Loe raamatut: «Малиновая фея»

1.Крапивные заросли

– Папа сегодня говорил маме, что меня надо отправить в специальный интернат – чтобы я начала учить язык жестов. Я подслушала разговор, – сказала Лена своим друзьям – Бабайке и домовому по имени Диоген, – папа считает, что я во время аварии ударилась головой и теперь навсегда останусь немой.

– А ты говорить-то можешь, просто они тебя не слышат, – понимающе кивнул Бабайка. Серьёзный и молчаливый Диоген покачал кудрявой головой и погрузился в размышления. Он всегда искал нестандартные пути решения проблем.

Друзья сидели втроём на берегу маленькой речки Обретинки, свесив ноги в бурлящую тёмную воду. Впрочем, какие у Бабайки ноги? Лена никак не могла толком рассмотреть конечности приятеля: они находились в непрерывном движении – то удлинялись, то укорачивались, иногда смахивали на медвежьи, а бывало – вдруг превращались в перепончатые гусиные лапы.

С виду Бабайка был весьма неказист: густая бурая борода торчала клочьями в разные стороны, вместо волос на макушке росли какие-то кусты. Голый чёрный хвост с кисточкой сперва тоже показался Лене не очень-то привлекательным – пока она не привыкла к внешности нового знакомого.

Диоген же – напротив – был весьма симпатичен, похож на любимую куклу Лены: круглое розовое лицо, небесно-голубые глаза, золотистые локоны.

“Это он специально для тебя такой облик принял”, – позже объяснил Бабайка.

Поначалу Лена, конечно, сильно испугалась, внезапно увидев своих будущих друзей в крапивно-чертополоховом бурьяне, который начинался сразу за избой бабы Мани. В травяные дебри Лена полезла от скуки: детей подходящего возраста в деревне не было, а смотреть мультфильмы на планшете отец разрешал редко.

Семья поселилась в селе в начале лета. “Нам нужна передышка”, – сказал тогда папа. Мама почти ничего не говорила, только плакала…

Травяные дебри за домом папа собирался скосить, но всё никак не получалось. Бабайка рассказал, что ему пришлось в спешке наложить на заросли охранные чары, которые держатся триста лет. Папа об этом не знал и, конечно же, сильно страдал. Каждое утро он выходил на сверкающий искорками росы участок с косой, намереваясь до полудня разделаться с крапивой – и сразу у него появлялись какие-то срочные дела. Приходили заказы с работы, кто-нибудь писал или звонил…

Участок стоял некошенный, давая приют существам из иного мира. Жили здесь и шушуги – тихие и скромные многолапые духи, и грустный леший-интроверт Серёга, и Бука – проказливый бесёнок, похожий на ободранного серого кота.

В заброшенной кротовой норе обитала пара гномов-эмигрантов. Они не знали русского языка, но были искренне доброжелательны: приветливо кивали другим обитателям зарослей, и потому их все любили.

Лена обнаружила, что крапива густо населена сказочными существами, сразу после переезда в деревню Виглино. Деревня была – одно название: четыре чёрные покосившиеся избы, в которых обитали древние бабули с удивительными ласково-морщинистыми лицами. На краю села разместилась пасека жизнерадостного и разговорчивого деда – Матвея Анисимовича. Выйдя на пенсию, он продал московскую квартиру и основал бизнес своей мечты – пасеку. В разноцветных ульях из пластика проживали породистые некусачие пчёлы, производившие мёд, пахнущий розовым луговым клевером. Сам дед Матвей поселился в современном автодоме и писал остросюжетные любовные романы под псевдонимом Карел Медоуст.

Деревеньку обступал тёмный дремучий ельник, а по её краю протекала неглубокая, но бурная речка Обретинка.

Земля здесь была рыжей, глинистой. Говорят, отсюда пошло название деревни: какой-то немец, купивший эти земли в восемнадцатом веке, приехал в новое имение на телеге, увяз, поморщился и сказал: "Фи, глино!"

Крапива чувствовала себя на такой почве прекрасно: росла высокая, густая и очень жгучая. Но Лену крапива почему-то не трогала – беспрепятственно пропускала в свои самые тёмные и таинственные дебри.

– Это потому, что ты – одна из нас, – объяснил ей Бабайка, – крапива – страж потустороннего мира, она своих не кусает.

– А как это – одна из вас? – спросила Лена с любопытством, – я ведь человеческая девочка, мне шесть лет.

– Почти все дети до семи лет – волшебные существа. Они видят Сопределье и его обитателей.

– До семи лет?! А что, я скоро не смогу вас видеть? Ведь мой день рождения в конце августа!

– Может быть, немножко сможешь. Дети, на глазах которых погиб близкий человек, иногда сохраняют способность видеть потусторонних сущностей, – вставил Диоген, внезапно выходя из состояния глубокой задумчивости. – Но хорошего-то в этом ничего нет… Ведь остальные люди считают их сумасшедшими…