Loe raamatut: «Охотник на вампиров. Пропасть»

Часть 1. Семейные ценности

Дымное исчадье полнолунья,

Белый мрамор в сумраке аллей,

Роковая девочка, плясунья,

Лучшая из всех камей.

От таких и погибали люди,

За такой Чингиз послал посла,

И такая на кровавом блюде

Голову Крестителя несла.

Анна Ахматова «Надпись на портрете»

Глава 1. Зеркало

Зеркало. Ровная холодная поверхность, которой дана великая сила отображать мир. Равнодушное к чужому горю или радости, оно не имеет своего «я», каждый раз принимая облик того, кто в него смотрит. В детстве я боялась зеркал. Мне казалось, они только и ждут, чтобы затащить меня в свой перевернутый мир. Как это ни странно, но со временем это убеждение только окрепло.

Когда я поняла, чем я отныне являюсь, меня почему-то сразу же посетила мысль о зеркале. Смешно, но я испугалась, что больше не увижу своего отражения. Человеку необходимо видеть себя со стороны, это дает ему ощущение реальности, и иногда, когда ему нравится то, что он видит, дарит уверенность в себе. Но если ты – одно из самых совершенных (в том числе внешне) существ в мире, зачем тебе смотреть на свое отражение?

Возможно, именно отсюда родился миф, что вампиры не отражаются в зеркалах. Спешу вас разуверить – еще как отражаются. Просто им не нужны зеркала. Они не заглядывают в них украдкой, проходя мимо и поправляя рукой прическу. К чему это, если прическа всегда в идеальном состоянии? И тем более они не проводят часы перед зеркалом, любуясь собой или, наоборот, испытывая отвращение к увиденному. Ведь интерес к созерцанию того, что никогда не меняется, постепенно угасает.

Прошло уже почти тридцать лет, а я до сих пор помню, как впервые увидела новую себя. Что бы вы почувствовали, подойдя к зеркалу и увидев там вместо привычного отражения нечто совсем иное? Лично я была напугана.

Я провела тогда у зеркала очень много времени, разглядывая то, чем я стала. Это был единственный случай, когда я действительно внимательно смотрела на свое отражение. До сегодняшнего дня.

Я снова стою перед зеркалом, пристально вглядываясь в себя, и меня посещают странные мысли. Я думаю о том, откуда взялось это большое, в человеческий рост, зеркало в доме среди леса. Какому шутнику пришло в голову принести его сюда? Но это было еще до меня, я вижу лишь результат чьих-то трудов – зеркало на стене. Самое обычное зеркало без рамы, просто серебристая панель, закрепленная на стене. С двух сторон от него прибиты гвозди, и на протянутой между ними веревке висит занавеска. Старая линялая ветхая занавесь. Кажется, тронь ее – и она рассыплется в прах. Я никогда раньше не прикасалась к ней. Может быть, потому, что боялась порвать непрочную ткань, но скорее всего просто не хотела видеть то, что за ней скрывается. Зеркало.

Почему именно сегодня мне взбрело в голову снова заглянуть в его глубины? Чтобы убедиться, что я все еще здесь? Что, несмотря на то, что мой мир рухнул полчаса назад, я все еще жива (если это слово вообще применимо к вампирам)?

В прошлый раз меня сильнее всего поразили собственные глаза. Ведь глаза – это еще одно зеркало; зеркало души. К тому времени я уже несколько месяцев, как была обращена, но окончательно осознала, что у меня больше нет души, только разглядывая свое отражение. Глаза, смотревшие с поверхности зеркала, не были моими. Они принадлежали той, что пришла после моей смерти. Взгляд стал более внимательным и настороженным, он как будто постоянно искал что-то; даже цвет глаз изменился. Конечно, у меня всегда были голубые глаза, но не такие яркие, неестественно синие. У людей не бывает глаз такого цвета; он пугал меня и отталкивал.

И потом – волосы. Мои были темными и густыми, но не настолько. Казалось, что все мои качества гипертрофировались, превратив меня в некую карикатуру на себя прежнюю. Но эта карикатура была прекрасна, и от этого становилось совсем не по себе.

Я сделала еще один шаг к зеркалу, подойдя почти вплотную. Где-то там за этой маской все еще скрывалась девочка с длинными косичками и восторженным взглядом на мир, считавшая, что самое плохое, что может случиться в жизни – это если папа не даст ей денег на кино. Где она теперь?

Не знаю, сколько времени я простояла, глядя на собственное отражение. Возможно, прошли лишь минуты, но мне они показались часами, если не годами. Постепенно глаза перестали видеть реальность, и я погрузилась в иной мир, как Алиса в Зазеркалье. Перед внутренним взором проносилась прошлая жизнь. Или, может, это было лишь отражение в зеркале?

Я помню нестерпимо жаркое лето. Мы поехали к морю. Море, песок, компания друзей – что еще нужно для счастья шестнадцатилетней девчонке? Я увидела его, когда наступили сумерки, и подростки разожгли костры по всему пляжу. Отовсюду доносились музыка и смех, в воздухе витало ощущение молодости и силы, от которого покалывало кожу, и кружилась голова. Казалось, что в мире нет ничего, с чем мы не могли бы справиться. Так бывает только в молодости; потом это чувство постепенно уходит, год за годом становясь все тоньше, и ты начинаешь понимать, что есть вещи, с которыми нельзя бороться. Думаю, это и есть взросление.

Но в тот вечер взрослая жизнь казалась мне пусть неизбежным, но далеким злом, которое, конечно, рано или поздно настигнет меня, но только не сейчас. Я смеялась и танцевала вместе со всеми. Поразительно, как хорошо я помню лица и имена людей, окружавших меня тогда. А ведь многих из них я видела в первый и последний раз. В моей памяти запечатлелись мельчайшие подробности того вечера. Устав от шума толпы, я решила прогуляться по берегу. Я шла у кромки воды, и волны, набегая, облизывали мне ноги. Белые лаковые туфельки я несла в руках. На пляже они были бесполезны.

Он привлек моё внимание, когда я уже повернула назад. Не знаю, почему я его заметила и сразу выделила из толпы. Возможно, дело в том, что он выглядел старше остальных, и я подумала: «Что он здесь делает?». А может, причина была в том, как отчужденно он стоял среди шумной и веселой толпы, рассеянно глядя по сторонам, и от этого впечатление, что он не на своем месте, усиливалось. Казалось, он кого-то ищет; странное ощущение, что это меня он пытается найти, заставило сердце биться быстрее. Но, скорее всего, все было намного проще: меня заставила застыть на месте его дьявольская красота.

Никогда раньше я не видела такого красивого мужчину. Конечно, были модели и актеры, то и дело мелькавшие на телеэкранах – один Ален Делон стоил того, чтобы потерять из-за него голову. Но даже он был лишь бледным наброском по сравнению с тем не поддающимся описанию буйством красок, которые полыхали в этом человеке. Я могла бы сказать, что он был темноволосым, высоким и стройным, а его светло-молочная, почти белая кожа подчеркивала черноту бездонных глаз цвета безлунной ночи. В его улыбке крылась вся печаль и мудрость мира. Я могла бы еще много чего сказать, но это не отразило бы и доли того впечатления, которое он на самом деле производил. В нем чувствовался животный магнетизм, который притягивал и порабощал с первой же минуты: люди, проходя мимо него, замедляли шаг и оглядывались.

Наверное, я слишком пристально смотрела на него, потому что он почувствовал мой интерес и повернулся в мою сторону. Он вдруг стал похож на хищное животное, которое нашло жертву и готово к финальному броску. Его взгляд, который еще минуту назад был рассеянным и скучающим, сфокусировавшись на мне, стал цепким и внимательным. Улыбка из задумчивой превратилась в почти счастливую, торжествующую. Это был единственный раз, когда я видела на его лице некое подобие радости.

Мне вдруг отчаянно захотелось убежать, скрыться от этих глаз, но какая-то часть меня понимала, что уже слишком поздно. Он еще не сказал ни слова, а я уже была целиком в его власти. Он медленно подошел ко мне, его движения были плавными и тягучими. Казалось, он мог двигаться гораздо стремительнее, но не хотел этого делать и умышленно сдерживал себя.

Странно, но я не помню, о чем мы говорили. В памяти остался лишь его голос, который обволакивал меня с головы до ног; мне никогда не приходилось слышать такого пленительного тембра. Уже потом я узнала – у всех вампиров ангельские голоса.. Для нас это еще один способ заманить жертву. Кажется, он обещал мне новую прекрасную жизнь, а я ответила, что с ним согласна на любую. В тот момент я действительно любила его всем сердцем и была готова для него на все. Это чувство было самым сильным в моей жизни, самым безумным и самым быстротечным.

В тот вечер я отдала ему самое ценное, что у меня было. Свою душу.

Рука невольно поднялась к шее, где когда-то были две небольшие ранки от зубов. Но они зажили, не оставив следа – у вампиров прекрасная регенерация. Я даже не могу вспомнить, где именно они находились, кожа под моей рукой везде одинаково гладкая, как если бы её никогда не разрывали острые клыки.

Было больно. Действительно больно. Возможно, вы когда-нибудь ломали руку или ногу и думаете, что знаете, каково это – испытывать очень сильную боль. Так вот, вы не имеете об этом ни малейшего понятия. Муки тела ничто по сравнению с агонией умирающей души. Если ад существует, то я там побывала. Поначалу, пока он пил из меня жизнь, было даже приятно. Позже я узнала, что в слюне вампира содержится наркотик, который одурманивает жертву и делает её муки не такими жестокими. Так что в итоге вампиры могут считаться гуманистами. Но потом он разрезал запястье и почти насильно заставил меня выпить несколько капель его крови, и тогда началась БОЛЬ. Я помню, как терпкая вязкая масса струилась по нёбу, и вместе с ней по телу растекался огонь. Не знаю, сколько это длилось, мне показалось – вечность. Мир перестал существовать, был только огонь: вокруг меня, внутри. Повсюду – только он. Я умирала и снова рождалась миллионы раз, и с каждым новым циклом чувствовала, как что-то внутри меня необратимо меняется, пока не погибло все, что некогда было мной.

Я пришла в себя в незнакомом месте. Это был его дом. Я всегда думала, что настоящие вампиры должны жить в замке на высоком утесе у края пропасти. Но нет, его дом был обычным, хотя и находился вдали от людей.

Я назвала дом обычным; это не совсем так. Это был очень изысканный дом. Все, что там находилось, было таким же древним, как и сам Грэгори, обративший меня вампир. Он объяснял это привязанностью к вещам, с которыми его связывают многочисленные воспоминания. Очень скоро я поняла, что и сама являюсь для него всего лишь красивой вещью.

Поначалу мне даже нравилось чувствовать себя не такой, как все. Передо мной открылся никому не ведомый мир. Конечно, мысль о родителях, считающих меня погибшей, причиняла страдания, но что это для подростка, который увлечен новыми возможностям?

А потом пришел голод. Постепенно становясь все сильнее, он полностью завладел мною. Я совершенно потеряла голову, я не могла думать, говорить, жить. Голод заполнил меня без остатка. Наверное, тогда я поняла, что новая жизнь, которую подарил мне Грэгори, не так уж прекрасна. Иначе почему он никогда не улыбался по-настоящему? Возможно, он знал, что мы владеем вовсе не даром, а проклятием.

Настал момент, когда я больше не могла совладать с собой, и Грэгори показал, как утолить голод. Жутко было видеть глаза жертвы, полные ужаса и осознания близкой гибели, но я наслаждалась ни с чем ни сравнимым чувством того, как в меня капля за каплей перетекала чужая жизнь, наполняя тело силой и пьянящим весельем. Я была напугана. Но не тем, что убила человека, а тем, насколько мне это понравилось. Я стала чудовищем из сказок, которые мама когда-то читала мне на ночь. Не зная, что с этим делать, я, как любой ребенок, решила не думать о плохом. Задвинув мысли о том, кем я стала, на дальнюю полку своего сознания, я просто жила дальше.

Шли годы. И пусть я не менялась внешне, внутреннее взросление нельзя было остановить. Мысль о том, что я живу не так, как хотела бы, все чаще приходила мне в голову. Не знаю, как я решилась уйти; просто однажды пришло четкое осознание того, что мне здесь не место. Уже через неделю я осуществила свой план и сбежала прочь из этого дома воспоминаний и утраченных надежд.

Смешно, но я думала, что смогу жить без крови. Я даже решила, что лучше умру, чем причиню вред человеку. Тогда я еще не знала, насколько сильным может быть голод. Я думала, что смогу с ним бороться. Но оказалось, есть черта, переступив которую, можно окончательно потерять себя и стать чем-то, чему нет названия.

Я отчетливо помню маленькую девочку, которая открыла мне глаза на реальность. Встретив ее, я осознала, что пути назад нет, и не может быть. Я будто бы наблюдала за происходящим со стороны. У меня не было сил что-то изменить, но я прекрасно понимала – именно встреча со мной лишила её будущего. Лишила жизни.

Теперь я знала, что не в состоянии бороться с голодом. Рано или поздно он все равно побеждал. Я не могла обмануть его, даже питаясь кровью животных. Она лишь немного затормаживала процесс, но не останавливала его полностью. Я была в отчаянии, на какое-то время потеряв способность соображать. Я могла думать лишь о той маленькой девочке, моей жертве. Но случай дал мне надежду. Я шла по пустынной улице (стараясь держаться подальше от людей, я все-таки не решалась покинуть город), когда услышала чьи-то приглушенные стоны. Двое мужчин пытались изнасиловать девушку. Эта ночь стала для меня началом новой жизни, а для них – концом любой. Мне наконец удалось найти компромисс между совестью и жаждой крови. Я убила их, и, надо сказать, еще никогда процесс еды не был для меня таким приятным.

С тех пор прошло уже пять лет, но я ни разу не изменила себе. Пусть убийство – неотъемлемая часть моей сущности, но я, по крайней мере, могу выбирать, кого лишить жизни, а это уже кое-что.

Воспоминания проносились в голове, пока я смотрела в зеркало. Я знала, они – разминка перед, так сказать, гвоздем программы, но не хотела вспоминать о том, что случилось недавно. Уж лучше и дальше думать о другом.

Я с удивлением поняла, что совершенно не помню, как вернулась в хижину. Последнее воспоминание было о том, как я стояла у кромки леса под защитой ветвей, пытаясь укрыться от дождя, который сплошным потоком лил с неба. Машина уезжала все дальше и дальше, становясь почти неразличимой. Я легко могла догнать ее, но зачем?

Влад уехал. К этому нечего добавить за исключением того, что мне еще никогда не было так больно. Казалось, кто-то вырвал мое сердце, и теперь на его месте огромная кровоточащая рана, которая нестерпимо болит. Впервые за долгое время я осознала, как одинока; вполне возможно, теперь так будет всегда.

Я была опустошена настолько, что не могла больше плакать. Мои слезы высохли, оставив на щеках красные дорожки. Вампиры плачут кровью своих жертв, но сейчас мне казалось, что это моя собственная кровь. Я могла лишь надеяться, что с ним все будет в порядке. Большего я и желать не смела.

Волосы и платье начали подсыхать, но я все еще чувствовала озноб. Это могло означать только одно – я голодна. Пока еще не сильно, но это только начало. Вероятно, крови черного мага, которую я недавно попробовала, оказалось недостаточно. Очень скоро придется решать эту проблему, но пока голод – мой союзник. Когда вампир голоден, он может спать. Будучи сытой, я не нуждаюсь в отдыхе. Но сейчас я смогу заснуть, убежать от мыслей и чувств; кто знает, может, завтра мне станет легче. Я была даже рада, что вампиры не видят снов. Сновидения – это грезы души. Раз у вампиров её нет, то нет и снов.

Я резко задернула занавеску, закрыв зеркало. Как ни странно, она не порвалась; возможно, она крепче, чем я думала. Вот бы и со мной было так же.

Я прямо в платье забралась на стоящую в алькове кровать, свернулась калачиком и изо всех сил зажмурила глаза, чтобы быстрее заснуть. Как ни странно, это подействовало.

Глава 2. Голод

Я проснулась так же внезапно, как и уснула. За окном были сумерки. Должно быть, солнце уже село. Это было мне на руку. Я поднялась с кровати и сразу пошла к выходу. В отличие от людей мне не надо заботиться о внешнем виде. Мне не нужны душ, расческа и прочие гигиенические атрибуты обычной жизни. Я знала – мои волосы прекрасно уложены, а платье, которому будто передалась часть моих вампирских способностей, выглядит так, словно его только что отгладили. Мысль о платье, обладающем сверхъестественными способностями, меня позабавила, и я улыбнулась, хоть на душе и скребли кошки.

Выйдя из хижины, я замерла. Похоже, я ошиблась, сочтя, что солнце уже почти село. Оно все еще ярко светило, будто желая компенсировать вчерашний дождливый день, при воспоминании о котором у меня снова защемило в груди. Я никак не могла взять в толк, почему Влад так легко расстался со мной. Он говорил, что любит меня и хочет всегда быть рядом. Но, кажется, людям свойственно резко менять планы. Я уже не могла вспомнить, была ли в свое время так же непостоянна.

Я решила, что в ожидании заката вполне могу пройтись под защитой леса. Через секунду я уже бежала во весь опор. Ветер развевал волосы и приятно холодил кожу. Я обожала чувство свободы, которое давал бег. Как жаль, что Влад не может этого испытать.

Я резко затормозила, прочертив на земле две колеи. Так дело не пойдет. Неужели теперь мои мысли будут постоянно к нему возвращаться? Вначале, сразу после того, как он меня спас, я думала, что в любой момент смогу с ним расстаться. Но я не сделала этого. Вероятно, даже тогда было уже слишком поздно. А ведь я с самого начала знала, что ничем хорошим это не закончится. Между нами – огромная пропасть, и нет такого моста, который можно через неё перекинуть. Было больно осознавать это, но еще больнее – думать, что он добровольно отказался от меня.

Инстинкты выдернули меня из отчаянья, в которое я уже была готова погрузиться. Где-то неподалеку пробежала косуля. Я услышала, как маленькое сердечко зашлось от тревоги, когда она почуяла мое присутствие. Мои мышцы напряглись, ощущая близость возможной добычи. Так происходило всегда, даже если я была не голодна. Сильнее всего это ощущалось, когда поблизости находились люди. Но косули не стоило бояться, я не собиралась причинять ей вред. У меня на примете был зверь покрупнее и поопаснее. Я снова перешла на бег, стараясь не думать ни о чем конкретном.

К тому времени, когда я добралась до ближайшего городка, солнце уже полностью скрылось за горизонтом, и можно было, не боясь его лучей, выйти из-под защиты деревьев. Была среда, и в этот час большинство людей уже сидело по домам. Я шла по улице, не таясь. Что плохого может случиться с вампиром в провинциальном городке? Усмехнувшись этой мысли, я свернула с основной дороги к одному из домов. Он выглядел скромнее и неряшливее, чем большинство соседних домов. Облупившаяся краска, грязные окна, неухоженный газон, на котором не валялось детских игрушек… было видно, что здесь живет не самая благополучная семья. Я обошла дом, и остановилась, размышляя, что лучше – тайком пробраться внутрь или просто постучать в дверь. Я так и не приняла решения, когда задняя дверь качнулась под порывом налетевшего ветра, и стало ясно, что она не заперта. Обрадовавшись такой удаче, я вошла в дом.

Тут обитал монстр. Возможно, когда-то Леонид был милым карапузом, в котором не чаяла души счастливая мамаша, но теперь он превратился в толстое, вонючие животное. Когда жена Леонида уходила на работу, он любил потискать свою двенадцатилетнюю падчерицу; в семье подрастала еще одна девочка, и он уже начал с интересом посматривать в её сторону. У меня было вполне подходящее настроение, чтобы поговорить с Леонидом по душам.

Оказавшись в кухне, я прикрыла за собой дверь и осмотрелась. В раковине громоздилась гора немытой посуды, стол выглядел так, будто его никто никогда не протирал. Уверена, дотронься я до него пальцем и он бы прилип намертво. В кухне было темно, но для меня это не помеха, я прекрасно вижу в темноте. Из-за двери, ведущей в комнату, пробивался слабый лучик света, и доносилось неясное бормотание; видимо, там работал телевизор. Я знала, что мать девочек ушла на ночное дежурство, а они сами давно спят в своих постелях, так что смотреть телевизор мог только Леонид. Он-то и был мне нужен. Осторожно ступая, я медленно пошла к комнате. Конечно, я всегда хожу так тихо, что люди просто не способны услышать мои шаги, но привычки, оставшиеся от прошлой жизни, вынуждали меня красться.

Неожиданно в мое сознание ворвалась новая информация. До этого я слышала два маленьких сердца, размеренно бившихся где-то на втором этаже, но сейчас звук одного из них быстро приближался. Я догадалась, что это одна из девочек спускается вниз. Я успела бы выскочить на улицу, но осталась стоять на месте, сама не понимая, почему так поступаю. Спустя минуту я увидела семилетнюю крошку в хлопчатобумажной застиранной сорочке с растрепанными после сна светлыми волосами. Она смотрела на меня с верхней ступени лестницы.

– Привет, – сказала девочка и улыбнулась.

Совсем не испугавшись, она начала спускаться вниз.. Похоже, её совершенно не смущало присутствие в доме постороннего человека в столь поздний час. Когда она подошла достаточно близко, я присела на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Меня зовут Аня, – доверительным шепотом поведала она. – А тебя?

– Амаранта, – ответила я тоже шепотом, и глаза ребенка восхищенно распахнулись.

– Какой у тебя красивый голос. И сама ты красивая, – она дотронулась указательным пальчиком до моей щеки, и я почувствовала тепло её кожи. Но девочка тут же отдернула руку назад. – И холодная, – обиженно констатировала малышка.

– Что поделаешь, – я пожала плечами.

– Скажи еще что-нибудь.

Я внимательно посмотрела в полные восхищения детские глаза и поняла, что она вряд ли оставит меня в покое. Наблюдая за домом, я выяснила, что у Ани отдельная спальня и, подхватив девочку на руки, направилась туда. Она не сопротивлялась и лишь зябко поежилась, когда наши тела соприкоснулись.

Наверху я уложила её в постель и прикрыла одеялом, чтобы малышка согрелась после моих прикосновений.

– Я знаю, почему ты такая холодная, – заявил ребенок.

– И почему же?

– На улице осень, а ты в одном платье, вот и замерзла, – довольная своей проницательностью, она улыбнулась, и я не сдержала ответной улыбки.

– Ты должна спать, – прошептала я, поправив прядь её волос, упавшую на щеку.

– Расскажи мне сказку.

– О чем?

– О принце, – уверенно ответила девочка.

– Хорошо, – я кивнула, задумавшись лишь на минуту. –Жил на свете принц. У него было все, о чем только он мог мечтать – любящая семья, интересная, полная приключений жизнь и много друзей. Не было у него лишь принцессы. И тогда он решил отправить в путешествие, чтобы отыскать её.

– Это было опасное путешествие? – с расширенными от наигранного ужаса глазами спросила Анюта.

– Очень. Он встретил множество разных чудовищ. Принц дрался и с саблезубыми тиграми, и с великанами и даже с кентаврами, и всех победил. Но однажды на него напал сзади большой и хитрый волк и серьезно ранил принца.

Малышка взвизгнула.

– Но ведь он не погиб? – в ожидании продолжения девочка пристально смотрела на меня.

– Конечно, нет. Его спасла принцесса. Она отдала часть себя, чтобы сохранить ему жизнь, – успокоила я ребенка, поправив сбившееся покрывало.

– Они полюбили друг друга?

– Да. Но потом принц вернулся в свой замок, а принцесса опять осталась одна.

– Но почему? – Аня выглядела расстроенной.

– Потому что принцесса была из другого королевства, с которым враждовала семья принца, и он не мог взять её с собой.

– А он хотел? – задала девочка главный вопрос.

– Надеюсь, что да.

– Тогда он обязательно вернется, – заключила она. – Вот увидишь.

Аня положила маленькую ручку на мою, на этот раз задержав её немного дольше. Я почувствовала благодарность к ребенку, который своей искренней верой в чудеса помог и мне ощутить некое подобие надежды.

– Тебе пора спать, – мягко напомнила я.

– А ты посидишь со мной, пока я не засну?

– Договорились.

Я пересела на край кровати, чтобы не мешать ей. Аня повернулась на бок и прикрыла глаза. Постепенно её дыхание выровнялось, а сердце начало биться медленнее. Девочка засыпала.

Осторожно поднявшись, я выскользнула в коридор и прикрыла за собой дверь. Мне совсем не хотелось, чтобы малышка видела то, что я собираюсь сделать с её отчимом. Пусть она спокойно спит в своей кроватке и видит во сне сказочные королевства и добрых фей. А если завтра, когда хватятся Леонида, она скажет милиционеру, что странная девушка с холодными руками и красивым голосом рассказала ей сказку, все сочтут это фантазией. Впрочем, даже если бы я знала, что её слова примут за чистую монету, я бы и тогда не причинила ребенку вреда.

Через секунду я уже была в комнате с телевизором. Леонид спал в кресле спиной ко мне и так храпел, что, наверное, было слышно даже на улице. Некоторое время я просто стояла и смотрела на него. Его огромный пивной живот вывалился из штанов, застиранная футболка воняла потом и перегаром, рука сжимала пустую банку из-под светлого пива. Меня передернуло от отвращения. И вот этим я была вынуждена питаться. Уверена, что сегодня я охмелею от его крови.

Мужчина рыгнул и почесал живот. Похоже, он просыпался, надо действовать; не хватало только, чтобы он разбудил детей своими криками. Одним молниеносным, незаметным для человеческого глаза движением я закрыла ему рот рукой. Он тут же проснулся и задергался, пытаясь сбросить мою руку. Он брыкался изо всех сил, но я знала – ему не вырваться. Я даже не слишком напрягалась, удерживая его. Постепенно он начал уставать, его движения замедлились. И вот когда он почти затих, я наклонилась к его уху и прошептала:

– Тише. Мы же не хотим разбудить детей?

Как ни странно, мои слова подействовали. Он замер, тяжело дыша. От борьбы он вспотел еще больше, запах пота смешался с запахом страха – благоухание жертвы, трепещущей перед хищником. Его сердце билось быстро и беспорядочно, совсем как у той косули в лесу. Я почувствовала, как во мне поднимается волна голода. Мой взгляд начал мутнеть и обычное зрение сменилось вампирским, как бывало всегда, когда я собиралась поесть. Я знала, что сейчас мои глаза из синих стали абсолютно черными – ни белка, ни радужки. Именно эта моя особенность так напугала Влада.

Теперь я могла видеть, как по венам здоровяка бежит кровь. Мысли начали путаться, осталось лишь одно желание – почувствовать вкус этой крови. Но я недаром столько лет посвятила самоконтролю; даже сейчас, стоя вплотную к своей жертве, я смогла заглушить в себе это неуемное желание. Прежде чем приступить к трапезе, следовало позаботиться о собственной безопасности. К тому же я боялась, что малышка может снова проснуться, а мне совсем не хотелось её пугать.

Леонид по-прежнему не шевелился; вероятно, его парализовал ужас. Наверное, ему было странно ощущать себя побежденным слабой девушкой. Я усмехнулась этой мысли: пришло время и ему узнать, что такое насилие.

Я протянула руку к шее своей жертвы, нащупала сонную артерию и слегка надавила на неё. Я не собиралась его убивать – вампиры не пьют кровь мертвецов, для нас она все равно что падаль или просроченные продукты для человека. Есть, конечно, можно, но вкус отвратителен и ничего, кроме проблем с пищеварением, не приносит. Поэтому я старалась быть очень аккуратной, ведь мне было достаточно лишь немного усилить нажим, чтобы сломать ему шею. Но я всего-навсего слегка надавила на артерию, и он, дернувшись в последний раз, отключился.

Пора было выбираться из дома. Вытащив Леонида на улицу, я прикрыла за собой заднюю дверь: не хватало только, чтобы в отсутствие взрослых с девочками что-то случилось.

Дорога к школе не заняла много времени. Я могу передвигаться с большой скоростью, и даже Леня с его весом в сто тридцать килограмм (я вешу сорок пять) не был для этого помехой. Я без особого труда доставила его к зданию заброшенной школы и остановилась перед входом. Именно здесь Влад впервые увидел меня (я-то видела его и раньше, наблюдая за его семьей из леса). Я подумала, что зря сюда пришла. Зачем воскрешать еще и эти мучительные воспоминания? Мне стоило выбрать другое место для еды, но сейчас, когда Леонид уже приходил в себя, поздно было что-то менять, и я вошла в школу.

Таща Леню за ногу, я с чувством тревоги вошла в здание. Ленонид тихонько постанывал, ударяясь о ступени, но меня не волновало, сколько на нем будет синяков., Чтобы не повторить былой ошибки, я первым делом проверила, нет ли в школе посторонних. Сейчас здесь было тихо и пустынно.

Я стала подниматься на второй этаж, по-прежнему таща толстяка за собой и вспоминая нашу первую встречу с Владом. Я так и не успела спросить его, почему он не выстрелил в меня тогда. Вряд ли причина крылась только в моей внешности: я хорошо помнила, как он однажды сказал, что видел немало вампиров и другой нечисти, и их неживая красота уже перестала его трогать. Значит, во мне было что-то такое, что привлекло его с самого начала.

Леонид зашевелился, еще немного – и он придет в себя. Но я уже достигла второго этажа, поэтому бросила толстяка и остановилась неподалеку, ожидая, пока он окончательно очнется. Не то чтобы я была садистом и любила поиграть с едой, как кошка с мышкой, но мне хотелось, чтобы этот подонок испытал хотя бы долю того ужаса, который он вызывал у своей падчерицы. К тому же, откровенно говоря, от адреналина кровь становится только вкуснее.

От нетерпения я переминалась с ноги на ногу. Пол был усыпан острыми осколками оконных стекол, но они не причиняли вреда моим босым ступням. Не знаю, как это происходит, но я не могу порезать ноги; мало того, они даже не пачкаются, если я хожу по грязи. Вампирские штучки, не более того, но я никак не могу взять в толк, для чего они нужны, ведь любая моя сверхспособность служит лишь одной цели – убийству. Возможно, это свойство нужно для того, чтобы не оставлять следов в доме жертвы, если на улице льет дождь и полно грязи.

Леонид пошевелил мизинцем правой руки, и весь мой организм тут же среагировал на это движение. Мышцы напряглись, наливаясь силой, и я почувствовала, как рот наполняется слюной. Она содержит какое-то вещество, действующее на жертву как легкий наркотик, и я с тоской подумала, что Лене может даже понравиться мой укус. Я чувствовала, как медленно увеличиваются клыки во рту. Это доставляло мне небольшой дискомфорт, похожий на приглушенную новокаином зубную боль.

Веки Леонида задрожали; он приоткрыл глаза, но ещё не пришел в себя окончательно. Его сердце билось ровно, он не паниковал. Слегка склонив голову набок, я смотрела на него и терпеливо ждала, когда он осознает происходящее. Наконец его взгляд сфокусировался на мне. В свете луны я была хорошо видна. В первую секунду Леня казался удивленным, но потом выражение его лица сменилось на слащаво-похотливое. Я словно увидела ситуацию его глазами: невысокая, худенькая шестнадцатилетняя девочка наедине с большим и сильным мужчиной, и нет никого, кто мог бы ей помочь. Не надо быть гениальной, чтобы догадаться, о чем он подумал. Вероятно, он все же не так хорошо видел меня, как я предполагала. Иначе от него не укрылись бы мои абсолютно черные глаза и клыки.