Loe raamatut: «Плюс на минус»
Все описанные в книге события, места, названия учреждений и действующие лица вымышлены или изменены, все совпадения случайны. За упомянутые в тексте торговые марки мы ни от кого ничего не получили, но, если будут давать, – возьмем!
Старательно благодарю:
Бориса Седова за «мягкое напоминание» некоторых особенностей ручных гранат; Александра Москальца за все-все-все и некоторых участников ВИФ2ne за «обработку напильником» вертолета Ми-8. А самая огромная благодарность, разумеется, моему замечательному соавтору Ольге Громыко! Это было незабываемо!
Андрей Уланов
Благословенны будьте, нижеупомянутые:
Яна Бойченко, Марина Гилева и Анна Полянская – за вычитку и замечания; Надежда Бобкова – за ценные медицинские консультации; капитан милиции Андрей Филлипюк – за почти нераскрытие служебной информации; J: морс – за песню «Не умирай!».
А ты, соавтор, выпей яду!
Ольга Громыко
Сцеживай – выпью!
Андрей Уланов
Раз
Рыжий город, теплый вечер.
Солнце трогает за плечи.
Тихо шепчет листопад.
Я иду тебе навстречу.
Я всю жизнь мечтал, что встречу
Этот ясный синий взгляд.
Мы с тобой – две половинки
Богом порванной картинки –
То ли в шутку, то ль со зла.
Но сошлись на миг тропинки,
И удача без заминки
Нас лицом к лицу свела.
Улыбнешься – я отвечу.
За мгновенье – и на вечность –
Мы б друг друга обрели…
…Мы с тобою шли навстречу.
Мы так ждали этой встречи…
Не узнали – и прошли.
Глава 1
Я не феминистка. Просто до сих пор мне попадались исключительно идиоты.
Л.
Пуля может и мимо просвистеть, а измена – всегда точно в сердце.
С.
♀
Бывший подкараулил меня у подъезда, серым волком выскочив из зарослей жухлой сентябрьской сирени.
– Леночка!
Я впервые пожалела, что в моей замшевой сумочке умещаются только кошелек, косметичка и два удостоверения, а не кирпич на три кило. Как приложила бы с размаху – только ноги бы из кустов торчать и остались!
– Милая, нам надо обязательно поговорить!
– Я тебя внимательно слушаю, – ледяным тоном заверила я, набирая код на подъездном замке. Дверь одобрительно запиликала и открылась. Бывший сделал робкую попытку подхватить меня под локоть, но я брезгливо дернула плечом и начала быстро подниматься по лестнице.
– Дорогая, ну нельзя же так… – плаксиво начал Вадим, семеня следом. – Ты мне даже ничего объяснить не дала – наорала, вещи с балкона выкинула, и вообще…
– Как это не дала? – делано изумилась я. – Ты же успел пролепетать: «Ой, а мы тебя не ждали…» Это прекрасно все объяснило!
– Леночка, ты меня неправильно поняла! – завел старую пластинку бывший. – Подслушивать под дверью неинформативно, мало ли о ком могла идти речь!
– Вадим, – устало перебила я, остановившись на площадке третьего этажа, – ведерко с шампанским и обнаженную девицу на моем любимом диване я бы тебе еще простила. Но двое пьянчуг, три бутылки водки и вобла, чешую от которой я до сих пор выметаю из всех углов, – это уже перебор. Вас даже подслушивать не надо было, я минут пять в дверях стояла, а ты все языком своим поганым трепал, как ты «круто устроился». И вообще – думаешь, одному тебе нужна «нехило зашибающая дурында с квартирой, машиной и минской пропиской»?
– Леночка, я был пьян и даже не помню, что нес! К тому же я знаю, что у тебя сейчас никого нет, – опрометчиво выложил Вадим свой главный козырь, – так почему бы не начать все сначала?
– Со склеротичным алкоголиком?
– Зайка, это было в первый и последний раз!
– Вот именно, – подтвердила я, отпирая дверь. – Потому что больше мы не увидимся!
Вадим наконец понял, что золотая рыбка не собирается по второму кругу чинить ему корыто, и пошел ва-банк: заключил меня в объятия и вломился в квартиру. Похоже, он собирался опрокинуть меня на диван и покрыть слюнявыми, то есть страстными, поцелуями, надеясь оживить угасшие чувства (тоже мне, некромант нашелся!), но, увы: среди подушек уже возлежал мускулистый пепельноволосый мужчина с чертовски красивой и еще более самоуверенной физиономией.
– Ну?! – лениво поинтересовался он.
Таким тоном мог бы протянуть «Му?!» племенной бык фермера, на чье поле случайно забрел колхозный бычок-задохлик.
– Вадим, это Федя, – мстительно сказала я. – Федя, это Вадим. Давай ты просто выкинешь его с балкона, а то у соседки за стенкой маленький ребенок спит?
– Как скажешь, крошка, – на удивление интеллигентным голосом согласился «качок» и начал вставать – нет, воздвигаться над диваном всеми бицепсами, трицепсами и прочей мышечной массой.
Вадим позевал отпавшей челюстью, попятился и, спотыкаясь, вылетел из квартиры, хлопнув дверью, чтобы дать себе пять секунд форы, пока конкурент будет ее открывать (или, скорее, выбивать с разбегу).
Я убедилась, что замок защелкнулся, и накинула еще и цепочку.
– А я тебе сразу говорил: он брачный аферист, – нравоучительно заметил «качок», укладываясь обратно.
– Федь, ну не надо, а? – Я бросила сумочку в угол под вешалкой, рядом с туфлями, на ходу стянула куртку и выпуталась из мини-юбки. – Ты мой халат не видел?
– На стиральной машине, – с легким неодобрением сообщил мужчина и, когда я уже дошла до ванной, мстительно добавил: – Валялся. Я его в шкаф повесил.
Чертыхнувшись, я пошла обратно.
В квартире умопомрачительно вкусно и возмутительно калорийно пахло едой. Я, не удержавшись, в обход ванной наведалась на кухню. За нереально-чистой дверцей духовки (как будто газ там вообще никогда не зажигали) просматривался жареный гусь, на столе стояли глубокая миска с овощным салатом и стакан свежевыжатого яблочного сока.
– Федь, спасибо! – крикнула я в приоткрытую дверь.
– Спасибом сыт не будешь, – ворчливым, но довольным голосом откликнулся красавчик.
Я открыла холодильник, зубами отодрала уголок у пакета со сметаной и честно, «с верхом», наполнила стоящую у порога мисочку.
«Бычара» испарился, оставив после себя сизый клуб не то дыма, не то шерсти, который шустро подкатился к миске и уткнулся в нее остренькой, напоминающей ежиную мордочкой. Сливки Федька любил больше, но и со сметаной состоял в очень теплых отношениях.
Интересно, почему домовые сами не могут полакомиться хозяйским добром – только если их угощают, причем от чистого сердца?
Переодевшись в любимый клетчатый халатик (немножко рваный, но критиков в семейных трусах тут, слава богу, уже нет!), я блаженно развалилась в кресле напротив телевизора, расставив на подлокотниках тарелки с яствами (называть их едой было кощунством). Федька вспрыгнул ко мне на колени и разлегся там уже в виде серого, лохматого и почти невесомого кота с шикарными белыми усищами.
– Забудь, – сыто промурлыкал он, подставляя мне щеку. – Найдем тебе др-р-ругого, получше!
Я почесала его за ухом, под подбородком. Урчание стало громче и басистей: «Хор-р-рошего, кр-р-расивого…»
– Мор-р-рдатого, – передразнила я. – Да ну их всех, Федька! Давай лучше какую-нибудь фантастику по видику посмотрим, посмеемся…
– Кстати, тебе Серафим звонил, – огорошил меня домовой. – Всего полчаса назад.
– Чего хотел? – осторожно поинтересовалась я.
Ответить Федька не успел – телефон снова запиликал.
– Алло?
– Это квартира Коробковой Елены Викторовны? – официально прорычала трубка.
– Вы не туда попали, – обреченно соврала я.
– Леночка, как тебе не стыдно обманывать начальство! – Голос Серафима Петровича загремел, кажется, из обеих мембран. – Я же тебя сразу узнал! Ты почему мобилку не берешь?
Потому что нарочно дома ее оставила, чтобы никто меня достать не мог.
– А если узнали – зачем спрашивали?
Шеф предпочел проигнорировать провокационный вопрос.
– Елена Викторовна, я хочу вас видеть!
Я злобно воткнула вилку обратно в гусиную ногу.
– Возьмите в третьем слева ящике мое личное дело. Там на первой странице большая цветная фотография.
– Леночка, не дури. Приезжай на работу.
– Но я же с нее только что вернулась! – возмутилась я. – Отчет у вас на столе, ведомость в бухгалтерии, кофе может сварить и Софья Павловна.
– Она сегодня пораньше отпросилась, – машинально возразил шеф. Пожилая секретарша обычно сидела в учреждении до последнего, каковым неизменно оказывался Серафим Петрович. – Стоп, стоп, не морочь мне голову! Какой кофе?! Леночка, у меня к тебе дело. Важное и серьезное.
– Ну? – Мало того, что на субботнее дежурство уговорили, так еще норовят вместо сокращенного дня удлиненный подсунуть!
– Я же сказал: важное, – многозначительно повторил шеф. – Надо поговорить с глазу на глаз.
– А может, все-таки с уха на ухо? – взмолилась я. – У меня тут стиральная машина работает, суп варится (наглая ложь, я терпеть не могу готовить; если бы не Федька, так бы на одних сосисках и сидела. В грязных джинсах)… И вообще, у меня сейчас ПМС, меня нельзя трогать!
Шеф замолчал, посопел и неуверенно (видно, слышал что-то такое от жены) поинтересовался:
– Это как?
– Паршивое Мужененавистническое Состояние! – Я щелкнула пультом, выключая телевизор. И так уже ясно, что придется ехать. Только и остается поворчать для самоутверждения.
– Леночка, – голос шефа стал вкрадчив и тих, что удивительным образом прибавило ему если не обаяния, то убедительности, – если через полча… нет, через двадцать минут ты не будешь у меня в кабинете, то твой ПМС будет расшифровываться иначе!
– Это как? – помимо воли заинтересовалась я.
– Последствия Мучительной Смерти! Живо!!!
♂
Я ждал ее у подъезда.
«Я ухожу, – сказал парнишка ей сквозь грусть, –
Но ненадолго, ты жди меня, и я вернусь.
Эту песню часто играл Коля-контрактник из Забайкалья.
Он, как и ты, свою девчонку провожал,
Дарил цветы и на гитаре ей играл.
Чипсы кончились уж полчаса как. Наверное. Я покупал их в киоске – сто метров до угла дома и сразу за ним. Дощатая будка, где на одной стене в правом нижнем углу среди прочих «математических формул» из икс, игрек и йот наличествовало также одно коряво вырезанное уравнение: «С» плюс «Л» равно «груша на палочке». «С» означало Саня, «Л» – Люба, ну а груша по замыслу художника должна была являть сердце, пронзенное стрелой.
Надпись по-прежнему имелась – за два года киоск так и не удосужились подкрасить. И Саня был… как-то сумев не заполучить в сердце свинцовый подарок… и Люба была… только вот с любовью вышла осечка. Или, говоря иначе, сдохла любовь. Как дешевая батарейка. Видимо, такая же хреновая была…
Ну и плевать. Главное – водка в бутылке пока еще оставалась. И песня… что рефреном звучала в ушах без всякого плеера.
Песня… Коля говорил, что ей уже больше тридцати лет…
Развеет ветер над Даманским сизый дым.
Девчонка та давно встречается с другим.
Девчонка та, что обещала: «Подожду…»
Темно-красный «бумер» остановился точно напротив подъезда. Дверца открылась не сразу – ну как же, поцелуй на прощанье – эт почти святое. Лишь полминуты спустя мимо меня процокали каблучки.
Разумеется, она и не подумала вглядеться чуть повнимательнее в разлегшегося на траве алкаша в мятой камуфле. Больно надо…
Зато я смотрел – как она напоследок оборачивается, машет тому, в машине, и наконец исчезает за глухо лязгнувшей дверью. Потом неторопливо встал, подхватил бутылку, покачиваясь, обошел «бумер» спереди. Наклонился к щели между стеклом и крышей, из которой поднималась тонкая сизая полоска дыма, и старательно дыхнул. Увы – сидевший за рулем бугай не полыхнул синим спиртовым пламенем, а всего лишь брезгливо скривился. И чего, спрашивается? Ведь я не какую-то там бормотуху пил, а вполне себе «Кристалл»…
– Чё надо?!
– Братан… угости сигареткой, а!
«Братан» перекривился еще больше, однако все же опустил стекло и протянул мне даже не пачку, а – ух ты! – раскрытый портсигар.
– О, спасибо! – Я попытался сграбастать сразу три сигареты, но промахнулся и цапнул всего две, после чего сделал два шага назад, под фонарь, и, поднеся ладонь поближе, принялся внимательно разглядывать трофеи. Тонкие, светло-коричневые, с золотым ободком… да уж, это вам не «Прима». Небось, «Данхилл» какой-нибудь. Наверняка дорогие как сволочи, рассеянно подумал я, а затем уронил сигаретины и старательно растер их каблуком по асфальту.
– Эй, ты чё?!
Вне машины «братан» выглядел еще бугаистее – на полголовы выше меня, на полплеча шире, а видневшейся в складках шеи золотой цепью можно было бы слона к конуре приковать.
– Х… делаешь?!
– Так я эта… не курю, – соврал я, смахивая жухлый лист с рукава насквозь провонявшей табаком камуфляжки.
– Чё-о-о?! – От удивления у «братана» вывалилась изо рта его собственная недокуренная сигарета. – А х… просил?
– Просто так, – ухмыльнулся я.
– Ну б… ты чё, больной?!
– Ага. Контуженный. Могу справку из госпиталя показать.
– А справку про инвалидность не хошь зара…
И в этот момент нашу так увлекательно складывающуюся беседу прервало мерзкое пиликанье. Раздавалось оно из моего кармана – теткин, блин, подарочек, еще вчера хотел о стену раскокать, да так и забыл.
– Обожди! – буркнул я, пытаясь выудить чертов мобильник из-под заполнившего карман хлама. Получалось неважно, так что пришлось вначале доставать все, что лежало сверху, а затем и телефон. – Контроль на связи!
– Александр, ты где шляешься?! – Голос в трубке прямо-таки кипел праведным возмущением, так что я на всякий случай отодвинул телефон подальше от уха: ну его, техника нынче продвинутая, вдруг и в самом деле обожжет.
– Почему «шляюсь»? Тут я.
– Тут? Где еще «тут»? Ты что делаешь?!
– Стою, – сообщил я и, чуть подумав, добавил: – Здесь. Эй, ты куда?!
Последняя фраза предназначалась «братану», который с неожиданным для его габаритов проворством нырнул в машину, и, прежде чем до конца захлопнулась дверца, «бумер», яростно газанув, сорвался с места.
В первый момент я даже и не сообразил, чем вызвана эта стремительная ретирада.
– Александр!
– Это я не вам, теть Маш, – сказал я. – Это тут… был… один.
И снова привычно подкинул вверх ребристую округлую штуковину – ту самую, мешавшую мне вытащить мобильник… Ручная, оборонительная… в общем, самая абнакновенная, как говорится, граната.
– Лови такси, и чтоб через десять минут стоял перед кабинетом Серафим Петровича! – неожиданно спокойно приказала трубка. – Понял?
– Так точно, – браво отрапортовал я. – Только, теть Маш, на такси я за десять минут не доеду. Разрешите борт вызвать…
– Какой еще борт? – непонимающе переспросил телефон.
– Ну вертолет, – пояснил я. – «Ми-двадцатьчетверку». А то время позднее, пробки…
– Александр! – В голосе тетки явственно прозвучал испуг, плавно переходящий в ужас, будто я собрался не подлететь к офису Серафим Петровича на манер волшебника из песенки, а вызвать на вышеуказанный адрес бомбово-штурмовой удар. – Твои шуточки… Хватай такси и чтоб через десять, нет, уже девять, минут был на месте!
И отключилась, не дав мне сказать, что я, вообще-то, ничуть не шутил.
Ну и ладно.
В кабинет Серафим Петровича я вошел – без стука, если не считать таковым грохот каблуков об пол, – не через девять и не через десять, а через двадцать одну минуту. Промаршировал на середину комнаты, развернулся к столу, рявкнул – так, что у самого едва уши не заложило: «Сержант Топляков для прохождения службы ПРИБЫЛ!!!» – и замер, с вожделением косясь на массивное кожаное кресло для посетителей. Упасть бы в него да ноги вытянуть…
– О-очень хорошо, – озадаченно пробормотало мое будущее командование. – Ты вот что… подожди чуть-чуть в коридоре, хорошо? Я тебя позову.
Ну и на фига, спрашивается, нужно было спешить?
– СЛУШАЮСЬ!!! – В этот раз получилось еще лучше. Не только оконные стекла, но и вода в аквариуме вздрогнула.
– РАЗРЕШИТЕ ИДТИ?!
– И-иди-иди…
В коридоре, разумеется, шикарных кресел не было и в помине – лишь в углу возле входа жалобно притулилась к стене тройка откидных деревянных сидений, помнящих, судя по виду, еще советские времена. Осторожно – а ну как раритет возьмет да и развалится на отдельные досочки – я примостился на одном из них, закрыл глаза, вытянул ноги… и об них тут же кто-то споткнулся!
– Смотри, куда копыта ставишь!
– Смотри, куда копыта тянешь!
«Кто-то» на поверку оказался встрепанной теткой лет эдак… нет, пожалуй, все-таки девицей… лет эдак неопределенно двадцати с небольшим.
– Фу-у-у-ты… ну и запашок… – брезгливо прищурилась она. – Хоть бы зажевал чем…
Вместо ответа я медленно прошелся по ней взглядом сверху вниз, остановился в районе «ниже мини-юбки» и старательно заулыбался.
– Чего уставился?!
– У тебя ноги волосатые.
– Что-о-о-о? – Девица вылупилась на меня, как морской окунь в витрине гастронома. – Да я… да ты…
– Елена Викторовна! – прокашлялся динамик над входом в начальственный кабинет. – Заходите, пожалуйста.
Жаль, жаль. Такой приятный скандал наклевывался.
– Ну погоди, я сейчас охрану вызову, и она тебя в окошко выкинет! – пиная дверь, зловеще пообещала девица.
– Ты первая вылетишь! – буркнул я и закрыл глаза.
♀
– Серафим Петрович! – трагическим шепотом возопила я с порога. – У вас там сидит какое-то чмо…
– А, так вы уже познакомились? – просиял шеф.
– С кем? – насторожилась я.
– Ну как же? Это Саня, твой новый напарник!
Видимо, в цвете моего лица произошли некие пугающие изменения, ибо шеф с несвойственной ему галантностью выскочил из-за стола, подхватил меня под руку и препроводил к стулу.
– Леночка! – умоляюще зашептал он, так косясь на дверь, словно та представляла собой одно огромное ухо. – Выручай! Это Машин племянник, месяц как из Чечни, после контузии…
Марья Сергеевна была второй женой Серафима Павловича, согласившейся на его руку, сердце и язву желудка уже в бальзаковском возрасте. Нового мужа и детей от первого брака она строила как заправский прапорщик, что, впрочем, шло им только на пользу: шеф перестал носить кошмарные клетчатые пиджаки, курить дешевые папиросы и питаться химически чистой растворимой лапшой. Правда, немного полысел.
– Заметно, – без энтузиазма подтвердила я, хлебнув услужливо поданной водички.
– Видишь ли, у парня сейчас жизненный кризис, депрессия…
– Вижу. – Пьяное хамло в приемной вызывало у меня исключительно братоубийственные чувства.
– Надо помочь ему адаптироваться к нормальной жизни, нормальным людям…
Я уставилась на шефа, как баран на Бранденбургские ворота.
– Серафим Петрович, да я сама понятия не имею, что это такое! Пусть на завод какой-нибудь адаптируется или к фирмачам, запчастями торговать…
– Так сопьется же за считаные месяцы! – горестно вздохнул начальник. – Девушки у него нет, боевые друзья, кто уцелел, в России остались, а до службы задушевных приятелей и не было. Марки не собирает, в походы не ходит, спортом не увлекается. На что ему зарплату тратить? Только водка и остается!
– Пусть книгу напишет, это сейчас модно.
– Леночка! – С отчаяния начальник прибег к недозволенному, но неизменно эффективному приему, и в его голосе зазвенела сталь. – Ты меня знаешь!
– Знаю, – хмуро подтвердила я. – В гневе вы смешны, тьфу, страшны.
– Никакой премии!
– Ага.
– И сверхурочных!
– Ага.
– И вообще, я тебя… того… – Начальник кашлянул и потупился.
– Ой, неужели?! – фальшиво восхитилась я.
– Уволю! – выдавил-таки затравленный шеф. М-да, если уж до этого дошло, дела и впрямь плохи, надо идти на попятный.
– А вдруг ему у нас не понравится? – сменила я тему.
– Так постарайся, чтобы понравилось! – воспрянул духом начальник. – В конце концов, ты не глазированные сырки фасуешь, есть чем парня заинтересовать!
– Ага, подсчет поголовья упырей на квадратный километр пригородной лесополосы с точностью до ноль целых семь десятых – безумно увлекательное занятие!
– Зато оригинальное! – оживленно подхватил Серафим Петрович. – Самое то, чтобы отвлечься от серой реальности и понять, что жизнь – это не только война и водка!
– Ой, а в ней есть что-то еще?!
– Да что с тобой сегодня? – изумился шеф. – Ты же у нас всегда была такой веселой, милой, отзывчивой и… Леночка! Куда ты смотришь? Ноги свои разглядываешь, что ли?
– Вот еще! – Я поспешно отвела взгляд от зеркального шкафа за спиной шефа. Неправда, сквозь колготки ничего не видно! – И не надо мне льстить, я от этого только еще больше зверею. Такое ощущение, будто вы меня дурочкой считаете.
– Что ты, что ты! – неискренне открестился начальник, торопливо роясь в стопке бумаг. – Ну походи с ним на объекты недельку-другую, тебе что, сложно? А там Павлик из отпуска вернется, может, Саня к нему уйдет… в смысле, в напарники! Тут как раз подходящее дельце наклюнулось, простенькое, про русалочек…
– Серафим Петрович, это начальственный произвол! Да, мне сложно! Он же в хлам бу… нетрезвый! Куда его сейчас тащить?!
– Ну выпил немного, с кем не бывает. Ничего, на свежем воздухе быстро оклемается. – Шеф, больше не слушая возражений, всучил мне стандартную папочку-скоросшиватель. Сквозь прозрачное окошко сиротливо просвечивала единственная бумажка: рукописное заявление с резолюцией «Разобраться». К тому моменту как папка уйдет в канцелярию, застежки будут едва сходиться от распирающей ее макулатуры: протоколов, отчетов, договоров и счетов-фактур. – Иди, позови его!
Не знаю, кем там Серафим Петрович меня в действительности считал, но чувствовала я себя законченной блондинкой. Ну почему у меня никогда не хватает духу стукнуть по столу, развернуться и уйти?! У меня, между прочим, высшее экономическое образование, а я в этой дыре на полторы копеечные ставки торчу! Как пробка в унитазном бачке…
Приоткрыв дверь, я боязливо выглянула в приемную. Мужик… Са-а-а-а-аня, тьфу… сидел в том же кресле, по-прежнему вытянув ноги во всю немалую длину и скрестив руки на груди. Из новенького добавились опущенная на грудь голова и легкий храп. Запах перегара волнами бился в оконные стекла. В десятиметровой комнате ему было откровенно тесно.
Я потопталась на месте. Кашлянула. Никакого эффекта.
Умоляюще оглянулась на Серафима Петровича, но тот, воспользовавшись паузой, уже увлеченно спорил с кем-то по мобильному.
Стиснув зубы, я поскребла по сусекам с решимостью и брезгливо потыкала в «напарника» пальцем.
Мужик тут же открыл красные не то с недосыпа, не то с перепоя глаза и уставился на меня таким недобрым, звериным взглядом, что я попятилась, споткнулась о порог и чуть не упала.
По небритому лицу с впалыми щеками медленно растеклась паскудная ухмылка.
– Что? – хрипло поинтересовался он. – Уже соскучилась?
«Психушка по тебе соскучилась», – мрачно подумала я, внимательнее приглядываясь к «напарнику». Похоже, жертва войны и алкоголя считала, что если тряпка пестрая сама по себе, то второй слой пятен будет незаметен. К тому же он, кажется, в этой камуфляжке и спал, причем на лавочке в парке. И волосы у него были грязные. Короткие, черные и сальные.
Мягко говоря, не мой типаж.
Жестко: если бы я его ночью в пустынном переулке встретила – так бы на шпильках драпанула, что в кроссовках бы не догнали.
– Так вы… э-э-э… Саня? Очень приятно познакомиться, – сказала я, соорудив исключительно лошадиную улыбку. Нарочно отрабатываю ее перед зеркалом, дабы предъявлять неприятным типам.
– Ыгы. – Мужик откашлялся и смачно харкнул под корень любимому софьпавловскому фикусу. Тоже, видать, не один час тренировался.
У меня так и зачесались руки двинуть ему в правый глаз для симметрии – под левым синяк уже имелся.
– Вот и отлично, – бодренько сказал Серафим Петрович, делая вид, что не замечает наших трогательно-солидарных взглядов. – Леночка, мы сейчас с Саней немножко побеседуем, по-родственному, а ты его уже на практике в курс дела введешь, ладно?
«Черта с два, вот только дверь за вами закроется – драпану отсюда без оглядки, к гусю и Федьке!»
Дверь закрылась. Я мрачно плюхнулась в освободившееся кресло. Подумала и тоже вытянула ноги.
♂
– Ты что себе позволяешь, а?!
Наверное, Серафим Петрович искренне полагал, что выглядит сейчас… ну, почти страшно. Внушительно.
Будь на его месте чич с автоматом, я б, может, и подумал – пугаться мне или нет. А так…
Вдобавок зверски хотелось спать.
– Позволяю?! – нарочито тупо переспросил я. – Где?!
– Не где, а что!
Я икнул.
– Умывальник у вас где?
В ответе я почти не сомневался, бил наверняка. Вряд ли искусно закамуфлированная под стену дверь справа от шкафа вела в хранилище секретных документов или подпольный игорный притон. Особенно с учетом поступившей из достоверных – от тетки! – источников развединформации о наличии у Серафим Петровича неладов с кишечником.
Впрочем, ответ ответом, но пока что и вопрос застал моего будущего шефа врасплох.
– Умывальник… – озадаченно повторил он. – А-а… зачем тебе?
В последний момент я сумел поймать за хвост уже готовую слететь с языка фразу: «А чтоб в него, а не на ковер блевануть!» и, скромно потупившись, почти что нормальным тоном произнес: – Чтобы умыться.
– Ну хорошо.
Я не разглядел, что именно нажал или повернул у себя в столе мой будущий командир – поименовать мужа тети Маши, как полагается, дядей язык у меня не поворачивался даже мысленно. Но произведенный эффект был в точности такой, как в культовой советской комедии, – под мелодичное дзиньканье дверца распахнулась настежь, явив миру ослепительное сияние хорошо выдраенного санузла.
– Только быстро.
Ага, щас.
Мыть голову в умывальнике – дело неблагодарное. Если, конечно, это не специальная штуковина с вырезом из парикмахерской… и прилагающейся к ней молоденькой симпатичной парикмахершей. Впрочем, сошло и так – по крайней мере, пять минут спустя отразившееся в зеркале лицо понравилось мне куда больше, чем допомывочная харя.
– Ну так уже лучше, – подтвердил мои наблюдения Серафим Петрович. – Хоть на человека стал похож, а то, прости господи, форменным упырем глядел. Если б еще переоделся…
– Так сойдет, – буркнул я, падая в кресло и принимаясь рыться в кармане.
– Мои возьми. – Сигаретная пачка с неожиданно противным скрипом скользнула вдоль стола. – А то еще и кабинет провоняешь своей гадостью, как позавчера кухню…
– Так уж и провонял, – усмехнулся я. С точки зрения тетки, «Давыдофф-лайтс» Серафим Петровича был ничем не лучше моего «Честерфилда». Другое дело, если скурить полпачки за час… но позавчера меня опять начало трясти…
– С комендантом общежития уже созвонились, – почему-то во множественном числе сообщил теткин муж, хотя у меня не было и тени сомнения в том, что звонил он сам. – Вот ордер… к нему напишешь заявление и получишь комнату… – Недовысказанное «и наконец-то свалишь из моей квартиры» дымным клубом повисло в воздухе.
– Что, неужто я вас так уж допек? Вроде бы и старался пореже на глаза попадаться…
– Да уж… – пробурчал Серафим Петрович. – Два дня бродишь неизвестно где, на третий являешься… а Маша все это время печенку мне поедом грызет: «Ах, куда там Саня мой запропал опять, ах, не приключилось ли с ним чего…»
– Поздновато спохватилась…
Упрек на самом деле был несправедлив – я сам не писал тетке о своем настоящем месте службы, почти все два года успешно пудря мозги байками о «точке» посреди Забайкалья, – благо в рассказах Коли-контрактника экзотических подробностей могло бы хватить не на полтора коротеньких письма в месяц, а на полноценный роман. Может, правда бы и вовсе не открылась – не приди в башку какой-то дуре из полевого госпиталя идея выслать извещение «ближайшему родственнику».
– Александр! – начал Серафим Петрович, приподымаясь над столом. Должно быть, прочих его верноподданных, типа давешней Леночки, подобный начальственный рык заставлял вытягиваться по стойке «смирно» и преданно жевать отца-командира выпученными на пол-лица глазищами. Но поскольку я по-прежнему сидел в кресле и уделял большую часть внимания сигаретине, грозный босс поник, опал и куда менее начальственно промямлил: – В конце концов, ты сам создаешь себе уйму проблем.
– Опять? – сморщился я. – Серафим Петрович, ну, хоть вы эту песню не начинайте. «Ах, если бы ты не вылетел с третьего курса, ах, если бы ты хотя бы взял белорусское гражданство!» Надоело, б…! Вот здесь уже, – я резко ткнул ребром ладони под подбородок, – эти причитания! В чем я еще виноват, а?! Не скажете?! Что у отцовской «Волги» тормоза в тот день не проверил?!
– Ну зачем же так…
В последний миг я все же сдержался и бросил окурок в пепельницу, пощадив сверкающую лакировку стола.
– Затем… затем, что ничего не просил. Ни тогда, в семнадцать, ни сейчас. И если б теть Маша сказала: а вали-ка ты, племяш, на все четыре…
– Ты прекрасно знаешь, что Маша так сказать не могла. Она действительно заботится о тебе, Александр, и…
– И никак не может взять в толк, что я о себе могу теперь и сам позаботиться!
– Потому что по тебе это не очень-то заметно!
Очередной – пятый или шестой за последние две недели – разговор на повышенных тонах, едва начавшись, уже изрядно мне наскучил. Тем более что было совершенно ясно: во-первых, никаких новых аргументов не прозвучит, а во-вторых, ни хрена мы друг друга не понимаем. И даже не пытаемся, что характерно, – не хотим.
Потому что лично мне глубоко по… барабану проблемы в частности и мировоззрение в общем конторского сидельца по гос-чего-то-там-охране… К слову, только сейчас я запоздало сообразил, что даже не удосужился запомнить название своей новой работы, не говоря уж о том, чтобы выяснить: а чем, собственно, мне предстоит на ней заниматься.
А понять меня Серафим Петрович попросту не сможет. Он-то не вглядывался до рези в глазах в темень леса… сквозь амбразуру блокпоста. Не привык смотреть под ноги, ожидая растяжку…
…не видел, что делает с человеком удачный выстрел «шмеля»…
…и не пытался зажать разорванную осколком артерию, чувствуя, как с каждой секундой из-под твоих пальцев утекает жизнь лучшего друга.
И слава богу, что не сможет. Таких, как я, должно быть как можно меньше! Вернее, таких, как я, быть вообще не должно!
– Короче. – Я потянулся за еще одной сигаретой. – Чего мне сейчас делать? Ехать с этой… Леночкой?
– Еленой Викторовной! – строго произнес Серафим Петрович. – Для тебя она – Елена Викторовна!
♀
Я еле успела поджать ноги, как дверь распахнулась. Звукоизоляция у нее была отличная: ни голосов, ни шагов я не слышала, а крючиться у замочной скважины посчитала ниже своего достоинства.
Саня заметно посвежел – в прямом смысле слова. С мокрых волос капало на плечи, как будто Серафим Петрович хорошенько помакал его головой в унитаз (по крайней мере, мне было приятно так думать). Запах, правда, никуда не делся.
– Что ж, Елена Викторовна, – преувеличенно бодро сказал шеф, – принимай молодого бойца под свое командование. Обижать не смей, но и спуску не давай!
Саню перекосило. Серафим понял, что шутка не удалась, и, не дожидаясь, пока «родственничек» выкинет что-нибудь еще, захлопнул дверь кабинета, как устрица раковину.
«Боец» с кривой гримасой показал ей средний палец.
Я подобралась, готовясь к очередной перепалке, но, к моему огромному облегчению, пальцем Санин протест и ограничился.
