интернете, и даже ещё не в продаже, а в наборе спойлерной информации производителя под лозунгом «coming soon»: типа, ждите, скоро выйдет.

Ноутбук был открыт, и на экране мерцала картинка.

Хозяин играл в какую-то сложную игру, нечто вроде экономической стратегии, с обалденной графикой, просто потрясающе реалистичной. На общем плане видны были заводы и общественные здания, сеть железных дорог, жилые микрорайоны, снующие там и сям жители, личный и общественный транспорт. Всё это выглядело, повторяю, не анимацией, а столь же натуральным – если не более натуральным – миром, чем наблюдаемый мною самой вокруг себя мир.

С той лишь разницей, что представленный на экране мир относился не к современности, а к прошлому, причём к нашему, российскому, хотя и не столь далёкому. Знаете, это как если бы вы смотрели документальный фильм о периоде сталинского социализма, но снятый с высоты птичьего полёта, и суперсовременной видеотехникой, которой не могло быть в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Ошибиться было нельзя хотя бы уже потому, что на крышах жилых домов и заводских корпусов там и сям красовались огромные надписи вроде «Слава труду!», «Народ и партия едины» и «Наша цель – коммунизм!»: да и в целом представление о том, как выглядела родная страна без малого сто лет назад, у меня, как у образованного человека, разумеется, имелось. Вверху экрана, рядом с десятизначными цифрами экономической и социальной статистики, красовались серп и молот в обрамлении золотых снопов пшеницы: герб бывшего СССР.

Игра стояла на паузе, а в центре экрана висело всплывающее меню с текстом «Сохранить ваш мир перед выходом?» И двумя вариантами кнопочек: «сохранить» и «выйти без сохранения».

Я несколько секунд смотрела на экран, и мне вдруг стало нехорошо и страшно. По двум причинам.

Во-первых, в пустом и, как я уже сказала, словно бы остывшем доме, открытый и работающий, чуть слышно жужжащий вентилятором, ноутбук выглядел совершенно явным диссонансом: словно бы хозяин только что выбежал на кухню за порцией кофе и сейчас вернётся.

Во-вторых, потрясающая реалистичность созданного на экране мира придавала этому тексту посередине совершенно сакральный смысл.

Я вдруг представила себе, как выхожу с утра из дома, открываю автомашинку, и вдруг, задрав голову, вижу высоко-высоко в небе, где у нас обычно солнце, всплывающее меню «Сохранить ваш мир перед выходом?» И двумя вариантами кнопочек: «сохранить» и «выйти без сохранения», на одну из которых вот-вот предстоит нажать огромному и неведомому мне творцу по ту сторону экрана. И все-все окружающие меня в этот момент люди, десятки и сотни, тоже подняли лица к небу и смотрят в напряжённом и тягостном ожидании: сохранит или нет? Или сотрёт к чёртовой матери?

Представили себя в такой ситуации: жителем вот такой симуляции, и с такой вот надписью на небе?

Ну, я же говорила: творческая девушка с фантазией. Но испытанная мною по совокупности двух этих факторов жуть подтолкнула меня к тому, чтобы покинуть дом как можно быстрее: и со второго этажа я, признаться, слетела пулей. По возможности аккуратно прикрыв дверь, я помахала пенсионеру, уставившемуся на меня с соседнего участка – типа, всё нормально, чел, я своя, – и поспешно запрыгнула в машинку.

Так рукопись оказалась у меня.

Я всё-таки не настолько кустарно знакома с психологией, чтобы предположить, что ненависть хозяина к «Психологии социализма» Лебона – это результат того, что француз украл у него название его будущей книги: причём украл задолго до рождения моего Хэмингуэя. Это были бы эмоции Остапа Бендера, который при свете ночника накропал «Я помню чудное мгновенье», а потом с раздражением узнал, что до него это уже написал А.Пушкин… Нет, тут, видимо, дело в самом содержании книги, в самом подходе Лебона к вопросу, дело в том ракурсе, под которым тот раскрыл тему.

Это, допустим, как если бы человек захотел написать «Пособие по утиной охоте», написал, озаглавил, потом выяснил, что книга с таким названием уже существует, но открыв её, прочёл триста страниц о недопустимости убийства птиц и о необходимости защиты дикой природы. Или некто написал книжку «Как порадовать друга на Рождество», а потом выяснилось, что он опоздал с названием: другой писатель уже написал такую, в которой гневно доказывает, что ваш друг – козёл, и никаких подарков вообще по жизни не заслуживает, не то что на Рождество…

Если что, я не такая умная. И я это всё поняла не тогда же, в писательском кабинете, а задним числом, погуглив про Лебона и эту его «Психологию». Вот типичная выдержка из аннотаций:

«Книга Гюстава Лебона «Психология социализма» в настоящее время может принести большую пользу в борьбе с социализмом…»

Как вам? И ещё:

«Она выдержала во Франции в короткий промежуток времени пять изданий, переведена на несколько европейских языков и, нужно думать, успела оберечь многие умы от гибельных социалистических увлечений…»

Вот я и говорю: книжка «Как порадовать друга на Рождество» сможет уберечь ваш ум от гибельного намерения иметь что-либо общее с этим козлом, вашим другом… Прочтите «Пособие по утиной охоте» – и вы навсегда потеряете желание охотиться, да ещё вам стыдно станет, что вообще имели такое намерение… Могу понять моего Хэма с его дачным сортиром: прочтите «Психологию социализма» Лебона, чтобы навсегда потерять интерес и к социализму вообще, и к его психологии в частности.

Но совсем уж отказаться от своего намерения писатель не смог: добавил приставочку «мета», отмежевавшись от предшественника, а основной посыл названия сохранил. Я, признаться, сначала отнеслась к этому, как к детскому нежеланию отдать любимую игрушку, или как к тупому патриархальному самцовому упрямству, но прочитав рукопись, поняла, почему именно «метапсихология»: точнее и не скажешь. Будете читать – тоже поймёте.

Короче, самое интересное. Хозяин так и не объявился. Был писатель – нет писателя. Рукопись – вот она: завершена, свёрстана, всё как договаривались. А автора нету. А был ли мальчик-то? Автора в студию! Как мне подсказали наши юристы, у нас в договоре с писателем стоит пункт, согласно которому получение любой новой рукописи в виде, пригодном для издания, и соответствующем требованиям издательства, даёт нам возможность эту рукопись издать: какой-то там акцепт оферты, я до конца не разобралась… В общем, первый раз в моей практике такое: книга есть, а автор как сквозь землю провалился. Впрочем, он и раньше странноват был. Не удивлюсь, если через год отзвонится и скажет «Верочка, золото, жду вас у себя на даче завтра: я всё закончил, приезжайте за рукописью!» Ага, щас. Спасибо, была уже: лучше вы к нам…

Впрочем, если вчитаться в то, что он пишет, становится ясно, что он и через год может не появиться. Вот что за люди эти писатели? Нет бы им в свой астрал только мысленно выходить: нет, так и норовят на объективном уровне исчезнуть. Только, понимаешь, девушек пугают…

с уважением,

Вера Гештальт-Закупорина,

ответственный редактор издательства «Новое измерение»

***

«При осмотре, в частности, установлено:

• двери и окна сохранны, следы взлома и незаконного проникновения в помещение отсутствуют. Входная дверь не заперта;

• в помещении визуально порядок, следов борьбы, кражи или иных правонарушений не обнаружено;

• на кухонной стене размещены декоративные картинки различного содержания. Среди них фотомонтаж (предположительно), изображающий президента РФ В. В.Путина и руководителя «Сбербанка» Г. О.Грефа обнажёнными по пояс, за совместным столом и с бокалами напитка в руках, перед раскрытыми ноутбуками, на фоне тропических пальм, внизу картинки надпись на иностранном языке «Annuit coeptis» (картинка изъята, прилагается).

На другом изображении, большего формата, – деревянное надводное плавательное средство в открытом море, по виду напоминающее библейский ковчег. На вершине плавсредства установлен красный флаг. Под изображением текст следующего содержания:

«Главнокомандующему военно-морским флотом К.Дёницу.

Гроссадмирал! Настоящим уведомляю Вас, что несмотря на все усилия специальной отдельной группировки, в состав которой входили до 15-ти подводных лодок, в том числе класса XXI (Deutsche Werft), цель уничтожить не удалось. Ввиду значительного ухудшения погодных условий группировка вынуждена была покинуть район боевых действий под угрозой собственной безопасности.

Хайль Гитлер!

Капитан цур зее А.Ханнеман»

(картинка изъята, прилагается);

• в помещении второго этажа на столе антикварная пишущая машинка, в которую вставлен лист бумаги с напечатанным текстом «Привет, Верочка! Спасибо, что зашла. Будешь выходить – прикрой входную дверь».

• там же обнаружен ноутбук с запущенной компьютерной игрой (игра стоит на паузе);

• на садовом участке визуально порядок. В дальнем углу участка расположен дачный туалет, дверь которого открыта. В противоположном углу участка установлен дачный сарай, дверь которого закрыта.

Опрос соседей произведён, никаких свидетельств правонарушений не получено, хозяина дачи никто не видел давно, точную дату последней встречи назвать затрудняются».

Из рапорта участкового уполномоченного

Большеводненского РОВД

ст.л-та Титятина С. С.

***

Самое, как пропал? Никуда он не пропадал… Я его видел недавно! Хотя, погоди, давненько уже… Может, месяц, а может, побольше… Он мне рукой так помахал издали и крикнул «Привет, сосед!» Ну, и я ему помахал… Самое, ну как не он? Да точно он был!

Или не он?.. Да нет, он вроде…

Я его вообще редко вижу. Я-то сам на воздухе с утра до ночи: вот, по саду занимаюсь, плотничаю… А он всё в доме да в доме… Ну так, самое, он же писатель вроде: а раз писатель, то пишет, значит, дома, за столом…

Сейчас все писатели.

Вот и у меня племяшка говорит «Я писательница!» А чего, спрашиваю, написала? Три книги, говорит: «Как выйти замуж за миллионера», «Секрет женского успеха» и ещё чего-то такое…

Вон, самое, чего сейчас читают, значит…

А ты чего, спрашиваю, за миллионера вышла? От тебя же вроде этот алкаш ушёл? Как и тот, первый, который жениться не захотел и с ребёнком бросил? Да нет, смеётся, не вышла. А книжку, говорю, написала? А книжку, смеётся, написала.

А этот, сосед-то мой: он чего пишет, не знаете?..

Спать, видать, рано ложится: я как ни посмотрю вечером, у него всегда окна тёмные. Мы со старухой чаёвничаем допоздна… Самое, да как не живёт? А кто ж тут живёт-то? Кому же не знать, как не мне, соседу?! Живёт, конечно…

Да говорю же, редко вижу. Когда? Да говорю же, самое, вот месяца не прошло. Тут и блондинка какая-то от него давеча выходила, я видел. С бумагами в руках, такая ничего себе росомаха, на каблуках… Ручкой мне ещё так сделала: типа, я своя. На машине уехала. Раз баба из дома выходит – значит, живёт, так или нет?..

Станислав Барсукевич, сосед.