Loe raamatut: «Гори, гори ясно!»
Ты создаешь новую версию мира, даже когда решаешь, с какой ноги сделать шаг.
Харуки Мураками. Страна чудес без тормозов и конец света.
1. ЛИХА БЕДА – НАЧАЛО
– Да что же ты делаешь-то! – я резко ударила по тормозам, снижая скорость и одновременно уходя влево от красного Мини-Купера, подрезающего мою машину с энтузиазмом айсберга, приближающегося к Титанику. Сзади возмущенно засигналили. Купер тем временем продолжил свои замысловатые перестроения, в результате которых, как ни странно, к светофору мы подъехали одновременно. Я глянула вправо: ну и кто тут у нас? За рулем сидел крайне самодовольный тип с образцовой бородкой и тщательно уложенными волосами, которые он в данный момент поправлял, глядя в зеркало заднего вида. Мой негодующий взгляд не остался незамеченным, и модник принялся делать какие-то знаки в окно. Неужели извиниться хочет? Я нажала кнопку, правое стекло поползло вниз.
– Девушка, телефончик не дадите?
Потрясающе! В меня чуть не въехали по его милости, а он телефончик просит. Я возмущенно рванула на едва загоревшийся желтый.
Мой опыт вождения исчислялся всего парой лет, и за это время я твердо усвоила, что мужчины рассматривают женщин-водителей исключительно как помеху на дороге, что мой выезд на шоссе автоматически является презумпцией моей виновности, и прав тот, у кого машина круче. Поначалу это злило, порой до слез, но постепенно я научилась узнавать издалека неадекватных водителей и держаться от них подальше, а на хамство и неуважение просто не обращать внимания. Если, конечно, ситуация не становилась опасной, как в этот раз.
Навигатор показывал, что до пункта назначения еще сорок две минуты, расцвечивая все вероятные маршруты красным цветом, отчего карта здорово напоминала схему кровеносной системы. И это при том, что я в пути уже не меньше часа! Что поделаешь, вечер пятницы, лето, народ штурмует все выезды из города, дабы, выстояв свое в многочасовых пробках, распределиться по всевозможным дачным направлениям. А я живу «почти за городом», в отдаленном спальном районе между парком и кольцевой, и вынуждена быть невольным участником сего массового исхода.
Продолжая на автопилоте движение в потоке машин, я размышляла о ближайшем будущем. В этом будущем, уже прямо завтра, наступал долгожданный отпуск, а у меня не было на него абсолютно никаких планов. Вернее, планы были – до вчерашнего дня – взять горящую путевку и улететь в любом южном направлении. Вот только накануне вместо похода в турфирму у меня вышел грандиозный скандал с тем, с кем я собиралась в это путешествие, в результате которого я поняла, что это совершенно не тот человек, с которым можно планировать что-то совместное. Правда, если устроить самой себе допрос с пристрастием, поняла я это гораздо раньше. И скандал практически спровоцировала, уже заранее зная, какую реакцию вызовут некоторые мои мысли, давно просившиеся на язык. Можно сколько угодно уговаривать себя еще потерпеть – ведь столько терпела – убеждать себя, что настоящие отношения надо выстраивать постепенно, но в глубине души, или в сердце – не знаю уж, какая именно деталь организма отвечает за принятие подобных решений – было четко прописано: «не мое». Светящимися буквами, чтобы не перепутала. Это самоуверенное что-то никак не могло ответить на вопрос, кто же мне на самом деле нужен, но точно знало, кто мне не нужен, и мнения своего не меняло никогда. Лишившись в одночасье попутчика, я попыталась оперативно найти попутчицу, но среди подруг не нашлось авантюристок, готовых мгновенно все бросить и улететь со мной на какой-нибудь морской берег. Так что я стояла перед выбором: либо провести отпуск с родителями на даче (комары и грядки), либо полететь отдыхать одной (прилипчивые до неприличия темпераментные южные мужчины и прочие опасности, подстерегающие одинокую путешественницу).
Впереди полз классический автомобиль дачника: набитый рассадой пожилой шедевр отечественного автопрома. Среди помидорных листьев, размерами сравнявшихся с пальмовыми, проглядывали стоические лица детей, в окне торчала собачья морда с высунутым языком, а в заднее стекло вдавился уставший орать кот. Венчал эту передвижную фазенду старенький холодильник, ненадежно привязанный на крыше. При каждом резком движении машины (а у нее все движения были резкими), холодильник угрожающе накренялся в мою сторону. Я перестроилась в соседний ряд от греха подальше, и, не удержавшись, взглянула на водителя этого вавилонского безобразия. Тщедушный усатый мужичок отчаянно, до побелевших пальцев, вцепился в руль. Интересно, это дорожная ситуация так довела его, или объемная супруга на соседнем сидении, с суровым видом выговаривающая все, что накопилось в ней за время поездки, а может и за всю совместную жизнь?
Разумнее всего было бы выехать с работы попозже, подождав, пока пробки рассосутся, заодно изобразив сверхурочную деятельность – начальство любит, когда сотрудники задерживаются – но, во-первых, начальство само ускользнуло из офиса вскоре после обеда, а во-вторых, дома меня ждал друг. Самый верный, самый преданный, самый искренний, самый любящий. Мой Шарик.
При имени Шарик обычно представляется нечто собакообразное неопределенной масти и еще более неопределенной породы – одно ухо торчит, другое висит, хвост закручивается нелепой баранкой – а уж никак не миниатюрный длинношерстный чихуахуа, два кило рыжего счастья. Мой пёс ломал стереотипы не только своим именем. Его спокойный и веселый нрав опровергал устоявшееся убеждение, что маленькие собаки злобны и вздорны по натуре. С самого щенячьего возраста Шарика отличало философское отношение к жизни: в будние дни он терпеливо ждал меня с работы, а в выходные был готов сопровождать куда угодно, будучи желанным гостем в любой компании.
Наконец-то дома! Я бросила ключи на столик в прихожей, попутно смахнув с него несколько безделушек, которые с дробным стуком раскатились по полу. Со стоном наклонилась и принялась их подбирать. Шарик решил, что наклонилась я конечно же для того, чтобы ему удобнее было лизнуть меня в лицо, и с восторгом воспользовался предоставившейся возможностью.
Безделушки были не простые, а с историей. Позеленевший от времени браслет, полустершиеся монеты, бусины и подвески. Все это мне привез двоюродный брат Степан. Они вместе с Николаем, вторым моим двоюродным братом, раскопали все это богатство на заброшенном бабушкином огороде в деревне, где я в детстве проводила каникулы. Мне все не привыкнуть было, что Колька и Степка, с которыми мы некогда составляли нашу неизменную деревенскую банду во время летних каникул у бабушки, теперь превратились в дюжих парней, при этом один стал широченным, а другой – высоченным, и сам уже являлся отцом нескольких ребятишек. Бабушка умерла много лет назад, не успела меня в первый класс проводить, и с тех пор я в деревне не была. Даже на кладбище, к стыду своему, уже лет пять не ездила. По словам братьев, теперь от нашего Заречья почти ничего не осталось – лишь несколько домов с доживающими свой век старушками. Правда, в последнее время даже в эту глушь добрались вездесущие дачники и отстраивались на купленных по дешевке, учитывая отдаленность от больших городов, участках.
Братья жили в поселке примерно в получасе езды от Заречья, работали трактористами и потихоньку осваивали заброшенный бабушкин огород, высаживая там картошку. По весне решили расчистить и вскопать заросший бурьяном кусок земли, примыкавший к склону небольшого холма, и наткнулись на этот «клад». Надо сказать, что тот холм мы, будучи детьми, называли просто горушкой, а у взрослых он издавна прозывался Мóгилы, и никто не мог объяснить почему. Да никто, собственно, и не спрашивал. В деревне почти каждое место и человек носили какое-либо прозвище, и никому и в голову не приходило интересоваться его происхождением. Но братья вспомнили про Могилы, и копать дальше не рискнули, а находки решили отправить мне, как самой «продвинутой» родственнице. Предполагалось, что я постараюсь выяснить ценность этих находок, как с финансовой, так и с археологической точки зрения, но по факту они валялись на столике в прихожей уже которую неделю. Все что я смогла – порыскать по интернету в поисках купли-продажи подобных предметов. И действительно, нашла немало как продавцов, так и покупателей диковинок такого рода. Но чтобы узнать конкретную ценность находок, надо было знать их возраст и этнографическую принадлежность, а чтобы определить это, требовалось мнение экспертов, которые своими знаниями в свободном доступе не разбрасывались. Так что я в очередной раз подумала, что пора бы ссыпать все эти древние мелочи в какой-нибудь дальний ящичек, но так и не реализовала эту мысль и вернула собранное с пола на прежнее место.
Между тем Шарик вполне понятно объяснил, что, хотя он безумно рад видеть свою заработавшуюся хозяйку, законы природы никто не отменял, и после дневного заточения маленькой собачке срочно требуется прогулка. Я выгуляла его возле дома, а на обратном пути столкнулась на лестничной площадке с Максом, соседом снизу.
– А я как раз к тебе шел, – обрадовался он, – Одолжи, пожалуйста, мясорубку! Наша забарахлила в самый ответственный момент.
– Отец пельмени готовит? – поинтересовалась я, отпирая дверь. – Тогда спасибо за прокат буду рада получить натурой.
– Само собой, – рассмеялся Макс.
Отец Макса был инженером и когда-то по долгу службы жил в Новосибирске, работая на стратегической стройке. Там он не только получил уникальный карьерный опыт, что позволило ему сделаться востребованным специалистом в сфере строительства электростанций, но и научился делать совершенно умопомрачительные пельмени. Ничего необычного в этом не было, кроме того, что отец Макса был, как это сказать политкорректно, афро-русским, то есть абсолютно натуральным чернокожим африканцем, в юности приехавшим в Россию учиться, и оставшимся здесь навсегда из-за большой любви, которая случилась у него с мамой Макса. А потом, сами понимаете, и Макс случился.
Я вынесла в прихожую коробку с мясорубкой (которая все равно простаивала без дела) и увидела, что Макс с интересом рассматривает «трофеи» на столике.
– Откуда это у тебя? Вроде как старинные.
– Да, наверное. Родственники огород копали, вот и наткнулись. Просили постараться выяснить их происхождение и возможную ценность, а у меня знакомых археологов не нашлось пока.
– Слушай, у меня же есть приятель, Костя, он на историческом факультете учится, все на раскопки поехать рвется, да основная работа не позволяет. Могу его попросить посмотреть твой антиквариат.
– А какая у приятеля основная работа? – полюбопытствовала я из вежливости.
– Основная работа у него в отцовской компании, – ухмыльнулся Макс. – Костян типа крутой бизнесмен, а истфак – это так, вроде хобби.
– Ладно, забирай, пусть посмотрит, – решила я, особо не надеясь на интересующегося археологией бизнесмена. Зато моя совесть будет чиста, заодно со столиком в прихожей. – И, Макс, честно говоря, никто особо не расстроится, если эти безделушки случайно потеряются.
Макс с понимающим видом подмигнул мне, сгреб все со столика в карман, подхватил коробку с мясорубкой и отсалютовал.
Когда я несколько месяцев назад переезжала на свою нынешнюю квартиру и в первый раз столкнулась с Максом, загружая коробки с вещами в лифт, то самым невежливым образом шарахнулась от него. Уж очень неожиданно возник из-за угла высокий темнокожий парень в короткой куртке и джинсах, и, сверкнув улыбкой, без малейшего акцента спросил:
– Вам помочь?
Вместо ответа я таращилась на него, прижимая к себе стопку книг. Но Макс, видно, давно уже свыкся с подобной реакцией окружающих, поэтому энергично, но аккуратно загрузил все коробки в лифт, затем втиснулся сам и осведомился:
– Какой этаж?
– Седьмой! – пискнула я.
Двери лифта закрылись.
– О, Маркес! – обрадовался мой неожиданный помощник, увидев верхнюю книгу в стопке, которую я прижимала к себе. – Я раз пять перечитывал «Сто лет одиночества», но так и не запомнил всех этих Аурелиано и Аркадио.
– А я запомнила, – невольно фыркнула я. – Иногда повторяю их себе перед сном, помогает заснуть.
Парень весело рассмеялся, а когда двери лифта открылись, он так же быстро и ловко выгрузил вещи и перетащил их в мою новую квартиру. Потом протянул мне руку и представился:
– Макс.
– Катя.
– Ну пока! Если чего надо будет помочь – не стесняйся, обращайся. Я в 81-й живу, – крикнул Макс, уже сбегая вниз по лестнице.
– Спасибо! – крикнула я вдогонку, спохватившись, что забыла его поблагодарить.
– Совершенно не за что! – эхом послышалось в ответ.
Макс очень хороший парень. Он один из тех редких мужчин, с которыми можно дружить. Он абсолютно бескорыстно готов помочь передвинуть шкаф или починить розетку. С ним можно сходить в кино и попить кофе без всякого подтекста, или засидеться допоздна на кухне за разговором. Макс только что окончил энергетический университет и находился на распутье – пойти по стопам отца и отправиться строить электростанции или искать работу в гражданской сфере. Отец прямо не настаивал, но убедительно советовал выбрать стезю инженера и в этом случае обещал подключить все имеющиеся связи для перспективного трудоустройства. Сын тянул с решением и попросил отсрочку до конца июня.
На следующее утро я завтракала, просматривая на ноутбуке варианты туров с вылетом в ближайшие дни, и настроение понемногу портилось. Отправляться на отдых одной получалось не только скучно, но еще и крайне невыгодно. Я решительно закрыла ноутбук и допила кофе, разглядывая унылый дворовый пейзаж за окном. Две абсолютно свободные недели и никаких идей, как их провести. «Ну что, рванем на дачу?» – задумчиво спросила я Шарика, который грелся на солнце, лежа на подоконнике. Шарик радостно завилял хвостом: со мной он был готов хоть на край света, а уж на дачу – тем более.
Я его энтузиазма отнюдь не разделяла. Особенно удручала мысль, что придется поведать маме об окончании моего романа и выслушать (в очередной раз) все, что она думает о моих перспективах выйти замуж и ее перспективах понянчить внуков. В то время, пока мамины подруги гордо катили коляски с внуками и со вкусом перемывали косточки зятьям, она стыдливо выгуливала Шарика, когда я была в командировках, и на вопросы обо мне отвечала односложно. Подруги сочувственно качали головой – еще бы, у их-то дочерей все было как у людей: муж (пусть даже пьющий и гулящий) и ребенок, а то и несколько (полностью повешенные на бабушку). Моя успешная карьера, финансовая независимость и Шарик вызывали лишь всеобщее сожаление. Самое ужасное я маме, конечно, не говорила – мне совершенно не хотелось замуж.
Наверное, я родилась с талантом выбирать не тех мужчин. Если уж меня угораздило влюбиться – это можно было считать верным знаком – с парнем что-то не так. Причем настолько не так, что через пару недель моей основной задачей будет корректно избавиться от него. Как минимум – мы окажемся кардинально разными – в мировоззрении, моральных понятиях и системе ценностей, как максимум – боюсь даже вспоминать.
Так что после нескольких подобных попыток завести нормальные отношения я пришла к несложному выводу, что со мной что-то не так, взаимная любовь и семейное счастье мне не светят при любом раскладе и пора заканчивать эти эксперименты, пока мое сердце не превратилось в измочаленную тряпочку. Я выбросила романтику из головы и решительно сосредоточилась на работе. Та ответила мне полной взаимностью – карьера уверенно пошла в гору. На вопросы о поисках «своей половинки» я гордо отвечала, что половинки есть сами знаете у чего, а я изначально целая. И несколько свысока поучала подруг, что только наивные девочки могут верить в то, что у каждого где-то есть тот самый единственный «свой человек». Но временами что-то тоскливо скреблось в душе, словно бездомный котенок, и требовало любви и ласки, и самостоятельная сильная женщина исчезала, оставляя вместо себя отчаянно одинокое существо. Это существо безумно скучало по тому самому единственному с родственной душой и подходящей по рельефу половинкой сердца.
Вместо того чтобы уехать на дачу, я отправилась в парк, погулять с Шариком и подождать, не придет ли само собой решение о судьбе моего отпуска. Не знавший поводка песик бежал то впереди, то позади меня, словно на невидимой резинке, никогда слишком не удаляясь, а я бродила по дорожкам, щурилась на солнышко и ни о чем не думала. От этого увлекательного занятия меня оторвал телефонный звонок. Номер был незнакомым, как и бодрый голос в трубке.
– Катя, привет! Это Костя. Мне Макс передал твои исторические реликвии.
– Что? Ах, да, – я припомнила вчерашний разговор с соседом, – Так это действительно реликвии?
– Пока неясно, но перспектива есть, – туманно объяснил Костя и немедленно перешел к делу. – Скажи, пожалуйста, что представляет собой место, где были сделаны эти находки?
– Деревня Заречье, Лужский район.
– Заречье? Река, так полагаю, Луга? На каком расстоянии от деревни?
– Точно не знаю, – я растерялась от внезапного расспроса с пристрастием. – Не очень близко, но пешком дойти можно.
– Какой рельеф местности, на которой был сделан раскоп? – археолог-любитель закидывал меня вопросами с энтузиазмом прокурора, желающего поскорее вывести преступника на чистую воду.
– Это горушка невысокая, – поспешила объяснить я. – Когда-то это место называли Мóгилы.
– Кладбище, что ли? – не понял Костя.
– Нет, просто так называли. Но вообще-то…
– Что вообще-то? – прокурор был весьма дотошным.
– Братья не стали дальше копать, потому что наткнулись на кости. Человеческие, очень древние, судя по всему, – нехотя призналась я.
– Отлично! – хищно обрадовался собеседник. – Я перезвоню.
И действительно, он перезвонил уже в тот же вечер и предложил встретиться на следующий день, выпить кофе и пообщаться. По его словам, удалось выяснить «кое-что любопытное». Я с удовольствием отложила отъезд на дачу, а на встречу с бизнесменом-археологом позвала и Макса, который был заинтригован не меньше меня.
2. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ
Как известно, лето в Питере короткое. Зато зима властвует здесь подолгу, до апреля не отпускает простуженный город из своих колючих лап, и продолжает коварно нападать вплоть до самого июня. Поэтому солнечный и жаркий июньский денек был настоящим подарком измученным холодом и сыростью горожанам. Все моментально адаптировались к этому редкому явлению. Девушки деловито бежали в легких развевающихся платьицах и в босоножках на тонких ремешках, щеголяя свежим педикюром. Юноши в шортах и футболках как ни в чем не бывало разговаривали по телефонам, глядя на голоногих и голоруких девушек как на что-то само собой разумеющееся. Ну, подумаешь, лето – что здесь такого. У питерцев летняя одежда всегда наготове, как снаряжение у пожарника, и теплые дни никого не могут застать врасплох. Мы привыкли, что каждый погожий день надо ловить и использовать на все двести процентов. Сразу успеть все – позагорать, искупаться, выехать за город на шашлыки, посидеть в открытом кафе, поесть мороженого, влюбиться, развести мосты, разочароваться и влюбиться снова. Для нас лето – это вспышка жизни в условиях вечного выживания в городе на Неве, прекрасном всем, кроме своего климата. И, конечно, работодателям стоило бы идти навстречу сотрудникам и признавать хорошую погоду законным основанием для того, чтобы объявить внеочередной выходной. Или, хотя бы, отпустить всех пораньше. А то будет, как в том анекдоте про человека, который все лето проработал. Весь день.
Несмотря на то, что Питер – город весьма многонациональный, на Макса с интересом (а на меня – как на его спутницу – с завистью) поглядывали все встречные девушки, а также некоторые парни. Он давно уже к этому привык, не обращал ни на кого внимания, а вот мне было не по себе.
Неугомонный археолог ждал нас в открытом кафе на канале Грибоедова. Он оказался симпатичным шатеном примерно моего возраста. Одет неброско, но стильно, и каждая вещь, от простой черной футболки до белых кед, скромно говорила о своей эксклюзивности. А еще он был весьма самоуверенным. Такие обычно всем нравятся, плохо только, что они сами об этом прекрасно знают.
– А Макс не говорил, какая ты красавица, – обронил он, без стеснения окидывая меня оценивающим взглядом с головы до ног.
– Спасибо, – сухо поблагодарила я. Не люблю банальностей и лести. Тем более, что знаю, никакая я не красавица. Просто симпатичная… бываю… когда высплюсь и отдохну как следует. Но сегодня я как раз выспалась и отдохнула, так что комплимент освоила.
Мы расположились на плетеных креслах и заказали кофе.
– Так что ты нарыл? – иронично осведомился Макс.
– Это вы нарыли. А я – нашел информацию, – веско сказал Костя.
Похоже, шуток над собой Костя не любил. И, судя по тому, что сразу, без предисловий, высыпал на стол знакомые мне предметы и принялся делиться найденной информацией, не привык зря терять время.
– Итак, что мы имеем: несколько бусин разной величины, железное кольцо с полудрагоценным камнем, серебряные монеты, бронзовый браслет, сережка и металлическая бляшка. Бусины шарообразные, стеклянные и сердоликовые. Несколько зеленых – они особенно ценились. Вполне традиционные, бытовали у славянских племен на северо-западе. Эти украшения принадлежали женщине, причем небогатой. Браслет – не самой тонкой работы, просто витая бронзовая проволока. Сережка и кольцо тоже простые, не из дорогих. Предметы подобного типа были в обиходе с восьмого по одиннадцатый век.
– Широкий разброс, – не удержалась я.
– К сожалению, провести радиоуглеродный анализ, чтобы определить более точную датировку, у меня не было возможности. – Костя посмотрел на меня сурово, как профессор на болтающего во время лекции студента. – Зато монеты могут рассказать куда больше. Дело в том, что свои деньги в Древней Руси не чеканили до десятого века. В обращении были римские серебряные денарии и иранские драхмы, а до этого в ходу были шкурки пушных зверей. Присмотритесь-ка, что изображено на этих монетах? – Костя подтолкнул по одной монетке к Максу и ко мне, дабы сделать процесс опознания находок более интерактивным.
Я пригляделась, но так и не смогла ничего разглядеть на своей, настолько истертым было выбитое невесть когда изображение.
Макс тем временем что-то углядел на той монетке, которая досталась ему.
– Вроде как крест, – неуверенно произнес он.
Я вгляделась в потемневший неровный кружок, который держал на ладони Макс, и, действительно, разглядела тонкий крест, и латинские буквы по кругу. Прочитать надпись не смогла, как ни силилась.
– И о чем же нам может сказать этот крест? – продолжал задавать наводящие вопросы Костя.
Я пожала плечами. Все равно не угадаем.
– Крещение Руси при князе Владимире? – попробовал Макс.
– А вот и нет! – Костя с явным удовольствием опроверг его робкую догадку. – Это византийский крест. На кафедре мою догадку подтвердили и датировали эти монеты девятым веком. Известно, что волна восточного серебра попала на территорию Древней Руси из Византии вместе с варягами, которых византийские правители охотно брали на службу. И это – первая отсылка.
– Куда? – попыталась уточнить я, но Костя лишь хитро улыбнулся и продолжил:
– Я не просто так интересовался у тебя о месте, где твои сельские родичи так удачно вскопали грядку. Холм, у подножия которого, по твоим словам, были сделаны находки, может представлять собой не что иное, как могильный курган. Обряд захоронения в земляных курганах пришел к славянам тоже вместе с варягами. Каменные насыпи над погребальными камерами стали сооружать уже позднее, в одиннадцатом веке, при Владимире Святом и Ярославе Мудром. Простых людей в курганах не хоронили, значит, это захоронение очень знатного человека. Кстати, название Могилы, которое ты упомянула, вполне логично и происходит из тех времен, когда местное население прекрасно знало, чем на самом деле являлась сия горушка.
– А откуда же женские украшения и кости у подножия холма? – поинтересовалась я.
– Вождей обычно снаряжали для загробной жизни так, чтобы и по ту сторону они ни в чем не нуждались – оружие, богатое облачение – все это сопровождало благородного покойника в могилу. А также наложницы и прислуга. Не по своей воле, сами понимаете.
– Значит, эти украшения принадлежали девушке или женщине, убитой для того, чтобы на том свете ее господин не испытывал недостатка в слугах? – поморщился Макс.
– Но их же вроде бы тоже хоронили внутри кургана, – осторожно высказала я свои скромные познания о древних погребальных обычаях, – Вождя, жен, слуг, лошадей.
– Могли быть варианты, – уклончиво ответил Костя. – Но позвольте мне продолжить и обратить ваше внимание на вот этот предмет. – Костя осторожно, двумя пальцами поднял железную бляшку и протянул ее нам на ладони. Какой рисунок выбит на этой подвеске?
– По-моему, это птица, – я провела пальцем по полустершемуся изображению. – Летящая, с развернутыми крыльями.
– Точнее, падающая, а не летящая, – Костя придал своему голосу артистическую таинственность. – Сокол, падающий вниз!
– Вспомнила! Точно такой же сокол изображен на гербе Старой Ладоги, – осенило меня.
– Совершенно верно. Герб Старой Ладоги, первой столицы Руси, основанной Рюриком. И герб всего рода Рюриковичей.
Мне показалось, что голос нашего историка задрожал на последних словах, и я с интересом взглянула на него.
– Ты что, намекаешь, что в тех Могилах может быть похоронен кто-то из них, из Рюриковичей? – поразился смелости Костиных предположений Макс.
Костя с бесстрастным видом допил кофе, но в глубине его глаз разгорался фанатичный жар. И тут я поняла, что он взволнован, как семиклассник на первом свидании, и тянет время, чтобы обуздать эмоции. Немного помолчав и, видимо, овладев собой, продолжил совершенно спокойным голосом:
– Согласно «Повести временных лет» в 862 году в новгородские земли по призыву союза славяно-финских племён пришел варяг Рюрик, чтобы положить конец внутренним раздорам и междоусобицам.
– Вместе со своими братьями Трувором и Синеусом, – Макс решил блеснуть своими познаниями в истории древней Руси.
– Да, популярная версия, – Костя состроил презрительную мину. – Действительно, согласно упомянутой мной летописи на призыв откликнулись три варяжских вождя – Рюрик, Трувор и Синеус – и стали княжить соответственно в Новгороде, Изборске и Белоозере. Но по датам Трувор никак не мог княжить в Изборске, да и умерли младшие братья как-то уж очень скоропостижно, словно исчезли. Есть другая версия, не столь избитая, по которой Рюрик пришел один, но со всем своим родом, то есть домом – «сине-хус» и верной дружиной – «тру-воринг», а братья со странными именами появились в результате неверного перевода. Мне эта версия кажется куда более правдоподобной, но это мое личное мнение. Летописи полны противоречивых сведений, которые можно трактовать по-разному.
– Да! – горячо закивал Макс. – Я тут недавно одну книжку прочел, так там тоже об этом говорится. Что будто бы все было совсем не так, как в школе учили. И что татаро-монгольского ига не было, и Куликовской битвы… и Рюрика, по-моему, тоже.
– Я бы не советовал тебе увлекаться литературой подобного рода, – назидательно, прямо-таки по-отечески посоветовал ему Костя. – Тем, кто знаком с делами давно минувших дней лишь из школьного курса, не стоит лезть в дебри альтернативных исторических теорий.
Макс пристыженно замолк.
– Если о происхождении Рюрика и призвании варягов существует бессчетное количество версий, в той или иной степени претендующих на подлинность, то о его кончине существует предание, к которому склоняются многие историки. Согласно этому преданию, родоначальник княжеской династии был тяжело ранен в битве на северном берегу Луги. Была поздняя осень, земля уже смерзла, и, поэтому, когда он умер, тело просто засыпали камнями. Сторожить могилу вождя на поле брани остались двенадцать верных соратников. Весной тело Рюрика перенесли на южный берег реки Луги, где и похоронили честь по чести: в большом кургане, в золотом гробу, с конем и с позолоченным седлом. Вместе с ним положили этих двенадцать воинов головами по кругу. Есть и точное указание места захоронения: в пятой пучине по реке Луге, в шестидесяти верстах от Новгорода и в шестидесяти саженях от реки Луги.
– Переведи, – попросил Макс.
Вместо ответа Костя открыл приложение с картой на экране своего телефона (естественно, наиновейшей модели) и принялся тыкать в него пальцем, показывая и объясняя. Причем показывал он почему-то мне, а Максу, чтобы увидеть, пришлось встать и расположиться за нашими креслами.
– Смотрите: вот река Луга, а вот Великий Новгород. Казалось бы, что проще – отмерить указанное расстояние от Новгорода в сторону Луги и отсчитать нужное число саженей, но есть одна загвоздка – единицы измерения в течение сотен лет менялись не раз. В версте всегда было пятьсот саженей, но сама сажень варьировалась от ста пятидесяти сантиметров – это расстояние расставленных рук взрослого человека – до двух с лишним метров. Получается разброс от сорока пяти до семидесяти пяти километров. Заречье от Новгорода примерно в пятидесяти километрах, вполне подходит.
– Нет, не подходит, – заявила я, подумав, – Получается, что шестьдесят саженей от реки – это максимум метров сто пятьдесят, а насколько я помню, река от деревни гораздо дальше.
– Не торопись с выводами, – возразил Костя, – Со времени описываемых событий прошло больше тысячи лет. Скорее всего, тогда река была полноводнее, а по весне вообще могла разливаться на несколько километров.
– А что такое «пятая пучина»? – Макс буквально влез между нами.
– Пучинами как раз и называли небольшие холмы, или сопки. У вас там еще холмы есть?
– Вроде да, – неуверенно ответила я.
Так вот на что замахнулся Костя – он решил, что в нашей горушке преспокойненько лежит Рюрик, могилу которого вот уже который год – нет, век! – безуспешно ищут все новые поколения археологов. И это на основании лишь нескольких выкопанных безделушек. Как-то это все очень… предположительно. Хотя, наверняка все археологические открытия начинались именно с предположений.
Костя тем временем подозвал официантку, расплатился и внезапно огорошил нас предложением провести разведку местности в ближайшее время. Его энергичность оказалась очень заразной, я и глазом не успела моргнуть, как они с Максом начали обсуждать детали предстоящего путешествия.
– А разве проводить раскопки без соответствующего разрешения не чревато неприятностями с властями? –попыталась я охладить их пыл.