Loe raamatut: «Доченька»
Часть первая. Доченька
В 2020-м году учёные из США опубликовали отчёт о создании первых в мире биороботов, состоящих из стволовых клеток эмбриона шпорцевой лягушки Xenopus laevis, – ксеноботов. Имея крошечные размеры, они обладали уникальными свойствами: могли по команде двигаться к цели, захватывать груз и доставлять его в нужное место, полностью восстанавливаться после повреждений и долгое время обходиться без питания.
Пройдёт сто пятьдесят лет, и в лабораториях будут создавать биороботов с изменённым геномом, а в жизнь прочно войдёт термин – ксенобот. В честь тех, самых первых.
Ксюша
Компания «Ксено» находилась на выезде из города, прямо возле озера Южноальбинское. Когда-то она была небольшой экспериментальной лабораторией, а теперь – крупное предприятие. Каждый день, за исключением выходных, Филипп Касаткин проезжал через громадные ворота с эмблемой весёлого лягушонка, спускался в подземную часть здания под литерой С-2, где работал уже двадцать пять лет. Начинал рядовым биологом, а сейчас – заведующий лабораторией, ведущий специалист и уважаемый человек.
Весь день он проводил в кабинете за электронным микроскопом, похожим на небольшую космическую станцию, и в лабораторном зале среди резервуаров с питательной жидкостью, где под надзором искусственного интеллекта росли животные-ксеноботы. Через прочное стекло были видны их тела, шевелящиеся конечности и оскаленные пасти – для стороннего человека пугающее зрелище.
– Милашки… правда ведь? – Филипп, высокий шатен с живым красивым лицом, постучал ногтем по стеклу и посмотрел на запястье со старинными наручными часами, которым завидовала вся лаборатория.
Всякий раз, когда он задирал манжету блузы, заместитель Виктор в сиреневом комбинезоне, моложавый, приятной внешности, какую не портила даже двухдневная щетина, усмехался и показывал руку со светящимися цифрами:
– Как ты понимаешь эти стрелки? Имплантируй чип – и всегда будешь знать состояние своего здоровья, время, погоду и много чего ещё.
– Таблицу умножения помнить надо! – смеялся Филипп. – Если имплантировать всё, что предлагают, живого места не останется.
Сегодня Виктор был странно молчалив и серьёзен, это совсем не в его характере.
– Что случилось, старина? – спросил Филипп.
Виктор ответил не сразу, с трудом, будто мешал ком в горле:
– Прислали наши с Верой результаты анализов из Центра планирования семьи.
– И что там? – напрягся Филипп.
– Отказали. Высокий риск патологий плода.
– Сколько процентов?
– Двадцать пять, – коротко ответил Виктор.
Результатов из Центра планирования супружеские пары ожидали со страхом. Если, не дай бог, в заключении будет отказ, ни в одной клинике не возьмутся за удаление противозачаточных чипов, вживляемых каждому юноше и девушке в пятнадцатилетнем возрасте, – лицензии лишат сразу и навсегда. Для тех, кто мечтает о ребёнке, это крах, это катастрофа.
– Послушай, старина, – начал Филипп, – есть же усыновление и…
– Смеёшься? – перебил Виктор. – Сколько лет нам ждать усыновления: пятьдесят? сто? Кто сейчас отказывается от новорождённых?
Вчера он сам что-то бормотал про усыновление, пытаясь утешить жену Веру, но она только разрыдалась.
– Всё равно шанс есть, хоть и маленький. Случается так, что дети остаются сиротами.
«Сытый голодного не разумеет», – пришло Филиппу на ум. Да разумеет, ещё как разумеет. Его дочери семь лет, недавно родился сынок. Двое детей в семье – это редкость, второго ребёнка надо заслужить: сделать что-нибудь значительное для науки, для государства, для людей… Касаткину выпала такая удача за достижения в области биологии. Перед Виктором он ни в чём не виноват, но почему-то чувствовал сильную неловкость. Потоптался рядом, смущённо кашлянул и неслышно покинул зал, прошёл в виварий, где содержались животные-ксеноботы, пока их не забирали заказчики.
Филипп медленно двигался вдоль клеток и вспоминал, как месяц назад, во время обеденного перерыва, между ним и Виктором возник спор. Филипп доказывал, что современный человек находится в гораздо лучшем положении по сравнению с человеком прошлого.
– Вот смотри, ещё каких-нибудь сто с небольшим лет назад наше общество буквально вымирало от болезней. Продолжительность жизни – семьдесят лет! Мне сейчас пятьдесят, а я только жить начинаю.
– Согласен, – кивнул Виктор, – мы стали жить дольше, мы победили рак, диабет и инсульт.
– И не только.
– Да, не только, но…
– Что – «но»?
– Мы потеряли значительную часть суши, я имею в виду всё человечество… Эти постоянные природные катаклизмы: то пожары, то наводнения, то ещё какая-нибудь напасть. Продовольствия не хватает, дефицит пресной воды…
– Ну мы-то не голодаем, – возразил Филипп.
– Да, пока не голодаем, но всё к тому идёт.
Глобальное потепление, о котором учёные предупреждали много лет и к которому обыватели относились с большой долей недоверия, – мало ли чем пугают эти учёные! – обернулось затоплением берегов, превращением плодородных земель в пустыни, наводнениями, засухами, лесными пожарами и ураганами. Земледелие по всему миру стало рискованным: что не губила засуха, то прилежно уничтожала армия саранчи, ставшая многочисленнее, сильнее и прожорливее.
– А ограничение рождаемости? – Виктор сердито двинул пустой чашкой. – Раньше рождение детей поощрялось. Я читал, что государство платило большие деньги. Хотите троих – пожалуйста! Четверых? Ещё лучше! А сейчас боишься, что не сможешь заиметь и одного. Не даст Центр планирования добро – и привет!
– Вам с женой отказали? – поднял глаза Филипп.
– Типун тебе на язык! Только подали запрос и сдали анализы.
– Всё будет хорошо, уверен… Да, есть риск, зато люди практически избавились от наследственных заболеваний.
Виктор встал из-за стола:
– Хорошо рассуждать, пока это не коснулось тебя лично. А, ладно! Смысл спорить, кому на Руси жить хорошо… Идём работать.
***
Филипп вышел на тротуар из припаркованного у ворот автомобиля и засмотрелся на соседских мальчишек-близнецов, азартно играющих с летающим мячом. Красный мяч вращался с лёгким жужжанием, зависал над детскими головами и ускользал от рук. Чтобы не промахнуться, требовалось иметь определённую ловкость, коей близнецы обладали вне всякого сомнения.
Бортовой компьютер повращал наружными камерами и мягко закрыл дверь.
– В гараж! – скомандовал Филипп.
– Вас понял! – отозвался механический голос.
Автомобиль тихо прошуршал шинами по боковой мощеной дорожке, ведущей к гаражу, ворота бесшумно поднялись вверх. Филипп наконец отвёл взгляд от близнецов и зашагал к дому.
Входная металлическая дверь легко отъехала в сторону, пропустила в дезинфекционную кабину в тамбуре. На её покупке настояла Лика: с некоторых пор она стала бояться вирусов и микробов.
– Вытяните руки, закройте глаза и задержите дыхание на пятнадцать секунд, – вежливо попросил женский голос.
Филипп со вздохом подчинился. Из боковых отверстий кабины с тихим шипением вырвались струйки тёплого пара, рубашка и брюки стали неприятно влажными.
– Обработка завершена. Оставайтесь на месте, пока не закончится проверка, – предупредил голос и через несколько секунд сообщил: – Патогены не обнаружены. Хорошего дня!
– Сломать бы тебя, – пробормотал Филипп, пригладил пятернёй пышные волосы и прошёл прямо в столовую, откуда доносились вкусные запахи жареного мяса.
Дом был довольно большим: три спальни, столовая с кухней, две гостиные, одна из которых открытая. В дни погожие и тёплые прозрачный купол-ракушка прятался в нишу, позволяя дышать свежим воздухом, любоваться фонтаном и цветниками с крупными гибридными розами.
Комнаты обставлены настоящей деревянной мебелью, купленной за бешеные деньги; большой камин растапливался бездымным экологическим топливом, внешне не отличающимся от настоящих дров. Не каждый мог позволить себе такое жильё, далеко не каждый.
– Лика, ты дома? Я прошёл микробобойню, теперь чист аки младенец! – нарочито весело сказал Филипп. – Слушай, давай отключим её, ведь сейчас нет эпидемии.
– Нельзя! Это вещь необходимая, – с улыбкой обернулась жена. Она сервировала стол, расставляла тарелки и раскладывала приборы. – Сейчас будем ужинать, дай мне пару минут.
Они давно вместе, Филипп и не помнил себя холостым – сросся с этой женщиной за тридцать лет. Лика стройная, как девочка, тёмные кудри копной, глаза зелёные, как у кошки. Смеётся звонко, запрокидывая голову и показывая безупречные зубы (стоматологу по статусу положено) и ямочки на тугих щеках. Она почти не изменилась за эти годы, впрочем, сейчас все стареют медленно.
Филипп мельком взглянул на висящую в воздухе голограмму спящего младенца в кроватке (так Лика следила за сыном) и поинтересовался:
– А где Ксюша? Она дома?
– В саду цветы поливает… Что-то случилось? Ты грустный.
– Нет, ничего… – Филипп машинально переставлял на скатерти приборы, солонку, салфетницу. – Виктору с супругой пришёл отказ из Центра планирования. Двадцать пять процентов риска.
– Двадцать пять! – Лика всплеснула руками, её брови сошлись в одну линию. – А семьдесят пять процентов, что ребёнок будет здоров.
– Они заботятся о генофонде…
– Уж тебе ли не знать, что эта проблема решаема, – сердито перебила она. – Всё сводится к одному: когда во всём мире перенаселение и нечего есть, то найдутся причины, чтобы женщины не рожали. Помнишь, одно время по ТВ шла реклама, что механические роботы – прекрасная альтернатива детям? Да разве можно сравнивать?!
– Нельзя, – согласился Филипп, – механические роботы не испытывают настоящих эмоций, не могут искренне любить, сопереживать… А вот дети-ксеноботы – да.
– Фантазируй! – поддела Лика. – Создавать людей запрещено, это не кошки и не хомячки.
– То, что сегодня запрещено, завтра будет обыденностью, уверяю тебя, правительству больше нечего предложить. Размножаться нельзя, а супруги хотят малыша. Ребёнок-ксенобот будет хорошим решением. – Филипп помолчал и добавил: – Смысл в этом есть: ксено предсказуемы, тратят гораздо меньше ресурсов, не размножаются, их организмы улучшены…
Лика передёрнула плечами:
– Суррогаты, собранные бог знает из чего! Много ли в ксено-собаке осталось от собаки?
– Осталась почти вся собака. Они стали умнее, благодаря генам других животных.
– А как же этика? – взметнула брови Лика.
– Этика! Я последние года два или три наблюдаю, как СМИ осторожно поговаривают, что ксено – тоже создания божьи. А ведь раньше поднимали шум из-за мнимой агрессивности ксено-животных. Хамелеоны!
– Ладно, давай оставим этот разговор. Позови ужинать Ксюшу, пожалуйста.
Филипп прошёл в сад через открытую гостиную с поднятым по случаю жары куполом-ракушкой. Посмотрел по сторонам: дочки не было видно.
«Может, к соседям ушла?» – подумал он. И тут же заметил яркое пятно купального костюма на дне бассейна. Ксюша лежала лицом вниз, безвольно раскинув руки. Сердце у Филиппа оборвалось.
– Ксюша!
Он летел, не разбирая дороги, прыгнул в воду. Нырнул, подхватил невесомое тело и вытащил на бортик, на котором тотчас образовались лужицы. Дочь не дышала. Лицо белое, без кровинки.
Вдох рот в нос, четыре толчка в грудину. Вдох… раз, два, три, четыре…
Ему показалось, что ресницы Ксюши дрогнули. Не прекращая реанимации, Филипп не своим голосом закричал:
– Лика! Скорее сюда!
– Что случилось?.. Господи!
– Вызывай скорую! Успеем! Успеем, держись, Ксюша, ты не можешь умереть… – бормотал Филипп.
Раз, два, три, четыре… вдох… Раз, два, три, четыре… вдох.
Он делал искусственное дыхание без остановки, не обращая внимая на льющиеся с одежды ручейки воды. И выдохнул, услышав вой сирены с улицы:
– Теперь всё будет хорошо, доченька…
***
Май на дворе, а такая жара! У Ксюши взмокли волосы, и на маленьком носу выступили бисерные капельки пота. Прозрачная, розовая от мозаики вода в бассейне манила: искупайся же, окунись!
Мама запрещала плескаться без надзора и всегда говорила: «Подожди, закончу готовить и выйду», «Погоди, вот покормлю Илюшу – тогда поплаваешь», «Через полчаса, доченька, у меня важное дело».
– Но я хочу одна! – возражала Ксюша.
– Камер нет, нельзя одной.
Когда ещё поставят эти камеры, а купаться охота сейчас!
Ксюша отбросила лейку, воровато оглянулась на окна: мамы не видно. Скинула сарафан, под которым оказался красный купальник, и осторожно спустилась по лесенке в бассейн, придерживаясь за поручни. А-а-ах, хорошо!
Она плыла по-собачьи, высоко держа голову над водой, и медленно пробиралась на глубину. Устала, захотела встать на дно и отдышаться, но не почувствовала под ногами твёрдой опоры.
«Ничего страшного, – сказала Ксюша сама себе, – сейчас выплыву».
Она не сразу поняла, что тонет. В фильмах утопающие люди кричали, молотили по воде руками, погибали медленно, со вкусом и под трагическую музыку. Ксюша не испугалась – ничего плохого не может случиться. Взрослые рядом: из открытого окна столовой доносились голоса мамы и папы; кошка Люси сидела на бортике и с интересом наблюдала за Ксюшей. Она хотела позвать на помощь, но захлебнулась, вместо крика из горла вырвался хрип.
Последнее, что осталось в памяти, это пузыри, рвущиеся наверх, и дрожащие на воде солнечные блики. И чернота…
***
Вдох-выдох, вдох-выдох… Как же хорошо просто дышать, чувствовать, как лёгкие наполняются воздухом. Ксюша затаилась, боясь спугнуть это блаженное ощущение.
– Когда же малышка придёт в себя? – услышала она очень знакомый голос.
– Филипп, успокойся, всё хорошо. Дышит самостоятельно, все показатели в норме.
– Открою крышку, так будет лучше.
Раздалось слабое шипение, поток прохладного воздуха лизнул Ксюшино лицо и шею. Она глубоко вдохнула и подняла веки.
Папа… Но какой усталый и худой! У него тёмные круги под глазами, как будто он не спал несколько дней, на подбородке щетина. Смотрит тревожно и выжидательно, точно ждёт чего-то.
Ксюша с трудом разлепила сухие губы:
– Папа…
– Доченька… доченька моя… Узнала! – Отец схватил её руку и порывисто поцеловал. Губы его дрожали, из глаза выкатилась и поползла по щеке маленькая слезинка.
– Я в больнице?
Ксюша приподнялась и увидела себя в ложе овальной формы с прозрачными стенками, дно которого выстилала мягкая губчатая ткань. Поднята вверх толстая стеклянная крышка со множеством трубок и приборов. Палата самая обыкновенная: белые стены, большое окно, кушетка с подушкой и скомканным одеялом, серебристая металлическая дверь.
– Тебе чего-нибудь хочется? Может быть, пить или есть? – спросил незнакомый доктор в голубой форме и такой же шапочке.
– Пить.
Он вышел из комнаты и вернулся с полным стаканом, стоял и смотрел, как Ксюша пьёт воду мелкими глоточками.
– Я тонула? – спросила она.
– Да, но мы с доктором спасли тебя, – ответил отец. – Ксюшенька, ты хорошо себя чувствуешь?.. Ну и отлично! Мы сейчас поедем домой.
– К маме?.. А где моя одежда? – Ксюша оттянула на груди больничную сорочку.
Отец с доктором растерянно переглянулись.
– Одежды нет, тебя привезли в купальнике, а домой я так и не попал, пока… пока ты была без сознания. Да ничего, нам только коридор пройти. Давай помогу выбраться.
Тело не слушалось, точно чужое, слабые босые ноги заплетались при ходьбе.
– Подожди. – Отец сдёрнул с кушетки одеяло, завернул Ксюшу и подхватил на руки. – Вот так лучше!
Шли пустым коридором, который казался голубым от светящегося потолка. В тишине гулко раздавались шаги, и Ксюше почему-то подумалось, что они уходят из больницы тайком, будто сбегают с места преступления, как воришки. Она зажмурилась и уткнулась лбом в отцовское плечо.
– Дальше мы сами, спасибо тебе. Возвращайся на пост. – Папа крепко пожал доктору руку.
Ксюша встрепенулась. На большой подземной парковке стояли четыре или пять автомобилей, считая их тёмно-синий «Марс». Бортовой компьютер на панели приборов мигнул и услужливо открыл двери.
– Ну, бывай! Удачи!
– До свидания! – Ксюша освободила руку из одеяла и помахала доброму врачу.
Тот улыбнулся:
– Пока, светлячок!
Отец завёл мотор и вручную вывел машину на улицу, не доверяя компьютеру.
***
– Ксения, будешь кусочек пирога?
Ксюша лениво ковыряла салат вилкой: есть совсем не хотелось. Но сладкое она любила и кивнула с готовностью: буду.
Мама называла её полным именем – Ксения, наверняка хотела подчеркнуть её взрослость: семь лет – это много, особенно по сравнению с годовалым братиком Илюшей, толстощёким и лобастым карапузом с золотистыми глазками в длинных ресничках. Он недавно научился ходить, смешно переступая маленькими ножками, шлёпался на задик в супервпитывающем подгузнике и быстро-быстро улепётывал на четвереньках. Радостно визжал и оглядывался на сестрёнку: не догоняет ли? Ксюша смеялась, обоим было весело. Жаль, что мама редко позволяла им играть вдвоём. Стоило расшалиться, как она находила десять причин, чтобы отправить дочку на улицу, в сад, к отцу, в свою комнату… да куда угодно. Боялась, что в пылу игры Ксюша испугает или оцарапает братика.
Она заметила в дверях кошку Люси, отвлеклась от пирога и поторопилась доложить:
– Мам, Люси идёт!
Люси появлялась в столовой строго по расписанию – раз в пять дней, во время завтрака, как будто внутренние часы подсказывали ей, что пришла пора подкрепиться. Присев у стола, она задирала вверх острую мордочку с лазоревыми глазками и вопросительно мяукала.
В миски, установленные на металлической платформе с отверстиями, мама налила воду и насыпала сухого кошачьего корма «Ксено-Ко» из яркого пакета с серым пушистым котом на картинке. Люси принюхалась и начала неторопливо есть. Когда мисочки опустели, платформа с лёгким гудением спряталась в стенную нишу; мигнула красная лампочка на панели, зашуршала набираемая вода – это запустилась программа экспресс-мытья.
Отец ел омлет и огуречный салат с тоненько порезанными ломтиками перца, косил глазом на виртуальный экран – просматривал газетные новости.
– Читать за едой вредно, – заметила мама.
Он поморщился и махнул рукой, что означало: меня поздно переучивать, и нечаянно свернул картинку.
Мать рассмеялась:
– Вот видишь!
Люси, тщательно умылась после еды, прыгнула на колени к маме, громко заурчала. Это была очень спокойная и ласковая кошка-ксенобот, выведенная в лаборатории, она появилась в доме ещё до Ксюшиного рождения. Настоящих животных-компаньонов держать запрещалось.
«Они расходуют воду и еду, необходимую людям, а ксено-животных достаточно кормить раз в пять дней, а то и реже», – так объяснил папа.
– «Будут ли ксено-люди иметь равные права с человеком?» – прочёл он броский газетный заголовок. – Как думаешь, Милая?
Маму зовут Милолика, папа называет её – Милая. Он говорит, что это имя и комплимент одновременно.
Мама нахмурилась, бросила на Ксюшу быстрый взгляд:
– Зря ты заговорил об этом, Филипп.
– Мам, а кто это – ксено-люди? – встряла Ксюша.
– Никто, их не существует, – ответила мама и заторопилась спровадить дочку на улицу: – Такая жара! Полей цветы.
Ксюша подхватила Люси и вышла из столовой, но краем уха успела услышать:
– Лика, ты слишком категорична. А как быть бездетным парам? Мужчина и женщина хотят ребёнка, а Центр планирования не даёт согласие на зачатие.
– Этот ЦПС надо было разогнать ещё…
Всё стихло, это мама включила звукопоглощающую завесу. Ксюша улыбнулась – наивная! Неужели современный ребёнок не найдёт способа узнать интересующие его сведения? Да мало ли вариантов!
С кошкой на руках она вышла в сад.
– Иди, киса, погуляй!
Очутившаяся на садовой дорожке Люси поправила непорядок в шёрстке и неторопливо пошла к бассейну. Намочила лапку, фыркнула и спряталась в кустах гибридных роз с тяжёлыми крупными бутонами.
Прошло полгода после того ужасного случая, когда Ксюша чуть не утонула.
«Меня едва спасли, – с оттенком гордости говорила она, – без сознания была очень долго!» Мама хотела загородить бассейн, но папа не позволил, сказав, что не надо развивать у ребёнка фобию. Приехали люди и установили камеры по всему саду. Ксюша думала, что не сможет пересилить страх воды, но, к своему удивлению, в бассейн вошла без боязни, плавала легко и уверенно, как никогда раньше.
Для полива в саду имелась автоматическая оросительная система, но Ксюше нравилось поливать лейкой, смотреть, как вода течёт мутными ручейками и впитывается в землю. Так она чувствовала себя маленькой феей, спасающей цветы от жажды.
В самом дальнем уголке сада за плетёным заборчиком росли мамины овощи, которые она выращивала для стола: огурчики, редиска, кудрявые листья салата, шпинат и спаржа. Нарядно зеленел газон с солнечными часами и садовыми скульптурами. Возле одной из них – белочки с пышным хвостом – мама посадила невысокие белые розы, за которыми сама ухаживала, поливала и обрезала, не доверяя роботу-садовнику с набором инструментов, спрятанных в длинных руках.
Недалеко от террасы сиял глянцевый кружок танцпола. Стоило наступить на него, как акустическая система взрывалась музыкой, откуда ни возьмись выскакивала голограмма задорной длинноволосой девицы в обтягивающих серебристых брючках: «Эй, я только тебя и жду! Давай потанцуем!» Она даже Люси предлагала размяться, когда та неосторожно забредала на площадку. Ксено-кошка пугалась, улепётывала без оглядки и долго отсиживалась в каком-нибудь укромном уголке.
За садом открывалась чудесная картина: река с песчаным берегом, высоченные деревья и горы с сахарными вершинами. Мама любила сидеть в шезлонге и релаксировать, как она говорила, глядя вдаль.
Не успела Ксюша налюбоваться пейзажем, как он смялся, разошёлся кругами, будто от брошенного в воду камня. Красный летающий мяч ворвался на территорию и завис в воздухе, жужжа и вращаясь. Горы, река и лес были всего лишь голограммой, картинкой под небольшим напряжением, чтобы соседские ксено-собаки не топтали цветы.
– Что ты наделал! Он к соседям улетел! – послышался огорчённый мальчишеский возглас.
– Я случайно…
Ксюша бросила лейку и подбежала к мячу. Чтобы поймать его, требовались ловкость и реакция: шар ускользал от рук, но она изловчилась и, подпрыгнув, поймала игрушку. Отключила заграждение – этому папа давно научил. Не стало гор и реки, на подстриженной травке переминались с ноги на ногу мальчишки-близнецы Севка и Ромка в бело-синих полосатых майках. Оба темноволосые, смуглые от загара, похожие друг на друга, как капли росы на листьях, только Ромка чуточку выше, и уголки губ подняты вверх, как будто ему всегда весело.
«Повезло соседям иметь близнецов! Это подходит под поправку к основному закону, просто подарок судьбы!» – восторгался отец, когда думал, что Ксюша не слышит.
«Тоже мне, подарок! – думала та. – По мне, так они оба далеки от идеала. Обычные мальчишки, ничего особенного».
– Привет! Будешь с нами играть? – в один голос предложили братья.
– Буду! – Ксюша выпустила мяч, тот высоко взлетел и, описывая круги, плавно опустился вниз. – Ром, а что такое Центр планирования? – вдруг вспомнила Ксюша.
Братьям было по десять лет, они здорово разбирались в некоторых вещах, до которых малявкам ещё расти и расти.
Ромка вытаращил глаза:
– А ты не знаешь?
Торопясь и перебивая друг друга, близнецы понятным языком, от которого мама упала бы в обморок, объяснили, что это ведомство, созданное для контроля рождаемости.
– Чтобы детей много не было, понимаешь? Перенаселение по всему миру, не хватает еды… ясно тебе?
Ясно. Поэтому на улице ребятни почти нет: у кого-то дети уже выросли, у кого-то ещё не родились, а другим, как объяснили братья, вообще запретили их иметь – Центр не дал согласия.
– Вы сказали, что больше одного ребёнка нельзя, – заметила Ксюша, красноречиво переводя взгляд с Ромки на Севу.
Те рассмеялись:
– Мы же близнецы! С этим ничего не поделаешь.
– А люди-ксеноботы бывают?
– Ты что! – Севка сильным броском послал мяч. – Конечно не бывают… Это же не кошки и не собаки.
– А вдруг они уже существуют и ходят среди нас? – округлил глаза Ромка. – А что, нашу ксено-собаку Марту от настоящей не отличишь, так же у людей. Вдруг я ксенобот, – ткнул он в грудь пальцем, – или Севка.
Они захохотали, смешно же: Севка – ксенобот! Он корчил рожи, скалил зубы, рычал, размахивая руками, и повалился в изнеможении на траву.
– Вы клоны, а не ксеноботы! – засмеялась Ксюша.
С близнецами весело. Пусть они не подарок, но приятели хорошие.
***
В резном буфете красного дерева в строгом порядке стояли на полочках мамины фарфоровые статуэтки. Каких только фигурок там не было! Вот девочка на коньках в коротенькой пышной юбочке и белой шапке с полосками. Развела в стороны тонкие руки в варежках, чуть откинула головку. Кажется, ещё мгновение – и она легко заскользит по льду, сияя улыбкой.
А вот сидящая женщина в пёстрой одежде – цыганка. Чёрные волосы по плечам, руки в браслетах покойно сложены на коленях. Рядом сидят влюблённые на скамейке. Их головы соприкасаются, парень-моряк держит за руку девушку, а та улыбается. Сразу видно, что они любят друг друга.
В самом низу стоит фигурка сплетницы в чёрных очках и с жёлтыми волосами. Чуть тронешь фарфоровую полосатую юбку – и корпус покачивается взад-вперёд, будто барышня что-то оживлённо рассказывает. Мальчик-лыжник, пастух с пастушкой, собачки, милый бурый мишка с колечками на брюшке, балерины, гармонисты, клоуны, человечек с длинным носом – Буратино…
Ксюша привстала на цыпочки, осторожно достала сплетницу и поставила на край стола. Умостив подбородок на сложенные руки, долго любовалась фигуркой, трогала пальчиком глянцевую юбку.
– Ксения!
Ксюша вздрогнула от неожиданности, резко обернулась – и надо же такому случиться! – задела локтем статуэтку. С глухим стуком фарфоровая барышня упала на пол и раскололась на две части. Корпус со сложенными перед грудью руками откатился под стол, на голенастых ножках покачивалась взад-вперёд пышная юбка.
– Что ты наделала! – Мама бросилась поднимать осколки, лицо её исказилось от жалости. – Это старинные статуэтки, знаешь, сколько они стоят?!
– Мамочка, прости, я нечаянно, – пробормотала Ксюша. Подбородок её задрожал, в золотисто-карих глазах отразился страх.
– Я не разрешала тебе трогать мою коллекцию!
– Но раньше ты позволяла поиграть…
– А теперь не разрешаю, иди в свою комнату!
Ксюша убежала к себе, забилась в угол и долго плакала, размазывая горючие слёзы по щекам. Обидно…
Мама её не любит. Вернее, любит, но не так, как братика. На Илюшку она смотрит с нежностью и улыбкой, радуется каждому шажочку, каждому звуку, каждой проделке. Ему прощается всё: и испорченная одежда, и поломанные цветы, и запачканный пол. Мама только смеётся и кричит: «Уборка!» И тогда выкатывается из кладовки робот-уборщик и принимается за работу. С тихим гудением пылесосит, моет мягкими щёточками пол и стены. Люси, заслышав шум, пулей уносится в безопасное место: она боится робота, а также всего громкого и сверкающего.
Ксюша прерывисто вздохнула: жаль, что так получилось. Взяла маленькое кукольное зеркало, вытерла ладошкой покрасневший носик и заплаканные глаза, отвела со лба мокрую русую чёлку. Скорее бы приехал папа!
Через час или два – время тянулось страшно медленно – она решилась выйти из комнаты, спустилась на первый этаж и заглянула в столовую, где мама кормила братика каким-то очень полезным овощным пюре. Илюша на высоком стульчике болтал ножками, мусолил стиснутую в кулачке резиновую собачку и старательно отворачивался от ложки: пюре ему не нравилось.
– Мамочка, прости… Я нечаянно разбила твою статуэтку.
– Простила уже, – коротко ответила мама, вытирая Илюше ротик салфеткой.
Ксюша ждала, что мама назовёт её любимой доченькой, обнимет и поцелует, но этого не случилось. Она нерешительно топталась рядом, глядя в пол, теребила поясок платья.
– Мам…
– Завтра на антикариозную обработку поедем.
Мама к зубам относилась со всей серьёзностью.
– В наше время просто непростительно иметь кариес, раз в год прийти на обработку, и всё! – частенько говорила она. – Но есть такие пациенты, которых не дозовёшься на профилактику, и что в итоге?
– Что? – осторожно спрашивал отец.
– Кариес! Начальный, средний и даже глубокий. Просто безобразие… приходится делать пересадку.
– А как это, мам? – вклинивалась любопытная Ксюшка.
– Как?.. На папином «Ксено» выращивают зубы, потом пересаживают. Но лучше до этого не доводить! – строго предупреждала мама и вела Ксюшу в стоматологию, где лично проводила антикариозную обработку.
Фигурку барышни-сплетницы удалось склеить почти без следа. Если не присматриваться, то трещина совсем незаметна. Казалось бы, в конфликте поставлена точка, но почему мама так холодна? Глаза отводит, губы поджимает – не улыбнётся.
Перед сном Ксюша достала с полки книгу с движущимися картинками – это были её любимые сказки, где нарисованные кони в упряжке переступали ногами, кивали грациозными пышногривыми головами, прядали ушками; юная Золушка в бальном платье приседала в глубоком реверансе перед принцем, фея-крёстная взмахивала волшебной палочкой, рассыпавшей голубые искры.
– Мам, почитай книжку!
Мать на секунду замешкалась в дверях, потом нерешительно предложила:
– Лучше посмотри голографическую сказку, это гораздо интереснее.
Ксюша покачала головой: не надо.
Нет, не простила её мама, в сердце своём не простила. Ксюша тяжело вздохнула, легла на кровать, напоминающую формой вытянутую каплю, выключила подсветку в крыше-куполе и свернулась клубочком.
Ночью, когда дом погрузился в тишину и темень, она спустила босые ножки с постели, нашарила в ящике стола ручной фонарик и ножницы. На цыпочках, стараясь не шуметь, прокралась в гостиную, а из гостиной – в сад.
Яркое пятно фонарика выхватило из темноты крупные цветочные бутоны. Красная роза, жёлтая, белая, кремовая, розовая, бордовая – чудесный получится букет! Она найдёт для него самую красивую вазу и поставит в спальне. Утром проснётся мамочка, увидит розы, обрадуется и восхитится: «Какая прелесть! Кто же это мне подарил?»
Ксюша тихонько пробралась в родительскую комнату, поставила цветы на столик, окунула лицо в прохладные лепестки и вдохнула пьянящий аромат. Как хорошо она придумала, мама будет в восторге!
***
– Господи… розы!
Ксюша проснулась будто от толчка, открыла глаза и прислушалась: что это было?.. и было ли? Ей показалось, что из сада доносятся всхлипывания и неразборчивые причитания. Выбралась из постели, подбежала к приоткрытому окну с антимоскитной завесой.
Возле садовой фигуры белочки стояла на коленях мама в ночной рубашке и с плачем ощупывала пальцами, точно слепая, обрезанные стебли белых роз. По мощёной дорожке бежал отец, завязывая на ходу поясок халата.
– Лика, Лика… она не виновата, не ругай её… – успокаивал он, гладил вздрагивающие плечи и шептал что-то, но мама только трясла головой и плакала навзрыд.
– Я не могу… не могу! Как же тяжело… это невыносимо…
