Loe raamatut: «Сторож»

1

Дом, серый параллепипед 1966 года постройки с густой порослью антенн на крыше, стоял на холме в окружении старинных двухэтажных особняков стандартного жёлтого цвета, в которых ещё с советских времен ютились всевозможные инспекции, конторы, клубы собаководов, детская школа искусств и райвоенкомат с гремящими, железными воротами, украшенными красной звездой. Дом этот, в пять этажей и шесть подъездов, располагался выше соседних зданий, но был едва виден с дороги, так как почти весь был закрыт длинными, растрепанными берёзами и старыми тополями. Не прикрытым оставался торец дома – четвертый и пятый этажи с балконами, выдвинутыми вперед, как ящики стола. На пятом этаже, справа, выделялся свежей рамой остекления, выкрасить которую я был не в силах, балкон моей однокомнатной квартиры. Стекла балкона исподлобья смотрели в небо, отражая плывущие то с севера, то с юга, неизменно холодные облака. Дом был населен шустрыми старушками без старичков, пьяницами без пола и возраста, лысоватыми чиновниками с черными портфелями, а также одной единственной семьёй с малолетним ребенком – молодой парой, страстно желающей переселиться в более веселое место. Двор, никогда не видевший солнца, хранил от посторонних глаз качели с кривыми дугами, деревянный стол с лавками и два железных гаража коричневого цвета, не понятно кому принадлежащие и никогда не открывавшиеся. Две лестницы, расходящиеся налево и направо от дома, вели вас извилистым маршрутом к проезжей части улицы, которая носила имя Куйбышева. Рядом с домом, в разросшемся чепыжнике я обнаружил ржавый мотоцикл без обоих колес и два деформированных, продавленных чемодана. Я проживал здесь год и этот тихий остров, затопленный зелёной водой времени, постепенно, день за днём опутывал меня липкими лианами, холодил сердце, превращая меня в его равнодушного, верного жителя.

2

Тем не менее, двадцать четыре года – беспечный возраст, если ты не женат.

Мой благодетель, Серёжа Прохоров, деятельный приятель двадцати пяти лет, устроил меня официантом в ресторан «Сосны», где я носился с подносом по графику два дня через два. Что касается самого Сергея, он будучи бывшим москвичом, имел кипучий ум и большие, круглые уши, вокруг которых безостановочно кружился водоворот коммерческих затей, друзей, подруг и частых застолий. Из столицы его выгнала некая семейная драма, которую он живописал всем по разному, в зависимости от настроения или степени личной симпатии к собеседнику. Он не вставал раньше двенадцати часов, встав, выпивал чашки две крепчайшего кофе и начинал отвечать на телефонные звонки, потому что с половины первого ему звонил, кажется, весь город. Ему я обязан был работой и позавчера, позвонив, я пригласил его в гости – с кем угодно. Сергей обещал подойти к пяти с одной новой знакомой. Я ждал их, охлаждая в холодильнике бутылку водки и бутылку белого вина, ходил по моей голой квартире с ростками первых столов/стульев, наблюдал за жарящейся на плите картошкой и соображал, чем занять гостей. Было пять часов, когда в комнате стало темно, как ночью. Небо над домом стало ужасающе красивым, под черными волнами низко летящих туч, проносились белые обрывки влаги, мутным валом пронеслась стена ветра, пыли, первых брызг, на улице завизжали и тут же меня придавил вниз невыносимый грохот разряда, кажется, молния ударила в крышу соседнего дома. Я очутился на диване, за окном происходило что то апокалиптическое. Весь июль у нас стояла жара под 35, фронт долгожданной прохлады ударил под дых антициклону, стены дома дрожали от грохота. Только я сообразил, что Сергей должен быть где то в самом эпицентре, как в дверь забарабанили. Заорав – Иду! – я бросился открывать дверь, проклиная себя за неспособность починить звонок. На резиновом коврике, на который обильно стекала вода, стоял Сережа и незнакомая девушка в синем платье, с неуловимой неправильностью лица, оба сырые насквозь. За моей спиной опять бабахнуло, гостей занесло в прихожую, дверь захлопнулась, я побежал за халатом, полотенцами и феном. Сережа ругался, выливая воду из кроссовок в ванную, девушка хихикала, фен гудел, уши Проши шевелились под напором горячего воздуха.

Девушку, лет двадцати двух, звали Лада, у нее был серьезный шрам через правую бровь и она, единожды покраснев, машинально закрыла его челкой. Если не замечать этот рубец, она была симпатичной, даже немного больше. После знакомства я повел их по квартирке, в которой кроме телевизора да старинной иконы не на что было и посмотреть, выслушал дельные советы по поводу того, где что поставить и изящно завершил экскурсию у стола, украшенного черной, чугунной сковородкой с жареной картошкой, поверх которой был густо насыпан укроп. Рядом, в тарелке возлежали, сложенные штабелем малосольные огурцы и помидоры, порезанные на доли.

– Это вы всё сами ?!

Удивить Ладу не составляло труда, оказывается она вовсе не умела готовить; я заметил в ответ, что картошка Сергея – с пенками – гораздо сильнее. Сергей, напыжившись, тут же рассказал, что научился готовить у корабельного кока, которого знал его отец. Этот кок ходил на Кубу на военном эсминце, знал тысячи экзотических рецептов блюд и всю жизнь лечился от венерических заболеваний, полученных в тропиках. Когда мокрые вещи гостей были развешаны на балконе, а мой халат вполне устроил Ладу, я рассадил гостей на самые лучшие стулья, а сам сел на офисный табурет. Мы доброжелательно посмотрели друг на друга, пробка гулко чпокнула – и мы выпили за встречу. Они, Лада и Сергей, вместе смотрелись довольно необычно, напоминая мне почему-то дуэт беззаботных, корпоративных менеджеров, оказавшихся вместе в одной командировке, а порой и вовсе казалось, что они познакомились прямо перед дверью. В действительности же, они и правда встретились всего две недели назад. Когда сковорода опустела, Сергей сел по турецки на диван, закурил, поставил перед собой пепельницу и начал докладывать нам о развитии своих грандиозных планов, которые он вынашивал сколько я его знал. Цель их сводилась к одному – переехать в Питер, обосноваться, сколотить первый капитал, а далее по обстановке. Почему именно в Питер, непонятно, но Сергей был человек опытный, решительный, да и нас никто не спрашивал. В присутствии Серёжи я всегда чувствовал себя увереннее, жизнь становилась проще и веселее, он умел убеждать и вдохновлять. Мы, забрав закуску и стулья, переместились поближе к стихии на балкон, потому что я чувствовал, что в комнате все донельзя простовато и голо, а по соседству с неистовым ливнем Сергей смотрелся органичней.

Дождь шел стеной, не останавливаясь. Лада, завернутая в мой махровый халат, сидела между нами. Она казалась горячей, как утюг, и я старался быть от нее на деликатном расстоянии. Обсуждали мою квартиру.

– У тебя хорошо, свежо. Ничего лишнего. Можно начинать с нуля. Барахлом обрастешь, самое главное – это вид на долину – резюмировал Сережа – Заметь, когда посредственная квартира стоит высоко и в хорошем, духовитом месте, это сразу поднимает ее класс, а если отличный флэт торчит на перекрестке – это недоразумение!

Я был согласен. Особенно с фразой « посредственная квартира». И я рассказал им историю того, как мой отец по объявлению в газете разменялся нашей недавно купленной Хондой с рыжим таксистом, получив взамен эту тридцати трёхметровую квартиру. О том, что таксист ещё и слегка доплатил, я промолчал – меня сочли бы трепачом. История была чистой правдой. Получить квартиру за машину было фантастической удачей. Начали вспоминать разные диковинные случаи, какие случались с каждым. Сергей поведал жутковатую историю смерти его родной тетки, исчезнувшей среди белого дня на Сретенке, а Лада историю того, как она получила свой кривой шрам , чудом спасшись в автоаварии – одна из трёх человек. Мы сделали вывод, разлив вторую бутылку, что жизнь это опасный поток странных фактов, случайностей и событий, в мешанине которых мы вынуждены сохранять здравый рассудок и чаще смотреть наверх, ходя под карнизами крыш. Пришлось повторить картошку, Лада взяла нож, чтобы начать обучение кулинарии и порезала палец, я перевязывал его и поливал зелёнкой, стараясь быть не слишком внимательным доктором, Сережа нашел мою гитару, на которой к счастью было всего две струны и стряхивал пепел внутрь неё, потому что одновременно с этим расколол пепельницу. Я взял веник, Лада держала совок. В халате, который я ей выделил, она смотрелась смешно, он был ей по ступни. Тонкая шея торчала из большого ворота, высветленные волосы, освобождённые для просушки, мешали ей жить. Она что то спросила, я очнулся.