Вслед за тенью. Книга первая

Глава 4 Каменнолицый

В сгустившихся сумерках мне навстречу шёл мужчина. Заметив, что я веду его в кадре, он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Статный, прямой, как шпала, холодный и совершенно неприступный – он теперь возвышался надо мной в своем длинном тёмном пальто с высоким воротником-стойкой, наглухо закрывающим шею. Объёмный вязанный шарф, подобранный в тон пальто, совсем ее не защищал, так как был повязан на значительном расстоянии. Зато шарф этот отлично прикрывал массивную грудь незнакомца и добавлял образу мрачной завершенности. Шапки на голове прохожего не наблюдалось вовсе. Это выглядело странным, потому что близился вечер, мороз крепчал и было довольно холодно.

В облике моего странного визави интуитивно ощущалась некая неестественность. Она настораживала меня. Чтобы определить, что именно пришлось мне не по нраву, я приблизила в кадре лицо мужчины и замерла в изумлении: в близи оно выглядело абсолютно неподвижным, будто качественно исполненная маска. Оно поразило меня мрачностью, странной эмоциональной непроницаемостью и увиделось будто высеченным из камня.

Камера зафиксировала матовую бледность кожи и белые, зачёсанные назад волосы. Мужчина походил на альбиноса, но только на первый взгляд. Я навела резкости, присмотрелась и обнаружила редкие, почти незаметные в вечернем полумраке пряди каштанового оттенка. В молодости незнакомец был шатеном и наверняка привлекательным.

Лишь глаза на этом мертвенно-бледном лице оставались живыми. С расширенными угольно-чёрными зрачками они показались мне глубокими ледяными омутами. Вязкий взор манил, затягивая свои в мутные глубины, и я, видимо, и вовсе утонула бы в них, если бы не камера, которую как щит держала у самых глаз. В серых глубинах пронзительных очей, смотревших на меня в упор, жила душа – грешная, мятежная, опустошенная. Создавалось впечатление, будто их хозяину больше нечего было терять…

С вызовом глядя на меня, прохожий слегка прищурился и изогнул губы в ироничной усмешке. Лицо его приобрело насмешливо – презрительное выражение. Как будто он прочёл мои мысли и посмеивался над моим «щитом», считая его так себе защитой.

Мрачная харизма прохожего поразила настолько, что во мне вдруг проснулся азарт охотника и остро захотелось запечатлеть ее на камеру. Этот кадр, наравне с кадром «голландца», мог бы стать достойным дополнением моей фотоколлекции на выставке.

«Он видит камеру, но не выходит из кадра. Значит позирует мне и будет не против пары кадров на память», – безрассудно решила я и онемевшим от напряжения пальцем рискнула нажать на кнопку спуска. Раздался щелчок, и кадр пополнил мою фото копилку. Однако незнакомец вдруг напрягся всем телом, порывисто втянул носом воздух и сделал шаг мне навстречу.

Сердце мое болезненно сжалось и ухнуло вниз.

«Ему не понравилось! Что он сделает? Потребует удалить кадр?» Я ждала, но продолжал хранить безмолвие. Он стоял, неестественно расставив ноги: одна позади другой, и будто готовился сделать ко мне ещё несколько шагов.

«Если подойдет – что сделает? Отнимет камеру? Разобьёт её?» – в страхе мысленно гадала я, через объектив камеры глядя прямо в глаза незнакомцу.

По тому, как мужчина прожигал меня взглядом холодной ненависти в ответ, стало ясно, что подобный исход мог бы стать вполне возможным.

«Бежать! Сейчас же! Как можно дальше!» – забилась в истерике моя интуиция, но как ни странно: я продолжала стоять как истукан не в состоянии двинуть ногой – мои ступни вмиг стали непослушными и словно примёрзли к тротуарной плитке.

К счастью, мой безмолвный собеседник не стал подходить ближе. Он остановился в паре-тройке шагов от меня и продолжил играть со мной в гляделки. Не знаю, как долго мы безмолвно простояли друг напротив друга, но чем дольше он на меня смотрел, тем глубже я увязала в каком-то невидимом, но вязком, неуютном болоте.

Чувствительный фокус камеры улавливал все нюансы, и я заметила, что прищур глаз моего визави стал резче, радужка – почти свинцовой, а губы сжались в тонкую ниточку.

«Я недоволен. Очень!» – всем своим видом декларировал мне мужчина. Декларировал, не проронив ни слова.

Однако всем видом мне явно давали понять, что не позволят больше сделать ни кадра. Пальцы мои рук совсем озябли и будто превратились в хрупкие деревянные прутики. Тонкие, любимые перчатки, в которых всегда так удобно было держать аппарат, казалось, больше не защищали от стужи. Потому пальцы рук озябли настолько, что будто превратились в хрупкие деревянные прутики, ими стало сложно удерживать камеру у глаз.

«В рюкзаке должны быть варежки», – мелькнула успокаивающая мысль и тут же растворилась в окутавшем голову мареве.

Вдруг стало неестественно тихо и как-то тоскливо, словно колесо времени сначала замедлило ход, а после и вовсе остановилось.

Перед глазами, вместо лица человека с каменным лицом, вдруг возник океан. Он показался мне абсолютно настоящим. Меня вдруг окутал аромат морской свежести. Он окончательно погрузил меня в эту странную воображаемую реальность.

«Неужели я сплю и вижу сон?» – мысленно недоумевала я, глядя на бескрайние водные просторы, непонятно откуда взявшиеся пред моим взором. Ярко светило солнце. Поверхность воды отливала синевой и вовсе не была спокойной.

Внутренним взором, которым я обычно вижу тексты лекций, которые по своей же команде выуживаю из памяти на занятиях в Универе, я теперь наблюдала, как стою на берегу, у самой кромки воды. Щеки мои жалит мощным бризом. Похоже, начинается шторм: на глазах растут и вспениваются волны. Усилившийся вдруг ветер гонит их к берегу и, кажется, меня вот-вот смоет волной, но этого не происходит. Волны с диким рёвом обрушиваются на берег, но в мгновение ока просачиваются в рыхлый песок, буквально в шаге от носков моих туфелек. Ноги мои благодаря этой странности остаются сухими, и только шум прибоя неистово бьёт в уши.

В мгновение ока шторм вдруг стихает. Я всматриваюсь в горизонт. Он на глазах становится безоблачным и хорошо различимым. Я всматриваюсь в него и замечаю странное видение: в мою сторону плывёт нечто, очень смахивающее на бумажные фотографии, которые я недавно распечатывала для выставки. Одна, две, три… Их стремительно становится больше. Они приближаются будто проносятся перед моими глазами в медленном вальсе. Когда они подлетают совсем близко – я могу их рассмотреть: с них на меня смотрят лица родных. Некоторые «картинки» кажутся мне «живыми». Они представляются мне короткими видеороликами и показывают кадры из фильма о прошлом моей семьи.

Наблюдать всё это настолько необычно, что мой разум пытается бунтовать. Хочется пошевелиться, или хотя бы моргнуть, чтобы остановить «воспроизведение», но я почему-то не в состоянии этого сделать. Сейчас я – сторонний наблюдатель, у которого нет возможности что-то изменить.

Поэтому стою без движения и вижу, как образы проплывают перед глазами и уносятся вдаль.

Вот перед глазами проносится «фото», на котором проявляется далёкий, почти забытый облик мамы. За ним парит «снимок» с нечётким образом отца, затем – с лицом деда… В следующем «кадре» я вижу себя. Мне почти семь. Я играю с котёнком, которого подарил папа. Вот мы всей семьёй за праздничным столом отмечаем Новый Год. А вот блондин играет с папой в шахматы. Кто это? Не помню…

Мне становится жаль, что тех счастливых дней не повторить. Сердце сжимается от дикой тоски. Чувствую, как слёзы холодят щёки.

– Не надо, – то ли шепчу, то ли мысленно прошу я.

Неожиданно «проекция» гаснет. Шумно выдыхаю скопившийся в лёгких воздух и чувствую, как разрывается нить странного притяжения между мной тем, кто всё ещё стоит напротив. Обретя долгожданную свободу, снова резко втягиваю носом воздух и оживаю окончательно.

Как только в голове моей прояснилось, перед глазами снова возник сквер, а в уши хлынул шум улицы. Фотокамеры перед моими глазами больше не наблюдалось – она теперь болталась на ремне у груди.

«Когда я успела её опустить?» – пыталась вспомнить я, но у меня так и не получилось.

Странный прохожий всё ещё был рядом, но больше не обращал на меня никакого внимания. Теперь он неуклюже покачивался, опираясь на массивную трость, нещадно скользившую по промёрзшей тротуарной плитке.

«Почему я раньше её не заметила? Странно…», – мысленно недоумевала я.

Блестящая посеребрённая помощница, с агрессивно выпирающим на рукоятке клювом орла, видимо, совсем промёрзла и продолжала упорно скользить то вперед, то в сторону, раскачивая и утягивая хозяина за собой. Мужчина опасно накренился и всем телом оперся на выставленную вперёд, мелко подрагивающую в колене, ногу.

Казалось, он вот-вот упадет. Я ринулась было на помощь, но вспышка недовольства в стальных глубинах его усталых глаз меня остановила. Застыв на месте, я безмолвно наблюдала за неуклюжими попытками прохожего устоять на ногах.

Спустя какое-то время он нащупал тростью участок тротуара без наледи и бросил на меня ещё один предупреждающий взгляд, словно отдал немой приказ: «Не приближайся!»

Я медленно кивнула, соглашаясь с его немым указанием.

Найдя, наконец, точку опоры, мой визави распрямился во весь свой недюжинный рост, повернулся ко мне спиной и, чуть прихрамывая, пошёл прочь.

Я смотрела вслед удаляющейся фигуре. Мой недавний безмолвный собеседник слегка прихрамывал, но шел, горделиво расправив плечи и с прямой, как шпала, спиной. Он явно старался не сильно опираться на трость, видимо, – из опасения поскользнуться на снежной наледи. Я видела, каких усилий ему стоит шествовать по тротуару с таким горделивым достоинством.

«Поначалу он выглядел вполне себе бодро, а потом… Что же могло настолько выбить его из сил?» – задумалась было я, но звонок Маши меня отвлёк.

– Ты уже в общаге?

– Нет… В сквере. Тут такое…

– Что с голосом? Сонный какой-то. Промёрзла, что ли?

– Есть немного… Я такое лицо в кадр поймала, Маш. Странный тип…

– Странный? Ты меня пугаешь! Он ещё рядом?

– Уже ушёл… Он чуть не упал… Я хотела помочь, но он меня остановил.

– И правильно сделал! Нечего тебе подходить к странным типам! Что он сказал?

– Ничего… Просто смотрел на меня, а потом остановил, чтоб не подходила.

– Значит – что-то всё же сказал, – сделала вывод подруга.

– Нет, Маш. Взглядом остановил.

– Как это взглядом?

– Не знаю…

– Что-то мне всё это совсем не нравится. Пулей в общагу, слышишь! И чтоб выпила сладкого чая с лимоном!

– Лучше кофе…

– Ну, кофе, так кофе. Главное – горячего, поняла.

– Поняла …

– Вот же, вечно ты попадаешь в передряги! Что за привычка бродить по городу как неприкаянная? Заканчивай с этим!

– Да ладно, брось! Что со мной может случиться в центре столицы?

– Ладно, об этом после поговорим. Время, Катюш! Рискуешь опоздать на «стрелку»!

– Не волнуйся, уже бегу.

Вновь почувствовав себя хозяйкой собственного тела, я сорвалась с места и понеслась, желая как можно быстрее оказаться подальше от места, ставшего вдруг таким неуютным.

«Это был обычный прохожий…» – твердила я как мантру, подбегая к пешеходному переходу. Но это совсем не помогало успокоиться. Потому что для обычного прохожего уделил мне слишком много внимания.

«Надо же, каким непростым выдался день: утром – предсказательница с королями, вечером – человек с каменным лицом…»

И чем дольше я над всем этим думала, тем меньше это казалось мне простым совпадением.

Глава 5 Не потерять самообладания

Меня сотрясало то ли от холода, то ли от недавнего контакта со странным прохожим. И снова, как и несколько месяцев назад, я чувствовала себя слабой и беспомощной. Ненавижу это гадкое состояние: на тебя вдруг наваливается дикое недовольство собой, недовольство и вина за то, что допустила все то, что случилось. Ты снова ищешь и снова никак не можешь найти ответов на два главных вопроса: «Почему это произошло именно с нами?» и «Как это могло произойти там, где мы всех знали с детства?»

Пытаясь найти зацепки к ответам на эти вопросы, ты снова в красках представляешь себе тот злосчастный вечер, разделивший жизни вас обеих на до и после. В панике, неизменно накрывающей тебя от этих воспоминаний, зацепок ты так и не находишь, лишь снова ощущаешь страх, беспомощность, дикую обиду на случившуюся несправедливость и, как следствие, – интуитивно стремишься как можно скорее оказаться в самом-пресамом безопасном месте. В идеале – дома, в тепле и уюте своей комнаты, но в данный момент сошла бы и комната в общаге, к которой за полгода почти привыкла.

Волшебство зимней сказки, которым совсем недавно ты восхищалась, превращается в мелькающую перед глазами серую массу. Мелкие крупинки снега раздражающе бьют в лицо, а ты несёшься по улице настолько быстро, насколько хватает сил. Несёшься, совершенно не глядя под ноги. И ничего сейчас не способно отвлечь тебя от цели: ни скользкий тротуар, ни сорвавшийся вдруг ветер, ни настойчивое жужжание сотового.

«Скорее, скорее!» – мысленно подгоняешь ты себя, стремясь спрятаться за дверью своей комнаты. И очень сожалеешь о том, что ты не Бэтмен и не способна перемещаться в пространстве так же эффектно и быстро, как он.

Также ты понимаешь, что не можешь подвести подругу, а это значит, что ты просто обязана быть на праздновании её помолвки. И ты просто обязана оказаться там в хорошем настроении, несмотря на резко навалившуюся усталость и напрочь испорченное настроение. К тому же ты знаешь, что по-настоящему успокоишься только тогда, когда вы, наконец, встретитесь, и ты почувствуешь ее поддержку. Поддержку, которую подруга способна тебе подарить простым фактом своего присутствия рядом.

Ты залетаешь в комнату и действуешь на автопилоте: контрастный душ, выбор нужного платья, сражение со взбунтовавшимися волосами, легкий макияж. Цели перекусить ты себе даже не ставишь, хоть и маковой росинки после завтрака во рту не было.

А в мыслях и перед глазами навязчиво всплывает зыбкий образ того неподвижного лица, в которое ты совсем недавно всматривалась через объектив своей фотокамеры. И ты не можешь вытряхнуть этот образ из своей головы, как мусор из переполненного мусорного ведра. Вместо этого ты принимаешься машинально анализировать то, что с тобой только что произошло.

Дедушка с детства учил меня серьезно обдумывать любую нестандартную ситуацию, в которую я попадала. Обдумывать и непременно делится с ним. Со временем это вошло в привычку. Вот и сейчас я пыталась выстроить крутившиеся в мыслях факты в связную логическую цепочку.

В памяти всплыло, как прохожий был недоволен тем, что я его сфотографировала.

«Недовольство его вполне объяснимо, – размышляла я, – даже если это случайный прохожий: кому понравится, когда его фотографируют без спроса? А разрешения я не спросила».

Но вспомнив свои странные видения с океаном и «фотографиями», проносившимися над ним, я предположила, что мужчина мог быть как-то связан с моей семьёй. Он был примерно одного возраста с дедом и, возможно, имел военное прошлое: несмотря на хромоту в Каменнолицем чувствовалась военная выправка.

«А если так, – сделала я вывод, – то они с дедом могли как-то пересекаться. Если моя догадка верна, то прохожий неспроста появился на моём пути. Мдааа… отдает паранойей… По наследству она, что ли, мне от деда передалась», – попыталась мысленно пошутить я, чтобы хоть немного снять напряжение.

Мысли мои хаотично перепрыгивали с одной на другую, словно воробьи, резво перескакивающие с ветки на ветку дерева, росшего прямо перед окном нашей с Марьей комнаты. Спешка только усугубляла сумбур в моей голове, ведь, даже не глядя на часы, я чувствовала, что опаздываю.

«Почему же незнакомец не настоял на удалении фото? – в который раз мысленно удивилась я, – «Засветился» – уничтожь компромат! Так действуют все фигуранты в моих любимых детективных историях. А он этого не сделал… Почему поступил так опрометчиво, ведь производит впечатление далеко не глупого человека? Человека, который точно знает, чего хочет. А если предположить, что он «засветился» умышленно?»

Мне вспомнился подслушанный летом разговор деда по телефону.

«Мог ли собеседником деда тогда быть Каменнолицый? Мог, но как же это теперь проверить? А почему незнакомец отверг мою помощь, когда поскользнулся? Думаю, тут всё просто: слабость в ногах, по всей видимости, стала неожиданной и для него самого, – пришла я к выводу, – и меньше всего гордец хотел, чтобы у его немощи появились свидетели».

Даже визуально было заметно, что у моего молчаливого собеседника имелись проблемы со здоровьем. Бледность лица, которую я назвала бы болезненной, какая-то внутренняя надломленность. К тому же трость настолько органично смотрелась в его руке, что казалась её продолжением.

«Похоже, она не один год помогает своему хозяину перемещаться, поэтому и стала с кистью его руки одним целым. Именно поэтому, видимо, я не сразу ее и заметила».

«Он не заводил со мной разговоров и держался на безопасном расстоянии. Значит, причинять вреда не собирался», – подал голос мой многострадальный инстинкт самосохранения.

«Ошибка!» – возмутилась моя подружка-интуиция и услужливо подкинула воспоминание непонятной прострации, в которой какое-то время назад я пребывала.

«Значит, нападение всё-таки состоялось, правда, не физическое, а … на ментальном уровне, что ли», – напрашивался очевидный вывод.

Необычный взгляд незнакомца имел какую-то странную силу. Он будто подталкивал меня к воображаемой пропасти, у самой кромки которой я себя ощутила под магией неестественно широких, угольно-чёрных зрачков его глаз.

В общем, мои размышления оставили больше вопросов, чем ответов. Отчаянно не хватало вводных, как любит говаривать дед.

Послышалось настойчивое жужжание смарта. Оставив очередную попытку застегнуть молнию на платье, которое выбрала для ужина в ресторане, я подбежала к телефону.

– Ну, где ты ходишь? Почему трубку не берёшь?

– Я ещё в общаге, Маш.

– Как?! Ну, ладно… Согрелась? Кофе выпила?

– Не успела. Но душ приняла. Скоро выхожу. Только вот платье застегну…

– Какое?

– Ну, то новое – кремовое, помнишь?

– У которого молния на пол спины, что ли?

– Да. До середины застегнула, а дальше – никак.

– Надень другое! – распорядилась она, – Времени нет! Опаздываешь!

– Хочу это, – пробормотала я и, поставив смарт на громкую связь, снова взялась аккуратно тянуть за бегунок на молнии.

– Что значит «хочу», Кать! Как ребёнок, честное слово! Вот же настырная! Ты даже Михаила своего с его опозданием переплюнула!

– Не ворчи, пожалуйста, Маш, тебе не идёт. К тому же снять его уже не получится, легче застегнуть до конца. Миша, значит, уже с вами?

– Угу, минут десять как. Сидит хмурый, как сыч.

– Недоволен, – вздохнула я.

– Ну а кому понравится, Катюш? Давай быстрее, только тебя ждём.

– Прости…

Не зная, куда девать глаза от стыда, я отвела их от сотового и взглянула на письменный стол и радостно воскликнула:

– Эврика! Ручка!

– Чего?! – удивленно воскликнула подруга, – Какая ещё ручка, Кать? Зачем она тебе сейчас? Завещание, что ли, писать собралась?

– Шариковая, Маш, ша-ри-ко-ва-я! Завещание? Ты о чём?

– Да о том, что Новиков уже на пределе. Ещё чуть-чуть и сделает тебе харакири. – смеясь ответила подруга.

– Не сделает, – усмехнулась я. – Харакири только себе можно сделать, Маш. Ладно, не мешай.

– В любом правиле бывают исключения, – смеясь ответила подруга, – Подожди, а ручка-то тебе зачем?

– Чтобы платье застегнуть, зачем же ещё!

– Не поняла?

– Короче, вставлю её в замочную скважину. Собачку молнии насажу на стержень и плавно опущусь к полу. Всё! В одном фильме видела.

– Ну и затейница ты, как сказала бы моя бабуля, – уже вовсю смеялась Марья, – А если не получится? Платье ведь можешь испортить, Кать.

– Постараюсь, чтобы получилось. Другого выхода-то всё равно нет. Не пойду же я в незастёгнутом платье. Ладно, не мешай. Скоро буду!

– Вот ведь неугомонная! Очень рада, что голос у тебя уже не такой странный, как час назад. Смотри платье не испорти, – смеясь, ответила Машка и отключилась.

Эксперимент с молнией прошёл на ура. К тому же: «сражение» с замком платья отвлекло от тревожных мыслей, а разговор с подругой и предвкушение праздничного ужина улучшили настроение. Через несколько минут я уже ехала на помолвку подруги в одну из башен Делового Центра.

Глава 6 Форс-мажор и гранатовый сок

Опаздываю! Боже мой, опять – двадцать пять!

«Ещё немного – и опоздания станут твоей визитной карточкой, Катя!» – мысленно укорила я себя.

Появление этой неприятной тенденции совпало с началом учебного года. Новое место учебы, новые лица вокруг, новые впечатления – всё было так непохоже на мою прежнюю размеренную жизнь, большая часть которой проходила за высокими стенами нашего дома.

Но недавно я поняла, что дело не только в этом. Дело было ещё и в Мише – Михаиле Новикове, в объятья которого, спускаясь по лестнице, я так неуклюже свалилась в самом начале сентября.

Сначала Новиков мне понравился. Уверенность в себе, с которой он умел держаться на людях, подкупала. Авторитарность и покровительственный тон были мне привычны с детства. А эрудированность моего нового знакомого стала приятным бонусом. В начале наших «отношений» все эти качества и помогли нам найти общий язык.

Но постепенно я стала замечать, что настроение Михаила способно меняться, как узоры в калейдоскопе: стремительно и абсолютно непредсказуемо. В обществе однокурсников и преподавателей он продолжал оставаться «айсбергом» – холодным, невозмутимым и очень рассудительным. А вот наедине со мной стал иногда позволять себе молниеносные вспышки гнева. Редкие, но всё же… Похоже, что внешняя невозмутимость была лишь маской, под которой он скрывал перепады своего настроения, считая их, видимо, чем-то скверным, недопустимым на людях.

И чем дольше мы общались, тем чаще я стала замечать за своим новом приятелем эти эмоциональные качели. Мне даже стало казаться, что в последнее время Михаилу стало сложнее их контролировать. К примеру, сегодня у гардероба он не смог взять под контроль всплеск недовольства и не рассчитал силу, с которой ухватился за моё плечо.

А чего стоит эта его манера резко перескакивать с темы на тему! Утром по пути в аудиторию он читал нотацию относительно моей несобранности и чего-то там ещё, и вдруг заявил: «В следующую субботу мы идём в клуб». Какой ещё клуб? С чего вдруг? Но спросить я ничего не успела, прозвенел звонок.

Сам Миша объясняет эту способность резко менять тему разговора гибкостью своего неординарного мышления, которое я непременно должна ценить. А недавно он вообще заявил, что мы проводим вместе слишком мало времени и нужно «переходить на новый уровень». Просто погулять после занятий и посидеть в ближайшей кафешке ему уже недостаточно.

Мне, наверное, стоит порадоваться тому, что из всех моих многочисленных сокурсниц Михаил одарил вниманием именно меня, но… После каждой нашей встречи мне теперь требуется всё больше времени на то, чтобы войти в зону комфорта, как любит говорить Маша. Поэтому я и брожу по городу с камерой. Хобби даёт классную возможность отвлечься и побыть наедине с собой. Думаю, что мои опоздания – это побочный эффект: если что-то захватывает внимание целиком, я напрочь забываю о времени. Так было всегда, сколько себя помню.

Я добралась до Москва-Сити на такси, но всё же немного заблудилась и теперь пробиралась ко входу сквозь ряды представительных авто на крытой парковке.

«Как же тебя сюда занесло? Можно же было зайти через центральный вход, Катя!» – мысленно возмущалась я, обходя очередную машину, как вдруг застыла на месте, заметив неподалёку «своего» «голландца». Каких-то пару часов назад я уделила ему столько внимания, что не спутала бы ни с каким другим «железным конем».

– Ну, а где ж ему быть, если не на парковке главного делового центра столицы? – кивнув собственной догадке, пробормотала я и вошла в холл центра.

Тут было многолюдно. Одетые по большей части в деловом стиле посетители сдавали верхнюю одежду в гардероб и направлялись к лифтам. Я сделала так же и теперь летела вверх в просторной стеклянной кабине. Лифт плавно притормозил на нужном мне этаже и остановился. Я двинулась к бесшумно разъезжающимся дверям, но выйти не успела. Любимая заколка надрывно щелкнула и отскочила на пол. Получив долгожданную свободу, мои капризные локоны резво спружинили и рассыпались по спине и плечам. Обречённо вздохнув и по детской привычке дунув на прядку, упавшую на лицо, я подхватила с пола свою, так милую сердцу страдалицу и отправила ее в сумочку. В зеркальной поверхности стен отразился мой новый образ «Лев ушёл из дома». Я пятернёй пригладила волосы, вздохнула и взглянула на входящих.

– Так даже лучше, – успокоил меня один из вошедших в кабину. И доброжелательно улыбнулся. Его улыбка придала мне уверенности.

Пожав плечами в стиле «что уж теперь сделаешь», я смущённо его поблагодарила и, подарив улыбку случайным зрителям своего досадного преображения, заспешила по широкому коридору.

Просторный зал ресторана встретил меня полнейшей идиллией. Все столики были заняты. Повсюду витали аппетитные запахи, велись негромкие беседы и слышался едва уловимый звон посуды.

Привычно отбросив назад непокорные локоны, я огляделась по сторонам в надежде найти знакомые лица среди элегантных посетителей. Но их не наблюдалось. Я немного занервничала и что-то неловко задела локтем.

Обернулась и наткнулась на расстроенное лицо официанта. Звон посыпавшихся с его подноса блюд был настолько оглушительно звонким, что пришлось прикрыть уши ладонями.

Когда всё стихло, я оторвала их от ушей, а свой шокированный взгляд – от алых клякс, растекающихся не только по мраморному полу, но и по подолу моего нового платья. Расстроенным взглядом зацепилась за запястье и заметила, что и оно утопает в россыпи пурпурных капелек, однако на мой электронный «Цербер» каким-то чудом не попало ни одной.

Несколько тёмно-красных «горошин» успело скатиться и на пол, отчетливо «нарисовав» извилистые дорожки на и без того «пятнистой» кисти моей руки.

На пару-тройку мгновений в зале повисла полнейшая тишина. Такая неуютная, она заставила меня нервно повести плечами и по привычке из стороны в сторону слегка качнуть головой.

Так бывает: некий форс-мажор, и ты в центре внимания… Не зная, как поступить и мечтая превратиться в невидимку, я «зависла» словно в стоп-кадре, с виноватым видом и выставленной перед собой рукой, согнутой в локте и вполне себе художественно забрызганной каплями. Крупные и мелкие, круглые и овальные, в большинстве своем они держались на запястье, будто приклеенные и выглядели объемными, замысловато выпуклыми алыми «пуговками». Консистенция напитка, который я опрокинула, была густой и вязкой, темно алой, чем-то похожей на гранатовый соус, который дедушка так любит добавлять к мясным блюдам. Кажется, он называется «нар шараб». При других обстоятельствах я бы даже сделала пару кадров этого живописного, как мне показалось, узора. Но сейчас…

Сейчас было совсем не до этого. Нестерпимо хотелось оказаться подальше от бесцеремонно любопытных глаз этого рафинированного общества, будто специально собравшегося в этом просторном зале, чтобы развлечься моим конфузом. Сейчас я бы всё отдала за возможность телепортироваться в тишину и покой своей уютной комнаты. Годами ведя по большей части обособленный образ жизни, я совсем не привыкла к столь неуёмному интересу посторонних к моей скромной персоне. Но сейчас, не зная, как поступить, вынуждена была стоять в эпицентре всего этого «непотребства», как сказал бы дедушка. Стоять и чувствовать себя актрисой из погорелого театра, в напрочь испорченном платье, и ловить косые взгляды одетых с иголочки завсегдатаев сего заведения.

Немного успокаивало лишь то, что умиротворённость на ухоженных лицах посетителей сменилась раздражением или бесцеремонным любопытством совсем ненадолго – лишь на несколько мгновений. Впрочем, даже они показались мне вечностью. Оглядев меня с головы до ног, большинство гостей потеряли интерес к неуклюжей нарушительнице их спокойствия. Большинство, но не все…

– Простите, – шокировано прошептала я стоявшему рядом официанту, краем глаза наблюдая, как по полу, промеж поблескивающих осколков хрустального бокала, растекались алые кляксы дорогого вина. – Я помогу убрать…

– Не стоит. Я всё сделаю сам. – учтиво ответил он.

– Простите, – снова взволновано пролепетала я. И снова застыла под пристальным взглядом мужчины средних лет.

«Кажется, ему уже за тридцать, – предположила я, – но не более сорока».

За столиком в центре зала, в кресле с удобной спинкой, посетитель этот восседал не один. Да-да, именно восседал: важно, уверенно, как настоящий хозяин жизни. Напротив него, спиной ко мне, расположилась дама с гладкими платиновыми волосами. Они покрывали ее прямую спину до самого пояса и почему-то напомнили мне занавесь из дорогого тонкого шёлка. Почувствовав, что за мной продолжают наблюдать, я отвлеклась от волос девушки и снова взглянула на ее спутника. Взглянула и внутренне сжалась под этим взглядом – острым, сканирующим, и удивлённым одновременно.

Впрочем, удивление гостя ресторана быстро сменилось задумчивостью. Словно его вдруг заставили решать неожиданно свалившийся на голову ребус. Девушка с платиновыми волосами что-то сказала ему, он ответил, но я чувствовала, что всё ещё нахожусь в зоне его внимания.

К моему плечу прикоснулись, и я отшатнулась как чёрт от ладана. Видимо, нервы были совсем на пределе.

– Извините, случайно задел, – послышался виноватый голос официанта.

– Ничего страшного, – едва слышно ответила я, не сводя глаз с мужчины за столом.

Он перекинулся со своей спутницей ещё парой реплик и снова отдал мне всё свое внимание. Я тут же ощутила себя маленькой бандерложкой из мультика про Маугли, застывшей под цепким взглядом всемогущего Каа.

«Извините, бываю неловкой», – чуть пожав плечами, я безмолвно попросила у брюнета прощения за переполох, который устроила.

Рядом с посетителем, словно по мановению волшебной палочки, материализовался официант. Стоя по стойке смирно и виновато опустив голову, он что-то негромко ему говорил. Похоже, просил прощения.

«За что? За шум, который я устроила? Или… или я умудрилась опрокинуть поднос именно с его заказом? О господи, так и есть!» – мысленно ужаснулась я, как только перед мужчиной поставили бокал ровно с такой же рубиновой жидкостью.

Великодушно выслушивая сотрудника ресторана, брюнет всё так же не сводил с меня глаз, а я… Я продолжала стоять посреди зала и смотреть на него. Настрой моего визави вдруг изменился: незнакомец больше не смотрел на меня ни шокировано, ни задумчиво. Теперь его взгляд стал завораживающе глубоким и требовательным.