Иммерсивный театр, или Русские туристы «в гостях» у иранского КГБ

«Когда-то где-то я это уже слышала, – подумала Аня. – А-а-а, точно – иммерсивный театр!»

И она надулась и сильно боднула Серегу головой в бок. От зависти к его большому носу и вообще – чтобы не задавался!

Исфаханские пленники

Несмотря на то, что накануне они легли спать часу в третьем ночи, проснулась Аня рано. Причем безо всякого будильника – мобильные-то тю-тю, арестованы! Серега сладко храпел, раскинувшись в кровати, – святая невинность!

Первым делом она подошла к окну и отдернула шторы, жмурясь от солнца и пытаясь разглядеть на улицах следы вчерашних погромов. Но ничто не указывало на творившиеся накануне беспорядки. С их второго этажа открывалась широкая проезжая часть улицы, по которой в спокойном ритме двигались машины и мотоциклы. По тротуару спешили навстречу ежедневным заботам пешеходы: мужчины в футболках с короткими рукавами и женщины, закутанные во все черное по глаза. На перекрестке, сияя белоснежной рубашкой, гордо стоял постовой, лишь изредка почитая своим вниманием тех или иных участников дорожного движения.

Не успела Аня удивиться этому волшебному преображению вчера еще такого беспокойного центра города, как ее взгляд зацепился за старую каменную кладку. Мост! Оказывается – прямо под окнами их гостиницы находился один из тех самых вожделенных Исфаханских мостов. Мобильного с maps.me, где она могла бы справиться о наименовании этого моста, у нее сейчас не было. Но она бросилась к спасительному альбому «I adore Isfahan» и почти сразу же по фото узнала, что перед ней – знаменитый мост Си-о-се-поль (что переводится как «тридцать три пролета» или «тридцать три арки»), один из тех самых одиннадцати знаменитых исторических мостов города и чуть ли не самый красивый из них всех!

«Вот так, – подумала Аня, – не стоило ни Омиду за куртку пенять, ни заниматься ночными съемками, ни – тем более! – попадаться на глаза «тимуровцам»»…

Рука ее потянулась за мобильным – уж больно хорош был вид на мост из окна! Но не тут-то было: пришлось припомнить все вчерашние события и с горечью констатировать, что история еще не завершена: мобильные по-прежнему в «участке», а участь «арестованных» – под вопросом.

Перспектива просидеть два дня взаперти в гостинице не радовала, поэтому Аня решила воспользоваться тем, что муж спит, а на стенных часах – не более семи утра. Она оделась во все черное и вышла из номера. Во-первых, она желала своими ногами ступить на исторический мост. Во-вторых, ей уже просто ужасно хотелось фруктов! В-третьих, она не знала, будет ли еще возможность погулять. И, наконец, в-четвертых, она все еще не отпускала надежду… да-да, купить ковер!

Аня шла по чистому утреннему Исфахану, вдыхая запахи свежевыпеченных лепешек, южных цветов и восточных пряностей, переходила проезжие улицы, по многу раз оглядываясь по сторонам и остерегаясь машин, для водителей которых правила дорожного движения не имели никакого практического значения. Ничто – ну ровным счетом ни одна бумажка, ни одно стеклышко на тротуаре – не свидетельствовало о ночных событиях. Ленивые гудки машин и приветствия торговцев словно бы пели в унисон: «В Багдаде все споко-о-о-ойно».

Она прогуляла около часу. Магазинов или лотков с фруктами так и не нашла. Ковров тоже. Накупила мороженого, сока, воды и направилась в гостиницу той же дорогой, которой и пришла: чтобы не заблудиться.

Сергей проснулся. Поинтересовался:

– Где ты была? На улице? Ну и как там? Тихо?

– В Багдаде все спокойно.

– Понятно.

Супруги переоделись и пошли на завтрак. Там от скуки подсели за столик к молодому парню, с которым еще за день до того познакомились на ресепшен гостиницы. Жахонгир – так его звали – вполне сносно говорил по-русски, поскольку учился в Москве в Университете Дружбы народов. В первый день знакомства он предлагал Ане и Сергею прогулку по Исфахану, однако тогда они сообщили ему, что у них есть гид и они как раз сейчас вместе с ним идут в город.

Итак, за завтраком Аня и Сергей поболтали с Жахонгиром на ничего не значащие темы, а потом снова поднялись в свой номер. Было непонятно, какая их впереди ждет программа и вольны ли они распоряжаться собой по собственному усмотрению или они все же арестованы.

Ну, супруги вывесили за дверь табличку «Please do not disturb», поспали, потом занялись любовью, потом опять поспали, отрываясь за все минувшие напряженные дни беготни и нервотрепки. Потом начали обсуждать вчерашние события, причем по большей части хохотали, разыгрывая в лицах те или иные пикантные сцены и делясь друг с другом, какие мысли и чувства их посещали в тот или иной момент. Серега, как всегда, блистал своим знанием истории и обогащал их совместную импровизацию тонкими и остроумными комментариями и научными экскурсами, повергая Аню временами в изумление, а временами – в хохот.

Когда зазвонил телефон на прикроватной тумбочке, Аня немного напряглась: неужели «тимуровцы»? Но то звонил Омид. Он приглашал своих клиентов прогуляться. С учетом всех обстоятельств – поистине царское предложение! Ну, в смысле, шахское.

Супруги быстро собрались. Аня снова оделась во все черное. Когда Омид увидел ее «траурный лук», он чуть заметно усмехнулся и прокомментировал: «Ну уж, не обязательно так строго». Но Аня сделала вид, что она – сама невинность, само послушание, и что ей вообще непонятно, что такое гид имеет в виду.

Они втроем вышли из гостиницы и чинно направились в центр города по мосту «тридцати трех арок». Ане хватило ума не сообщать гиду, что сегодня рано утром она уже имела удовольствие прогуливаться здесь при гораздо более щадящей температуре и на фоне гораздо менее интенсивного уличного движения. Они гуляли пешком, поскольку – как сообщил им Омид – номера их машины занесены в специальную базу и будут считаны при любой попытке проезда по городу. Ага, все-таки они были арестованы.

Что же, за свою внеплановую задержку в Исфахане они были вознаграждены расширением экскурсионной программы. Они погуляли по центральным пешеходным бульварам. Омид угостил Аню и Сергея в уличной забегаловке местным специалитетом – жареными кольцами лука, а те его, в свою очередь, – бургерами. Потом они отправились осматривать какой-то умопомрачительный отель, в котором останавливались всевозможные селебрити, включая Элизабет Тейлор.

Но самое главное ожидало их в конце того короткого тура. Наша троица «приземлилась» на скамейку в парке напротив дворца Хашт-Бехешт, что в переводе означает «Восемь райских садов», и снова окунулась в историю Персии, непостижимую в своей древности и такую близкую, что можно рукой потрогать теплый камень старых стен.

Команда «домой» от Омида прозвучала неожиданно. Аня уже было вообразила, что они собираются гулять по Исфахану целый день и вот-вот пойдут, к примеру, искать ковер или, разнообразия ради, спустятся в метро и посмотрят, что это там за женские вагоны такие. Но Омид был непреклонен: они «арестованы», а значит – должны придерживаться неких «правил». В попытке выиграть время и погулять по городу еще Аня даже предложила Омиду отправиться на центральный базар в районе площади Имама и посмотреть-таки ему куртку. Не помогло.

По дороге назад в гостиницу Аня заметила несколько любопытных магазинчиков с коврами, но ее мужчины и тут проявили солидарную непреклонность, граничившую с жестокостью. «Нет, нет и нет», – был их ответ. Они даже не согласны были подождать ее на улице, пока она «быстренько забежит» и приценится к товару.

Когда супруги поднялись в свой номер, не было еще и пяти часов вечера. Остаток дня поначалу обещал быть скучным. Серега валялся в кровати. Аня уткнулась в альбом «I adore Isfahan». «Эх, как много полезных дел я бы сейчас переделала, будь у меня мобильный», – размышляла она с сожалением. И в самом конце этих размышлений саркастически додумала: «Еще бы! Например, ты могла бы разместить в инсте сцены вчерашних народных протестов – с тебя бы стало, дура ты непутевая!»

Потом Ане захотелось есть. Она предложила Сергею сходить куда-нибудь неподалеку и перекусить, но тот сказал, что ему неохота.

– Ладно, – ответила Аня, – пойду чего-нибудь нам раздобуду.

Когда она спустилась на первый этаж гостиницы, то удивилась тому, как людно было в вестибюле. Тут и там стояли группы иранцев целыми семьями – мужчины, женщины, дети. Еще не успев ничего понять, она направилась к выходу, где нос к носу столкнулась с полицейским в белой рубашке – точь-в-точь таким, какого она видела сегодня утром из окна на перекрестке. Служитель порядка сделал ей учтивый предупредительный жест рукой, которого Аня, впрочем, не поняла и потому проследовала мимо полицейского прямиком на улицу.

Первое ощущение – после прохлады кондиционера ее окутал нагретый за день воздух субтропического вечера. Второе ощущение, на уровне подсознания – «в Багдаде неспокойно». Машины издавали надрывные гудки, взревывали моторы мотоциклов. Сейчас зловещий тон этих восставших транспортных средств как-то отличался от мирного урчания, слышанного ею утром, и, напротив, напоминал все то, что происходило на улицах Исфахана вчера вечером и чему они трое стали невольными свидетелями, пробираясь по пробкам к своему отелю.

Аня решила не отходить далеко от отеля и юркнула в пиццерию за углом. Там заказала пиццу навынос и села ожидать, когда будет готово. В пиццерии стояла небольшая этажерка с книгами, Аня взяла одну полистать. Книга была на фарси, но каково же было ее удивление, когда тут и там она увидела в тексте сноски с указанными кириллицей фамилиями советских военачальников и политических деятелей послереволюционной эпохи. Всех не упомнишь, но там, в частности, точно фигурировала фамилия Буденного. Было странно и как-то символично, что первая же книга, которую Аня взяла с полки в этой ничем не примечательной пиццерии, отсылала к ее стране и ее землякам.

Когда Аня вышла из пиццерии с горячей коробкой, из которой вкусно пахло печеной лепешкой и расплавленным сыром, она увидела метрах в ста впереди, прямо перед парадным входом в гостиницу, многочисленную группу полицейских в пятнистой защитной форме цвета хаки и зеленых касках. Большинство из них держало еще и щиты. В воздухе разливалась тревога, хотя непонятно было, откуда именно она исходит.

Аня не знала, что ей делать – идти навстречу этим полицейским прямиком в гостиницу или вернуться обратно в пиццерию. Проблема была в том, что муж понятия не имел, где она сейчас находится, а «события», судя по их вчерашнему опыту, грозили продлиться долго, до поздней ночи. Наконец, Аня решилась, пригнулась и почти побежала в направлении парадного входа в гостиницу. Оказывается, не только она бежала в том направлении. Испуганные прохожие тоже стремились укрыться от опасности в здании их отеля.

Приблизившись к полицейским, Аня поняла, что те помогали гражданским, обеспечивая безопасный коридор и упорядочивая поток людей, в давке стремящихся проникнуть внутрь здания через стеклянную вращающуюся дверь. Слившись с этим потоком, Аня оказалась в вестибюле гостиницы.

Когда она вбежала в их номер, Серега выглядел не на шутку встревоженным.

– Где ты была? – спросил он со вздохом облегчения.

Воссоединившись с мужем, Аня немедленно успокоилась и надела на себя маску бесстрастной глуповатой невинности:

– А я нам пиццу принесла!

– Ты видела, что на улице творится?

– Нет, а что там творится?

– Не валяй дурочку. Выгляни в окно.

Аня подошла к окну и отдернула штору. Свет в их комнате мешал хорошенько разглядеть все, что происходило на уже темной к тому времени улице.

– Ну-ка, Сереж, потуши-ка свет, пожалуйста.

Просьба была как нельзя кстати. На улице раздались не то что хлопки, а – настоящие выстрелы. Фигурировать при таких обстоятельствах в ярко освещенном окне второго этажа, расположенном прямо по центру фасада над парадным входом в гостиницу, было верхом безумия.

Сергей погасил свет и крикнул:

– Аня, отойди от окна!

– Погоди… погоди… – успокоительно приговаривала она, прячась за оконным косяком и высовывая только голову, чтобы разглядеть происходящее на улице.

На проезжей части снова полыхал огонь. Чуть поодаль суетились полицейские в зеленом, в другой стороне – полицейские в белом. Тут и там раздавались хлопки. Низ улицы устилал еле заметный ее глазу дым.

Мотоциклисты и бегущие люди – по большей части мужчины – всеми доступными им способами старались защититься от этого дыма: кто-то натягивал на лицо ворот футболки или рубашки, кто-то прикрывал рот и нос платком или другим попавшимся под руку куском материи. По всей видимости, на улице в ход пошли то ли дымовые шашки, то ли слезоточивый газ. Да-а-а, внутренние политические события в Иране начинали принимать все более серьезный оборот.

Аня с Сергеем поели пиццу в темноте. Потом она спустилась вниз на ресепшен – народ к тому времени немного рассосался – и попросила служащего набрать Лилин номер.

Так получилось, что Аня выбрала для своих ежевечерних звонков на родину их младшую дочку. Во-первых, Лиля всегда быстро брала трубку. Во-вторых, она обычно не задавала лишних вопросов, что в данных условиях очень облегчало Ане нелегкую задачу объяснить, почему они с Лилиным папой не пользуются своими мобильными. Ну и, наконец, у Ани не было сил каждый раз заново врать всем детям по очереди.

Таким образом, весь груз Аниного сбивчивого вранья достался бедной Лиле, которая, действительно, слушала, не перебивая и воздерживаясь от вопросов, и только повторяла, чтобы родители берегли себя, хорошо отдыхали, а также – что они, дети, очень их любят и ждут их приезда.

Ах, если бы Аня только знала, что в тот момент происходило дома, в России, и что творилось на душе у их бедных детей! Но нет, Ане и в голову не могла придти вся страшная правда. А Лиля молчала, как настоящий партизан.

Аня и Сергей уснули под выстрелы и хлопки с улицы. На душе у них кошки скребли: им было стыдно обманывать детей, они не знали, чем закончится вся эта история, и они хотели, наконец, поскорее вернуться домой и забыть все произошедшее с ними в Иране, как страшный сон.

Проснувшись утром и выглянув из окна, супруги снова, как в сказке, обнаружили себя в мирном цветущем персидском раю, где местные жители переходят пересохшую реку по живописному историческому мосту, спеша по своим делам, как ни в чем не бывало, словно и не было вчерашних уличных стычек.

Была пятница, выходной день в исламском Иране. И все же супруги надеялись, что именно сегодня истекают те заветные «два дня», когда должен закончиться их «домашний арест», и что они смогут, наконец, забрать свои телефоны и отбыть в давно уже заждавшиеся их Кашан и Абьяне. Ведь завтра, в ночь с субботы на воскресенье, им вылетать из Тегерана в Москву, а до Тегерана еще ехать пятьсот километров.

За завтраком Аня сказала мужу:

– Давай сейчас зайдем к Омиду и спросим, какие новости. Может быть, можно пойти в «участок» самим, забрать телефоны и отчалить? Тем более, что мы пробыли в гостинице лишнюю ночь, и Омид с нами, а значит, надо будет доплатить за номера и за дополнительное рабочее время нашего гида.

Так они и договорились сделать. Но Омид словно бы подслушал их разговор, потому что, когда после завтрака они поднялись в номер, то нашли под дверью записку. По правде говоря, Аня поначалу вообразила, что записка – от «тимуровцев», с приглашением придти за смартфонами. Но оказалось – записка была от Омида. Она буквально гласила следующее: «Доброе утро! Я пошел в отделение КГБ. Никуда не уходить, пожалуйста. Омид».

Несмотря на то, что «отделение КГБ» звучало грозно и неприятно, Аня обрадовалась. Она была абсолютно уверена, что не пройдет и получаса, как Омид вернется, вручит им их конфискованные телефоны (неважно – с сохраненными на них фото или нет!), и все трое быстренько соберут чемоданы и отчалят из гостиницы.

Да что там! – воодушевленная, Аня, не медля ни минуты, уже разложила чемодан посреди номера и начала аккуратно укладывать в него свои и Сережины вещи. Среди прочего обнаружился и потерянный несколько дней назад тоненький путеводитель по Ирану, привезенный из Москвы.

Основная часть вещей была уложена, на часах было два часа пополудни, Аня с Сергеем томились от безделья – выспавшиеся, без возможности выйти на улицу, без возможности позалипать в мобильных. Аня полистала найденный московский путеводитель, перечитала практические советы – ага, именно, не фотографировать военные объекты и людей в форме, вот адрес посольства, вот телефоны экстренных служб… Потом в который раз сунула нос в альбом «I adore Isfahan», заглавие которого начинало уже звучать для нее несколько издевательски. Нет, она, конечно, все еще обожала Исфахан, но не готова была делать это исключительно из мест своего заточения в гостинице.

Раздался стук в дверь. Аня с Сергеем вскинулись, она сорвалась с кровати и побежала открывать. Оказалось – уборщица. Аня попросила у них в номере не убираться: мол, чего там, скоро мы – тю-тю! – выедем из этого «гостеприимного», «обожаемого» городка!

Омид появился только около четырех вечера. Ни с чем.

– Я ходил в отделение, но они закрыты из-за выходного.

– Подождите, разве не они вам позвонили?

– Нет, мне никто не звонил.

– А зачем же вы пошли?

– Ну, на всякий случай.

– А как вы узнали, куда идти? – продолжала Аня свой допрос, – ведь нам же завязывали глаза.

– Да нет, это не то место, куда нас доставили ночью. Это центральное отделение КГБ, совсем рядом – десять минут пешком отсюда.

Анины подозрения только усилились:

– И что же, вам потребовалось полдня, чтобы дойти до отделения, которое находится в десяти минутах отсюда, выяснить, что они закрыты, и вернуться ни с чем?

Она чуть было не добавила: «Может, вы уже и курточку прикупили, Омид?» – но вовремя сдержалась. А вместо этого задала другой вопрос:

– Послушайте, но ведь завтра – уже суббота, и ночью с субботы на воскресенье у нас самолет. Из Тегерана! А мы – в Исфахане, в пятиста километрах от Тегерана, и неизвестно, когда завтра нам отдадут телефоны. И вообще – выпустят ли отсюда. Ведь вы же сами говорите, что без разрешения КГБ не можете забрать машину из подземного гаража. Вы вообще-то уверены, что нам отдадут наши телефоны?

– Наверньяка, – сказал Омид неуверенно.

Аню вдруг осенило. Омид перепутал русские слова. Он имел в виду «наверное», а говорил – «наверняка». И тогда, в тот вечер их ареста, когда он точно так же твердил «наверньяка», он тоже не был уверен, что телефоны им отдадут! Он ни в чем не был уверен! Он не знал – точно так же, как и она, и Сергей!

Аня в изнеможении опустилась на кровать и сказала устало:

– Ладно, Омид, завтра с самого утра мы пойдем в КГБ вместе. Когда они открываются?

– В девять, – ответил Омид.

– Мы выйдем в восемь тридцать, – сказала Аня голосом, не допускающим возражений, после чего встала и подошла к окну, повернувшись к Омиду спиной и всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.

За окном снова начинались «народные гуляния». Гудели клаксоны, группировались полицейские. В одной стороне – «боевые полицейские», как Аня их мысленно называла, в зеленых защитных комбинезонах, в касках и со щитами. В другой стороне – «мирные полицейские», в белых рубашках.

Омид ушел. Аня постояла еще минуту, соображая, чего бы такого предпринять до завтрашнего утра. И вдруг ее посетила идея настолько очевидная, что Аня поразилась, почему эта идея не пришла ей в голову раньше. Российские дипломатические службы! Кто, как не они, должны придти на помощь своим согражданам?

Аня схватила свой «московский» путеводитель, нашла телефон посольства и начала туда названивать. Долго не понимала, какую систему кодов должна использовать, звоня из номера гостиницы, поэтому сбегала на ресепшен и проконсультировалась. Собственно для звонка снова вернулась в номер, чтобы иметь возможность спокойно говорить, если, паче чаяния, кто-то в посольстве возьмет трубку в этот официально выходной день. Как ни странно, по одному из номеров трубку взяли, и весьма любезная русскоговорящая девушка внимательно выслушала Аню и пообещала, что постарается помочь, чем сможет:

– Что же вы сразу нам не позвонили? У России в Исфахане есть консульство. Я дам вам номер. Но проблема в том, что сегодня, в пятницу, и завтра, в субботу, в консульстве выходной. Поэтому может так получиться, что никто не поднимет трубки.

– Понимаете, – спешила объяснить Аня, – мы не сразу уяснили для себя, что все это так серьезно, и что нам не отдадут наших телефонов оперативно. Мы думали, самое позднее – сегодня мы будем свободны и сможем выехать в Тегеран. Теперь же ситуация сильно обостряется. Неизвестно, примут ли нас завтра в КГБ. То есть, – Аня почувствовала, что слово «примут» в данном случае имеет очень неприятную коннотацию («Примут-примут, милая, конечно, примут и причем с большим удовольствием!»), – то есть я хотела сказать, удастся ли нам встретиться с кем-то, принимающим решение, и когда именно эта встреча может состояться. При этом, с одной стороны, я не готова оставлять у этих людей наши смартфоны – у нас там вся жизнь! А с другой стороны, если мы завтра опоздаем на самолет, то следующий вылет в Москву только через три дня, а у нас к тому времени уже истекут сроки иранских виз, поскольку они почти день в день совпадают с первоначально запланированными датами поездки…

– Что же нам делать? – закончила Аня вопросом свой сбивчивый рассказ.

– Я постараюсь завтра с утра связаться с нашим консулом в Исфахане по его персональному мобильному, но вы все-таки со своей стороны тоже попробуйте дозвониться до консульства по официальным номерам. И – да! – а как же консулу с вами-то связаться?

На этот случай у Ани был припасен номер кнопочного телефона Омида, который она с готовностью продиктовала любезной девушке. Аня положила трубку и тут впервые после момента, когда с них сняли повязки, со всей очевидностью осознала, что для нее и Сергея вся эта история не только пока не закончилась, но и, возможно, еще только начинается. Им еще предстояло настоящее сражение!

Той ночью она спала отвратительно, да что там – почти не спала!

Во-первых, она вновь позвонила Лиле, теперь уже прямо из номера, и вновь что-то ей врала, но по встревоженному голосу дочери Аня чувствовала, что ее объяснения неубедительны и их смышленая девочка догадывается, что дела у них здесь – дрянь. Лиля спросила, как чувствует себя папа. Хорошо, что Серега валялся на кровати рядом и Аня смогла быстро передать ему трубку, чтобы он проявился живым и здоровым и успокоил ребенка. Это немного разрядило напряжение, но полностью его не устранило.

Во-вторых, Аня продумывала планы на завтра, набрасывала конкретные шаги: что не забыть сделать и о чем и в какой последовательности позаботиться. Каждый последующий шаг зависел от успеха или провала предыдущего.

Удастся ли им дозвониться до консульства? Если нет – удастся ли любезной девушке из посольства самой дозвониться до консула? Если и ей не удастся – сможет ли Жахонгир из Университета Дружбы народов помочь им найти адрес консульства России в Исфахане, чтобы они могли, к примеру, съездить туда? Удастся ли им «прорваться» к нужным им людям в КГБ? Знают ли эти люди хоть что-то о деле Ани и Сергея и – что немаловажно – о местонахождении их смартфонов? Сколько продлятся переговоры с этими людьми? Разрешат ли им выехать из Исфахана на машине Омида или хотя бы на каком-то такси? Что делать с Омидом, если из-за Ани с Сергеем у него возникнут проблемы? Успеют ли они на самолет из Тегерана в Москву? А если и успеют – смогут ли беспрепятственно пройти паспортный контроль при выезде из страны? И много-много других вопросов…

Утром неожиданно встал еще один вопрос. Что надеть? Да-да, Аня всерьез озаботилась этой проблемой: должна ли она надеть для визита в иранский КГБ что-то черное, супер-закрытое и супер-строгое или, напротив, она может позволить себе бросить этим людям вызов и надеть яркий, хотя и – пусть их! – по всем формальным правилам закрытый наряд? Аня припомнила издевательскую усмешку Омида («Ну уж, зачем же так строго?») и… достала из чемодана кроваво-красную длинную атласную юбку, такого же цвета атласную рубашку с длинным рукавом, легкую белую курточку и красный платок на голову. На войне – как на войне!

Ровно в восемь супруги спустились на завтрак. В ресторане за одним столиком уже завтракал Омид, а за другим – Жахонгир. Аня издалека поприветствовала Омида и сразу же решительно направилась к столику Жахонгира. Сергей пошел за скудным пайком этого своеобразного «шведского стола».

– Послушайте, Жахонгир, у меня к вам очень важное дело. Вы можете нам помочь?

– Да, конечно, что за дело?

Аня вкратце изложила Жахонгиру фабулу их с Сергеем приключений и попросила его узнать для них адрес и телефон российского консульства в Исфахане. Она также объяснила, что просьба весьма срочная, ибо им надо решить своей вопрос в первой половине дня, чтобы во второй тронуться в дорогу.

Жахонгир немало подивился рассказанной Аней истории и воскликнул:

– Почему же вы не обратились ко мне раньше?

– Ну, мы думали, что можем справиться самостоятельно, с помощью нашего гида, – и Аня кивнула в сторону Омида, при этом всем своим видом изобразив скепсис и разочарование.

Жахонгир углубился в свой смартфон и уже через несколько минут записывал для нее на бумажке адрес консульства, на фарси – для таксиста, а также телефон, сначала на фарси, а потом, опомнившись, – арабскими цифрами.

Закончив, Жахонгир поднял голову:

– Что я еще могу для вас сделать?

– Да, наверное, пока ничего, – ответила Аня, – огромное вам спасибо! И – да! – можете ли вы записать для меня номер вашего телефона? Если нам повезет и мы получим назад наши смартфоны, я хотя бы отпишусь вам, что у нас все в порядке.

Так они и распрощались с Жахонгиром.

Наскоро позавтракав, поднялись с Сергеем в своей номер. Аня начала звонить в консульство по всем имевшимся у нее номерам телефона – и по тому, который дали в посольстве, и по тому, который выудил в иранском интернете Жахонгир. Трубку в консульстве не поднимали. Между тем, пора было отправляться в КГБ.

С Омидом встретились на ресепшен. Едва поприветствовав их и окинув оценивающим взглядом Анин смелый красно-белый наряд, он неожиданно выдал, словно бы ни к селу ни к городу:

– Как говорится, утром деньги – вечером стулья!

Аня сначала пропустила мимо ушей это его очередное изречение и деловито осведомилась:

– Все готовы? Выходим?

Омид помялся и снова со значением повторил:

– Да, но утром деньги, а вечером – стулья!

Аня посмотрела на него озадаченно:

– Ничего не поняла. Какие деньги? Какие стулья?

– Ну, сегодня я же уже не должен был вас сопровождать, у вас же со вчерашнего дня планировалось свободное время. Плюс мы должны заплатить моему турагенству.

– О, Боже! – Аня закатила глаза, – вы что, переживаете, что мы сбежим и вам не заплатим? Сколько мы должны?

– Двести пятьдесят долларов, – ответил Омид после длительной паузы, во время которой делал вид, что подсчитывает что-то в уме.

Аня почувствовала себя глубоко оскорбленной: они же по собственному почину уже дали ему вполне приличных денег за все его страдания, так неужели же он думает, что они способны кинуть его несчастное турагентство на двести пятьдесят долларов?

Аня отсчитала деньги и протянула Омиду резким жестом, даже не заботясь, возьмет он их из ее рук или нет. Он взял, коротко поблагодарил, после чего все трое, наконец, вышли из гостиницы и потопали прямиком в иранский КГБ.

Аня решительно вышагивала впереди, ее мужчины плелись сзади. Она только изредка оборачивалась на перекрестках, чтобы получить от Омида указание, куда идти дальше.

Перешли через исторический мост «тридцати трех арок», повернули налево вдоль русла реки, потом направо к переходу через оживленную улицу. Как только загорелся зеленый сигнал светофора для пешеходов, Аня начала переходить, даже не глядя на водителей, ошеломленных такой непривычной для них наглостью. Справа визжали тормоза, но она ни на секунду не проявила неуверенности. В этом поединке воль Аня выиграла у водителей, и даже никто из них ее не задавил. Сергей с Омидом в ужасе семенили за ней следом, уворачиваясь от автомобилей, а те, будучи оскорблены нахальством предводительницы этой процессии, после Аниного дефиле немедленно снова трогались с места и норовили отыграться если не на Ане, то хотя бы на ее несчастных спутниках.

Здания КГБ (по крайне мере, так эту контору упорно называл Омид – видимо, чтобы Ане и Сергею было понятнее) они достигли довольно быстро. Было оно неприметным, скрывалось за высоким забором, а на улицу выходила лишь приземистая пристройка-проходная, оснащенная массивной металлической дверью.

Омид вежливо и тихонько постучал в металлическую дверь.

«Тоже мне, нежности, – подумала Аня с тихой яростью. – Будто бы ночной любовник в дверь своей подружки. Да я эту дверь им сейчас разнесу, если они не отдадут нам наши мобильники!»

Впрочем, внешне она продолжала олицетворять сдержанность и спокойствие, даже несмотря на то, что дверь не открывалась, сколько ни стучал в нее Омид.

– Позвоните им по телефону, – предложила ему Аня очевидное, казалось бы, решение. Ведь она помнила, что у Омида был запасной кнопочный мобильный, избежавший ареста.

Омид нехотя набрал номер и, обменявшись с кем-то на том конце несколькими фразами и завершив звонок, сообщил, что с ними встретятся в одиннадцать часов. То есть им предлагалось ждать под дверью два часа. В Ане начала закипать ненависть к этим людям за железной дверью, но она сдержалась. Расстелила на бетонном парапете тротуара какой-то пластиковый пакет и села на него, подобрав свою длинную красную атласную юбку. Сергей присел рядом.

Омид топтался немного поодаль. На какое-то время он исчез и через пару минут вновь появился с парой банок «колы». Протянул их Ане и Сергею. Аня отказалась, достав из сумки бутылку с обычной водой. Ее муж из вежливости приподнялся, взял «колу», заговорил о чем-то с Омидом. Аня не прислушивалась. Только обратила внимание, что тот горячо что-то «втирал» Сергею – то ли оправдывался, то ли убеждал в чем-то. Так и есть, убеждал.

Муж вернулся к Ане на парапет и сказал:

– Слушай, Омид предлагает, чтобы ты пошла в гостиницу. Говорит, ты своей горячностью можешь все испортить. Мол, если ты обидишь этих ребят из КГБ…

– Как же, их обидишь! – парировала она.

На самом деле Аню интересовало лишь одно: кто из двоих – Омид или ее муж, хлебнувший с ней лиха за много лет совместной жизни – тактично заменил слово «скандальность» на «горячность».

Тут Омиду кто-то позвонил. Он выслушал, видимо, вступление звонившего и неожиданно протянул трубку Ане: