Loe raamatut: «Революша»

Font:

И был 1991 год, – год белой металлической Козы по восточному календарю. И шёл первый массовый психоз, – ненависть к своей Родине, всему советскому и русскому, как Гитлер всем когда-то завещал. И поклонение обкомовскому алкашу Ельцину.

И был год белого Барана, и бараны всех возрастов скандировали: «Ельцин, Белый дом! Ельцин, Белый дом, свобода!»

И свобода пришла нагая.

Первый день путча

Но, революция, ты научила нас

Верить в несправедливость добра!

Сколько миров мы сжигаем в час

Во имя твоего святого костра?

Юрий Шевчук, «Революция».

– Сегодня Горбачёва арестовали, – сказала утром мама.

– Ура!

– В Москве танки!

– Как интересно!

Люде Бассейн было всего одиннадцать, и грамотно оценить политику первого Президента СССР, человечка с заляпанной масляной краской лысиной, она была ещё не в состоянии. Но родители его ругали, смеялись над ним, мама завидовала нарядам Раисы Максимовны. Бабушку раздражала горбачёвская жестикуляция:

– Ну что он всё руками машет! – повторяла она с каким-то зверским отчаянием.

В классе Люды был мальчик, Лёша Тимаков, в которого она была немножко влюблена благодаря стадному инстинкту. Учителя ласково звали его «В каждой бочке затычка». Он вскакивал с места, травил, осуждал, обсуждал. И тоже, как и Горбачёв, разводил руками. Ему надо было идти в депутаты.

Павлик, второй муж мамы, издевался над Горбачёвым:

– Горбач, гы-гы! Миша Меченый, гы-гы! По стране несётся тройка: Мишка, Райка, Перестройка!

Высмеивал он и Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова:

– А вон косой, хы-хы!

Едва только Горбачёв пришёл к власти, поезда сразу стали сходить с рельсов, самолёты – падать и захватываться террористами, атомные станции – взрываться. Но всё это было так далеко от подмосковного города Едкий Натр. Шестилетняя Люда с ужасом спросила маму:

– А вдруг и у нас что-нибудь случится?!!

– А за нас Горбачёв заступится, – с нехорошей ухмылкой пообещала мама.

Перестройка, консенсус, ускорение, гласность, плюрализм мнений…

Поскольку муж мамы говорил о Горбачёве только скверно, Люда как-то высказалась, опять же подражая взрослым:

– Хоть убил бы его кто-нибудь!

– Вот ты и убей!!! – с ненавистью закричала мама. – Хочешь подставить чужой горб?!!

У Павлика на Горбачёва могла быть единственная обида – Указ "Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения" от 16 мая 1985 года. По всей стране началась антиалкогольная компания, вырубались виноградники, закрывались ликёроводочные магазины. Через дорогу был такой магазин на втором этаже гастронома, и очередь стояла на лестнице, да ещё и на улице. (Ковида-19 на них не было, и социальной дистанции). Друзья и соседи Павлика приходили и хвастались, что достали одеколон "Саша", и сейчас пойдут его пить.

Мама же переживала о другом:

– Сколько же людей тогда потравилось! И виноградники вырубили, – зачем? Они их сажали?!!

В 1991 году от пресловутых «пустых полок» Люда не страдала: её бабушка, Алевтина Андреевна, дружила с продавцами, и всем всё «доставала», а мужу мамы, на его работе давали «наборы» в бумажных пакетах с фиолетовым рисунком, где был настоящий бразильский кофе, сливовый сок, коробки шоколадных конфет, тёмно-красная варёно-копчённая колбаса с крупным жиром, шпроты, тушёнка, сгущёнка, оливковое масло, концентрированное молоко, печень трески, красная и чёрная икра, – белковая и настоящая, в плёнке. И банки со шпротами были импортные, со специальным ключиком!

Коробки с конфетами у них лежали обычно долго, пока шоколад не белел. Их "загоняли", а потом смеялись.

Мама объясняла, что сейчас у людей много денег, не обеспеченных никаким товаром, и это называется «инфляция». Люду не заставляли ходить по магазинам, но у неё были, как говорят в лучшей в мире стране Америке, «карманные деньги». Правда, осложнял жизнь «президентский налог», подарок от правительства на Новый год, – дополнительные пять процентов от стоимости любого покупаемого товара, чтобы наполнить казну до краёв. Но это держало мозг в тонусе, – находить в уме процент от числа! Калькуляторы на солнечных батарейках были роскошью, равнялись минимальной зарплате в семьдесят рублей, посчитать домашнее задание по математике на электрическом с маминой работы – счастье!

Уже кончались каникулы. Люде нравилось ходить в школу и учиться. А вот подружек у неё не было: Шилова предала её ради Ледяевой, с Лютиковой … нет, это не дружба, она же никогда не поздравляет её с днём рождения.

Люда должна была пойти уже в шестой. Из всего их класса, она единственная никогда никуда не ездила летом. В том году Люда плакала, в этом – уже нет. Деньги у родителей, наверное, были, но для мамы высшим счастьем было сидеть дома. И, конечно, Люда не задумывалась, где она будет жить на отдыхе, что есть, и как всё это вообще происходит.

В июне Павлик пошёл в отпуск. Пил он каждый день, – с соседями во дворе, на лавочках за густой изгородью из шиповника. Тогда же он ударил её по лицу мокрой половой тряпкой. Вот такие весёлые каникулы у Люды выдались.

В последнее время второй муж мамы стал невероятно жесток. Весь май он возвращался с работы в десять вечера, – его приносили «друзья». Маты же Павлик изрыгал просто немыслимые, но мама говорила, что он – хороший, и во всём виновато его окружение. Однако, его сослуживцы были очень воспитанные и интеллигентные, много читали, путешествовали.

Люда жила с родителями в одной комнате. Квартира была коммунальная, сосед безвестно отсутствовал. Людина зелёная софа – прямо напротив кишки коридора. Мама не включала днём телевизор, но радио у них работало всегда. Там она и узнала о Горбачёве.

Люда помнила, как умер генеральный секретарь Юрий Владимирович Андропов, мама очень переживала. «Умер всё-таки!» – воскликнула она. И Константин Устинович Черненко: это были невыносимые по своей тоске и скуке дни траура, когда по телевизору показывали одни симфонические концерты.

Мама выписывала газету «Ленинское знамя», и сказала, что вместо Черненко теперь – Михаил Сергеевич Горбачёв. Люда всё не могла запомнить его фамилию, и мама стала кричать на неё, оскорблять:

– Гор-ба-чёв, дубина ты стоеросовая!!!

И Люда подумала тогда, что это от слова «гроб». Пророческая анаграмма, только буквы переставить.

Люде не разрешали никуда ходить одной, только в школу. Летом её брала к себе бабушка, но в её дворе делать было абсолютно нечего.

Бабушка доставала водку, продукты, лекарства и книги. К промтоварам у неё доступа не было. В Едком Натре имелось три книжных магазина, – Угловой, «Политкнига» и ещё один, рядом с Дворцом культуры. Сегодня бабушка пошла на промысел в «Политкнигу».

Люда осталась ждать на улице. Пошёл дождь.

Бабушка взяла кому-то три книжки, среди которых были «Двенадцать стульев» в мягкой зелёной обложке.

Этим летом Люда прочла и «Стулья», и «Золотого телёнка». Но многие главы она пропустила, «Союз меча и орала», какую-то «допровскую корзинку», организацию предприятия «Рога и копыта». И очень не понравилось ей агрессивное безбожие Остапа Бендера (схватка с ксёндзами): в позднем СССР шло и духовное возрождение, возвращение к истокам.

«Золотой телёнок» вообще повлиял на неё как-то плохо. Люда тоже решила стать «подпольным миллионером», и стала копить деньги, которые давали ей родители, – одно-, двух-, трёхкопеечные монетки, пятаки, гривенники, пятнадцати- и двадцатикопеечные. Были у неё и полтинники, и юбилейные рубли.

– Ты просто опоздала родиться, – вздыхала бабушка. – Раньше много этих рублей выпускали. К 20-летию Победы, на столетие Ленина, к Олимпиаде… Терешкова когда полетела…

Но Люда не хотела рождаться раньше и быть старухой.

Весной бабушка рассказывала, как слушала радиопередачу про «первого советского миллионера».

«Ему всего двадцать пять лет! – возмущалась она. – Когда он успел заработать такие деньги?!»

Люда подумала: двадцать пять лет, уже дед древний!

Мама неожиданно стала заступаться:

«Может, он уже доктор наук, и ему дали деньги за какое-то открытие! Почему вы все … человека, который что-то умеет!»

Но это был не доктор наук, придумавший лекарство от рака или СПИДа, а ещё молодой Герман Стерлигов, один из соучредителей первой в СССР «товарной биржи» строительных материалов «Алиса», и председатель РКММ – Российского клуба молодых миллионеров, зарегистрированном 3 апреля 1991 года Октябрьским райисполкомом.

Эту информацию Люда как-то пропустила мимо ушей, и Стерлигов не стал для неё идеалом.

Наступил вечер и вернулась с работы мама. Павлика дома не было, – он где-то пил. Заставить его приходить домой вовремя было совершенно невозможно. «Я – мужик! – говорил он. – Со мною ничего не может случиться».

Когда он задерживался до глубокой ночи, мама выходила высматривать его на улицу, как будто могла видеть сквозь дома на километры.

Мама включила телевизор. Да, в Москву и вправду пришли танки. В 16.00 в столице ввели чрезвычайное положение. Всё стало удивительным, какой-то поп поздравлял всех с Яблочным Спасом; Люда знала, что есть такой праздник.

Горбачёва замещал ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению, вице-президент СССР Геннадий Янаев, тоже в очках. Как раз показывали его конференцию в пресс-центре МИД.

– Смотри, Янаев с платочком, сморкается, – ехидно сказала мама. – Наверное, пока по баррикадам сегодня бегал, простудился!

Мама выключила телевизор, – берегла, боялась, что опять сломается. А вскоре пришёл и в дупель пьяный Павлик.