Loe raamatut: «Вино пророчеств»

Я пью вино – вино пророчеств,

сон – лучшее из одиночеств

«Вино пророчеств» – это продолжение истории, рассказанной в «Мальчике на качелях». Прошло полтора года с тех пор, как главный герой, приехавший в отпуск из Америка, познакомился в курортном городке с Верой из Воронежа. Вера помогла герою побороть свои сомнения и страхи, и вдохновила на написание романа, который стал для него заместительной психотерапией. Мужчина переосмыслил свой опыт жизни в Америке и постепенно его жизнь стала наполняться смыслом, у него появилась новая цель, однако впереди его ждут испытания. В мире началась пандемия коронавируса, которая поставила общественную жизнь в режим ожидания и изоляции. Вместе с Верой им удается преодолеть это трудное время, поддерживая друг друга и находя смысл в мелочах. Однако хрупкое равновесие в отношениях нарушает неожиданный прилет из Америки дочери главного героя. Чувство вины и утраты связи с семьей лишает его уверенности, и он на время теряет эмоциональную связь с Верой, но ей все-таки удается вернуть его к реалистичной оценке своих отношений с семьей, которые уже невозможно реанимировать, они только мешают герою в становлении его новой личности.

Однако у отношений главных героев есть теневая сторона. Это не только недоброжелательные свидетели и зависть, но и их личные демоны, с которыми им предстоит сразиться. Удастся ли им выйти победителями из этой схватки покажет время, а сейчас хроника тех событий и откровенная повесть о людях, решивших изменить траекторию своей жизни, доверившись друг другу несмотря на тот негативный опыт, который им пришлось пережить до встречи друг с другом уже в зрелом возрасте.

Глава 1. Ботинки для героя.

Снилось, что сижу в мужском туалете в Америке, волосы после стрижки стряхиваю, а в него заходят все подряд – и мужчины, и женщины. Женщины заходят, потому что женский туалет вышел из строя. Ситуация неловкая, и я начинаю шутить на тему гендера, используя метафору сидения у воды, мол, видать здесь воды чище, раз сюда женщины стали заглядывать. Женщины начинают раздеваться, чтобы быть со мной наравне. Первой разделась какая-то японка – она так быстро сняла узкое платье через голову, что я не успел ее остановить. За ней потянулись другие, и процесс приобрел неконтролируемый характер. Мужчины, в недоумении попытались выяснить что происходит, и те указали им на меня: мол, чувак сидит на толчке и их троллит. Начинается популярное национальное шоу «Шутки с толчка».

В сортир вызывают самых остроумных американских шутников. Софиты, телевидение, прямой эфир. Приезжает самый остроумный в Штатах интеллектуал и первым делом объявляет, что у него есть ответы на любой вопрос. Я сходу его спрашиваю: «Кто убил Кеннеди?» В итоге, самый остроумный впадает в ступор. Скорость моей реакции его просто парализует. Известный критик пишет в Твиттере: «Я присутствую на похоронах национального шоу, русские нас уделали!».

На волне успеха я попадаю в отряд астронавтов. Мне доверяют закрепить какой-то отстегивающийся узел на корпусе. Узел крепится кольцами – это что-то вроде брезента вдоль обшивки. Я успеваю закрепить всего одно кольцо, как срабатывает автоматика и корабль выходит на стартовую позицию. Я намекаю экипажу, мол, а что, если обшивка слетит, мы, часом, не упадем? Но экипаж опытный, летят абсолютно спокойно, согласно принятой традиции полным составом смотрят фильмы-расследования самых ужасных в истории Америки аэрокосмических катастроф. – Ладно, – думаю – обшивка должна держаться за счет инерции и скорости корабля.

Прилетаем мы на какую-то маленькую планету – аналог Земли. Все в точности как у нас, только значительно меньше в масштабе. Все очень компактно, уютно и экологично. Никаких границ, бедности, войн, нищеты, сегрегации. Одно государство, одна страна, одна нация. Мне так нравится, что я решаю воспользоваться шансом остаться здесь навсегда. Я отстегиваю кольцо и катапультируюсь. Экипаж в панике из-за того, что все пошло не по инструкции. Меня пытаются вернуть, но это бесполезно – я уже вступил в коммуникацию с местными формами жизни и начинаю натурализоваться. Экипаж запускает мне вслед две аналоговые программы, имитирующие человека, чтобы меня нейтрализовать. Эти программы в теле двух баб, попадая в условия аналогичные земным, неожиданно начинают конфликтовать. Как известно, женщины, даже аналоговые, не мыслят себе жизнь без конфликтов. Одна из них достает пушку и валит другую, та ответным огнем сбивает башню у первой и в результате они уничтожают друг друга.

Я в шоке от того, что по моей вине случилось двойное убийство и решаю сообщить по рации экипажу о чрезвычайной ситуации, чтобы отвести от себя обвинение в преступлении. Мне отвечают, мол, херня, не парься, это не люди, это аналоговые программы, настроенные на регенерацию. Смотрю: и правда, на моих глазах они принимают иные техно-формы: сквозь остатки медленно сползающей с тела кожи видны микросхемы и элементы исходных конструкций. Что с ними случится дальше меня совершено не интересует. Моя задача – немедленно возобновить процесс внедрения в жизнь местного сообщества и замести следы. Я приступаю к сбору данных о планете, делая с помощью дрона фотографии с воздуха. По какой-то случайности в объектив попадает небольшое детское кладбище. В кадре отдельные могилы с именами детей и датами их жизни.

Смена плана: я уже на семейном хайтинге чернокожей семьи. Семья жизнерадостная и весьма откормленная, с ними маленькая девочка, они лезут в горы и упиваются красотами. Девочка спешит за родителями, но те, находясь под впечатлением открывающихся с вершины видов, не обращают на нее никакого внимания. Во мне просыпается родительский инстинкт, и я этим откормленным родителям деликатно намекаю, мол, несмотря на то что их комплекция способствует некоторой безмятежности, им бы не помешало лучше следить за своим ребенком – здесь далеко не так безопасно, как кажется. Ничего хорошего из этого, разумеется, не выходит. Родители девочки начинают на меня орать во всю глотку. Особенно усердствует большая черная мама.

– Мы пять лет в походах, ни разу ничего дурного с нашей малышкой не происходило! Откуда такой умный взялся, засунь свой язык в задницу и не приближайся к нашему ребенку!

Понятно, что им не объяснишь, что я с другой планеты, где принято детей страховать, поэтому я не стал вдаваться в подробности. Папа от крика заводится и начинает размахивать кулаками: дескать, я пытаюсь их унизить по расовому признаку. В общем, назревает межгалактический скандал. Вызывают копов, те меня арестовывают. Вместе с камерой, разумеется. Просматривают фотки: сплошные могилы детей. Снимки с воздуха – общий план погоста. Довольно специфическое хобби. Первый вопрос:

– Как вы их сделали?

– При помощи дрона.

– У вас что есть дрон?

Судя по тону, с которым задавался вопрос, дроны, как и всякие приборы, которые можно использовать для слежки за гражданами, в стране запрещены. Интересно, что бы они сделали, если бы узнали, что я прилетел к ним на межгалактическом шаттле? Вопрос зачем делал снимки могил также остается без прояснения. Что я мог ответить? Изучал жизнь инопланетян?! Черные садятся на измену – это маньяк. Выясняют причины гибели захороненных на кладбище детей. Большинство насильственного характера. Смерть ребенка, даже на Земле, это противоестественный процесс, здесь же, благодаря хорошей медицине, и вовсе редкость. Улик нет никаких, но подозрения против меня растут с космической скоростью.

Начинается суд, принимающий характер процесса национального значения. Вся планета встает на уши. Активизируются все общественные организации планеты: демократы, либералы, защитники прав нацменьшинств, защитники детей, уфологи, любители старины и погостов, спириты, блогеры, охотники на маньяков. Поскольку в стране демократия, мне дают лучших адвокатов: не ссы, уйдешь на пожизненное! Местные реднеки требует расправы и ходят вокруг суда с пушками, выбирая лучшую позицию для стрельбы на поражение. Здание судебного собрания охраняет президентская гвардия. Процесс транслируется по национальному телевидению. Все по высшему классу.

Процесс выход на следующий виток: допрос свидетелей, демонстрация снимков, страшные истории судеб детей с кладбища. Девочка, которую я уберег от падения, за время следствия подросла и стала похожа на своих родителей. К счастью, никаких против меня показаний она не дает, общественная истерия вокруг процесса ее не задела. Нормальный, хорошо откормленный благополучный ребенок лет десяти, пребывающий во флегме детской благодати. Самый яркий свидетель обвинения – это отец девочки. Он ходит со сжатыми от гнева кулаками и издает гортанные звуки. Суть его позиции в том, что при отсутствии явных доказательств вины, в стране возможна такая форма судебного решения конфликта как соревнование сторон, по типу шоу "Последний герой", и он меня вызывает на поединок, причем выбирает для себя самые невыгодные условия, чтобы показать всему миру насколько он уверен в своей правоте.

– Бог на нашей стороне! – выкрикивает он, впадая в экстаз. Мамаша сидит в зале, нема и неприступна, как скала. С прямой спиной, крепко стиснутыми зубами и в платье в крупный оранжевый цветочек выше колен, дама выглядит как памятник оскорбленному достоинству.

Судья дает мне слово. Я, пользуясь возможностью даю присяжным полный расклад: мол, истец не в себе, использует эмоции для давления на суд, что является ярким примером демонстрационного поведения. При отсутствии каких-либо прямых и даже косвенных улик против меня, поединок не имеет смысла, поскольку я не считаю для себя возможным вступать в соревнование с жертвой грубой манипуляции.

– Кто манипулирует свидетелем обвинения? – вмешивается судья.

Я указываю на мамашу. С матроны слетает маска спокойствия, и она начинает на меня орать как безумная. Папаша бросается ко мне, чтобы разорвать живьем на клочки. Охране с трудом удается обуздать взбешенного моей наглостью мужчину. Адвокат мне подмигивает: молодец, дело «в шляпе». Суд удаляется на совещание. Через несколько минут судья – сухой высокий джентльмен в гражданском платье возвращается, чтобы огласить вердикт. Огромный зал замер в напряжении, ловя каждое его слово, которые он произносит нарочито бесстрастным тоном.

– Несмотря на то, что я хорошо знаю семью, выступающую на стороне обвинения, и мне она глубоко симпатична, а обвиняемый никому в стране неизвестный и, в целом, весьма неприятный человек в ботинках на тонкой подошве, что, отнюдь, не свидетельствует в его пользу, а напротив вызывает к нему недоверие (выкрик адвоката с места: ботинки мы ему справим!), вынужден вынести вердикт: «Не виновен!» Ну, тут шум-гам, вспышки фотокамер, очередной мой триумф, а я стою под софитами, смотрю на свои ботинки на тонкой подошве и мне очень хочется всем рассказать о том, что, когда я был ребенком, мама экономила на обуви, поскольку я из нее быстро вырастал, и эта привычка к экономии чуть не стоила мне во взрослой жизни свободы.

Планируя наш семейный выезд в Америку, я считал, что основной целью этого хлопотного и рискованного предприятия является образование. Меня к тому моменту изрядно истрепали конфликты с учителями из-за моих детей. Общее убеждение в том, что настоящее образование приобретается на Западе подогревало мой энтузиазм.

В Америке учителя нас совершенно не беспокоили, мы бывали в школе всего пару раз в год, посещая родительские конференции. И вот уже выпускной младшей дочери в огромном концерт-холле в центре Портленда, в месте, где обычно проходят концерты всех приезжающих в город знаменитостей первой величины.

Я приехал после работы, чуть позже группы поддержки: жены, подруг дочери, старшей сестры. На выпускном присутствовал шеф супруги, у которого дочь заканчивала эту же школу одновременно с нами. Шеф был моложав, энергичен, поклонник «Битлз» и демократ – типичный засахарившийся представитель поколения 80-х. Он был не прочь со мной познакомиться, и выпускной наших детей должен был стать удобным поводом для этого.

Накануне я приобул черные ботинки на толстой подошве, в благотворительном магазине «Гудвилл». Вид у них был совершенно неношеный, так что я решил, что это хороший повод их «обкатать», рассчитывая произвести впечатление человека со стилем. Не успел я добраться до трибуны, где сидела наша команда поддержки, как обнаружил, что от моих ботинок кусками отваливается подошва. Хуже того, за мной волочился черный след вместе с остатками подошвы, от которого я никак не мог избавиться до тех пор, пока не стер ее до самого основания, практически ступая голой стопой по отполированному до блеска покрытию концерт-холла. Церемония награждения выпускников должна была начаться с минуты на минуту. Группа поддержки находилась на противоположной от меня трибуне, добраться до которой у меня не было никаких шансов. Впрочем, я об этом даже не помышлял: единственной моей мыслью было то, как сделать свое присутствие на церемонии наименее заметным. Казалось, что это один из моих дурацких снов, но на этот раз все происходило наяву.

Едва дождавшись конца церемонии, я, стараясь сохранить видимость хоть какой-то обуви на своих ногах пошел на выход, где мы условились собраться. Там я выбрал скамейку, сел на нее, поджав ноги, стараясь спрятать свои шутовские ботинки подальше от посторонних глаз. Вскоре неподалеку собрались все причастные к церемонии. Превозмогая себя, я встал, подошел к группе и, изображая непринужденность, обменялся с присутствующими формальными, приличествующими случаю фразами, но ни о каком знакомстве и речи быть не могло. Улучив случай, я немедленно покинул торжество и та пара сотня метров, что отделяла меня от станции наземного метро, показалась мне тропой через минное поле. Удивительным образом, я чувствовал свою солидарность с дочерью, которая выглядела столь же нелепо и растерянно, как и я, в своей черной мантии и квадратной шапочке с надувной обезьянкой в руке, которую ей вручили подружки. Я не мог себе и вообразить, что мои мечты о «западном образовании» выльются в настоящую пародию на торжество, ради которого едва ли стоило предпринимать столько усилий, пересекать океан, работать уборщиком в школе, зарабатывая для своей семьи право жить в условиях «развитого демократического общества». Удивительным образом, мне удавалось в жизни реализовать все свои самые невероятные проекты, но сбывались они словно в насмешку над моими фантазиями. Эти разваливающиеся на ходу туфли стали метафорой моих амбиций, поставивших меня в нелепое положение. Наверное, то были ботинки, в которые покойников обувают перед тем, как положить в гроб.

Глава 2. Мечтатель из страны OZ

Я выбрал себе занятие на первое время – я пишу. Когда сомневаюсь в том, что написал, спрашиваю мнение своей подруги:

– Мне кажется я пишу неровно?

Вера подходит к окну

– Смотри, за окном идет дождь, он идет ровно или неровно?

Я как дождь. Очень неровный, но иду постоянно.

После возвращения в Россию какое-то время не мог избавиться от чувства страха, которое периодически меня накрывало. Мне долго не удавалось нащупать почву под ногами. Я жил у Веры в квартире, что-то сочинял, но у меня не было никакого плана впереди, и мое спокойствие полностью зависело от женщины, вселяющей в меня уверенность в собственные силы. Обстоятельства вынуждали время от времени ненадолго покидать Воронеж и навещать свою квартиру в Москве: там постоянно что-то ломалось, съезжали жильцы и время от времени нужно было подыскивать им замену. Я чувствовал нестабильность своего положения, болтаясь между двумя городами и все никак не мог окончательно определиться с планами на жизнь. Мне было хорошо с Верой, но мне казалось, что я бегу от реальности, а реальность требует непростых решений, на которые я не могу решиться.

Неожиданно мне пришла мысль, что я должен вернуться в Америку, к своей семье. Эта перемена во взглядах произошла столь внезапно, что я оказался к ней не готов. Я ехал в сидячем вагоне из Воронежа в Москву и меня трясло от обрушившегося на меня чувства неопределенности. В кресле по соседству сидел парень, который с аппетитом уплетал хот-дог.

– Дмитрий! – представился он, и без долгих предисловий резко сократил дистанцию – Чем вы занимаетесь в жизни?

– Ничем. – решил не напрягать я свою фантазию и сказать, как есть.

– На пенсии?

– Нет, не на пенсии. Просто в поиске занятия.

– А чем бы хотели заниматься?

– В том и проблема. Не могу для себя решить. Скорее всего ничем.

– Вы, наверное, просто боитесь себе признаться в своих желаниях. Судя по вам, у вас должны быть большие амбиции.

– А кто вы по специальности?

– Я психолог.

– Какое совпадение, я тоже по образованию психолог, но никогда этим не зарабатывал.

– Почему?

– Не чувствую себя в праве учить людей, как им жить.

– Но это же так интересно – работать с людьми, ты видишь результат, видишь, как люди меняются, стоит только выйти на проблему и решить ее.

– Простите, у вас есть специальное образование? Как вы решили, что можете этим заниматься?

– У меня дар. Я чувствую людей, я работаю на инсайтах. Это позволяет мне за пять-десять минут решить проблему, на которую у профессиональных психологов уходят месяцы и годы. Я, например, вижу, что у тебя проблема с целеполаганием, ты пессимист, ты не хочешь жить. Не против, если мы будем на «ты»?

– Я не против. Ты считаешь, что я сам убиваю в себе желание жить?

– Ты не позволяешь себе быть самим собой. Чего ты боишься? Себя? Боишься ранить других и поэтому не позволяешь себе быть счастливым и успешным? Я тебе позволяю быть успешным и счастливым. Будь им! Я волшебник.

– Я, пожалуй, не рассматриваю жизнь в парадигме успеха и неудачи. Просто в настоящий момент я не совсем здоров, поэтому моя задача успокоиться и обрести равновесие.

– Человек сам решает здоров он или болен. Ты решил, что ты болен, чтобы обрести право на бездействие. Ты просто решил слиться. Твоя проблема в том, что ты считаешь бедность добродетелью и не хочешь ничего делать для достижения успеха, потому что это ежедневный труд. Ты избегаешь ответственности, но так ты никогда не станешь мужчиной.

– Возможно я и не хочу быть мужчиной.

– Кем же ты хочешь быть, в таком случае?

– Если ты волшебник, то я ангел. Мальчик на качелях в саду Господа своего.

– Хм. Интересный образ.

– Настолько, что я решил посвятить ему роман.

– Так ты пишешь?

– Да, я пишу и это единственное в жизни, что имеет для меня смысл.

– Тебе, значит, надо писать больше, писать каждый день.

– Я и так пишу каждый день.

– Почему же ты сказал, что ничем не занимаешься?

– Никогда не воспринимал свое занятие литературой в качестве настоящего дела.

– Как странно, я всегда завидовал людям, умеющим излагать свои мысли на бумаге.

– Только сейчас, после пятидесяти, я осмелился посвятить этому все свое время. Я понял, что другого шанса у меня уже не будет.

– Ну, это же отлично, я тебя поздравляю! Я тоже стал психологом вопреки мнению близких людей. Моя жена была категорически против того, чтобы я бросил бизнес и ушел в психологию.

– И как ты поступил?

– Мы развелись. Она совершено не хотела учитывать мои интересы, не хотела развиваться вместе со мной.

– У вас есть дети?

– Да, у меня сын, ему два с половиной года.

– Я тоже развелся полтора года назад, и у меня двое взрослых детей. А сейчас я думаю, что должен вернуться в семью.

– Почему? Сейчас у тебя есть кто-то?

– Да, я живу с женщиной, которая меня поддерживает, которая считает, что я талантлив, что должен писать.

– Да это же счастье встретить такого человека, который разделяет твои интересы. Я так понял, что в прежнем браке все было иначе. Жена требовала от тебя зарабатывания денег, а твои способности были на втором плане?

– Может быть она была права, и мои способности не так очевидны, чтобы ради них жертвовать счастьем и покоем близких?

– Сейчас ты сливаешь не только себя, но и свою подругу, которая в тебя верит. Это ужасно.

– Возможно, она просто играет на моих слабостях? Все, что ей нужно это, чтобы я был с ней рядом, но я чувствую, что это делает меня слабым. Я стал зависим от нее.

– Вы могли бы помогать друг другу, вместе добиваться новых целей.

– Пока мы только вместе пьем и постепенно убиваем друг друга. Это слишком высокий риск, с которым нам вместе, я боюсь, не справиться.

– Приезжайте к нам на летнюю школу, гарантирую, что за две недели вы избавитесь от зависимости.

– Все дело в мотивации, я не могу ничего никому навязывать, и потом я предпочитаю самостоятельно решать трудные задачи, тем более что наверняка твоя школа стоит хороших денег.

– Она того стоит.

– Не сомневаюсь. Но мы слишком скупы, и потом, я считаю, что на подобных тренингах психологи добиваются кратковременного эффекта, который участники принимают за результат, а когда проблема возвращается, человек возвращается к своим деструктивным практикам. Много ты видел тех, кто действительно изменился?

– Я видел. Поверь, я постоянно получаю отзывы с благодарностями.

– Не сомневаюсь, любая беседа, даже случайная встреча, это шанс, это способ получить рефлексию, если ты конечно достаточно открыт для общения.

– Случайных встреч не бывает, Олег! Я долго выбирал это место в вагоне, и я хочу тебе помочь.

– Спасибо, Денис, ты уже мне помог понять то, как я должен поступить.

– Ты хочешь поблагодарить меня?

– А разве сказать спасибо не то же самое?

– Спасибо это пожелание спасение, а благодарить это значит дарить благо другому человеку.

– Пусть так. В любом случае, ты достоин благодарности хотя бы за то, что не боишься погружаться в чужие проблемы.

– Мне и самому это интересно.

– Интерес не самый правильный мотив. Люди чрезвычайно сложно организованы, иногда не стоит ни вмешиваться, ни помогать, тем более что ты не можешь предугадать, последствий.

За разговором мы не заметили, как поезд прибыл на вокзал.

– У тебя необычные глаза, в них много любви. Ты многих можешь сделать счастливыми – неожиданно сказал мне перед выходом из вагона мой странный попутчик.

– Мне бы хотелось. – ответил я ему, невольно улыбнувшись.

– Позволь себе.

Всякий раз, возвращаясь в свою московскую квартиру, я испытывал беспокойство. Обычно в первую ночь я плохо сплю. Я повсюду ощущаю присутствие другой, прошлой жизни, когда в ней жила моя семья. Здесь же в шкафу лежит мамин архив, мои дневники тех лет, письма. Невольно начинаю перебирать их, перечитывать, перекладывать с места на место и прошлое наваливается на меня, голоса окружают со всех сторон. Я ощущаю себя потерявшимся среди этих обломков. Я чувствую себя одиноким, мне жаль прошлого, хочется его вернуть, исправить, но вместе с тем, я ощущаю себя ответственным за все провалы в своей жизни человеком. Безумный разговор со случайным попутчиком окончательно вывел меня из равновесия Я решил, что выданный мне судьбой лимит времени исчерпан и мне срочно нужно что-то предпринимать, дальше отсиживаться в квартире у Веры невозможно. Я буквально впал в панику.

Вечером позвонила она и я поставил Веру в известность о крутых переменах в своих планах на ближайшее будущее. Я созвонился с питерским товарищем и договорился приехать в его загородный дом, чтобы обсудить свои дальнейшие планы. Товарищ одобрил мое решение вернуться в Америку, так как с его точки зрения это был возврат к ответственному отношению.

Неделю я метался в горячке своих мыслей, ел кашу и пил пустой чай. Я терял в весе и спал не больше пяти часов в сутки. Я даже написал бывшей супруге о том, что планирую вернуться в Штаты, чтобы получить реакцию на это решение. Она, очевидно догадываясь, в каком эмоциональном состоянии я нахожусь, благоразумно посоветовала вернуться к этому разговору на следующий день. Попутно я решал текущие вопросы с сантехникой, сделал заявку на продление своего загранпаспорта. Выходные я провисел на телефоне с Верой, пытаясь как-то успокоить и ее, и себя. К началу следующей недели я понял, что не стоит так себя мучать, сдал билет в Питер и купил в Воронеж. Я действительно слишком привязался к Вере, чтобы стойко переносить одиночество и строить планы на воссоединение с семьей. Воссоединение казалось слишком абстрактной идеей, чтобы приносить ей в жертву живых людей и подвергать насилию свои чувства.

Страдание и радость, любовь и тоска – такие контрастные и острые чувства хорошо испытывать в молодые годы, да и для них – молодых и сильных – они являются испытанием, что же говорить о нас – людях, дорожащих своим внутренним покоем и стабильностью. Я живо представил себе картину, что наши с Верой жизни отныне разделяются, и каждому из нас предстоит собственная пустыня, через которую предстоит пройти. Образ мальчика, с прильнувшей к нему девочкой, согревающих руки в языках пламени костра, то и дело возникал у меня голове, когда я начинал думать о том будущем, что нас ожидает. Мы постоянно говорили друг с другом, общаясь по видеосвязи. Как только я сказал Вере, что взял билет до Воронежа, ее глаза ожили и на лицо вернулась ее улыбка, без которой я уже не мыслил свою жизнь. Если мы способны делать друг друга счастливыми так легко, разве имеем мы право избегать этого и уклоняться, какими бы благочестивыми ни были наши мысли и намерения? Мир нуждается в нашем участии. Он нуждается в восполнении.

Мое решение взять ситуацию под свой контроль было связано с решением полностью изменить подход к жизни. Я решил, что должен исправить то, что можно исправить, освободиться от гнета вины за свои поступки. Я даже позвонил Ольге, чтобы извиниться за наш разрыв. Еще одним поводом для разговора с ней было желание получить разрешение на включение ее стихотворения в свой роман, в котором она независимо от меня использовала образ качелей, описывая историю нашего с ней знакомства. Ольга обрадовалась звонку, так словно бы давно его ждала. Несмотря на то, что с момента нашего последнего разговора прошло почти полтора года, она с жаром известила меня о том, что произошло ровно то, что она и предрекала. Ольга призналась, что действительно попала в автокатастрофу возвращаясь из театра на такси, в которой погиб водитель, а она попала в больницу. Ольга навела справки о Вере, ее семье, и на основе этой информации составила мнение, что наши с ней отношения не имеют перспективы. Меня удивил столь ревностный подход женщины к своей сопернице, поскольку на момент расставания, мы с ней были едва знакомы. Я был совершенно свободным человеком и имел полное право поступать так, как считал нужным.

– Ты ведь знаешь, какие у меня связи! – намекнула она на свои рабочие контакты со структурами в службе безопасности. – У меня есть даже фотографии твоей подруги, я могу тебе их выслать, если ты хочешь.

С ее слов, моральный портрет Веры рисовался далеко не в бирюзовых тонах, и эта неоправданная злость и досада не вязалась с тем благопристойным обликом, который Ольга пыталась поддерживать. Получить согласие на включение ее стихотворений в свой роман мне не удалось. После того, как Ольга ознакомилась с рабочей версией моего романа, она дала уничижительную рецензию на мое сочинение, не оставив камня на камне. «У романа нет ни завязки, ни развязки, сюжет условен и состоит из сцен порнографического содержания, нет ни живого чувства, ни души, ни сколько-нибудь внятного сюжета». Что ж, я получил сполна за свою бесцеремонную попытку использовать ее прототип в своей довольно непристойной повести, основанной на реальных событиях. Думаю, что самое неприятное для Ольги было читать сцены, в которых она узнавала себя, хотя, на мой взгляд, это были одни из самых романтических страниц во всем повествовании.

Женщина не подозревала, что судьба свела ее с человеком, обращавшим плоть и кровь человеческих судеб в пародийные формы литературного повествования, наделяя их театральными характерами и выставляя их в качестве героев пьесы на потеху публике. Я пытался защищаться, говорил, что моя повесть, подобно сочинениям Гоголя, выводит на сцену не реальных людей, а типажи южного курорта, в атмосфере которого они, освободившись от сковывающей их характеры рутины, проявляют себя в новом для себя качестве, и именно это обстоятельство должно заинтересовать читателя. Но Ольга была неумолима. Она настаивала на том, что атмосфера безнравственности, царящая в курортных городах, не представляет ничего нового и, что у всякого, сколько-нибудь взыскательного читателя, мое описание приключений сластолюбивого альфонса должно вызвать чувство гадливости и больше ничего. Классика жанра. Увы, я не Гоголь, не Грибоедов, но и меня постигла судьба писателей «разрушающих устои общества» и общественной морали.

Разговор с Ольгой оставил неприятный осадок. Я пожалел о том, что отправил ей роман и был с ней откровенен. И вовсе я не собирался отказываться от Веры, с чего она это решила? Жизнь бесстыдна. Попытки спрятаться за масками благопристойности, как правило, не приводят ни к каким результатам. Я и сам предельно откровенен со своими читателями, и это едва ли служит мне во благо, но я верю в то, что все тайное, действительно, рано или поздно, становится явным. Мне надоело врать всем и себе самому по поводу и без повода. Само это желание ставит человека на одну доску с безумцами, но почему бы не попробовать?

По возращению в Воронеж я рассказал Вере о своем разговоре с Ольгой. Что меня удивило – она не осудила меня за этот порыв. Она слишком хорошо знала во мне это свойство поднимать со дна человеческих душ осевшую муть, а я нуждался в покое и душевной ясности. Это было обязательным условием для того, чтобы сочинять свои бессмысленные, ни к чему доброму не зовущие порнографические тексты, которые все-таки поддерживали во мне интерес к жизни, вынуждая совершать поступки, побуждая меня к авантюрам. В таких состояниях я мог увлечь не только себя к действию, но и побудить действовать других людей.

Секс отвечает за мою витальность, это я много лет назад усвоил, пройдя сеанс психотерапии у знакомого специалиста, к которому однажды обратился за консультацией по поводу своей депрессии. Я жаловался на то, что меня ничего в жизни не радует.

– Однако, – обратил внимание психотерапевт, – когда ты рассказываешь о своих похождения на стороне, ты улыбаешься!

Не сразу, но я понял, какой смысл вкладывал в свои слова этот искушенный в человеческих судьбах человек. Я жив, пока не утратил этой способности улыбаться, кто бы что по этому поводу не говорил.

Я обожаю поезда

И рифму к поезду – звезда*

И, покоряя города,

Снует звезда* туда-сюда,

На юг, на запад, на восток,