Loe raamatut: «Иллюзии Красной Шапочки»

Кукла Мэри Шелли

Окно распахнуто. Теплый, летний ветер придирчиво перебирает бумаги на столе, унося прочь ненужные письма и неудачные эпизоды. Некоторые из них еще можно спасти, вернуть. Они не улетели далеко. Достаточно выйти из маленького коттеджа на улицу, и подобрать чернильные мысли и бумажные воспоминания с зеленого газона. Но выходить и возвращать не хочется.

Маленькая кукла в изящном бальном платье не сводит нарисованных глаз с истощенной болезнью женщины. Когда она впервые заговорила? Наверное, в тот день, когда у Мэри больше не осталось собеседников. Все ее герои мертвы.

– Ты любила его?

– Кого? – удивилась Мэри.

– Его! – упрямо повторила кукла.

– Его, – улыбнулась женщина, – его любили все!

– Расскажи мне, – попросила фарфоровая подруга, гуляя по тяжелому письменному столу, с недавних пор напоминающему Мэри надгробие.

1

– Мэри, Мэри, ты упряма, – напевала Мэри.

Мисс Годвин любила непокорную шотландскую королеву. Любила так же, как собственную мать, покинувшую мир с ее первым криком. Образы двух женщин слились в сознании в единое целое, благо говорили о них в окружении отца часто и с восхищением.

– Мэри, Мэри, ты упряма. А Перси – идиот!

Песенка кончилась, туман над Женевским озером рассеялся, из маленького коттеджа доносился веселый смех ее друзей.

– Мэри! – громко позвала ее Клэр, – Мэри, Мэри!

– Ты упряма! – громко закончил мистер Шелли, заливаясь хохотом.

Мэри Годвин обиделась и ушла полчаса назад. И если ее муж настолько слеп, что не заметил этого, пусть пеняет на себя.

– Мисс Годвин, – лорд поклонился, пряча улыбку.

– Миссис Шелли, пожалуйста!

Тон Мэри не оставлял ни малейшего сомнения в серьезности ее намерений. Улыбка исчезла. Перси нахмурился. Байрон обворожителен, когда не ленится быть обворожительным, но и ему не будет пощады.

– Прости, дорогая Мэри! Это все проклятая память, окончательно утраченная из-за этого проклятого лета! Ты же знаешь, я никогда бы не посмел обидеть тебя.

Что же, лорд умеет быть не только обворожительным, но и искренне-обворожительным. Учитесь, Перси! Ах, вот и он, спешит на помощь другу:

– Мэри, мы тебя так долго искали, Клэр чуть с ума не сошла!

Мисс Годвин улыбнулась. Сестра любит ее и любит сходить с ума. Как гармонично устроен мир! Но Байрон прав, лето выдалось неудачным; холодным, туманным. Вот и теряют память поэты.

– Давайте пить чай! – предложила Клэр.

– На улице опять идет дождь, – улыбнулся лорд, – так что давайте сделаем вид, что соскучились по родине, и зальем тоску местным крепким бальзамом. С чаем, разумеется! – добавил он, поймав взгляд девушек.

Клэр осторожно поднесла чашку к тонким губам, но вдруг передумала, поставила изящный фарфор на блюдце, и умоляюще взглянула на друзей.

– Лорд, Перси, дорогая сестра! Обещайте мне, что сегодняшний вечер пройдет без ваших ужасных историй о приведениях и оживших мертвецах. Клянусь, я потом не могу уснуть до рассвета!

Байрон рассмеялся, изящным жестом открыл новую бутылку.

– Милая моя, мы обещаем, что будем говорить исключительно об этой омерзительной погоде, или же на любую другую скучную тему! Но вот за Джона мы ручаться не можем. Он сейчас в кабинете режет на части несчастных лягушек, но позже он спустится к нам и, безусловно, начнет делиться результатами своих чудовищных опытов. Так что выбирай, или подробности экспериментов доктора Полидори, или наши невинные сказки!

– Не велик же у меня выбор! – воскликнула мисс Клэрмонт, – Или всю ночь вздрагивать от омерзения, или до зари дрожать от страха!

– Я приду к тебе в комнату, обниму, и ты сразу уснешь, – пообещала Мэри.

Клэр благодарно улыбнулась.

– А как же я?! – негодующе воскликнул Перси, – Кто прогонит мои страхи, кто утешит меня во мраке ночном?!

– Ты можешь обнять лорда, – посоветовала Клэр.

– Или Джона вместе с лягушками, – закончила Мэри.

Байрон расхохотался, а мистер Шелли сделал обиженное лицо и демонстративно отвернулся к окну.

Ночь прогнала дождь, зажгла яркие, чужие звезды над озером и уютным коттеджем на берегу. На этот раз маленькая компания собралась в кабинете доктора. Обстановка в мрачной комнате на втором этаже вполне располагала к леденящим кровь историям, которыми друзья пугали друг друга. Но сегодня, помня об обещании данном Клэр, рассказчики вели себя подчеркнуто сдержано. Доктор, не слышавший «чайной клятвы», с вежливым недоумением мужественно терпел неторопливые беседы о погоде, шотландском виски и музыке. Но через полчаса его итальянская кровь вскипела, и он воскликнул:

– Друзья! Если вы хотите, чтобы я умер от скуки, то продолжайте рассказывать свои колыбельные. Однако я обещаю, что буду являться каждому из вас в облике призрака в ночном колпаке, и мучить речами об ирландском клевере и валлийских гербах!

Все рассмеялись и, наконец, поведали доктору о мольбах мисс Клэрмонт, и поспешной клятве Джорджа Байрона.

– Это не беда, – улыбнулся Полидори, – ведь я-то не присягал на пудинге! Но я так же, как и вы, люблю нашу маленькую Клэр, и вовсе не хочу лишать ее сна. Бессонница чрезвычайно вредна! Поэтому сегодня я расскажу вам историю не столько страшную, сколько поучительную!

Доктор удобнее расположился в своем огромном кресле, его худое лицо искажал неверный свет стоявших на столе свечей, черные глаза блестели, а полные губы украсила улыбка, показавшаяся Мэри зловещей. Лорд принужденно рассмеялся, отбросив с высокого лба непослушный локон. Клэр заворожено следила за каждым жестом Байрона. Перси вздохнул, приготовившись к очередному «занимательному» рассказу из богатой практики Полидори, или же, в лучшем случае, к вольному пересказу немецкой новеллы о неприкаянной душе.

– Вы, конечно, знаете, мои дорогие друзья, что я являюсь поклонником, и в какой-то степени учеником, своего великого соотечественника Луиджи Гальвани…

– Умоляю, доктор! – замахал руками мистер Шелли, – Только не об отрубленных лягушачьих лапках, оживающих от электричества!

– Разумеется, речь пойдет не об этом, Парцифаль, – холодно ответил поэту доктор.

Изучая красивое лицо мужа, Мэри в который раз подумала, что супруг ее гораздо более романтичен, чем умен.

* * *

– Жестоко, – заметила кукла, – неужели Перси так быстро наскучил тебе? Ты полюбила его, сбежала с ним…

– Да, это так, – ответила женщина, – но побег – это тоже скорее романтический, чем умный поступок. И не забывай – я была безоблачно юна. И очень красива. А любовь…я не знаю!

– Ты и сейчас красива. А что произошло – я знаю! – заявила кукла, прыгая на одной ножке вокруг чернильницы, – Его стихи, глаза, слова! Ты влюбилась в Образ, а это все равно, что влюбиться в меня. Такой интересный опыт обязательно закончится весьма печально.

– Почему же? – спросила у неё Мэри, улыбнувшись.

– Если влюбляешься в Образ, всегда надо быть готовым к тому, что однажды совершенно незнакомый тебе человек заговорит с тобой чужим голосом…

2

– Будучи почитателем таланта этого великого ученого, я собирал и тщательно документировал всю информацию о нем. Некоторые рассказы были откровенной выдумкой, особенно те, что касались его личной жизни. В некоторых были крохи правды, а некоторым можно было верить. Сейчас я поведаю вам историю, интересную саму по себе, и неважно, правдива ли она, или же это очередной вымысел. Мне рассказал ее бывший слуга Гальвани – Наполеоне.

– Наполеоне? – рассмеялся Байрон, – Какая прелесть!

– Да, Наполеоне. Я случайно встретил его в Европе. Во время службы у мэтра он был еще совсем молодым человеком. В ту пору ученый жил в Генуе. И, как и положено престарелому и богатому генуэзцу, Гальвани имел молодую красивую любовницу по имени Орнетта.

Теперь расхохотался Перси, но Джордж даже не улыбнулся, лишь покачал головой. Мэри оценила этот элегантный жест. Клэр не сводила глаз с великого поэта, казалась, его реакция на рассказ доктора интересует ее гораздо больше, чем сама «поучительная история».

– Сначала у любовников все было хорошо, жена Гальвани большую часть времени проводила в путешествиях, так что им никто не мешал. Орнетта была полноправной хозяйкой в большом доме ученого. Но, со временем, разница в возрасте и непомерные аппетиты этой взбалмошной девицы сделали свое дело. Любовники начали ссориться: все чаще, все сильнее. Несколько раз Наполеоне был свидетелем откровенно безобразных сцен. За скандалами следовали примирения, бурные, но, увы, кратковременные. И вот однажды Гальвани попросил слугу принести графин вина в его кабинет. Там Наполеоне застал не только хозяина, но и Орнетту, беснующуюся, словно фурия. Оставив поднос, он поспешил выйти, но страшный грохот и дикий крик за дверью заставили его замереть на месте. Через секунду появился Гальвани. Облик великого ученого был ужасен.

– Он прикончил ее? – напрямую спросил Байрон.

Доктор поморщился, но не стал тянуть с ответом.

– Да, именно так, мой дорогой друг. Он убил свою любовницу.

Мэри вздохнула. Ей было жаль девушку.

– В приступе ярости Гальвани ударил ее ножом для препарирования. Короткий клинок из прекрасной стали сломал ей ребра и пронзил сердце.

– Весьма поучительно… – начал мистер Шелли.

– Да подождите вы, Перси! – перебил его лорд, – Это еще не конец, верно, Джон?

Полидори кивнул.

– Наполеоне был в ужасе от увиденного, он ждал, что хозяин пошлет его за представителями закона, а сам отправится к своим покровителям в надежде получить у них защиту и прощение. Но, вместо этого, Гальвани попросил слугу уложить труп на диван и подготовить приборы, которые использовались для опытов над мертвой материей.

– Боже мой! – воскликнула Мэри, – Он поступил с ней, как с мертвой лягушкой!

Доктор укоризненно посмотрел на мисс Годвин и замолчал.

– Простите меня, Джон. Я не смогла сдержаться…

– Хорошо. Я продолжу, если никто не возражает.

Никто не возражал. Все завороженно смотрели на рассказчика. Даже детское лицо Перси было странно серьезным, даже лорд сбросил свою маску, даже Клэр…но нет, Клэр по-прежнему смотрела только на Байрона.

– Собственно говоря, больше ничего внятного Наполеоне мне не сказал. Как только он добирался до гибели девушки, беднягу начинало трясти, глаза его закатывались, он заикался и немел от страха. Я уже упоминал, что в пору служения у Гальвани он был совсем молодым человеком, я же беседовал с глубоким стариком, дряхлым и совершенно седым. А ведь Наполеоне совсем немногим старше меня!

– Не интригуй, Джон, – спокойно попросил Байрон, – кое-что тебе все-таки удалось из него вытянуть.

– Именно «кое-что», лорд. Собрав воедино обрывки его искалеченной памяти, я понял, что эксперимент с оживлением Орнетты завершился великим триумфом науки. Ужасно, что свидетелем этого был только один напуганный человечек, и вместо торжественных речей в кабинете звучал осторожный, преступный шепот! Однако сам процесс воскрешения Наполеоне или не смог вспомнить, или не захотел вспоминать. «Сначала она была послушной» – бормотал слуга, опорожняя бокал за бокалом, но оставаясь абсолютно трезвым. Я понял, что Орнетта чувствовала себя неплохо, позже Гальвани даже ездил вместе с ней на воды.

– Какой ужас! – прошептал Перси Шелли.

– Согласен. Это весьма странно. Но, довольно скоро, девушку начала одолевать непонятная тоска, часами она сидела на полу в своей комнате, кажется, бедняжка даже задавала слуге какие-то вопросы, на которые он не решался ответить. Да, я не упомянул об еще одном важном обстоятельстве! Орнетта начисто забыла все, что произошло в тот злополучный вечер, с того самого момента, как вошла в кабинет Гальвани. Убийство и воскрешение удалось сохранить в тайне. Но через несколько месяцев жуткая депрессия полностью овладела существом, она перестала выходить из дома, плакала, умоляла доктора сделать что-нибудь…Девушка была уверена, что с ней произошло что-то страшное и необъяснимое.

– Именно так, – сказал Байрон, – сначала ее лишили жизни, а потом и души.

– Возможно, вы правы. За несколько лет до кончины Гальвани его дом в Генуе полностью сгорел. Сам ученый спасся только чудом, но все его труды и приборы погибли. По словам Наполеоне, это Орнетта подожгла дом – пожар начался в ее комнате. Несчастное создание положило конец своему страшному существованию, заодно уничтожив все, что сделало ее такой. Вот и вся история.

– Вот теперь, Перси, вы можете закончить свою тираду о поучительности. Мораль лежит на поверхности, – неожиданно зло бросил другу Байрон.

– И какова же она? – спросила Мэри лорда, а не мужа.

– Никогда не пытайся играть с Господом в его игры! Как бы велик ты не был, все равно проиграешь.

– Какая страшная сказка, – тихо сказал Перси, будто не услышав Джорджа, – действительно, страшная!

– Я уверен, что тот, кто запишет рассказ доктора, обретет подлинное, а не мнимое бессмертие, – подвел итог Байрон, слегка поклонившись Мэри.

* * *

– Как же я завидую вам, людям! – вдруг воскликнула кукла, – У вас есть память. Вы можете вспомнить все, что захотите, заново пережить любой момент своей жизни. Почувствовать запах, увидеть цвет, ощутить прилив счастья или холод потери! В моей пустой голове воспоминания не задерживаются. А если и остаются – то это всего лишь бесплотный, далекий, серый туман. И нет в этой мгле ничего, что могло бы заставить меня смеяться или плакать…

– А я завидую тебе, кукла, – тихо ответила ей Мэри.

3

Друзья разошлись по своим комнатам. Не было привычных шуток и пожеланий добрых снов. Только Клэр, невнимательно слушавшая рассказ Полидори, весело щебетала Джорджу о своей прошлогодней поездке в Италию, пока тот не закрыл перед ней дверь своих апартаментов. До рассвета оставалось всего несколько часов, но Мэри никак не могла уснуть. Страшная история доктора окутывала ее туманом ужасных подробностей, а слова лорда о бессмертии волновали воображение…

Какой-то шум в коридоре заставил мисс Годвин подняться с кровати, зажечь свечу и выйти из комнаты. Дверь в покои Джорджа Байрона была распахнута настежь. После секундного колебания, девушка заглянула в убежище поэта. В комнате никого не было. Кровать расправлена, листы бумаги и кувшин с бальзамом на низком дубовом столике. Белая рубашка с кружевным воротом валяется на полу. И не души. Мэри хотела войти, но на втором этаже вдруг громко хлопнула дверь. Ветер погасил свечу. Она испугалась.

– Это дверь в кабинет доктора, – прошептала девушка, обращаясь к самой себе, – поднимусь к нему и выясню, что происходит!

Мисс Годвин не понимала, почему ей так страшно. Причин для этого не было, лорд просто вышел, а дверь мог захлопнуть сквозняк, или же сам Полидори. Конечно, это виноваты сказки, которыми она заслушивается ночами! Поднявшись по лестнице, Мэри очень удивилась тому, что и не подумала разбудить Перси. Мэри, Мэри, ты упряма…

После осторожного, а потом и более настойчивого стука, дверь в кабинет приоткрылась. Доктор удивленно смотрел на ночную посетительницу.

– Что случилось, Мэри? Вам нехорошо?

– Со мной все в порядке, Джон, но я слышала шум в коридоре, вышла и обнаружила, что дверь в комнату Байрона распахнута настежь, внутри – никого. А потом хлопнула ваша дверь, и я подумала…

– Я выходил подышать, простите, что разбудил вас. Джордж, вероятно, последовал моему примеру.

– Так вы его не видели?

– Нет, миссис Шелли. Идите спать. Если хотите, я вас провожу. Уверен, лорд скоро…

Мэри никогда не понимала, откуда, из каких глубин, к ней поднимается эта молниеносная уверенность и энергия, граничившая с абсолютным безумием. Она толкнула доктора с такой силой, что тот отлетел внутрь кабинета. На бордовой дамской софе, лицом вниз, лежал лорд. Байрон был мертв. Белую ночную рубашку поэта безнадежно испортили огромные пятна крови, из глубокой уродливой раны на спине только что извлекли клинок. Оружие лежало рядом, на письменном столе. Это был его собственный кинжал, которым убитый очень дорожил и гордился. Кажется, его подарил ему какой-то знатный перс…

– Убийца! – тихо обвинила Мэри. Без истерических ноток и удивления, которое так некстати проскальзывает в подобных восклицаниях.

– Нет, Мэри! – решительно возразил доктор Полидори, – Ты все неправильно поняла. Я не убивал Джорджа, он был моим другом!

– Тогда что это такое?

Мисс Годвин смотрела в черные глаза Джона – и не понимала. Он не врал, она чувствовала. Что происходит в этом уютном коттедже, в мгновение ока ставшим могилой великого поэта и логовом монстра?

– Я не могу тебе сказать, так как дал обещание.

– Ты покрываешь преступника, или морочишь мне голову?

Мэри схватила Полидори за рукав цветастого халата и рванула к себе с такой силой, что ткань затрещала. Девушка была готова ударить друга, схватить за горло, поднять с пола кинжал и приставить лезвие к пульсирующей синей жилке на шее доктора. Она была готова на все, лишь бы последователь Гальвани сказал правду. Но Джон молчал.

– Это сделала я, Мэри, – тихо сказала Клэр, выходя из темного уголка кабинета, – это сделала я!

Клэр всхлипывала на плече у сестры, а Мэри машинально поглаживала ее светлые мягкие волосы.

– Он отверг меня, Мэри, в который раз отверг! Унизил, растоптал, смешал с грязью! В который раз, Мэри…

Мэри заметила, что на худенькие плечи Клэр наброшен еще один шелковый халат Полидори, такой же яркий, как и на докторе. Значит, это ее ночная рубашка валяется на полу в комнате Байрона. В кабинет Джона мисс Клэрмонт явилась голой.

– Я знаю, ты предупреждала меня – он не может принадлежать одной женщине. Я не слушала тебя, я любила. Джордж оскорбил меня, я пришла в ярость, ударила, когда он отвернулся. Я не помню, откуда у меня в руке взялся кинжал, честное слово, Мэри, я не хотела убивать его!

– Она впала в безумство, – заметил доктор, – когда же Клэр осознала содеянное, то притащила тело ко мне в кабинет. Не понимаю, как смогла хрупкая девушка справиться с такой задачей. Это можно объяснить только ужасом, которой часто придает нам силы…Увы, Джордж умер мгновенно. Я не мог помочь ему.

– Но зачем эта ложь, Джон? Неужели вы не понимали, что вам не удастся скрыть гибель лорда Байрона ни от меня, ни от кого-либо другого?

– На самом деле, Мэри, мы с Клэр полагали, что все-таки удастся.

Миссис Шелли все поняла. Она отстранилась от сестры, взяла Клэр за плечи и заглянула в ее голубые, пустые глаза.

– Милая моя, что тебе наговорил этот фанатик? Неужели ты поверила хоть одному слову из его глупой сказки? Клэр, человека нельзя воскресить из мертвых!

– Можно, – спокойно ответил за Клэр доктор Полидори, – более того, я знаю, как это сделать. Не зря я столько лет изучал труды Гальвани…

– Замолчите! – крикнула девушка.

Она не знала, что ей сказать, что сделать, чтобы погасить блеск в глазах Джона и пробудить сестру от страшного сна.

– Даже если это возможно, все равно этого делать нельзя! Вспомните слова Джорджа! Сначала у Орнетты отняли жизнь, а потом и душу! Я не дам вам проделать то же самое с моим другом!

– А как же я, Мэри? – тихо спросила Клэр, зябко кутаясь в легкий халат, – Что будет со мной? Меня будут судить, понимаешь? Представь, с какими лицами меня будут слушать чопорные судьи в своих идиотских париках! Эта девка соблазняла Байрона, а когда он отказал, хладнокровно убила его! Именно так они и решат. Меня осудят, Мэри. Осудят и казнят!

– Если Джордж прав, – добавил Полидори, – то его бессмертной душе ничего не угрожает. Она будет находиться там, где ей и положено. А о теле мы позаботимся. Но ведь вы атеистка, Мэри, и не верите в такой исход. Мы совершим настоящую революцию, и не только избавим Клэр от виселицы, но и вернем к жизни гения, чье дарование подарит миру еще множество шедевров. Разве это не благо, Мэри?

– А если он закончит так же, как Орнетта?

У девушки почти не осталось сил, она опустилась в кресло, стараясь не смотреть ни на друзей, ни на софу.

– Я полагаю, что Орнетта впала в депрессию потому, что доктор Гальвани мало ей занимался. Он совершенно не учел особенностей ее состояния. И, когда она начала доставлять неприятности, просто запер ее в доме, а потом и в комнате. Мы никогда не поступим так с Джорджем! Он будет под постоянным присмотром, под постоянной опекой, пока не восстановится полностью.

– Я буду его сиделкой, Мэри! – горячо воскликнула Клэр, – Я буду следовать за ним повсюду!

Миссис Шелли закрыла лицо руками.

– Насколько я понимаю, можно начинать, – осторожно заметил доктор, – сейчас мне необходимо зашить раны Джорджа. Это надо сделать как можно быстрее. С этим делом я разберусь сам, но потом мне понадобится ваша помощь.

Мэри спустилась в свою комнату. Перси спал сном младенца. Девушка переоделась, тихо закрыла за собой дверь, зашла в покои Байрона, забрала белье сестры, заправила постель. Вернувшись в кабинет доктора, она села в кресло в углу и осторожно наблюдала за манипуляциями Полидори, стараясь не смотреть на Клэр. Пока Джон кромсал и сшивал тело поэта, Мэри, чтобы хоть немного защититься от происходящего, напевала свою любимую детскую песенку.

«Мэри, Мэри, ты упряма!»

Мэри повесили, и если кто-нибудь узнает о том, что они творят, такая же участь ожидает не только Клэр Клэрмонт и Джона Полидори, но и еще одну маленькую, упрямую Мэри.

– Кончено! – воскликнул Джон, – Однако у нас мало времени. Светает. Мэри, что мы будем делать с Перси?

– Ничего не будем, – безучастно ответила она, – Перси, как обычно, будет спать до обеда. Прислуга придет не раньше, чем через три-четыре часа.

– Хорошо! Теперь помогите мне.

Вместе они перевернули тело Байрона на спину, после чего доктор достал из своей дорожной сумки длинные стальные иглы. Игл было не менее десяти, и каждую из них Джон с силой вонзал в Джорджа. Иглы входили в труп с отвратительным хрустом. Мэри отвернулась не от страха, она не хотела видеть мертвые глаза поэта. Полидори сдернул чехол с тяжелого ящика, который привез с собой из Лондона. Перси говорил жене, что это необходимо доктору для его опытов.

– Это батарея, – коротко объяснил он девушкам, – ток пойдет к иглам по проводникам.

Из той же сумки он извлек несколько небольших мотков проволоки, соединил их с ящиком, а свободные концы закрепил на торчащих из тела иглах. Мэри почти не помогала, настолько была опустошена, зато Клэр принимала самое активное участие в манипуляциях Джона.

– Готово! – доктор закатал рукава своей испачканной кровью рубашки, – Теперь – главное. Он достал из ящика письменного стола небольшую, плотно закрытую бутыль с синеватой жидкостью, шприц и иголку.

– Что это? – с детским любопытством спросила Клэр.

– Главный ингредиент! – улыбнулся Полидори, – Я назвал его «Эликсир Луиджи». Одного электричества мало. Гальвани тщательно шифровал свои записи, но я понял, как воссоздать эту субстанцию, способную воскрешать не хуже Иисуса!

– Это сработает?

– Уверен, что сработает, моя милая мисс Клэрмонт. Во всяком случае, это вернуло к жизни не один десяток лягушек!

Мэри усмехнулась. Доктор ввел синюю жидкость в вену покойника.

– Отойдите назад! – приказал он девушкам, – Медлить нельзя, надо пускать ток!

Сестры послушно отошли к двери, Клэр обняла Мэри и отвернулась. Мэри пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не оттолкнуть ее, не заплакать, и не выскочить из кабинета. Джон Полидори чувствовал себя если не Богом, то его главным наместником на Земле. Он что-то бормотал, быстро раскручивая прилаженную к батарее ручку, его непослушные черные кудри топорщились, как грива демона, безумный облик ученого дополняли блестящие глаза и нервно трясущиеся длинные белые пальцы. По проволокам, от ящика к иглам, побежали искры. Доктор крутил ручку все яростнее, все быстрее. Батарея загудела, комната наполнилась неприятным запахом, искры слились в один сплошной электрический поток, подбрасывающий и бьющий тело несчастного Джорджа. Мэри зажмурилась. Что-то громко хлопнуло, из ящика повалил едкий дым, Полидори отскочил от батареи и распахнул окно. Свежий ветерок с Женевского озера нежно просил девушку открыть глаза. Утреннее солнце лениво заглядывало в темную комнату, подарив немного света и тепла измученным людям, которых отныне связывала одна страшная тайна. Джордж сидел на полу, с удивлением и ужасом рассматривая вонзенные в его тело иглы.

– Что это, Мэри? – тихо спросил воскресший поэт. Мэри долго вспоминала этот вопрос, как и этот взгляд. Она так и не поняла, что именно хотел узнать ее друг.

– Как вы себя чувствуете, дорогой мой? – Полидори опустился на колени перед Байроном, заглянул в глаза, проверил пульс.

– Не знаю, Джон. Страшно болит спина. Боже мой, друг, откуда во мне эти иглы? Что случилось?!

Было столько обиды и отчаяния в этом вопросе, что и железная Мэри не выдержала. Она не заплакала, только отвернулась и до крови прикусила губу. Клэр бросилась к поэту и обняла его.

– Мой милый, произошел несчастный случай. Ты упал в своем кабинете и напоролся на этот ужасный кинжал! Хорошо, что мне не спалось, я услышала шум и прибежала к тебе. Вдвоем с Мэри мы перенесли тебя в кабинет доктора, и Джон сделал все возможное, чтобы спасти тебе жизнь.

– Понадобилась небольшая операция, Джордж, все-таки клинок довольно сильно поранил тебя, – добавил Полидори, извлекая из тела лорда иглы, – но ты поправишься, обещаю!