Loe raamatut: «О чем говорят немцы. Рассказы с юга Германии»

Font:

В оформлении обложки использована фотография: Harald Lueder / Shutterstock / FOTODOM

Используется по лицензии от Shutterstock / FOTODOM

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: Melok, Oldesign, Ekaterina Lanbina, Hein Nouwens, Vector Tradition, Polina Tomtosova, SAHAS2015, Milos Momcilovic, Natasha Pankina, CatherinArt / Shutterstock / FOTODOM

Используется по лицензии от Shutterstock / FOTODOM

* * *

Благодарности

Почти все действия происходили в городе Баден-Баден или его округе, так что не удивляйтесь, если попадете к нам и будете чувствовать себя как дома.

Для того чтобы сохранить мир в семье и окружении, все имена изменены, все совпадения совершенно случайны, а истории вымышлены. Или нет, придумайте сами.

Всякий порядочный автор пишет еще и послесловие, которое никто не читает, поэтому я заранее и на всякий поблагодарю друзей, соседей и коллег, которые делились своими историями и своей жизнью, не опасаясь быть увековеченными в книге.

Спасибо моей маме, которая привила мне любовь к чтению, и моим учителям русского, которые эту любовь только разожгли. Пётр Петрович, вы не зря меня столько лет терпели!

Спасибо моему мужчине, который поддерживал меня все время.

Спасибо моим детям, которые ели, что дают, потому что мама пришла с работы и снова села работать.

Спасибо вам, читателям этой книги, которые не скупились заплатить за книгу в мире «скачать бесплатно онлайн», потому что каждая честно проданная книга – это лучик надежды, что я не совсем бездарь.

Спасибо редактору, которая терпела все мои опоздания по сдаче книги.

Спасибо свекрови, что не померла за это время.

Пожалуй, все. Что же вы сидите, читайте скорее!!!

Scheiße и Schatz

Нет более универсальных слов в немецком языке, чем «шайзе» и «шатц».

В точном переводе Scheiße это «говно» (вы представляете, какая истерика случилась у редактора, который увидел сразу в третьей строчке рукописи слово «говно»?), но в зависимости от эмоционального окраса это выражение гнева, радости, удовольствия, неожиданного происшествия, надежды, шока, нетерпения, недовольства, скуки, негативной оценки, удивления и даже смирения. В общем, слово для любой ситуации, но, к сожалению, не совсем цензурное. Поэтому именно его первым приносят трехлетки из детского сада и именно ему учат всех иностранцев. Это такое посвящение в немецкий язык, крещение германской культурой с ароматом закрытых в воскресенье магазинов и хорошего пива со свиной рулькой.

Второе слово – Schatz – не так пикантно, это в дословном переводе «сокровище», но в жизни это скорее вариант «дорогуша», «милый», «дорогой» и все подвиды обращения к человеку, обычно близкому и хорошо знакомому. Разве что бабушки с букольками любят потрепать малыша за щечку, умиляясь: «Ах, шатц!» Но бабушки всех стран давно объединились в непризнании личных границ, и поэтому их не учитываем.

Так вот, слово «шатц» имеет все оттенки счастливого брака. Или несчастливого, в зависимости от смягчающих или отягчающих обстоятельств. Можно сказать томно, тягуче и зазывающе, капризно и кокетливо, например, зовете мужа: «Шатц, тут такая ситуация прямо шайзе! Купила новое белье и не могу его сзади расстегнуть, помоги, пожалуйста».

А можно, как из пулемета, рубануть наповал: «ШАТЦ, кто постирал мой шерстяной свитер с носками на 60 градусов?!» И сразу понятно, свитер теперь подходит по размерам только коту, семейное счастье под ударом и ситуация крайне шайзе. Но уже в плохом смысле слова.

Когда мы жили в деревне, справа от нас проживала пожилая семейная пара – Фридрих и Зиглинда. Эти двое были просто ходячей иллюстрацией всех клише о немцах: по субботам Фридрих мыл машину, а Зиглинда мыла все остальное: полы, двери, гараж и окна. Не сомневаюсь, что и самого Фридриха Зиглинда мыла потом так же тщательно, как окна.

Клянусь, у них были самые чистые окна мира! Через них было видно не только всю обстановку, но даже названия книг на полках, а штор не было.

Интернет ошибочно распространяет байку о том, что отсутствие штор в западной Германии вызвано средневековым налогом на занавески, но это не так. На самом деле эта традиция имеет корни в протестантстве, когда сторонники Мартина Лютера показывали кристальную честность: вот наш дом, нам нечего скрывать, как у Бога на ладони все.

Наверное, Зиглинда действительно мыла окна подсознательно, как мой муж протирает мне очки каждый вечер, ибо они вечно заляпанные. При этом он всегда спрашивает, как я через них хоть что-то вижу. Вот и Зиглинда протирает стекла и думает то же самое.

Так вот, у этой милой пары был ритуал. Каждое утро ровно в 7:30 после завтрака Фридрих выходил на крыльцо и внимательно смотрел на небо и соседей, здороваясь с теми, кто уже спешил на работу. В это время Зиглинда кричала из кухни, звякая кофейными кружками: «Шатц, как там погода?» И каждое утро Фридрих неизменно отвечал: «Шайзе!» Ну и потом объяснял, какое конкретно шайзе сегодня: чересчур жарко, чересчур холодно, слишком сухо, слишком мокро и так далее.

Разумеется, у них был Интернет и можно было просто погуглить, но это все не то…

Страшная судьба драников

Как человек с белорусским пашпартам (да-да, это и есть паспорт, а почта на белорусском это «пошта»! А морда это… «пЫса», живите теперь с этим) в ДНК я имею часть мачанки, бабки и драников. Бабка – это такая запеканка из драничного теста, но не будем о вкусном.

Как истинный эмигрант я торжественно готовлю немецкой семье драники со сметаной! И…

Барабанная дробь, интрига, все напряглись в ожидании кульминации, новоприбывшие держатся за сердце…

Драники в Германии едят с ЯБЛОЧНЫМ ПЮРЕ!

Выносите всех упавших в обморок.

Когда я увидела это в первый раз, у меня случился не то чтобы культурный шок, а инфаркт всего Батьки. Сейчас страсти немного поутихли, у меня родились и выросли немецкие дети, поэтому к драникам стол делится на две коалиции: белорусская (я, брат и сын) со сметаной; немецкая (муж, дочь и свекровь) с банкой яблочного пюре.

Возле стола сидит независимой комиссией овчарка Джинни и ждет, пока у кого-то упадет кусочек еды.

Общий вес и возраст коалиций примерно одинаков, поэтому мы терпим друг друга. Взаимно стараемся проявлять понимание и толерантность, но получается плохо, потому что, давайте честно, есть драники с яблочным пюре – это преступление! Немецкая сторона, однако, не сдает позиций и припоминает мне дегустацию дуриана и сюрстрёмминга.

Кто не знает, сюрстрёмминг – это такая шведская ферментированная селедка в банке, соленая, но вкусная. Единственный нюанс, который смущает, – сюрстрёмминг пахнет падалью, тухлятиной и говном (редактор опять впадет в отчаяние от упоминания фекалий в каждой главе. Извините, я постараюсь исправиться). И не просто пахнет, он воняет так, что едят его исключительно на улице, потому что эта адская вонь просто навечно въедается в мебель и стены и никакое проветривание не спасет, только капитальный ремонт или снос…

– Но, – парирую я, – единоразовая дегустация в лесу не означает, что я теперь буду издеваться над кулинарным наследием! А драники с яблочным пюре могут есть только исключительно страшные люди, никто не знает, что они еще могут вытворить!

Джинни печально вздыхает и так же печально смотрит в глаза этим бессовестным людям, которые мало того что едят драники с яблоками, так еще и кусочком не поделятся. Свекровь, однако, как самый старший член семьи, не собирается сдавать позиции и пытается надавить авторитетом и опытом.

– Сто лет прожила, шесть детей вырастила на картошке с яблоками, и ничего! Людьми стали!

– Ха! – отбиваю я эту подачу. – Они, наверное, и кейл ели!

Кейл, она же Grünkohl, – это такая развесистая листовая капуста, которую все модные блогеры добавляют в смузи, потому что это крайне полезный суперфуд. Но в немецкой кухне кейл тушат битый час, и она становится по вкусу и консистенции как вареные старые тряпки.

Но свекровь не лыком шита.

– Рассольник с перловкой, – припоминает она мне.

За рассольник становится обидно, и я крою его брюссельской капустой, которая вообще-то довольно вкусная, но в вареном виде неумолимо пахнет ношеными тапками и собачьими пуками.

– Гречка! – не отстает свекровь. – Гречка землей пахнет!

Я открываю рот, чтобы припомнить мэтт, свиной фарш, абсолютно СЫРОЙ, который принято намазывать на хлеб, но вспоминаю, что его очень любит дочка. Или оксеншванцзуппе, суп из бычьих хвостов, который неплох по вкусу, но на вид похож на содержимое канализации, но его очень любит муж. А невыносимо вонючий сыр хандкезэ я сама люблю! Хоть после него надо чистить зубы, как после сюрстрёмминга.

Знаете, в любой кухне есть очень странные блюда, которые сначала пугают, а потом нравятся так, что за уши не оттащишь. Наверное, в этом и есть судьба эмигранта – узнавать новое, ужасаться и… привыкать. Впитывать в себя разные культуры, видеть сны на двух языках и есть окрошку и брецели одновременно. Или не есть.

– Да, – говорю я и зачерпываю ложкой сметану. Да.

Свекровь с триумфом кидает собаке кусок драника. «На, – говорит она псине, – поешь нормальной немецкой еды!»

Кому нужна доза

Знаете, что такое «пиджин»? Это смесь двух и более языков для коммуникации. Раньше так общались между собой народы, чьи языки совершенно непохожи, и это главное отличие пиджина от суржика (смесь украинского и русского) и трасянки (смесь русского и белорусского).

Так вот, абсолютно все эмигранты рано или поздно скатываются в пучину пиджина из русского и немецкого, даже такие литературные снобы, как я. Клянусь, я много лет старательно отсеивала один язык от другого, не ленилась повторить всю фразу с переводом, но в какой-то момент сдалась на слове «термин» с ударением на И.

Это запись на прием или сам прием.

Согласитесь, в наше время, когда целую речь можно заменить грустным смайликом, соблазн написать «Можно мне термин?» есть. Плоть слаба, а лингвистические извращения не знают границ.

Или вот еще доза!

Доза это на самом деле Dose – коробочка, ланч-бокс, контейнер, который в моем советском детстве воркутинские шахтеры называли «тормозком». В такую кладут бутерброд в детский сад, обед на работу и перекус в дорогу, в ней заботливые бабушки передают кусок сливового пирога, а школьники благополучно забывают в недрах рюкзака на все каникулы, чтоб вывести там новую цивилизацию. Они бывают вакуумные, стеклянные, пластиковые, железные, алюминиевые, деревянные и даже из бамбука, но венцом творения по умолчанию считается пластиковый бокс от Tupperware, который является гордостью любой хозяйки. Это такой феррари среди кухонных коробочек, такие передают по наследству (я получила от свекрови целых четыре плюс салатница с крышкой) и за невозвращение которых можно нажить себе заклятого врага.

Поэтому если услышите вопрос «Кто видел мою дозу?», не пугайтесь. Это пиджин.

А самым незабываемым для меня навсегда останется вопрос моей подруги при переезде и паковке мебели: «Оля, а что делать с рыгалькой?» От ужаса у меня встали дыбом брови, потому что я судорожно начала вспоминать, как и где кто-то из домашних людей и зверей мог такое сделать и почему я не заметила.

Но оказалось, что она имеет в виду полку, Regal, а уменьшительно-ласкательный вариант вышел «рыгалька». Как бы полочка. Приятно познакомиться!

Но самое коварное в языке, это когда переводишь слово чересчур дословно. Например, масло. В русском масло сливочное (немецкое Butter) и масло машинное (Öl) это просто масло. Но как были удивлены работники СТО, когда первые переселенцы попросили заправить Butter в машину!

Я была уверена, что таких казусов у меня не будет. Спойлер: я ошиблась. Во всем были виноваты глухарь и лось.

Я приехала в Германию в нулевых годах, в черном пальто и с уверенностью, что знаю язык в совершенстве. Это самая прекрасная черта молодости (после упругой груди) – уверенность в себе, причем такая, что позитивные вибрации сбивают на лету птиц.

Так вот о птицах. Я решила удариться в воспоминания детства и рассказать, как мой дед охотился на глухарей в тундре. Они ж, когда токуют, ничего вокруг не замечают, и можно близко к ним подойти.

Важный нюанс – слову «глухарь» школа и институт как-то не учили. Очень досадный промах, ведь, согласитесь, слово крайне важное, просто каждый день нужное.

Интернет в нулевых был такой редкий, как и сам глухарь. В компьютере только. В общем, я попыталась включить логику и начала рассказ:

– Муж, ты знаешь такую птицу, которая глухая?

На немецком глухая это Taube.

Муж согласно кивнул.

Проблема в том, что таубе – это по-немецки «голубь». Не спрашивайте почему, но такого кульбита никто не ожидал, поэтому я рисовала картину маслом:

– Они ж здоровые, до пяти килограммов самец, начинают брачные игры когда, он хвост и бороду распускает и ТК! ТК! Можно подойти близко, и готова добыча! А так они людей боятся.

У мужа от ужаса встали дыбом усы. Он представил себе гигантского бородатого голубя в тундре и решил меня переубедить:

– Ну ты что! Они ж обычно маленькие, меньше кошки, и повсюду, от Берлина до Нью-Йорка, их бабушки подкармливают, а они на подоконниках срут! А некоторые их разводят в качестве почтовых птиц! Выставки вон целые есть!

Перед моими глазами возникла картина мегаполиса, где стаями летают маленькие глухари, бабушки кидают им булки, а те в ответ кидают им письма.

Я спросила мужа, не издевается ли он надо мной, но тот продолжал:

– А еще это ж птица мира! По легенде, именно ее выпустили с Ноева ковчега искать веточку.

Глухарь с веточкой, пролетающий над Всемирным потопом, был контрольным выстрелом в мою фантазию, и я сказала, что муж перепил.

Но решила дополнить историю, добавив, что там, где дедушка ловил глухарей, он охотился и на этих…

Лосей. Слово «лось» в институте мы тоже не проходили, поэтому в моем мозгу я поскребла по сусекам и нашла слово… Hirsch. Олень, то бишь. И стала активно рассказывать, что там, где летают огромные глухие голуби, есть еще губатые олени с большими ушами и висящей под горлом кожей, большие, до 500 килограммов.

Муж окончательно пришел в ужас от таких Бемби-терминаторов и ответил, что это какие-то чернобыльские твари.

Кстати, по-немецки глухарь это Auerhuhn, пойменская курица. А лось – Elch. Кто ж знал, немецкий иногда совершенно нелогичный язык.

Tasuta katkend on lõppenud.