Loe raamatut: «Мастер киллиары»
Пролог
В зрительном зале и за кулисами установилась тишина. Я слышала, как моё дыхание смешивалось с сердцебиением. Страшно.
Четыре ступеньки отделяло меня от сцены. Нужно сделать всего четыре шага до…
– До осознания, что пути назад нет, – в моей голове прозвучал голос Маэстро. Он рассказывал мне про эту сцену не один раз. – Когда заносишь ногу на первую ступеньку, у тебя внутри всё сжимается. На второй ступеньке возникает острое желание убежать в гримёрку, а ещё лучше из театра. На третьей молишься, чтобы не споткнуться. На четвёртой ноги дрожат так, что кажется и шага ступить не сможешь.
И вот ты на сцене. Нет, это только её задворки, скрытые тяжёлыми занавесями. Ты чувствуешь себя маленьким, никчёмным, но как только доходишь до конца занавеси, где заканчивается тень и начинается свет софитов, ты распрямляешь спину, расправляешь плечи, поднимаешь голову, шагаешь и…
Зал взрывается аплодисментами. Нет, зрители пока приветствуют музыканта. Пока ты им незнаком. Они проявили вежливость. Но какими будут их овации после твоего выступления, зависит только от тебя, от твоей игры. Сможешь ли ты своей музыкой коснуться их сердец? Затронуть струны в их душах? Какие эмоции вызовет твоя мелодия у них?
Именно об этом нужно думать, пока идёшь к стулу, стоящему в центре сцены. И каждый твой шаг разлетается глухим звуком по всему театру. Акустика в нём превосходная. Даже не нужно использовать никакой усиливающей аппаратуры. Даже в самом отдалённом месте прекрасно услышат твою игру…
И я шла к этому стулу, как к спасительному кругу в бушующем море. Я чуть повернула голову, чтобы посмотреть мельком на зрительный зал. Он был забит народом. Партер, амфитеатр, балконы, бельэтаж и даже ложи – нигде не было видно свободных мест.
Я прошлась взглядом по ближайшей ложе, и мне словно лёгкие скрутило. В ней сидел Виторио Фаррери. Рядом с ним был один из ишааров, которого я видела со своим спасителем в «Цепях». Фаррери смотрел прямо на меня. Он даже наклонился вперёд, чтобы лучше меня рассмотреть.
«Ты что творишь?» – быстрыми движениями пальцев и руки «сказал» ишаар.
Жесты под самым подбородком справа выдавали его гнев.
Узнал! Он меня узнал. Что же делать? Если узнал Фаррери, то наш с Фиолантой обман раскроют и остальные.
Моя левая рука легла на спинку стула.
Как сделать так, чтобы на моё лицо не смотрели? В игре я не смогу проконтролировать свои волосы, которыми можно прикрыться, но вот если сесть спиной к залу…
Резким рывком я развернула стул и села спиной к залу, закинув правую ногу на левую, чтобы поставить киллиару. Отставила в сторону правую руку – этот жест мне прививал Маэстро. Он не раз отмечал, что у любого Мастера должна быть своя изюминка, отличительная особенность, которой нет у других. Пока я не признанный музыкант, то могла копировать стиль своего учителя.
– Какая грубость!
– Хамка!
– Уберите эту грубиянку!
– Какой позор!
Отовсюду полетели замечания. Их хор усиливался, пока я судорожно раздумывала над тем, что же сыграть. Градус негатива нарастал за спиной. Тихие возмущения превратились в громкие выкрики.
Замолчите! Прекратите!
Я не выдержала. Одним движением я сменила ноги, поменяв правую на левую, и перевернула киллиару. Так играть несподручно, но я оглушила зал десятком мощных аккордов.
Когда за спиной установилась новая тишина, я вернула киллиару в исходное положение: правая нога на левой. Левой рукой перебираю лады на грифе, а пальцами правой перебираю струны в ставшей тягучей мелодии. После яркого взрыва громкости и скорости, фортиссимо и престо, теперь звучала протяжная медленная музыка, прыгнувшая сразу на анданте, перетёкшим на ларго.
Я не сразу поняла, что играю колыбельную из своих снов. Музыка рождалась здесь и сейчас. В голове не было ни одной ноты, но пальцы словно сами знали песню, которая лилась со струн. Я играла без напальчников. Я ведь не Мастер, или у меня всё-таки есть сила? Но какая? Сотор?
Музыка срывалась разноцветным водопадом из звуковых волн. Они кружили вокруг, рождая дуновение лёгкого ветерка. Волны оплетали меня, заворачивая в кокон, как мать оберегает дитя. Они ласкали меня, играя с полами моего платья, с прядями волос. Они застилали всё вокруг.
Взмахом руки я их оттолкнула от себя. Повинуясь моему желанию, волны разлетелись в разные стороны. Но ни одного возгласа за спиной я не услышала.
Мелодия всё лилась и лилась, порождая новые волны. И вот уже с кончиков пальцев срывались капли красной крови, которая впитывалась волнами, давая им больше силы. Волны ласкали меня, вились вокруг и дарили тепло и защиту, которых я раньше не чувствовала ни от кого.
Играть становилось труднее. Боль резала пальцы, но я, сцепив зубы, должна доиграть.
Ты должна доиграть!
Чей-то голос прорывался сквозь завесу мутных воспоминаний. Перед глазами потемнело. Моё сердце пропустило удар. Я промахнулась и не попала по нужным струнам. Замерла и поморгала.
Огромные прожекторы больше не светили, поэтому стало темно. Работали только маленькие настенные лампы за кулисами. За моей спиной закрылся занавес. Тяжёлый шаг слева привлёк моё внимание.
Виторио Фаррери поднялся на сцену и шёл ко мне.
Киллиара упала на пол с жалобным стуком. Я вскочила и побежала за кулисы справа.
– Стой!
Приказ настиг меня на верхней ступеньке. Мой разум словно сковало при звучании голоса ишаара. Вместе с сознанием спутались и ноги. Я упала на пол. Больно ударилась. Счесала локти, сильно ушибла правое колено. Сердце грохотало в груди. Бешеный пульс заглушал все звуки.
Когда я поднялась, умо Фаррери уже стоял рядом со мной. Он накинул на мои плечи свой пиджак и поднял меня на руки. Наши взгляды встретились.
– Ты доигралась, – с его уст прозвучал мне приговор.
Он меня поймал. В его глазах я читала бескомпромиссность. Больше он со мной возиться не станет. Ведь он ишаар, а я… а я, выходит, сотор.
Где же я допустила ошибку? Неужели колесо судьбы запустилось десять дней назад? Ведь именно тогда мы впервые встретились…
Глава 1
десять дней назад…
– Килли!
В закрытую дверь посыпалась негармоничная дробь ударов. Рука сама вытащила подушку из-под головы и положила её на голову, приглушая звуки, доносившиеся из коридора.
Как сладко спать!
– Килли! – мама не сдавалась. – Ты опоздаешь на работу!
Прозвучала волшебная фраза, поднявшая меня с постели.
Мне нельзя опаздывать!
Я бросилась к двери и открыла её. Обеспокоенная родительница рассматривала меня, а я – себя в зеркале на стене за маминой спиной.
Ну, и пугало! Волосы всклокочены, синяки под глазами, на левой щеке отпечатались складки от подушки. Я с трудом подавила зевок.
–Ты на испытательном сроке. Не забывай, эта работа досталась тебе с большим трудом, нельзя потерять эту должность, – мама обняла меня. – Доброе утро! Приводи себя в порядок. Я соберу бутерброды. В дороге поешь.
– Доброе, мам, – чмокнула её в щёку. – Спасибо, мам.
Мама ушла, а я принялась доставать из шкафа рабочую форму – чёрная юбка-карандаш со шлицей сзади и блузка молочного цвета. Вместо туфель я надела чёрные балетки. Раз сегодня начало недели, то меня ждало много беготни с разносом документов и корреспонденции.
Я вылетела из комнаты и понеслась в ванную, дверь в которую оказалась закрытой.
– Карлу! – я забарабанила в дверь. – Живо выходи!
– Я только зашёл! – раздалось приглушённое.
– Неправда, он там уже полчаса намывается, – сдал его близнец Джино. – Сегодня в наш класс возвращается Волантина.
Я хмыкнула и облокотилась на стену у входа в ванную, ожидая и заодно подготавливая вменяемое оправдание для своего первого в жизни опоздания на работу. Ведь упомянутая девочка очень нравилась старшему из близнецов, который слыл тем ещё дамским угодником, в отличие от спокойного и рассудительного Джино, помешанного на науке.
– Я хочу пи-пи, – захныкал наш младшенький Паулу, пританцовывая от нетерпения.
– Карлу! – грозный окрик папы чудесным образом ускорил процесс открытия ванной.
Сам папа вышел из родительской спальни. Проходя мимо, он всем нам пожелал удачного дня и, ещё раз напомнив застрявшему в ванной о необходимости освободить помещение, скрылся на кухне, где было слышно, как родители тихонько переговаривались и посмеивались над образовавшейся очередью в ванную.
Наконец-то раздался долгожданный щелчок, и малолетний донжуан выплыл из комнаты. С повязанным полотенцем на бедрах. С зачесанными и прилизанными гелем волосами. И такой фан стоял от него. Надушился так, что рядом находиться невозможно.
Мы переглянулись с Джино и единогласно, без слов, пропустили младшего. Я морально готовилась к тому, что мне сделают замечание в послужной список.
Меня и так не хотели брать из-за дисциплинарных нарушений, занесённых в мой КИЛ1, которую все получали при рождении. Там отмечали не только дату, время и место появления на свет, но и все медицинские данные и болезни, а также штрафы и нарушения. КИЛы подключены к Единой гражданской системе (ЕГС), в которой работали все государственные службы.
– Килли, – выглянула мама из кухни-гостиной. – Иди в нашу ванную.
– Спасибо, мам! – послала ей широкую улыбку.
Водные процедуры не заняли много времени. На макияж не потратила и секунды. Просто не накрасилась. На обслуживающий персонал никто не засматривался. Да и мне лучше не отсвечивать. Через пять минут я уже одевалась в своей комнате. Ну, как комнате. Это была переделанная кладовка. С одной стороны кровать, в ногах которой располагался шкаф во всю стену. У изголовья стоял стол с задвинутым под него стулом. Этот же стол исполнял функцию прикроватной тумбочки.
Комнатка крохотная. Всего два на два. Даже окон нет. Зато хоть какое-то уединение, в отличие от комнаты младших братьев. Те жили втроём. Правда, их комната гораздо больше, но возможности побыть одному никакой.
Когда я вышла в коридор, перекидывая маленькую сумочку через плечо, мама уже стояла у входной двери с одноразовым контейнером и бумажным стаканчиком с крепким тершем, накрытым пластиковой крышкой. Быстро поцеловала её, поблагодарила, чтобы потом выбежать из квартиры.
Мы жили на четвёртом этаже многоквартирного дома. Несмотря на наличие трёх больших лифтов, я бегом спустилась по ступенькам. Так быстрее. Лифт дольше ждала бы. Тем более, что все они ехали с верхних этажей. Приближался час пик, когда на дорогах образовывались пробки, а весь общественный транспорт забивался под завязку, что не протолкнуться.
Я вылетела из подъезда и помчалась по тротуару, когда заметила, что рядом с дорожкой ехал папин вейс.
– Красавица, тебя подвезти до Струны? – папа остановил машину и открыл дверь изнутри.
– Не откажусь, – смеясь, села в вейс2.
На заднем сиденье дремал Паулу. Он никогда не завтракал дома, потому что маленьких полностью кормили в детских садах, в один из которых папа и вёз младшего отпрыска.
Я опустила окно механической ручкой, подставляя лицо летнему воздуху, не успевшему нагреться.
Мы выехали из двора и попали на дорогу, которая выходила на многополосное движение, где уже толпились другие вейсы.
Хорошо, что мы выехали немного раньше, потому что вейсы двигались, пусть и в плотном потоке, но ехали. Вот мы проехали огромный рекламный экран, на котором постоянно крутили рекламу различных известных брендов и, в частности, социального характера.
Непогода сейчас – настал тихий час.
На экране появились красные буквы. Этот слоган заучивали ещё в детских садах. Он призывал граждан соблюдать тишину и по возможности не покидать помещения, построенные из звукоизоляционных в обе стороны материалов, когда портилась погода.
В нашем мире всё подчинялось звуковому воздействию: люди, животные и даже сама природа. Именно поэтому во время ненастья требовалось соблюдать тишину, чтобы громкие шумы не вошли в резонанс с тем звуковым рядом, который создавала буря. В прошлом из-за таких резонансов было немало разрушений, в результате которых погибало много людей.
Вслед за буквами появилась фотография с разрушениями пятнадцатилетней давности в Четвёртой периферии, в которой были много жертв. Поверх неё возникла новая надпись. Предложения сменяли друг друга:
Из-за нарушения одним человеком закона погибли тысячи людей. Лазаро Золатто, Мастер, уклонялся от патронажа сильных кланов ишааров. Помните! Во избежание подобных трагедий все Мастера и Маэстро обязаны находиться под патронажем ишааров. Нельзя заниматься музыкой без специального разрешения! Это опасно для жизни!
Ага, как же! Опасны для жизни как раз эти самые ишаары, а не музыка.
Ишаарами у нас называли людей, у которых была достаточно специфическая сила: своим голосом они могли завораживать простых людей. Их голосовые связки создавали вибрации и звуковые волны, которые влияли не только на сознание человека, но могли повелевать природой. Удивительно, но стихии подчинялись их голосам. Не всегда. Иногда требовалось больше времени. В превалирующем большинстве ишаарам удавалось договориться с бушующей непогодой.
В этом им помогали Мастера и Маэстро. Так называли в нашем мире музыкантов, которые могли своей игрой на музыкальных инструментах усиливали способности ишааров. Особенно ценились те Мастера, которые виртуозно играли на струнных. Свободно заниматься музыкой могли только те из них, кто находился под патронажем. Для остальных, как и для обычных граждан, занятия музыкой – табу, за нарушение которого полагается суровое наказание вплоть до смертной казни.
Но это несправедливо! Почему нельзя заниматься музыкой тем, у кого нет силы? Эти ишаары подмяли под себя все урбанусы. Каждый клан управлял своим урабанусом. Как уцелел Таулин, не понятно. Нашим урбанусом правил Конвенум Тишины – совет, состоящий из глав ишаарских кланов, захапавших себе все блага нашего мира. Деньги, власть, сила, закон – всё принадлежит им. Они хозяева этой жизни, чего не скажешь про обычных людей, которые работали на них.
Я бы и дальше углубилась в ненависть к ишаарам, но папа остановил вейс на остановке ветуров, наземного общественного транспорта, также передвигавшегося на воздушной подушке, но перевозящего пассажиров, до тридцати человек. Ветуры помогали добраться из периферии урбануса к станциям Струны, куда уже спешила толпа людей, вывалившихся из подъехавшего ветура. К ней присоединилась и я.
Один поток пассажиров отделился и ушёл за покупкой билетов к кассам. Я, как и большинство, приложила проездной к турникету, считавшему данные с карты, и поднялась по эскалатору на платформу, где остановилась в ожидании приезда Струны.
Это ещё один вид общественного надземного транспорта. Вот подъехала сцепка из четырёх вагонов. В часы пик дополнительно присоединяли ещё три-четыре вагона, чтобы увеличить пассажиропоток. Сцепка отсоединялась от того, от чего и получила своё название – электромагнитной струны, по которой двигались вагоны, и опустилась к перрону. За полметра до его края появлялись голографические предупреждающие ограждения. Если их нарушить, то сразу же набегали люди из службы струнной безопасности. Нарушителю выписывали огромный штраф, потому что на время разбирательств приходилось останавливать движение Струн.
Струны натянуты через весь урбанус, как паутина. Это самый доступный транспорт для жителей. Если повезло устроиться в крупную компанию, то она оплачивала твой проездной. Мне повезло. В «Гранд КАпитал Гиерра» заботились об имидже компании, поэтому всем своим работникам, даже обслуживающему персоналу, выдавались проездные на безлимитное количество поездок.
Двери в вагоны разъехались в стороны, и народ ввалился внутрь. Я протиснулась в середину вагона, где нашла свободное место, и плюхнулась на него. Открыла контейнер, достала бутерброд и откусила от него кусочек.
М-м, вкусно! Особенно если ела в последний раз вчера в обед. Откусила ещё. Запила свежесваренным тершем. Стаканчик зажала между коленей. И только сейчас заметила осуждающие взгляды некоторых пассажиров.
Да-да, это некультурно, но поесть я смогу только в обеденный перерыв. А до него ещё работать и работать. Поэтому, наплевав на все правила приличия, продолжила уминать свой нехитрый завтрак.
Через пару станций внимание общественности от моей жующей персоны переключилось на группу девушек, которые вошли негромко посмеиваясь. Судя по форме, они студентки Таулинского университета, единственного крупного учебного заведения в нашем урбанусе Таулин, где закончившие школу и сдавшие вступительные экзамены осваивали выбранные профессии. К сожалению, те, у кого в КИЛы занесены отметки о серьёзных дисциплинарных нарушениях, учиться там не могли.
Я заставила себя отпить большой глоток горячего терша. Язык обожгло до самого горла. Боль немного отрезвила, и накатившие слёзы отступили.
Когда-то я тоже мечтала, что поступлю в университет и буду носить его форму. Вот только клеймо с КИЛа не удалить так просто. Выше обслуживающего персонала мне не подняться. Даже на экзамен меня не пропустили.
Девушки бурно обсуждали выступления двух молодёжных музыкально-вокальных групп, широко известных в нашем урбанусе среди молодёжи. Из-за того, что они громко разговаривали, я не могла не прислушаться к теме, так взволновавшей их.
– Эта вокалистка из «Алмазной терции» шикарна! Её голос пробирает до мурашек, – восторгалась одна из них.
– И на клавишах она играет виртуозно! Её длинные тонкие пальцы словно порхают, – подхватила вторая. – Жаль, что вчера у них было последнее выступление с песней «Больше ты не мой».
– Они её пели в клубе уже четвёртые выходные подряд, – сморщила носик третья. – Скучно. Пора бы что-то новенькое выпустить.
– Согласна, – кивнула четвёртая. – Слишком уж она грустная. Не то что выступление у «Монструози».
– Каждые выходные у них новые песни. Каждое выступление – это фееричное шоу, – поддержала её третья.
Они напели слова из новой песни упомянутой группы, чем вызвали у других пассажиров возмущение.
Я посмотрела на шкалу громкости. Децибелы пока в норме, но находились в пределах верхних границ допустимого шума, который не оказывал влияния на сознание людей.
– Подумаешь, «Монструози»! Эти парни известные хамы. Кроме того, их поддерживает молодёжь из клана Гиерры, – бросилась на защиту вторая.
Первая достала свой тайп3.
Девушка что-то показывала своим подругам:
– Я только вчера смогла достать приглашение в клуб на выступление «Алмазной терции». Они выступают только два дня. И поют только одну песню, – она что-то набирала на тайпе. – Присоединяйтесь.
Одна из них достала наушник из кармана и вставила в ухо.
Да, в нашем мире без наушников никак. Мои лежали в сумочке. Когда лютовало ненастье, лучший выход – сидеть в помещении с надетыми наушниками. Длительные и громкие завывания природы влияли разрушительно на сознание человека. У него мог помутнеть рассудок, и он сходил с ума. В невменяемом состоянии такие безумцы совершали страшные преступления.
– Голос у неё мощный, – хмыкнула третья.
– Посмотрите, какой у них миленький киллиарист, – воскликнула вторая. – Просто беллиссимо!
Услышав комплимент, я ухмыльнулась.
– Где они нашли себе киллиариста? Это же редкость! – третья едва ли не вырывала тайп, чтобы получше рассмотреть видео. – Ведь все киллиары подучётные.
– Ну, и что ты нашла в этом коротышке? – это четвёртая. – Парень должен быть высоким, а этот карлик.
В смысле парень?
Я посмотрела на свою блузку. Выпрямилась и натянула ткань сзади. Я не носила бюстгальтер. Мне их заменяли простые топики телесного цвета.
Ну, и ладно! Подумаешь, сисек нет. Не в большом размере счастье.
Достала наушники и воткнула в уши. Подключилась к своему старенькому тайпу. Зашла в мессенджер. О, Диаминта в сети.
«Твоё вчерашнее выступление обсуждают студентки Таулинского универа.»
Ответ пришёл незамедлительно:
«Да пошла ты…!»
Беззвучно посмеялась и напечатала:
«И я тебя люблю!»
Отправила.
Вместо текстового сообщения пришло изображение неприличного жеста.
«Вот поэтому у тебя до сих пор нет парня.»
Появился значок, что моё сообщение прочитано. В следующую секунду абонент вышел из сети.
Голос у тебя и впрямь шикарный, зато характер паршивый.
Открыла плеер и включила известную арию влюблённой девушки, исполненную несравненной мадам Алезией Фуэрто. Та опера прогремела больше тридцати лет назад, но до сих пор считалась очень популярной. Никто больше так и не смог перепеть мадам Фуэрто.
Мелодия течёт, как живительная патока. С ней гармонично сливается чистый и сильный голос. Слышно не только каждое слово, но и эмоцию, малейший её оттенок, которую передаёт исполнительница главной роли.
Вот начинается партия духовых. О-па! Тут одна из флейт фальшивит, но через пару тактов снова играет правильно.
Иногда абсолютный слух доставляет трудности. Всегда услышишь фальшь.
Пока еду, за окном мелькает один и тот же пейзаж: высотки многоквартирных домов. Едва только они перестали проносится и за окном растеклась зелёная гладь листвы, как я развернулась и коленями встала на сидение, чтобы в лучах утреннего солнца насладиться видом Гранд-Примо Ралсо, огромного театрального комплекса, расположенного в центре Таулинского парка. К нему проехать можно только по специальному разрешению и только в дни премьер. Такой чести удастаивались не все, а только избранные. Ишаары, чтоб их! И билеты стоили баснословных денег. Даже на самые дальние места.
В середине комплекса возвышался бриллиант – главный театр, купол которого выполнен из ударопрочного стекла особого сплава, который мог посоперничать с сиянием драгоценных камней. И вот сейчас купол блестел так ярко, что было больно глазам. Даже слеза скатилась по щеке.
Ночью он освещался специальной подсветкой и выглядел волшебно. Но включали её нечасто. Только в дни, когда шли премьеры, или по праздникам.
Гранд-Примо Расло – мечта любого музыканта. Выступить там, пусть и единожды, этого достаточно, чтобы навеки вписать своё имя в память людей.
Мечта, недоступная мне…
– Струна подъезжает к станции «Гранд Кʹапитал Гиерра», – оповестил пассажиров механический голос из динамика.
Я шустро вскочила с сиденья и вытерла мокрую дорожку с щеки. Нечего предаваться несбыточным фантазиям. Пора шевелить ногами, иначе меня выгонят с работы. И на другую с таким-то послужным списком точно не возьмут!
Едва двери разъехались, как я протиснулась между другими служащими, спешившими в офисы, судя по дресс-коду. На этот раз воспользовалась лестницей, перепрыгивая через две ступеньки. Спрыгивая с последних, бросила стаканчик и одноразовый контейнер в урну.
Помчалась сломя голову к выходу из станции. На ходу вытащила проездной, чтобы приложить его к турникету, и как только дверцы открылись, снова ломанулась. На этот раз по широкому тротуару к самому высокому зданию в нашем урбанусе – «Гранд Капитал Гиерра».
Когда я заскочила в холл и помчалась к пропускному пункту, он был пустым. Сердце бешено забилось в груди. Дыхание стало прерывистым, сиплым. Взглядом нашла охранника. Он указательным пальцем одной руки постучал по запястью другой и покачал головой.
Я не могу опоздать!
В середине холла установлены турникеты, к которым я уже приложила свой пропуск, чтобы тут же прикрепить его к блузке над левой грудью. Загорелся зелёный огонёк. Прошла через арку. Она запищала, уведомляя, что у меня нет запрещённых предметов с собой.
Впереди – последнее препятствие. Лифты. Хоть бы повезло, и один из них был бы внизу. Тогда есть шанс, что я приду вовремя.
Мелодичный звонок оповестил холл, что дверцы в один из них открываются. Я вижу, как темноволосый мужчина быстрым широким шагом заходит в него и сразу, не поворачиваясь, нажимает на кнопку этажа.
– Стойте! – кричу я и ускоряюсь, чтобы со всего маху влететь в лифт в последний миг перед тем, как закроются двери.
В этом полёте умудряюсь нажать на нужный мне этаж. Правда, мчалась я сломя голову, поэтому затормозить сразу не получилось.
Мужчина обернулся на мой крик, чем уменьшил расстояние между нами. И я впечаталась в него. Не ожидавший такого, он завалился на стеклянную стену кабинки, поймав меня в свои объятия.
А он красавчик! Правда, староват, на мой взгляд. На вид ему около тридцати пяти. Квадратный подбородок смягчает лёгкая небритость. Смоляные волосы, слегка отросшие, гармонируют со смуглой кожей. Выходец из южных провинций. Находясь всё ещё прижатой к нему, чувствую, что под одеждой налитые мышцы.
Я поднимаю взгляд и встречаюсь с его глазами стального цвета. В них читаю насмешку.
– Вы не ушиблись? – он только начинает произносить слова, как я уже понимаю, кто передо мной.
Он один из ишааров, людей, обладавших завораживающим голосом, чьи интонации моментально подчиняют сознание людей их воле. Поэтому ишаары всегда молчат. У них есть Гласы, которые говорят за них, ибо простой человек не выдержит силу этого голоса. Он просто сделает то, что сказал или вложил в свои слова ишаар. Из-за своей силы ишаары смогли подняться на вершину социальной лестницы и обосновались в роли повелителей жизни.
Его низкий голос близок к басу. Глубокий, насыщенный. Он пробирает до самой сути.
Жар возбуждения волной прокатывается по моему телу. Эта дрожь не остаётся незамеченной ишааром. На его губах расцветает понимающая улыбочка.
Думает, что я это спланировала специально, чтобы привлечь его внимание к себе?
Да я вас всех ненавижу! Вам всё и всегда даётся просто так. Просто потому, что вы ишаары. А другим нужно очень много вкалывать, чтобы достичь хотя бы одного процента тех привилегий, которые вы получаете с рождения. А кого-то за просто так лишают и тех крох, которые удалось с трудом вырвать в этом несправедливом обществе!
– Вам помочь?
Он ещё и издевается надо мной!
Я чувствую, как у меня подсохли губы. Кончиком языка быстро облизываю их. Я еще больше ужасаюсь, когда вижу, как мои руки скользят вверх по его, на мгновение замирая на его твердых, широких плечах.
Понимаю, что моё тело уже не слушается меня. Что ещё немного, и я наброшусь на него с поцелуями. Даже уже привстала на носочки. Губами потянулась к его. Я уловила его горячее дыхание, смешавшееся с его ароматом. Ишаар пах виноградом и металлом. Мои руки ухватили его за затылок. Ещё чуть-чуть и наши губы соприкоснуться…
