Шум дождя в холодной темноте

© Ольга Челюканова, 2022

ISBN 978-5-0056-4422-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Хоть светлей высоким небесам…»

 
Хоть светлей высоким небесам,
Дерева метелями повиты.
Но цветёт орешник по лесам.
И вороны стали деловиты.
 
 
В хладном феврале зову весну.
Мне её предсказывают птицы.
И вплетён в большую тишину
Драгоценный голосок синицы.
 

Звучит беллиниева «Каста дива»

Существует гипотеза о взрыве сверхновой, как о стимуле зарождения жизни из неживой материи.

 
Звучит беллиниева «Каста дива».
Рождается сверхновая звезда.
 
 
Внизу зияет океана грива
И лязгают земные поезда.
 
 
Пока прельщают нас иные дива
И держит тяготения узда —
 
 
Звучит беллиниева «Каста дива».
Рождается сверхновая звезда.
 
 
Но отблеск гармонического взрыва
Ещё падёт на эти города.
 
 
Звучит беллиниева «Каста дива».
Рождается сверхновая звезда.
 
 
Огонь животворящей катастрофы
Уронит свет на каторжные строфы,
На спелых философий сок
И на сухой безжизненный песок…
И всё предстанет просто и правдиво.
 
 
Звучит беллиниева «Каста дива».
 

Кладбище раскрытых парашютов

 
В океане, огромном, где провалы-глубины,
И который постичь никому не дано,
Изогнув свои пёстрые и полосатые спины,
Обречённо и медленно оседают на тёмное дно…
 
 
Далеко от затейливой дамы-Европы,
Далеко от морских кораблей,
Там, в воде, их лучистые, светлые, струнные стропы
Всё белей, всё белей.
 
 
И не надо рыданий, и не надо сентенций,
Ведь они б не расслышали их
Среди синих и давних
Флюоресценций
Многокольчатых гадов морских.
 
 
Их паденье бесшумно, анонимно и тускло
Среди скользких и гибельных глыб,
Среди чванных и толстых гигантских моллюсков,
И в лучах электрических рыб.
 
 
Эх, была не была! Колыхаясь,
Горят купола, купола, купола
Парашютов, безвольных, как на суше медузы,
И теперь им осталось одно:
Чтоб без груза, без груза, без груза, без груза —
Погрузиться на самое дно.
 
 
Это чьи—то надежды. Это чьё-то спасенье
Поменяло стихию. И попало в тиски.
Их хоронят базальты. Их колеблют теченья.
Их прессуют давленья.
Их заносят
Слепые
Пески.
 

Песочные часы

 
Набросьте плащ иллюзии сверкающий
На груду безобразнейшего хлама…
Тончайшей амальгамой целомудрия
Покройте крови алчущие зевы…
Завесьте золотыми словесами
Испод поступков и изнанку помыслов…
Прекрасными и чистыми устами
Целуйте ненавистные уста!
 
 
Перейдена черта. Перейдена черта.
Безмерно и всемирно мы устали.
Да отдадимся Замыслу и Промыслу —
Слепой Фемиде с вознесёнными Весами.
Да огненным мечом разящей девы
Отсекновенно будет суемудрие
Пред величавой колоннадой Храма,
Где поздно согрешать. И поздно каяться.
 

«Ребёнок с профилем чеканным…»

Нине Чавчавадзе

 
Ребёнок с профилем чеканным.
Камея соплеменных гор.
То – на коне во весь опор,
То проплываешь танцем странным…
 
 
В дрожащей, маленькой руке
Даришь пылающее сердце
Гонцу, поэту, страстотерпцу,
Что видит смерть невдалеке.
 
 
В чужое небо, в Тегеране,
Идёт огромная душа.
А «Шах—алмаз», давно огранен,
Царю не стоит ни гроша.
 
 
А ты стоишь и еле дышишь,
Уже невестою – вдова
И песнь небесную ты слышишь.
Она звучит едва-едва,
Напоминая дивный вальс.
И в мире снова двое вас.
 

Любовь

 
Слово сказать.
В глаза посмотреть.
И не узнать,
Что есть в мире смерть
 
 
Слово сказать.
Посмотреть в глаза.
И не узреть,
Что весь мир – слеза.
 
 
Руку сжать.
В глаза посмотреть.
И умереть.
 

Разделение

 
Мир прост, как весенняя песня синицы.
Но в сердце втыкаются чёрные спицы.
 
 
Мир чист, как вода из весёлой криницы.
Но в сердце втыкаются красные спицы.
 
 
Мир светел и ярок. С ним хочется слиться.
Но в сердце втыкаются белые спицы.
 

Полёт

– Рубеж!

– Есть рубеж!

– Отрыв!

(Взлётные команды)

 
Мы летели над океаном.
 
 
Ты слегка держал мою руку
В своей слабой руке безвольной.
Я забыла былую муку,
Снова стало светло и больно.
 
 
Мы летели над океаном
Ирреальным свинцовым утром.
Отливали борта ураном
И дюралевым перламутром.
Мы летели не над Уралом,
А над палевым океаном,
Над эмалевым океаном.
Атлантидой, а не Урарту.
 
 
И рука руке говорила.
И рука в руке трепетала.
Воровала или дарила —
Бессловесно имя шептала.
 
 
Мы летели над океаном,
Может, тихим, может – великим.
Неумеренным, окаянным,
Необузданным, многоликим.
Над несбыточным океаном.
Над открыточным океаном,
Но не глянцевым-иностранцевым,
А действительно – очень странным…
 
 
И рука руке отвечала
Излученьем таких энергий,
Словно заново изучала
Постаревших романсов неги.
 
 
Мы ЛЕТЕЛИ над океаном.
Вёл машину ас—авиатор.
Твой наклонный профиль печальный
Чётко вписан в иллюминатор,
Точно в нимб – не в венец венчальный…
Ты ли – праведник новой эры,
Где в примеры – одни химеры?
Ты ли – мученик новой веры,
Что в любви не имеет меры?
Полно, милый, меня прости.
Только руку не отпусти —
Ни ошибкою – ни обманом.
 
 
Мы летели над океаном.
И рука в руке леденела.
И пылала в руке рука.
И небесная птица звенела,
Натыкаясь на облака.
 

«Мне говорят: «беспечность и сердечность…»

 
Мне говорят: «беспечность и сердечность».
А я рифмую: «вечность – бесконечность»…
 

«Я бреду по небесной гряде…»

 
Я бреду по небесной гряде.
Я люблю утончённо и свято,
Когда сладкое злато заката
Растворяется в тёплой воде.
 
 
Этих рек круговые извивы,
Эти башни на склонах крутых
Слишком призрачны, слишком красивы,
Чтобы жизнь не разрушила их.
 
 
Только тянутся нити оттуда.
Вековечно. И ныне – и впредь.
И в зелёное золото пруда
Упадает небесная твердь.
 
 
И уже понимание близко:
Что всего-то на свете и есть —
Огневая, прекрасная искра,
Что способна вознесть и низвесть.
 
 
Из разверстого края заката
Станет кровь раскалённая бить.
Ведь нельзя утончённо и свято
В этом гибельном мире – любить.
 

«Пусть люди лгут, что я по лезвию иду…»

 
Пусть люди лгут, что я по лезвию иду
И без огня я – таю.
 
 
Все линии с твоей ладони украду.
И на клубок смотаю.
 

«Твой поцелуй, как обморок, – глубок…»

 
Твой поцелуй, как обморок, – глубок.
Вот так-то, ненаглядный голубок!
 
 
Твой тёмен поцелуй, как морок.
И, в общем, жаль, что ты мне – ворог.
 
 
Тебя перед последним расставанием
Я поцелую светлым целованием.
 

Париж

 
Авантажный шансонье
Там поёт шансоны.
И субтильный шампиньон
Падает в бульоны.
 
 
Там салаты-оливье
Кушают мадамы.
Там гарсоны, кутюрье
И шершеляфамы…
 
 
И с улыбкой анаконды,
Пожирающей сердца,
В Лувре там парит Джоконда.
Без начала…
Без конца…
 

«Цыганка по двору бродила…»

 
Цыганка по двору бродила.
Глазами жаркими сверкая,
Цыганка душу бередила,
Не молодая, но такая…
 
 
Звезда холодная горела.
Лучами мёртвыми живила.
Душа цыганки пела, пела…
Лучи холодные ловила.
 
 
Когда упала навзничь песня,
Цыганка очи опустила.
Когда осталось только «если» —
Лучи холодные ловила.
 
 
Цыганка душу бередила.
Лучи холодные ловила.
А может грела, да горела?
 
 
Но до конца цыганка спела.
 

«О, чеховский воздух заброшенных дач…»

 
О, чеховский воздух заброшенных дач.
Горючая взвесь моросящих дождей…
Тончайшая прелесть земных неудач.
Святая пылинка – планета людей.
 
 
Веранда облезла и крыша течёт.
Желтеет зелёный когда—то газон.
Душа закрывается: переучёт.
Кругом простирается мёртвый сезон.
 
 
А может, не будет сезонов иных —
И пусть уцелеет, кому повезёт:
На хрупкие кости утопий земных
Корявый и грузный бульдозер вползёт.
 

Лишь о ней…

«Слова твоей любви

 

Так искренно полны твоей душою!»

А.С.Пушкин

 
Лишь о ней, всё равно – лишь о ней, —
О прельстительной, о проклятой,
Среди роз и среди камней
От рассвета и до заката!
Лишь о ней, навек и на миг,
О навязчивой, неуловимой,
Пирамиды прекрасных книг
И в глуши цветок нелюдимый!
Лишь за ней паденье и взлёт,
Милосердие, вожделенье.
По следам золотым ползёт
Пре—ступленье.
Что она – свобода иль плен?
Что она – награда иль кара?
Возрождение или тлен?
Райский свет или мрак Тартара?
Лишь о ней хочу говорить,
Иллюзорной ли – настоящей…
Лишь её хочу подарить:
Потаённую ли, – парящую.
Лишь о ней, всё равно – лишь о ней,
Лишь о ней говорить хочу.
Среди роз и среди камней
Возжигаю свечу.
 

Знающая

 
Она восседала одна во тьме,
Тихо покачивая серьгами.
Она всегда держала в уме
То, о чём молчали мы с Вами.
 
 
Она восседала одна в ночи
Под раскрытым небесным оком.
Кочергою рылась в печи,
Где огонь покрывался соком
Или стоном старых дерев,
Или воплем умерших вихрей,
Или сном убиенных дев.
 
 
Пусть любой раздаётся выкрик.
Уж ничто не ответит в ней.
Она будет сидеть средь камней.
 
 
…Тихо покачивая серьгами…
 

Монолог старухи-процентщицы

 
«Родион!
Прекратим этот спор.
Я – не старуха-процентщица,
И не надо бояться меня.
Отодвиньте топор.
Я – микрофинансовая организация!
И поймёт хоть студент,
Хоть доцент,
У меня самый малый процент!
(от 24 до 750).»