Loe raamatut: «Праздник Победы»

Font:

Редактор Елена Милиенко

Корректор Алексей Леснянский

ISBN 978-5-0050-7826-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы были богатыми в то время.

Слово осязаемо, и оно может превращаться в мощное оружие, действие его незримо и проявление не мгновенно, но поражает оно основу жизни на Земле – душу человеческую, и это оружие пущено в ход. Мечом наносят удар, мечом и отражают удар. Слово может и вознести душу человеческую выше звезд, и сбросить в темноту непроглядную.

Мы богаты сейчас, наши потомки будут богаче нас намного.

Моим внукам Ване, Сереже и Мише посвящается…

Пути-дороги
(рассказ)

Уже добрых минут пятнадцать продолжался полет от места штурмовки, а Иван никак не мог успокоиться. Набегало откуда-то чувство вины, и тогда Иван начинал оправдываться перед собой: «А что я там мог сделать, когда такой сплошной огонь зениток?» И чем дальше самолет уходил от тех мест, тем более мрачным становилось настроение. Его мысли прервал треск и крик в наушниках:

– Командир! Справа мессеры заходят!.. – Это кричит стрелок Вася по переговорному устройству. Иван в тот же миг чуть повернул голову и сразу увидел два мессера, они готовились к атаке. Этот взгляд изменил все, мир сузился, не стало ничего, кроме самолета, неба, а те мысли были уже так далеко, как родной аэродром и такая притягательная земля. Далее Иван себя не помнил, его руки, ноги, голова, рычаги самолета, штурвал, стрелок Вася – все слилось в одно целое, которое хотело выжить.

– Вижу мессеров, держись, Вася! – протяжно прокричал Иван, отвернул влево и начал снижение. Его действия вырабатывались более чем в полсотни совершенных боевых вылетах, потерях самолетов и экипажей полка, в рассказах летчиков, в разборах командиров. Спроси тогда Ивана, зачем он резко положил самолет на правое крыло, он бы ничего вразумительного не ответил, а, как потом оказалось, это нужно было для отражения следующей атаки. Сзади были слышны очереди пулемета стрелка. Над кабиной и левым крылом штурмовика пронеслись трассы выстрелов немецкого самолета. Иван выжимал все возможное из самолета, чтобы как можно быстрее перейти на бреющий полет, это давало шанс выжить. Там, на бреющем полете, самолет будет защищен снизу, да и у истребителя уже возможности не те. Мессеры пронеслись невдалеке и готовились к новой атаке. Вот они сейчас заканчивают разворот и пойдут в атаку, рассчитывая его пригвоздить к земле, Иван неожиданно прекратил снижение, сделал разворот навстречу немецким истребителям и, когда они уже пошли на него, открыл огонь из пушки. Немцы снова отвернули и пошли на разворот. Это дало шанс начать резкое снижение. Уже близко земля, и Иван вдруг увидел овраги, там они не достанут, проскользнула обнадеживающая мысль. Снова слышны выстрелы Васиного пулемета, снова маневр влево – к оврагам. Неожиданно к Ивану пришло ощущение страха, он потерял из виду один из мессеров и, ожидая выстрелов от пушек немецкого истребителя, закричал в переговорное устройство:

– Ва-а-ас-ся-а-а, куда девался второй фриц?!

– Команди-и-ир, один «захромал», и он уходит, – слышен возбужденный голос Васи, и в этот момент трассы снарядов немецкого самолета чуть не зацепили левое крыло. Вот и долгожданная земля, штурмовик на бреющем полете, высота метров семьдесят, снова будет атака, и Иван направил самолет в овраг. Овраг широкий и глубокий, они нас здесь не возьмут, к Ивану пришел азарт, на его несколько искаженном лице возникло подобие улыбки и радости. Вдали увидел пролетевший мессер. «Похоже, они потеряли нас», – это была первая осознанная мысль Ивана. Овраг петляет, и сейчас главное – удержать в его складках самолет и не врезаться в землю. «Сколько будет продолжаться этот овраг и где немцы?» – одна мысль набегала на другую, а губы ощутили соленый вкус пота, и Иван хриплым голосом прокричал:

– Вася, ты их видишь?!

– Кажется, оторвались, командир, – ответил бодрым голосом Вася.

Иван начал подъем и вовремя – овраг стал глубже, но уже, и еще бы чуть-чуть, и самолет мог врезаться в землю. Штурмовик начал набирать высоту, нужно было уходить от этих мест туда, за линию фронта.

Их эскадрилья штурмовиков вылетела на помощь нашей пехоте, но встретила мощный заградительный огонь немецких зенитных орудий, и штурмовики вынуждены были поодиночке прорываться к месту атаки. В конце концов Иван после двух пролетов над атакующими немцами, израсходовав почти весь боекомплект, ушел в их тыл и оттуда уже возвращался один на аэродром. И вот встретили в одиночку мессеров. До аэродрома еще минут двадцать лета, а они почти безоружные, кончились боеприпасы. Иван набрал максимальную высоту, вошли в облака, по расчетам они уже должны были пересечь линию фронта, и он начал думать, как дотянуть до аэродрома.

На аэродроме их ожидали. Штурмовик коснулся земли, пробежал, погасив скорость, Иван направил самолет к месту стоянки, где механик махал шлемом и что-то кричал, наверное: «Давай сюда!» Какая радость видеть живых и радующихся, таких, казалось бы, безмерно любящих тебя людей. Группой стояли другие экипажи эскадрильи, ожидали Ивана и Васю. Иван только сейчас ощутил, в эту еще прохладную весеннюю погоду, насколько была мокрая его гимнастерка на спине. Спрыгнул на землю и вместе со стрелком пошел осматривать самолет.

Иван уважал этот самолет, он начал летать на нем еще до войны. Случилось так, что их, молодых военных летчиков, готовили к отправке на переучивание на тяжелые бомбардировщики и они должны были уезжать через час-другой с подмосковного аэродрома, где дислоцировался авиационный полк и обучали летать летчиков из спецшколы. Чтобы не было скучно да и не голодать, решили отправить гонца за покупками в городок, а так как никто не жаждал ехать туда, тянули спички, одна из девяти была сломана, и досталась она Ивану. Все шло хорошо, Иван закупился необходимыми продуктами и бежал на остановку, как вдруг увидел командирскую эмку, скрываться было поздно. Эмка остановилась, командир полка чуть привстал и раскатистым голосом пробасил:

– А что ты делаешь здесь, голубок? – Он всех офицеров называл голубками, помнил всех пофамильно и, не ожидая ответа, продолжал басить: – Ты же, Кекух, должен убыть в командировку, а ну, садись, – уже с раздражением произнес командир полка и пропустил Ивана на заднее сиденье.

В дороге он молчал, видимо, при водителе не хотел устраивать разнос Ивану. Только выехали за городок, как эмка вильнула вправо и остановилась.

– Что там у тебя еще? – повернув голову в сторону водителя, басил командир. Оказалось, пробито переднее колесо. Пока его меняли на запасное, а оно оказалось ненакачанным, пока насосом водитель и Иван поочередно накачали его, командированные убыли с аэродрома. Командир был зол, он хотел произнести напутственное слово перед отбытием молодых офицеров, а сделал это комиссар полка. Он уже собирался устроить разнос Ивану, но все увидели, как, поднимая пыль, в их сторону едет легковая машина. Командир полка надел фуражку, поправил гимнастерку и шагнул навстречу приближающейся машине. Оказалось, это директор местного авиационного завода приехал просить о помощи, ему требовался срочно летчик. Так и решилась тогда судьба Ивана, поменялась его жизненная дорога. Он оказался под рукой, как сказал командир, и был откомандирован на тот завод. А там изготовили первые штурмовики, и надо было их облетать, вот и потребовался военный летчик. С тех пор Иван и летает на «горбатых», как потом прозвали этот штурмовик за его фюзеляж. Если смотреть со стороны на самолет, то кабина летчика выступает как горб у человека, а когда добавилась кабина для стрелка, то кличка «горбатый» прочно закрепилась за самолетом, немало было придумано летчиками по этому поводу шуток, острот и даже легенд. Командировка у Ивана затянулась: то его заводские летчики обучали премудростям нового самолета, то он помогал облетывать самолеты, сделанные на заводе. А потом грянула война, и вскоре завод приказали перебросить подальше к Уралу. Дали всего десять дней на это непростое дело. Как прикомандированному пришлось Ивану включиться в выполнение ответственного правительственного задания. Изготовленные опытные самолеты он перегонял к Уралу, а дальше это стало его службой, только перегонять штурмовики уже к фронту. Первый такой полет он хорошо запомнил. Вылетел утром с заводского аэродрома на самолете, который только что выгнали из цеха, да недолго продолжался полет. Перестал слушаться самолет Ивана и начал медленно снижаться, что Иван ни делал, самолет снижался, а внизу лес, еще немного – и поминай как звали. Иван начал говорить с самолетом, нажимал на все педали и вдруг почувствовал, что снижение есть, но не такое быстрое, а впереди поле и дорога, туда и направил «горбатого» Иван, совершил посадку на брюхо. А потом искал способы и пути, как его доставить в армейские мастерские, и вместе с техниками восстанавливал там поврежденный самолет. Вот тогда он познал этот самолет и зауважал за его простоту в ремонте и надежность, но услышал и немало едких слов в адрес самолета, часто в разговорах проскакивало слово «гроб». Беззащитным он был перед немецкими истребителями, не мог им противостоять. «Вот бы для стрелка с пулеметом нашли место позади летчика», – с горечью говорили фронтовые летчики. И вскоре Иван перегонял и такие двухместные штурмовики. Просился он на фронт, доказывал, что самолет хорошо знает и управляет им отменно, но у директора завода были свои планы. Только в конце сорок второго, когда он пригнал очередной самолет на полковой аэродром, выяснилось, что экипажей в полку нет, а задача на вылет была поставлена в категорической форме. Тогда Иван и попросил разрешить сесть за штурвал уже снаряженного к боевому вылету штурмовика. Командир полка только рукой махнул:

– Давай выручай, лейтенант.

И Иван полетел в паре с командиром эскадрильи. Вернулся, приземлились на аэродроме, голова гудит, в горле пересохло, ступил на землю, от напряжения закачало. А когда обошел штурмовик, всем телом ощутил, что такое война: пробоин было не сосчитать, были пробоины и под кабиной, видимо, спасли жизнь Ивану установленные бронированные щиты. Только начал Иван успокаиваться, как снова поступил категорический приказ на вылет, и вылетели тогда все летчики во главе с командиром полка. Половина их не вернулось, а Иван снова был цел и невредим. Командир полка в тот же день доложил командиру дивизии, и тот разрешил оставить Ивана в полку, а вскоре он был зачислен в штат полка. Так снова разошлись пути-дороги в жизни Ивана, и летает он уже в этом полку почти полтора года, стал командиром звена, получил старшего лейтенанта и был награжден орденом.

– А зацепил нас немец, смотри, Вася. – Конец левого крыла был продырявлен.

– Ничего, командир, это быстро залатают, – улыбаясь констатировал Вася, и они направились к командиру эскадрильи и другим экипажам.

– С возвращением, Ваня, мы уже заждались, – протягивая руку, приветствовал Ивана комэска капитан Березкин.

– Карулин вот еще не вернулся, куда он отвернул после штурмовки, ты не видел?

Они начали обсуждать этот боевой вылет. Он был не совсем удачным, это чувствовали все, кто вылетал на боевое задание. Развеселил немного экипажи рассказ Ивана об атаке мессеров.

– Два истребителя на один штурмовик – это много. В рубашке ты родился Ваня, – подвел итог комэска.

Молча еще минут десять стояли, ожидая, не послышится ли звук «горбатого». Так и не дождавшись экипажа лейтенанта Карулина, пошли к землянке. Иван шел не спеша, тело немного подрагивало, и чувствовалась усталость, но настроение было жизнерадостным, все вокруг говорило – жив, и он с радостью рассказывал, как ушел от мессеров.

Ужин в столовой летного состава проходил в молчании. Этот день для полка был неудачным. С боевых заданий не вернулись два экипажа. Случай с экипажем Ивана несколько менял картину, получалось, и самолет спасли, и сами вернулись, да еще выяснилось, что один из мессеров в том бою был подбит. Ивану пришлось до ужина рассказать не меньше трех раз, как помогли ему родные овраги немцев перехитрить. Ужин уже подходил к концу, когда вдруг комэска, который сидел рядом, хлопнул Ивана по плечу и восторженно произнес:

– Повезло тебе, Иван, сегодня, должно еще повезти. Ты говорил, что здесь недалеко твоя родная деревня, пойдем к командиру полка просить, чтобы отпустил тебя слетать домой на один день. Мало кому выпадает, чтобы наши пути-дороги проходили рядом с родным домом.

Командир полка, уставший и раздраженный неудачными вылетами, без энтузиазма встретил предложение командира эскадрильи отпустить Ивана к родным. Молчали все, кто был на командном пункте. Конечно, такое бывает редко, что проходишь дорогами войны недалеко от своих родных мест. Но бывает. Что значит слетать за сто верст? Куда, зачем, с какой надобностью, когда каждый экипаж на счету, а тут надо отпускать на целые сутки. Такие мысли были в голове многих, кто сидел рядом с командиром полка. Иван уже собрался уходить, но встретил взгляд командира и почувствовал перемену в его настроении.

– Начальник штаба, а может, отпустим, пусть слетает на воздушную разведку и доложит потом, что и как там.

– На воздушную разведку можно, – в тон ответил начальник штаба, и все вокруг заулыбались.

– Пиши приказ, а ты готовь самолет, – кивнул косматой головой в сторону комэска, – определи ему маленький У-2.

– Можно там посадить такой самолет? – уже по-деловому, взглянув на Ивана, спросил командир полка.

– Так точно, товарищ подполковник, можно.

– Давай лети, завтра в четырнадцать ноль-ноль доложишь. И смотри не подведи, не посмотрю, что орденоносец.

Назавтра Иван на маленьком, по сравнению со штурмовиком, У-2 вылетел в сторону родной деревни. Лететь было недалеко, на тихоходном самолете около часа. Стояла облачная погода, поэтому полет проходил на малой высоте. Иван не получал вестей от родных с начала войны и теперь с тревогой думал о встрече. Вылетая на боевое задание или возвращаясь, сколько раз видел внизу горящие деревни, да и сам сколько сбросил на землю смертоносных бомб! Падали они и на дома, в которых, возможно, были люди. Только тогда об этом не думал, там бой, стреляют отовсюду, и отовсюду тебя может настигнуть смерть. Да и о смерти не думал, трудно вспомнить, о чем думал, когда стрелял из пушек, пулеметов и сбрасывал бомбы. Прицеливаешься, управляешь самолетом, в то мгновение тобой совершаются действия, тебе неподвластные.

Пора снижаться, определил Иван, похоже, впереди внизу – районный городской поселок. Самолет снизился, и можно было рассмотреть сверху улицы, по которым пробегал или проезжал на телеге в те годы, когда был подростком. Здесь, можно сказать, определился его жизненный путь. Приехал он в район после школы искать свое пристанище в жизни, хотелось сделать что-то необычное, а получилось вначале, казалось бы, совсем худо. Засмотрелся по сторонам, читая вывески на дверях, и налетел на молодого мужчину, разлетелись по сторонам свертки на проезжую часть дороги, Иван сразу хотел кинуться убегать, да остановило его что-то. Стал он помогать тому мужчине собирать разбросанное и все говорил, что не хотел так. А мужчина не закричал, не зашумел, а когда собрали все, вдруг спросил:

– А звать тебя как? – и руку протянул.

Оказалось, что это начальник районного ОСОАВИАХИМа, он-то и направил Ивана в аэроклуб. Когда Иван приезжал домой на побывку, он всегда заходил к Петру Матвеевичу и чем мог благодарил его.

«Поселок почти весь разрушен, значит, и здесь наши лежат, и сколько их вот в таких поселках и деревнях нашли свое последнее пристанище», – такая горестная мысль посетила Ивана от увиденного. Определил дорогу до своей деревни и полетел вдоль нее. Возле дороги видна подбитая и сгоревшая техника, похоже, работали наши штурмовики. А вдали должна была быть видна деревня, забилось сердце. Еще издалека определил, что деревня цела. Да, видны улицы и хаты, здесь, со стороны поселка, несколько домов сгорели, а вон и дом родной. Восторг охватил Ивана, дом целый! Он пролетел вдоль улицы. Весенний день тянулся к закату, во дворах кое-где были заметны люди, сделал разворот и увидел на огороде возле дома отца, Иван засмеялся и ощутил великую радость. Отец вилами что-то сгребал, наверное, готовили к посеву огород, а вверх не посмотрел, не думает он, наверное, встретить сына.

Иван мысленно выбрал место для посадки самолета еще до подлета к деревне. Это был небольшой лужок недалеко от первых хат, где всегда пасли телят, свиней, прогоняли стадо овец. Лужок был ровный, без рытвин и канав, и подходил для взлета и посадки такого самолета. Похоже, война миновала это место, и сверху казалось, что лужок таким и остался, каким был прежде. Самолет пробежал легко и остановился. Иван заглушил мотор, снял шлем и медленно начал спускаться на землю, улыбаясь и чувствуя радость и гордость. Он орденоносец, старший лейтенант, прилетел в деревню к отцу и матери.

А к самолету уже бежали мальчишки. Слышны их крики – самолет сел.

Иван достал два увесистых вещевых мешка, собранных в эскадрилье. Гостинцы домой, а какие гостинцы – продукты, питание нужны в деревне. Не подумал, что могут подбежать деревенские мальчишки. «И как было бы хорошо их чем-нибудь угостить», – думал Иван и вспомнил о двух плитках шоколада. Достал их, а мальчишки уже подошли совсем близко и следили, что делает летчик.

Для них это было чудо. Сел возле их деревни наш самолет. Глядя на эти любопытные и горящие глаза, у Ивана подступил ком к горлу от нестерпимой любви и жалости к этим мальчикам. С каким восторгом он мальчишкой узнавал о полетах наших знаменитых летчиков, и была мечта стать только летчиком, да и кто тогда не восхищался героями, спасавшими челюскинцев перелетом через Северный полюс!

Ближе всех к самолету стоял со светлыми нестрижеными волосами невысокого роста мальчик. Держал руки в карманах и с вызовом смотрел на Ивана. Вид его говорил: мы и не такое можем, нам бы только скорее подрасти.

– Ну, здравствуй, герой! – приветствовал Иван мальчика и в его лице всех сбежавшихся мальчишек.

Видно было, что к самолету направляются и взрослые.

– А орден у тебя за что? – вдруг дерзко спросил мальчик.

Ивану понравился неожиданный вопрос, и он в таком же тоне ответил:

– Военная тайна, не всем велено знать.

– Ты что, к партизанам летал или наших разведчиков в тылу немцев высаживал?

– Ты, вижу, о войне многое знаешь. За сбитые немецкие самолеты и боевые вылеты орден.

– Так тебе и поверили, на таком, как твой самолет, немца не собьешь.

– Ладно, твоя взяла, прими от нашей эскадрильи подарок, – и Иван протянул мальчику плитку шоколада.

– Да что мне этот шоколад, отдай лучше Кольке Мирку, у него и мать, и сестра болеют.

Так неожиданно разговор приобрел совсем другое – далеко не радужное течение.

– Тогда держи еще одну, – Иван отдал другую плитку Кольке.

– Бери, Колька, в районном центре на хлеб обменяешь, ото радость будет, – подал голос высокий чернявый мальчишка, что стоял позади светлоголового.

– А ты зачем сюда залетел? – опять со строгостью спросил светлоголовый мальчик.

– За выполнение боевого вылета от командира полка получил поощрение: один день отпуска с посещением родных, а чтобы успеть за сутки, дали самолет, – уже не улыбаясь, отвечал Иван.

– А отца твоего как звать? – уже с опаской спросил мальчик.

– Я вырос и жил здесь, а перед войной поступил в аэроклуб, с тех пор и летаю. Зовут меня Иван, а отца Нил, по фамилии Кекух. Знаешь, где живут?

– А кто же не знает, все в селе знают, где Нил живет. Они живы и здоровы, вот тебе обрадуются. Да всем в селе радость какая: живой орденоносец, еще и на самолете. Такого во всем районе не случалось. А то все похоронки да похоронки. Ты за самолет не бойся, мы охранять будем.

– Только смотрите близко костер не разжигайте.

– Не маленькие, сами знаем, – по-взрослому отвечал мальчишка.

– А тебя как-то зовут?

– Миша зовут, Миша Пивень, отца звали Семен, он погиб на фронте, похоронка пришла недавно, он танкистом был. Геройски погиб в прошлом году, погиб весь экипаж, так и написал в письме командир их полка. Похоронка и письмо только недавно пришли. Оно известно: от немцев наши места освободили всего месяц назад.

«Война не по годам сделала взрослыми этих мальчишек», – подумал Иван. Вскинул за плечи два вещмешка и в сопровождении мальчишек направился к дому. Впереди мчались мальчишки поменьше и на ходу кричали: «К Нилу сын прилетел, орденоносец!»

Радость возвращалась к Ивану, радость встречи с отцом, домом, родной деревней.

До первых хат от самолета было совсем недалеко, может, шагов двести, может, чуть больше, Иван это расстояние преодолел в сопровождении ватаги мальчишек. Улыбка не сходила с его лица, первым навстречу ему вышел Федос, их сосед через один двор, шел, протянув руку для приветствия, и тоже улыбался.

– Фронтовик, Нилов сын, да тебя совсем не узнать, какой молодец, офицер с орденом, живой, – жал руку Ивану, потом обнял его, как это делали пожилые люди, и вдруг, припав к плечу, всхлипнул:

– А мой Коля погиб, похоронка пришла, одни остались с бабой, под Ленинградом в братской могиле похоронен.

Улыбка сошла с лица Ивана: и здесь война. А навстречу уже бежала мать.

В белом платочке на голове, видно, быстро переодевшись в выходные одежды. Она простерла руки и, покачиваясь, шла навстречу сыну.

– А, Ванечка, сыночек ты мой, – нараспев повторяла она со слезами.

Иван, отстранил Федоса, шагнул навстречу, обнял мать и крепко прижал к груди.

– Сыночек ты мой, живой, – продолжала со слезами шептать мать.

У Ивана стиснуло горло.

– Мама, все хорошо, вот залетел к вам. Живой и здоровый.

– Слава Богу, сынок, здоровый.

Возле калитки стоял отец, вокруг Ивана собрались соседи, мальчишки отошли за взрослых, каждый хотел что-то сказать, спросить. Слышались слова «орденоносец», «справный хлопец», «летчик». Потом заголосила женщина: «А моего сыночка убили, убили изверги, он уже не вернется!»

– Да Ганна, перестань причитать, посмотри, офицер, орденоносец, отпуск дали, ото заслужить надо.

Иван отпустил мать и встретился взглядом с отцом. Постарел отец, и мать стала худенькая, соседи постарели. Люди вокруг улыбались, начала появляться улыбка и у Ивана. Он шагнул к отцу, обнялись и стояли несколько секунд, прижавшись друг к другу.

– Сила у тебя, сын, есть, молодец.

– Кормят, наверное, хорошо, – кто-то подал голос.

– Пойдем, сын, в хату, ты на сколько к нам?

– Завтра к четырнадцати ноль-ноль должен быть в части.

Мать снова заплакала:

– Сыночек, так мало у нас побудешь.

– Время военное, мама.

Их разговор перескакивал с одного на другое: то они начинали о родственниках, о похоронках, о председателе колхоза, об урожае и как управиться с посевной на огороде, когда на весь колхоз осталось четыре-пять лошадей, и как их допроситься, может, придется впрягать корову.

Мать вдруг заголосила:

– Ой, Ванечка, сынок, а я тебя и не покормила, ты же, поди, голодный.

– Давай, мать, что там у нас есть, могут люди вечером прийти, готовь, тогда уже и будем обедать и ужинать.

Иван встал, развязал свои мешки и начал доставать содержимое. Доставал банки с тушенкой, галеты, сахар, а когда развернул бумагу, по хате пошел запах колбасы.

– Это наши ребята собрали и просили передать.

– О, божечка ты мой, сколько же всего, мы давно такого не видели и забыли, как оно выглядит.

– Немцы все вывезли, чем будем сеять огород, не знаем. Отец прикопал в яме, что прошлым летом собрали, еще не смотрели, может, мыши поели, – говорила и говорила мать от радости и волнения.

– Тогда я приготовлю на стол, может, и председатель колхоза подойдет.

Иван с отцом вышли во двор.

– Опустел двор, и огород пустой, – вздохнул отец, – слава Богу, сумели корову сохранить, вот думаю навоз вывезти, а без навоза слабый урожай получается. У других еще хуже, остались одни бабы, а что они могут, баба есть баба – и помощи никакой. Надо колхозные поля сеять, а кто будет это делать? Опять бабы да нас, четыре мужика белобилетчика, на всю улицу. Пойдем, сын, если придет председатель, попроси у него коня посеять картошку. Фронтовику не откажет.

Вечером в хате было людно. Собрались соседи, пришел председатель, полный мужчина со шрамами на лице.

– Списали по полной и направили сюда колхоз поднимать. Все вывезла немчура, ничего не оставили, наши пришли всего месяц назад, бои были, сколько мин пооставалось, снарядов, техники разбитой. А посевная на носу, – то ли оправдываясь, что не на фронте, то ли радуясь встрече с фронтовиком, говорил, напрягаясь, председатель.

Пахло тушенкой и еще чем-то съестным и вкусным. Шли разговоры о фронте, немцах. Давно не было в хате Нила такого количества людей. Нил суетился, думал, как посадить людей, а куда посадишь их, что есть в доме – то и все, другое не найдешь. Потом махнул рукой:

– Кому где есть, там и садитесь.

Начали усаживаться, мужчины сели на скамью, часть женщин села на кровати, на лавке у печи, часть стояла, прислонившись, у двери. Иван сидел в красном углу под иконой. Он наклонился и достал фляжку.

– Давайте наркомовской за нас, живых.

Еще больше зашумели, задвигались люди.

– Мать, давай, с чего будем выпивать, – сказал жене Нил.

У двери стояла немолодых лет женщина. Она подняла руку и заговорила громко:

– Нил, плесни в бутылочку, ничего не осталось на нашем медицинском пункте, укол кому давать, как без протирки?

– Давай, Матвеевна, кому-кому – а тебе надо.

Иван взял 150-граммовую бутылочку и полную ее налил. В хате было тихо.

– Спасибо тебе, Иван Нилович, я через уголь процежу, и будет как спирт, – продолжала фельдшерица.

Иван стал разливать оставшуюся наркомовскую водку, выпивали по очереди из трех стаканов и кружки.

– Ото, крепкая, точно спирт, – весело звучали голоса.

Опять пошли разговоры, был и плач, были споры, проклинали фашистов и спрашивали, когда добьем Гитлера. Потом вспомнили тех, кого уже нет в живых. Подвешенная над столом газовка тускло освещала комнату и восторженные лица людей. У собравшихся был великий праздник: на побывку с фронта прибыл их односельчанин, орденоносец. Разошлись за полночь.

Иван вышел из-за стола и всех благодарил, а, когда подал руку председателю, отец тоже стоял рядом и тихо заговорил с председателем:

– Фома Ильич, может, поможешь конем? Посеять надо огород.

Председатель вздохнул:

– Что-то, Нил, придумаем, не оставим людей в беде. Пусть там быстрее фашистов добивают и возвращаются.

Иван вышел на улицу, недалеко от самолета горели два костра.

– Охраняют. Война научила детей.

– Давай, фронтовик, возвращайся с победой, ждем тебя дома, – председатель пожал еще раз руку и заспешил по делам. Иван стоял с отцом и смотрел в сторону костров. Отец вздохнул и тихо спросил:

– Так ты опять на фронт?

– Нельзя подвести командира полка, обещал быть сегодня к двум часам. Война будет еще долго, силы у немцев еще есть. Да и у наших все больше техники поступает, воевать научились. Надо же эту нечисть добить. Никто ее не добьет, кроме нас… Пойду посмотрю, как там охраняют самолет, – и Иван направился к костру, который был ближе к улице. Не доходя до костра, он услышал детский голос:

– Стой! Кто там идет?

– Это я решил проверить, как вы самолет охраняете, – в тон ответил Иван.

Мальчик шагнул навстречу, приложил руку к кепке и отрапортовал:

– Товарищ старший лейтенант, самолет находится под надежной охраной.

– Ты здесь один?

– Нас двое, возле того костра второй номер Петька Устиньин.

– Вы вдвоем на смене?

– Как прокричит еще раз петух, пойдем будить третью смену. Они там, в шалаше, спят. А петухи в селе недавно появились, когда фрицы здесь стояли, их не было слышно.

– А смены кто у вас определяет?

– Мишка Пивень, он у нас командир. Он смелый и фрицев не боялся. Когда облава была, он двоих так спрятал, что их никто не нашел. А еще в комендантский час полицаи гнались за городским, так он его из-под их носа увел. То был наш человек.

– А где у вас шалаш?

– Здесь, рядом, – и мальчишка указал рукой, где виднелся шалаш.

Иван подошел к шалашу. Сделан он был добротно, вход закрыт материей от плащ-палатки. Иван заглянул внутрь: на соломе, укрывшись шинелями, спало несколько мальчишек. Вот какое оно, детство, и вспомнилось его ночное, печеная картошка и кукуруза. Сладкая то была у Ивана мысль.

Иван прикрыл полог, тихо отошел, достал из кармана сухую галету и протянул мальчику:

– На, погрызи, чтобы не спалось, – и зашагал домой.

Утром в их двор уже никто не заходил, председатель колхоза собирал людей на посевную, планировалось, что за плугом будет Нил. Пусть с сыном побудет, на том и порешили, а за плугом пошел Федос.

Нил с Иваном вычищали из сарая навоз и складывали его возле двери, почти не разговаривали.

– Как-то вывезу понемногу и раскидаю по вечерам, – говорил отец.

Провожали Ивана те же мальчишки, отец с матерью да соседка. На посевной люди. Деревня, скрипя от натуги, горя, скудного пропитания, забот о хлебе насущном, с надеждой и верой продолжала свой жизненный путь. Когда Иван, попрощавшись со всеми, подходил к самолету, строевым шагом к нему направился тот белоголовый мальчуган – Миша Пивень. Лицо его было строго и торжественно, он остановился и приложил руку к кепке. Иван тоже остановился, стал по стойке смирно и приложил руку к фуражке для военного приветствия.

– Товарищ старший лейтенант, орденоносец, самолет цел и невредим. Пост сдал, – громко отрапортовал мальчуган.

– Пост принял, спасибо за службу, товарищ часовой, – тоже строго ответил Иван.

Иван сделал несколько шагов, потом повернулся:

– А это тебе, Миша Пивень, награда от орденоносца, – и протянул мальчишке летный шлем.

Мальчик подошел, взял шлем, надел его.

– Служу трудовому народу! – приложив руку к шлему, отрапортовал белоголовый мальчуган Миша Пивень.

– Все от самолета.

Иван сел в кабину, осмотрелся, помахал рукой и запустил мотор.

Внизу долго были видны машущие руками люди. Осталась позади родная деревня, отец, худенькая мать. И как-то незаметно мысли перенеслись в эскадрилью, к той обстановке, в которой жил уже второй год.

Впереди была война, было еще больше сотни боевых вылетов на штурмовки, были сбитые немецкие самолеты, были тяжелые потери и звезда героя. Пути-дороги уберегли Ивана от снарядов зенитных орудий, пушек немецких истребителей, шальной пули и привели в небо над Берлином, где завершился его боевой путь и продолжился путь служения в мирной жизни.